В свое время они с Маратом много раз прорабатывали методы нестандартной защиты и нападения, часами занимаясь в спорткомплексе "Евпатий", где директором был ветеран всех последних войн и войнушек, коммунист с позывным Тренер. Жизнерадостный и огромный мужлан, который мог двигаться с грацией пантеры — это в пятьдесят пять лет и с весом под сто тридцать килограмм… Именно он показал Маузеру и Люгеру, а потом отработал с ними до автоматизма — как нужно бить человека, сидящего перед тобой — в глаз карандашом. Как правильно бить в нос. В пах. Куда бить лежачего, со связанными за спиной руками, или в наручниках спереди. Как обычным столовым ножом, и не менее обычной парафиновой свечой очень быстро и без единого звука заставить человека говорить правду, и только правду. Куда и с какой силой надо ударить, чтобы человек забыл, что с ним происходило в последний час, а может быть и день. Много, очень много других полезных вещей передал Тренер своим довольно многочисленным, но сугубо добровольным ученикам, отрабатывая все движения до автоматизма, на манекене, а потом и на человеке, закованном в доспехи.
Иногда и без доспехов — когда учились имитировать, или наоборот — скрывать собственную боль.
— Ну почему так! — Марат легонько стукнул по столу, боясь неосторожным движением проломить столешницу. — Вот почему с этими чертовыми полицаями всегда так?
Юта наморщила носик. Потом улыбнулась, озорно и весело. Они оба много раз побывали бывали в подобных ситуациях. Их допрашивали. Но и они спрашивали. Все честно, сколько продержишься — на столько и молодец…
И все-таки была одна категория людей, на которых все эти умения действовали плохо, а иногда вообще не действовали. Те, кто сами хотели получить ответы на вопросы. Человек мог прикидываться уставшим и пожилым, с одышкой и красными от недосыпания глазами. Мог обернуться добрым другом, который просто горит искренним желанием помочь. Просто так помочь, от широкой души и большого сердца. Он мог говорить правильные вещи, вспоминать себя самого, такого горящего жаждой справедливости к всему плохому что есть в этой жизни.
Но все это была ложь. Это были люди, которые просто хорошо знали и умели делать свою работу. Они не были плохими, или хорошими — они были просто винтиками, удерживающими Систему. А сама Система очень не любила, когда кто-нибудь без спроса трогает ее винтики и гаечки. Сама она могла смолоть в порошой любого, и винтика, и гаечку, и даже шестеренку — не взирая на статус, прежние заслуги и умения. Но не кто-то другой…
Работа этих, конкретных винтиков заключалась в том, чтобы никто и никогда не узнал о реальных планах. Только наверх они отчитывались четко составленными рапортами и докладными записками. Обычный обыватель не должен был знать наверняка — вообще ничего. Ведь любой обычный человек — это потенциальный подозреваемый. А подозреваемый не должен знать правду, ему хватит гипотез, ложных догадок, недомолвок.
Поэтому разговор с любым полицейским превращался в сущее бедствие, особенно для оппозиционеров, и уж тем более революционеров. Юта и Марат прекрасно понимали, что просто так, понимая кто они на самом деле — ни один полицейский, да и вообще спецслужбист, особенно «полевик», оперативно-уполномоченный — не скажет им вообще ничего, даже отдаленно похожего на правду.
Два обычных, банальных вопроса, которые можно задать любому по телефону, и получить внятный ответ… Несколько слов: «Скажи мне, что ты знаешь? И скажи имя того, кто знает больше тебя?» — превращались для Разина, Олега Олеговича, майора, бывшего оперуполномоченного полицейской службы — в смертный приговор.
Только на последней, критической стадии, когда человек получает несовместимое с жизнью ранение, если не будет оказана экстренная помощь, и каждая секунда — это вопрос жизни и смерти — только в таких условиях эти люди могли сказать хоть что-то стоящее.
Марат и Юта это знали очень хорошо, даже — слишком хорошо. Они не испытывали никаких иллюзий по этому поводу. Их не обманывал внешний вид, мнимая беспомощность и беззащитность, участливый взгляд и водопад слов. Они знали, что скрывается за этим фасадом, и в подобных ситуациях у них даже не возникало вопроса: есть у них право, или нет. Они обязаны были это сделать…
Поэтому Олег Олегович Разин был обречён.
Штурм офиса.
Бывшему майору было не по себе. Он не сидел больше за столом, не пялился в экран компьютера. По большей части он стоял у окна и смотрел на улицу. Майору было страшно. И от этого — не по себе. Он видел в жизни много всяких опасных людей — военных, спецслужбистов, закоренелых рецидивистов, просто сорвиголов, которым море всегда по колено. Но они были словно не настоящие, на вид опасные, а на самом деле не очень. А этот «Иванов»… О, да, вот этот то как раз был самый что ни на есть настоящий. На вид совсем не опасный, а на самом деле…
Олег Олегович, не взирая на подписанное соглашение о неразглашении, на следующий день после встречи с Маратом, отправился в главное управление, дождался там своей очереди и выложил все, от начала и до конца своему бывшему начальнику, подполковнику Гаврилову.
Гаврилов, которому до пенсии оставался еще год, поначалу встретил Разина радушно, но под конец беседы стал очень серьезным.
— Не выдумываешь?
— Да ты что, Сергеич, какое выдумываешь, — почти обиделся Разин. И сразу же насторожился, почувствовал неладное. — Чего, Сергеич, я тут не первый с такой проблемой?
— Да… как бы тебе сказать, в нашем городе вроде первый. А вот кое-где еще… Поступила, понимаешь, разнарядка…
Олег Олегович прекрасно понимал, какая разнарядка может поступить в его случае. Набор героев для спасения человечества. Смех и грех. В общем, разнарядка тут может быть только одна: смотреть, наблюдать, фиксировать, докладывать — но не вмешиваться. Еще не хватало стать посмешищами для очередной передачи розыгрышей, бесплатными комиками на потеху миллионам телезрителей. Не смотря на то, что майор трижды повторил подполковнику, что необходимо как минимум взять ситуацию на карандаш — сегодня он не видел никаких подвижек. Ни тебе «наружки», ни стандартного патруля рядом, вообще пустота, будто и не было ничего.
Внимание Разина привлекла девушка, которая направлялась, по всей видимости, к нему в офис. Эффектная девица, такую за километр видно. Точеная высокая фигурка, гордо задранная голова, подбородком вперед-вверх, рыжая копна волос, кожаная куртка, шейный платок, синие джинсы в обтяжку, и… берцы. Не хватает еще кобуры на поясе. И коня, на которого красавица, в случае опасности, вскочит, и, выхватив шашку, ринется в атаку. Валькирия, натуральная. Точно, к нему.
Ух, такая, и в постели, наверно, истинная фурия…
Олег Олегович успел вернуться в кресло, когда дверь открылась. Девица, чеканя каблуками берцев, вошла в офис, тряхнула волосами как гривой, и улыбнулась идеальной голливудской улыбкой, показав майору ровный ряд белых жемчужных зубов, заиграв ямочками на щеках.
Ямочки на щеках? Да это же…
— Зам-рри! — приказал бесцветный голос из-за спины валькирии. Именно приказал, и не выполнить это приказ было невозможно. Тем более что это слово, отданное командой, которым так привык подчинятся майор — заодно подкреплялись пистолетом, дуло которого смотрело майору прямо в лицо.
Валькирия шагнула вбок, из-за ее спины показался тот самый «Иванов-Маузер», как-то очень мягко и практически в один шаг зашел за спину Разину, и майор почувствовал, как его левую, а потом и правую руку заводят назад. Послышался характерный лязг, и Олег Олегович понял, что лучше вообще не дергаться. Девица больше не улыбалась. Теперь она смотрела на майора как на диковинное животное, с небольшой брезгливостью. Потом подняла руку, щелкнула предохранителем (Разин вдруг понял, что все это время у нее в руке был пистолет, самый настоящий немецкий Парабеллум, чрезвычайно удобный «Пэ-ноль-восемь», который называли еще Люгером) — и спрятала оружие в глубину куртки.
— Если не будешь кричать, то зубы останутся целы, — сказала девица вполголоса. — А также глаза и яйца.
Она зашла сидящему в кресле майору за спину, рывком отодвинула его от стола.
— Где тут у нас тревожная кнопка?
Разин молчал. Тревожной кнопки не было, но пусть поволнуются.
— В молчанку что ли решили проиграть? — почти прошептала она ему на ухо.
Разин похолодел. Тонкие женские руки скользнули ему за пазуху, словно лаская проехались по груди, и скользнули вниз.
— Что тут у нас? — спросил веселый голосок. — О, пушка!
Да, сегодня Олег Олегович Разин, выходя из дома, поднялся на этаж выше, к картофельному ящику, открыл его, вытащил деревянный клин, а потом с его помощью приподнял сам ящик. Из пыли под ящиком достал на свет коробку, завернутую в тряпку. В коробке лежал его «личное» оружие, изящный и тонкий продукт оружейников Тюрингии, с именной надписью, почему то на испанском. Взял его тайно, на одном из обысков, тем более что оружие было абсолютно «чистое», ну не было на территории России за последние десять лет застреленных из редчайшего калибра 6,35.
Он редко им пользовался. Точнее, стрелял из него вообще один раз. Просто иногда, максимум раз в год — брал с собой, на всякий случай. Сегодня как раз был такой случай. Вот только пострелять ему сегодня вряд ли удастся.
— Эй, майор, а ты в курсе, что этот Вальтер именной, выпущен ещё до войны и предназначался скорее всего офицеру, скорее всего СС, да только не попал, — Юта откровенно насмехалась. — Майор, а вообще ты в курсе сколько народу погорело на нелегальном оружии?
Разин предпочел промолчать. Хотя познания красавицы его озадачили. Вообще он был здорово удивлен, как действовала эта странная «команда». Первым делом, после наручников, «Иванов-Маузер» порылся в рюкзаке и наклеил на входную дверь табличку «Закрыто», и вдобавок к замку заклинил дверь скобой. Чтобы те, кто имеют ключ — не сильно обольщались… Потом еще раз вернулся к рюкзаку, достал простынь и закрыл ею с помощью скотча теперь уже стекло на входной двери. Наручники, скоба, табличка, простыня и даже скотч не забыли взять. Серьезные ребята, не поспоришь. Меж тем Маузер уже закрывал жалюзи на остальных окнах. Около бронированной двери поставил тумбочку, приподнял ее, заклинил. И начал обыск помещения, как заправский опытный оперативник — с левого дальнего угла, не упуская ни одной мелочи.
«Ищи-ищи, — злорадно подумал Разин. — Может найдешь вчерашний день».
Он в свое время тоже обследовал это посещение на предмет скрытых камер, микрофонов и прочей аппаратуры — и ничего не нашел. Кроме камеры над входом — ничего не было.
Юта продолжала обследовать трофей.
— О, какой редкий калибр — сказала она с легким налетом уважения, вытащив магазин из пистолета, а потом вставив его с щелчком обратно. Потом, вновь вернувшись к насмешливому тону, спросила про выгравированную надпись:
— Эмм, «моему храброму рыцарю»? Как это будет по-испански?
— Это не мое, — сказал наконец Разин.
— Кто подарил? Жена?
— Нет.
— Страстная любовница? С горящими как уголь глазами?
— Нет. Это не мое, — еще раз произнес Олег Олегович.
— Да я думаю ты не то что любовницу-испанку заиметь, — презрительно процедила Юта. — Ты и двух слов подряд по-испански сказать не сможешь.
— Ладно, мне пригодится, — сказала она уже совершенно равнодушно, и сунула игрушку в карман за пазуху.
— Слушай, Люгер, — решил теперь первым нарушить молчание Разин, и сказал как можно рассудительней. — Ну зачем тебе Вальтер? Тебе что, Маузера мало?
Красавица перестала улыбаться, и майор понял, что попал, сразу, в точку, в нужное место. После посещения бывшего начальника, он заскочил в отдел «Э», и кое о чем поспрашивал. Там ему много что рассказали. В частности, о том, что бойцы нелегальной Красной Армии любили давать себе оружейные клички. Они их называли позывными, так как часто использовали напрямую в горячих точках… Вальтер там, Маузер, Люгер, Магнум, Глок, ТТ, Стечкин, Кольт, Наган, Манлихер… или вообще — Калаш. Оружие революции, понимаешь… Понятно, что с этим Вальтером что-то было, и по всей вероятности — не очень хорошие остались воспоминания.
Тут Разин, взглянув еще раз на валькирию — увидел, как ее глаза подернулись холодным пеплом, и совершенно отчетливо понял — кем был этот Вальтер, и что с ним случилось.
Ещё майор понял, что его сейчас будут бить. И бить его, впервые в жизни, будет очень красивая женщина, надо будет запомнить ощущения.
Первый удар майор пропустил. Это был совсем не сильный удар, и даже не неожиданный. Она ударила его с размаху ладонью прямо в нос. Разин мгновенно ослеп, в глазах кругами пошло тёмное марево, выступили слезы, как и полагается после такого. Потом он оглох. "Ладонью в ухо", — сообразил майор, и с изумлением, сквозь звон в голове, понял что лежит вместе с креслом на полу, наручники огнём впились в запястья. Тут еще и воздух некстати закончился.
"Ногой в солнечное, — продолжал подсчитывать повреждения задыхающийся майор. — Сейчас будет…" Страшно даже подумать, что сейчас будет, и Разин изо всех сил постарался скрючиться, прикрывая важную часть тела, но вместо этого удар пришелся ему ровно в сухожилие и нерв под ягодицей, отчего он совсем перестал чувствовать правую ногу, и попытался крикнуть. Именно что попытался, потому что бешеная фурия так пнула его в живот, что из горла вырвался лишь жалкий сип, а потом и голову мотнуло от удара каблуком в затылок так, что чудо, как ещё она удержалась на шее…
Ослепший, оглохший и онемевший майор, пробиваясь сквозь туман вокруг сознания, вдруг совершенно отрешенно подумал, что ещё не десяток, а всего пяток таких ударов, и он превратится в котлету, в совершенно безжизненный кусок человеческого мяса. Точнее, всего через один удар. В висок, с размаху, с разбегу, как вратарь от ворот, носком берца…
— Люгер, хватит, — вдруг донесся спокойный голос откуда то издалека. — Что за дурацкая привычка играть людьми в футбол?
Непонятная сила подняла майора в воздух, встряхнула.
— Ты меня слышишь, Олег Олегович? Кивни, если слышишь.
Майор помотал головой, как смог.
— Слушай сюда, Олег, свет Олегович, — продолжал спокойный голос, и с многозначительными паузами начал объяснять ситуацию дальше:
— Ты, верно, хочешь сейчас закричать, и думаешь, что терять тебе особо нечего. По идее тебе сейчас нужно вставить кляп. Но у тебя, скорее всего, ушиб живота, и ушиб мозга, скоро будет тошнить, и если тебе вставить кляп, ты через пять минут сдохнешь, захлебнувшись собственной блевотиной. Ты меня понимаешь?
Честно говоря, Разин уже с трудом сдерживал тошноту, и действительно, кляп ему решительно был не нужен. Эти психи, небось, даже спец-кляп с собой взяли…
— Поэтому, — равнодушно продолжал голос. — Вести себя, Олег Олегович, ты будешь тихо и спокойно, очень тихо отвечать на заданные вопросы, и только и исключительно на них. Ты меня понял? Кивни.
Разин ещё раз покачал как смог головой, а через мгновение осознал, что его держат за шиворот как котёнка. Одной рукой. Кто-то очень здоровый удерживает его отнюдь не тщедушное стокилограммовое тельце одной рукой на такой высоте, что майор не задевал пол даже носками ботинок. Он что, пропустил третьего боевика, не заметил как Шварценеггер вошёл в помещение?
Майора еще раз попытался достать ногами до пола. Нет. Невозможно. Его держат за шиворот, на одной руке, совершенно не напрягаясь. Держит маленький мужичок ростом сто семьдесят, и весом едва ли больше шестидесяти кило.
Потом Олег Олеговича усадили в кресло. Можно сказать — аккуратно положили, словно он был какой-то большой ростовой куклой, манекеном.
— Майор, слушай, — сказал спокойный мужской голос. — Я тут тебе на голову мешок надену…
И на голову Разину действительно надели мешок, настоящий мешок для школьной обуви, недавно купленный (может быть вообще сегодня), пахнущий свежим пластиком.
— … ты реально постарайся не дергаться, — продолжал «Иванов-Маузер». — Это не для того чтобы ты чего то там не видел. Просто если дергаться начнешь, она тебя пристрелит. В голову. А мне потом твои мозги по стенам собирай. Так то с мешком ничего особо не разлетится, большей частью в нем и останется…