Меч черного рыцаря.
Огромный иссиня-чёрный змей пришел в движение. Тысячи его чешуек переливаясь в тусклом свете всеми цветами радуги будто гипнотизировали стороннего наблюдателя, заставляя приковать его взгляд к этой волшебной пульсации цвета, которая умиротворяла и завораживала одновременно. Огромная змея, не издавая не единого звука, подползала все ближе, становилась все больше и больше, так, что начинало казаться, что ее огромная розовая пасть с острыми клыками закрыла собой все пространство вокруг. Желто-зеленые глаза хищно смотрели прямо в упор, как два солнца с узкими зрачками, в которых роилась бесконечная тьма, пронизанная мерцающими точками далеких звезд, от которых невозможно было оторвать свой взгляд.
— Ты нарушил данное мне обещание и ценой этой ошибки станет твоя душа. Ты ведь помнишь, о клятве что давал мне? Теперь твое время стало моим… — на последнем сказанном слове челюсти змеи сомкнулись, погрузив все вокруг во тьму, заставив меня в ужасе подскочить с постели и наконец-то проснуться.
Я очнулся в комнате учителя, голова жутко раскалывалась, будто бы это я вчера пил вино всю ночь, а не Серо. Растрепав свою русые волосы и несколько раз ударив себя ладонями по лицу, я, зевая выглянул из-за балдахина, который закрывал кровать от остальной комнаты. Учитель до сих пор не ложился спать, он что-то воодушевленно писал на листках бумаги, которая горой, скомканных исписанных чернилами листков, лежала вокруг его стола.
— Честно, никогда бы не подумал, что, прожив так много времени, мне нечего будет написать в своем последнем письме?! Я уже пол ночи пытаюсь придумать напутствующие слова для учеников школы, но никак не могу подобрать нужный здесь темп, да задать присущий лишь мне одному воодушевляющий ритм. Пустое опять. Не то, все не то?
— Вообще то уже утро, мастер Серо! — я еще раз устало потянулся и потерев веки руками, зевая подошел к столу учителя.
— Осталось там мало времени, понимаешь? Я ничего не успею… Время, время! — Серо забарабанил пальцами по столу, что-то обдумывая. Взяв в руки очередной исписанный листок, он что есть силы скомкал его и выбросил ко всем остальным, зло ударив по столу:
— Значит, так тому и быть! Ну буду ничего придумывать. По-простому, без излишеств.
Его рука снова начала что-то очень быстро и воодушевленно писать из-за чего мне захотелось заглянуть ему через плечо чтобы прочитать, но учитель, будто заметив мой маневр, закрыл написанное своим израненным плечом. На несколько мгновений остановившись и призадумавшись он внес несколько поправок и дописав пару показавшимся ему так нужных фраз, довольно растянулся в своем кресле.
— А что вы пишите, учитель Серо? — я все путался разглядеть, то, что было написано на листке, но мастер аккуратно сложил листок вдвое так, чтобы я ничего не смог увидеть.
— Это мое последнее письмо. Пожалуй, все уже в курсе событий, даже ты, мой мальчик, просто пока еще этого не понял. Ты же помнишь мои последние воспоминания, которые я тебе доверил?
— Бой на крепостной стене у восточных ворот? Какой именно из моментов? Может тот, что на площади? — пытался угадать я, но потом меня осенило, и я вдруг понял, вспомнив слова большого змея, сказанные про «клятву».
— Так, вы нарушили… — у меня перехватило дыхание, я остолбенел от нахлынувших на меня мыслей.
— Да, Лад, мое время подошло к концу. Я не знаю, что задумал Владыка Вечности, но просто так я ему точно не сдамся. Так и знай я еще всех вас удивлю! — после сказанных слов на лице старика заиграла улыбка, разрезавшая весь его лоб сотнями морщин. Только теперь я заметил, как сильно он постарел всего за одну ночь. Седина пробивалась в разные стороны, начав свой путь у висков и устремившись вниз по шее и вверх до самой макушки. Да учитель был прав, его время подходило к концу и нам ничего нельзя было с этим уже поделать.
— Не переживай ты так, я все продумал. Поверь мне, я еще смогу удивить Владыку. Может вы этого не увидите, но я абсолютно уверен, он не сможет получить мою душу легко. У я-то знаю! — старик, улыбаясь говорил эти слова, скорее пытаясь убедить в этом не меня, а самого себя. Он продолжал говорить без умолку, а я, молча его слушал, понимая, что ничего не смогу сделать.
— Так вот, скажу честно, вам будет не легко, но вы все мне пообещали! Помнишь? Все до единого! Поэтому слушай меня внимательно и запоминай!
— Через час Тильда принесет новую чистую одежду, а конюх с Ходвиком новые начищенные доспехи. Салли, наверное, целую ночь чистит тот волнистый меч черного рыцаря и рыдает, но не суть, его тоже положите со мной в могилу! — говоря последнее слово он вскинул вверх свою руку приказывая мне жестом замолчать, заметив, как я хотел было его перебить на полу слове.
— Подожди с вопросами Лад. Ты помнишь ваш с Салли дуб, на котором вы прятали столько лет подряд ваши сокровища. Так вот, он также стар, как и я сам, он столько лет давал нам свой сок, из которого мы делали целебную мазь, что теперь он абсолютно пуст. Представляешь, старый дуб высох прямо изнутри и теперь я хочу наполнить его собой. Пусть его внутренняя пустота станет моим последним пристанищем. Да не рыдай ты, смирись, будь мужчиной! — учитель смахнул с моего лица нахлынувшие слезы и продолжил:
— Я прошу тебя Лад, чтобы именно ты залил меня еще живым горячим соком, оборвав наконец мою жизнь и не дав ее забрать Владыке Вечности. Ты помнишь, ты обещал?!Ты сказал, что выполнишь мою просьбу! Ну успокойся, будет тебе, хватит!
Я не смог найти сил чтобы ему сразу ответить, молча уставившись себе под ноги, будто бы я был в чем-то виноват и теперь испытывал чувство вины. А может и вправду именно я, ну может еще Салли, это все мы виноваты.
— Простите, учитель, это все мы! Я и Салли. Мы заставили вас изменить ваше решение и теперь… — угрызения совести съедали меня изнутри, в какое-то мгновение мне даже показалось, что лучше бы я умер тогда, от рук черного рыцаря и не дожил до этого самого момента.
— Так разве это плохо? Вы представьте только, скольких людей вы смогли спасли, переубедив одного лишь меня? Да я безгранично благодарен вам. Не будь вас, я бы так и продолжал сидеть в стенах школы, наблюдая за тем как горожане убивают друг друга. Я изменился, разве нет!? Я стал совершенно другим, сама смерть теперь меня не страшит, понимаешь?
Я ничего уже не понимал. Да мы вроде как спасли город, вернее мастер Серо спас, но теперь во мне что-то сломалось…
— Так нечестно! Просто нечестно! Вы же спасли всех! Может найдется какое-то лекарство? — я взмолился и обнял старика, от которого пахло потом и перегаром, он был смесью запахов стали, гари и табака, смешанного с сушенной вишней. Я боялся его отпускать, прижавшись к нему и рыдая.
— Перед временем все бессильны, мой мальчик. Еще вчера был твой день рождения. Ты же не забыл, что тебе теперь пятнадцать? Так вот. Ты должен отправиться далеко на юг и разыскать своих родственников, как велел тебе твой отец. Возьмёшь с собой Салли, двадцать серебряных монет что оставил Киль и отправишься в путь. Ведь время тебе еще подвластно, и ты еще сможешь удивить даже его мой мальчик! Я уверен!
— А вы? Как же вы? — я не отпускал своего учителя.
— Я? Я еще совсем недавно стирал детям память, пытаясь перехитрить самого бога вечности. Эх, я был так глуп, раз верил тогда в это? М-да. Но время летит и теперь есть ты и Салли, живые доказательства того что даже такой подлец как я, может воспитать что-то по-настоящему стоящее и ценное?
— Не говорите так, вы не подлец! — я не унимался и продолжал рыдать, не веря, что все может закончится вот так вот быстро.
— Все, хватит! А ну-ка взял себя в руки! Или мне нужно применить силу? Уже совсем скоро войдет Тильда, утешь ее и помоги. Все остальные уже ждут внизу, они знают, что им делать! — старик снял с себя остатки разорванной вчерашними лекарями рубахи и сделав еще несколько глотков из кувшина повалился на кровать, сорвав полностью балдахин и уронив его на пол. Сделав одну глубокую затяжку табачным дымом, он тяжело откашлялся:
— А ведь довольно неплохо все получилось? Я решил стереть себе память, абсолютно всю. Думаю, так Владыка Вечности не сможет меня найти. Никогда! Никогда, никогда! — старик кричал и смеялся, после снова закашлявшись и замолчав.
— Извините меня за то, что сомневался в вас!? — я виновато стал у постели, боясь поднять свои глаза.
— В том нет твоей вины. Я вот в тебе никогда не сомневался! Так что престань рыдать и стань настоящим мастером фехтования! Пообещай? — он улыбался, глядя на меня сотнями морщин растянувшимся по всему лицу.
— Обещаю! — ответил я, взяв наконец себя в руки.
— И прошу сделай все красиво, ну как тогда, когда ты подумал, что я похож на паладина из сказок, которые ты слышал в детстве? Сделаешь, обещаешь?
— Да! Удивленно ответил я, — и в этот самый момент старик стал полностью серьезным, схватив свою голову обеими руками, закричав, что есть мочи, от боли. Я успел только хватится за свои уши, как через мгновение все уже было кончено. Все до единой морщины на лице моего учителя фехтования растянулись, он помолодел сразу лет на двадцать. Его рот немного приоткрылся, а глаза чуть закатились вверх, лишь веки делали его взгляд осознанным и даже властным, что в какой-то момент я даже поверил, что он все еще тот самый учитель. Я подбежал к нему и схватил за голову, намереваясь схватить и начать трясти, чтобы вернуть его назад, но в последний момент остановился. Я ведь дал ему обещание сделать так, как он меня попросил, а не пытаться вернуть все как было. Я замер, глядя на него и только потом, отвернувшись, вспомнил про лежавшее на столе письмо. Дверь в комнату распахнулась, на пороге стояла Тильда, а с ней добрый десяток учеников, на их лицах было недоумение. Первой все поняла Тильда, она ударила что есть мочи в стену и отвернулась, закрыв от обиды лицо руками. Кто-то из учеников начал рыдать, кто-то попытался подбежать к кровати, но я перегородил им путь, требуя убираться прочь, все продолжая смотреть на лежавший листок бумаги на столе.
***
Когда мы вынесли мастера Серо во двор, все ученики опустили свои глаза под ноги, боясь даже взглянуть в лицо своему учителю, спящему крепким сном в балдахине, на котором мы его несли. Одетый в серебристые доспехи поверх черной, как сама ночь рубахи, он походил на закованного в броню сказочного героя, которым каждый из нас мог только восхищаться. Места для слез у меня не осталось, и я твердо решил выполнить каждую из просьб моего наставника. Единственно что меня очень взбесило, так это отсутствие Салли. Учитель говорил мне по то, что он возится с мечом, но это меня сейчас меньше всего интересовало, ведь во дворе собрались все кроме него. Мы медленно пошли вперед, осторожно, чтобы не уронить ставшего невыносимо тяжелым учителя на место, которое он выбрал для своего упокоения.
Огромный дуб в самом конце нашего внутреннего двора школы, был весь покрыт густой зеленью, и я готов был отдать руку на отсечение, чтобы поспорить с любым, что дуб внутри еще не был пуст. Каково же было мое удивление, когда невидимая моему глазу деревянная дверь, покрытая корой, отварилась и из нее вышел Ходвик. Он виновато отвел глаза в сторону, встретившись со мной взглядом и опустив голову, исчез в толпе стоявших учеников. Я лишь вновь вспомнил о отсутствующем Салли и продолжил молча нести учителя вперед. Нас было всего восемь, и мы уже выбивались из последних сил, ощутив все разом, что учитель стал еще больше весить. Каждый наш шаг давался с таким трудом, что вены на моем лбу надулись и готовы были вот-вот лопнуть. Все несущие переглянулись и из последних сил продолжили нести учителя, понимая если кто-то из них ослабит свою хватку, остальные его сразу же уронят.
Внутри дуба оказалось просторно, хотя снаружи мне он казался гораздо меньших размеров. Деревянный пол, стены, будто внутренняя поверхность мышц дерева, высохших за столь долгие годы и наконец в самом центре деревянного массива, узкая дубовая ванна. Именно в нее нам и пришлось положить нашего наставника, аккуратно перевернув его боком и вытащив балдахин. Перевернув его тело к нам лицом, мы все стояли, не зная, что нам делать дальше. Первым в себя пришел конюх, выудивший откуда-то из-за пазухи маленькую курительную трубку и аккуратно протерев ее своим рукавом положил рядом с учителем, проговорив:
— Покойся с миром, великий Асториец.
Вслед за ним каждый из несших своего наставника подходил к нему, говоря ему о том, что было у него в тот момент на душе. Я видел, что очередь уже дошла до меня, но не собирался подходить сейчас, помня о том, о чем меня попросил сделать мастер Серо. Поэтому я продолжал ждать, когда все, кто пожелает подойти и прикоснутся к наставнику, не сделают это. Ручеёк из маленьких фигурок и слез не пересыхал довольно долгое время, кто-то даже молился, кто-то клал учителю деньги и какие-то записки, а кто-то, просто глянув на него всего раз с ужасом убегал прочь.
Я ждал до тех пор, пока наконец под дубовыми сводами последней обители моего наставника не появился Салли. От моего вечно улыбающегося рыжеволосого друга, почти ничего не осталось. Все его лицо жутко опухло от слез и глаз почти не было видно, но и они были багряно-красными, наверное, он не спал всю эту ночь. В его густых волосах отсутствовал довольно большой клок волос, а сам он был весь перепачкан льняным маслом и больше походил на трубочиста нежели ученика школы фехтования, весь в черных пятнах и саже. Зато меч в его руках блестел как новенький, от его черноты не осталось и следа, если приглядеться, то можно было увидеть собственное отражение на его лезвии. Я ни стал ничего говорить своему опухшему от слез другу, решив, что для это просто ни то место и не то время. Да и вообще, кто я такой чтобы осудить его за то, что он так переживает. Скорее всего именно я узнал о грядущем событии самым последним, проспав вчера до самого вечера.
Салли аккуратно положил оружие в ноги мастеру Серо, так чтобы его руки легли на рукоять волнистого меча. Рыжеволосый перепачканный чертенок бережно провел по лбу своего любимого наставника и уже через мгновение громко заревев, бросился бежать прочь. Наступило время для самого тяжелого испытания, и мы, ни говоря друг другу не слова, выстроились длинной цепочкой, по которой стали передавать из рук в руки ведра с дубовым соком. Последним в этой длинной живой цепочке был именно я, поэтому стараясь как можно бережнее выливать сок, я наблюдал за тем как густая водянистая масса заполняет все пространство ванной собой. С каждым новым ведром сока, его густые маслянистые потоки все ближе и ближе подбирались к безмятежно спящему лицу мастера. Я видел сквозь коричнево жёлтое варево все те вещи, которые положили ученики, прощаясь со своим учителем. Постепенно, ведро за ведром, весь учитель из паладина в серебряных доспехах, одетых поверх черной рубахи, покрылся густым янтарным соком, поменявшим всему цвет. Выливая свое последнее ведро, я в глубине души хотел, чтобы мой учитель остановил меня в самый последний момент. Но этого не произошло, густая липкая масса сомкнулась над его лицом окончательно поглотив в своей коричнево желтой пучине. Мастер не разу не моргнул, и даже не дернулся, так и оставшись лежать, даже не попытавшись вырваться из вязкого плена, оставшись на веке под дубом, в его спасшем столько жизней, дубовом соку.
Я бы так и остался стоять с ведром в руке, если бы не Воля в моей голове, наконец-таки не соизволила появиться в самый неподходящий момент:
— Своими неуемными желаниями, ты умудрился свести в могилу, даже такого великого человека! Что еще должно произойти, чтобы ты наконец осознал, что ты опасен для всех остальных? — она игриво хохотнула.
— Заткнись, не сейчас… — шёпотом проговорил под нос себе я, намереваясь уйти, но Воля решила не останавливаться на достигнутом:
— Ну помогли вы городу и что с того? Уже через пару недель все забудут о твоем учителе и погрязнут в своих мирских делах даже не вспоминая об этой войне. А школа? Ты подумал, что с ней станет? Город они спасли, да кому нужны все эти жалкие алчные людишки? Взгляни хотя бы вон на того монаха?!
— Я повернулся ко входу в дубовую гробницу и увидел незнакомого молодого человека с интересом смотрящего на погребенного учителя. Я готов был поклясться, что до этого его точно никогда не видел в стенах школы:
— Вы кто такой? Да, именно вы? — я успел поймать его испуганный взгляд, и он тотчас же растворился в толпе остальных учеников. Догонять его не было никакого смысла, но все это было явно не с проста.
— Откуда ты узнала, что это был монах Воля? — я обратился молча к самому себе.
— Я его видела раньше, в храме, когда мы там были в последний раз! — она говорила серьезно и меня это еще больше настораживало. Я нащупал во внутреннем кармане своей рубахи листок, прихваченный со стола учителя и решил начал собираться к отъезду немедленно, чувствуя, что потом могу просто не успеть этого сделать.
***
Жар отступал, если он и был, то явно у кого-то другого. Епископ устал просто лежать и бездействовать. Его только вчера перенесли в личные покои, и теперь он продолжал сгорать от нетерпения и одиночества. Его мучали сомнения, все ли он сделал правильно, напившись крови своего надежно спрятанного в подземельях чуда. Ему ведь так не хватало всего пары капель ее красной, похожей на густой обжигающий ром, крови чтобы снова почувствовать неимоверный прилив сил. Тут посреди подушек, своей необъятной кровати он был абсолютно бесполезен.
Его тело продолжало терять вес, аппетит так и не вернулся, а по всему телу была такая слабость, что самостоятельно он до сих пор не мог встать с постели. Все это его жутко угнетало и повергало в отчаяние, лишь мысли о том, что мазь, принесенная тем юношей чудесным образом всё-таки ему, помогла. Жар спал, волдыри, еще совсем недавно покрывавшие все его тело, теперь почти пропали, оставшись множеством бурых и красных пятен по всей коже.
Постоянно находясь в постели в комнате без окон, епископ окончательно потерял ход времени и совершенно не мог определить какой сегодня день и вообще сейчас могла быть и ночь. Он периодически звал монахов, которые его успокаивали, говоря о времени, дне и ночи, но теперь ему начинало казаться что все приходящие врут. Сомнения все больше одолевали епископа, он даже попробовал несколько раз стать с постели из-за чего оказывался на полу и с криками пытался взобраться обратно. Так происходило снова и снова, до тех самых пор, пора в комнате не появился его помощник, которого он назначил главным вместо себя самого.
— Господь всемогущий, я уж было думал, что вы меня здесь бросили, дорогой друг!? — епископ изобразил на своем лице отчаяние, намереваясь, хоть как-то попытаться выведать у него что же происходит в городе.
— Да что вы? Помилуйте, ваше святейшество. Без вашей доблести и отваги, наша церковь была бы сейчас в руинах! — монах вскинул свои руки вверх, будто молясь.
— Неужели все настолько плохо? От меня же нету никакого проку, пока я отлеживаюсь здесь в своей постели? Мне непременно нужно в город, я должен видеть, что там происходит. Люди же соскучились по своему герою? — епископ ехидно улыбнулся, представляя себя с венком на голове в окружении рыцарей храмовников, идущем к самому императору, восхваляющему его за доблесть и отвагу.
— Непременно все так и произойдет, ваше святейшество! Но боюсь вы еще слишком слабы, чтобы простой люд и прихожане видели вас?! Это плохо для нашей церкви! — безразлично ответил монах, скрестив на груди свои пальцы.
— Я думаю, что для этого самое время. И не вам юноша решать, что плохо, а что хорошо для церкви Рассвета? — епископ Ульрик повысил свой голос, но это не произвело никакого впечатления на слугу.
— Это что такое? Я что взаперти? По какому праву, я вас спрашиваю? Вы что вздумали? — епископ потерял самообладание и был просто в бешенстве, махая руками и бранясь всеми запретными словами, которые только знал, понимая свою беспомощность. Слуга молча выслушал все косноязычные доводы епископа и хотел было уйти, но в дверях остановился, помедлив:
— Хорошо, я расскажу вам все что происходит и то только из-за того, что именно вы удостоили меня чести заменить вас на вашем посту. И именно вы дали мне право решать за вас, что будет лучше для церкви, ну а теперь просто слушайте, мой дорогой епископ! — отсутствие приставки «ваше святейшество» жутко резало слух, но епископ повиновался и промолчал, решив услышать рассказ из уст своего слуги и только потом решить, что же он с ним сделает.
— Конечно, юноша, начинайте, я весь во внимании… — епископ сделал вид что до сих пор является хозяином положения и устроившись по удобней на своей постели и взяв яблоко с миски возле постели наконец-то замолчал.
— Как вы мне и сказали до этого, я решил отследить того, кто умеет делать из дубового сока целебную мазь, но мои поиски не увенчались успехом. Так вот, те юноши что принесли вам спасительное зелье и поставили вас на ноги, заставив ваши язвы закрыться, а раны перестать кровоточить до самой своей смерти отказываясь во всем сознаться…
— Вы так говорите, будто ставите мне в укор, то что вам пришлось сделать. Мол они меня спасли, а я их замучил? — епископ недовольно махнул рукой проговорив: «- Дальше!»
— Все трое молодых учились у одного мастера фехтования. Его школа находиться в центре города и о чудо, именно он занимается зельями из дубового сока. Он представляет защиту гильдии торговцев. Я много у кого поспрашивал о нем. Его имя Серо. Репутация почти безупречная. Занимается охранной грузов. Причем настолько успешно, что гильдия наотрез отказалась говорить на тему его доходов, ссылаясь на подписанную с ним хартию о неразглашении. Так вот, почти вся гильдия разбежалась, а местная охрана толком ничего не знает, ни о учителе Серо, ни о мази с дубового сока. Мои поиски снова завели меня в тупик…
— Так почему же вы не разыскали этого учителя Серо. Привели бы в церковь, а лучше в темницу и хорошенько бы не допросили? — епископ хитро прищурился, не понимая на самом деле, почему его слуги не поступили именно так.
— Тогда это было практически невозможно. Он не покидал стен своей школы, уже несколько лет. Да и по его описанию, я понял, что его долго никто не видел и каждый с кем мне доводилось поговорить указывал совершенно на разные странности в его описании.
— Что вы имеете ввиду? — не понял говорившего епископ.
— Все говорили по-разному. Кто в шляпе, кто с длинными волосами, кто с короткими, высокий, худой, толстый, богато одетый, вообще лысый. Его явно очень давно никто не видел, как же было его нам искать.
— Нужно было перевернуть эту школу вверх дном и непременно кто-нибудь из его помощников или слуг сознался! Я уверен, мой мальчик, применив правильно боль можно получить нужный церкви результат! Дальше… — епископ укусил яблоко развалившись в постели и приказав жестом монаху продолжать свой рассказ.
— Мы не стали этого делать, потому что в городе поднялось восстание, а еще Орден взял Гротеск в осаду. Буквально вчера вечером все и решилось, здесь на восточных воротах, была настоящая бойня, — глаза рассказчика горели огнем, он рассказывал подробности сражения восхищаясь отвагой и само пожертвованием защитников. Вот только оборона не смогла выдержать под натиском Ордена и пала, стражники побежали, а наши рыцари почти все полегли на воротах, не давая врагам попасть к церкви.
— Ну продолжайте чего же вы замолчали! Ну же… Мы смогли победить? Бой что, еще продолжается? Ну не томите же… — епископ от отчаяния прикусил себе губу.
— Нас спасло чудо, которым оказался тот самый мастер фехтования Серо. Он практически один смог перебить тысячное войско Ордена, все это видели, он применял чары такой силы, что, наверное, ни один из телохранителей нашего императора даже не устоял бы?
— То есть ты мне сейчас хочешь сказать, что в Гротеске разгуливает мастер запретных чар, да еще учить этому ни пойми кого прямо у меня под носом? Немыслимо, просто не мыслимо! Взять под стражу, пытать, а потом казнить! — епископ взбешённо затряс своими руками, сжав их в кулаки.
— В этом уже нет никакой необходимости. Он мертв. Раны, полученные в сражении, не оставили ему шансов на выживание, — спокойно ответил монах.
— Откуда такая уверенность? Я должен видеть его тело? Немедленно! Как вы себе это представляете? — снова взбесился епископ.
— Я видел собственными глазами его мертвым. Мне больше не у кого спросить, как он это сделал, да и не зачем…
— Нет, нет! Все эти события требуют более тщательного расследования. Я его возглавлю, и мы непременно разберемся во всем произошедшем?!
— Нет, не возглавите и не разберетесь. У вас нет больше на это полномочий, Ульрик! — монах улыбался, глядя за реакцией епископа на свою последнюю реплику.
— Это почему же, кто так решил?
— Заповеди нашей церкви, вы нарушили их и теперь понесете за это наказание! Вы пили человеческую кровь и согласились прибегнуть к чарам и колдовству. Лишали лично жизни множество людей, что никак не положено вам ни по сану, ни по статусу. Все горожане видели, как вы сражаетесь с врагами, даже я поначалу поверил, что вы делаете это все ради церкви Рассвета, но уже потом я понял, что вы просто отчаялись и воспользовались моментом, чтобы потешить свое самолюбие. Вы растеряли веру, погрузившись в пучину мерзкого чародейства и интриг прикрывшись нашим символом веры, которому покланялись столько времени. Вы потеряли своих прихожан и доверие самой церкви Рассвета. Я послал письмо от своего скромного имени обличающее вас как не благочестивого вероотступника, судьбу которого будет решать сам архиепископ, — после услышанного монолога у епископа пропал дар речи, и он испуганно начал хватать ртом воздух, боясь задохнуться. Перед самым уходом монах поклонился и добавил, окончательно повергнув бывшего епископа в ужас:
— Чтобы хоть как-то вам помочь, я взял на себя смелость и распорядился расправиться с той черной женщиной в темнице. Так чтобы от нее не осталось никаких следов. Думаю, хоть этот факт немного сможет смягчить ваш приговор. Все хорошего, епископ, набирайтесь сил и помните. Вы сами мне дали возможность во всем разобраться.
Дверь за монахом закрылась, а епископ так и остался сидеть с открытым ртом, совершенно сбитый с толку и не понимающий, что же ему делать дальше.