Иностранные ремесленники постепенно сплотились. Встречаясь по вечерам, они гадали о новых планах и болтали об инцидентах с утопленными кошками так долго, пока те не перешли в разряд анекдотов. Позднее, когда дети и внуки будут расти вместе с новым городом, эту странную историю расскажут ночью у огня, пока снаружи бушует метель, а дельта Невы засыпана сугробами. Но сейчас на улице лето, и городу, чтобы вырасти, понадобится еще много времени. В один из таких вечеров Михаэлю с Марфой нанес визит Томас Розентрост. Когда Иоганн вернулся из мастерской, врач сидел у огня и осматривал обнаженную спину старого мастера. Возвышающимися костистыми корнями выпирали вперед позвонки, которые ощупывал Томас Розентрост. Лицо дяди Михаэля кривилось, но он не пикнул, когда врач подвигал его рукой туда-сюда, проверяя подвижность плечевого сустава и высказывая свое мнение об опухших коленях. Впервые Иоганну бросилось глаза, как постарел его сильный дядя. Неудивительно, что он уже с трудом справлялся с работой.
— Город не для тебя, — заявил, наконец, Томас Розентрост. — Влажность вытаскивает все тепло из твоего организма. Твои суставы распухли.
Под озабоченным взглядом Марфы он вынул и начал прилаживать банку для кровопускания.
В тот вечер Иоганну не представилась возможность расспросить дядю про этот сундук. На следующий день у Михаэля поднялась температура, и Марфа никого к нему не пускала. Несколько раз Иоганн под разными предлогами уходил на берег Невы, но русалка так и не показалась. Лишь разок он увидел рыбий хвост, показавшийся на долю секунды над рекой. Водные существа почувствовали, что Иоганн в опасности? В конце концов, он отправился на поиски Евгения. Его лохматую черную шевелюру он обнаружил недалеко от причала. Тот как раз продавал рыбу жене подкопщика, и Иоганн, не раздумывая, направился в его сторону. У него в кармане завалялась еще пара копеек, за которыми он полез. Любой, кто за ним наблюдал, решил бы, что он хотел купить рыбы для Марфы. При виде друга лицо Евгения просияло.
— Бремов, — произнес он тихо. — Ты где был?
— Дай мне рыбу. Любую, — ответил Иоганн. — И сотри с лица эту ухмылку. За мной наблюдают.
Евгений быстро повиновался, и Иоганн почти полюбил его за то, что тот оказался настолько сообразительным и не задавал вопросы.
— Митя? Однако! Русалка поручила ему приглядывать за тобой.
— Не Митя, — сказал Иоганн и наигранным профессиональным взглядом оглядел большую пятнистую рыбу, которую протягивал ему Евгений. — Полковник Дережев. Шайка заговорщиков действительно существует, а во главе ее стоит Дережев.
Евгений хорошо скрывал свой испуг.
— Почему ты о нем не заявишь?
— А русалки? — ответил Иоганн. — Они являются частью заговора. Если Дережев их сдаст, царь заставит их всех до одной вытащить из реки. Пока Дережев считает, что все идет по плану, он будет молчать. Мне нужно догадаться, какой это конкретно план.
— Значит, наши пути расходятся? — сухо спросил Евгений.
Тон причинил Иоганну боль.
— Нет. Возможно, только на короткое время. Я не хочу подвергать русалок опасности. И… вас тоже. Я понаблюдаю. И прошу тебя, держись подальше от города. По крайней мере, хоть несколько дней, — он вытащил деньги и неторопливо их пересчитал. А потом пробормотал, — Я приду к иве, как только смогу.
— Нацарапай крест на коре, и тогда следующей ночью я буду там, — ответил Евгений.
— Хорошо. Сколько копеек?
Евгений глянул на него с ироничным изумлением.
— Я рыбак, а не работорговец. И со своих помощников денег не беру, — он протянул руку и усмехнулся. — А теперь покажи фокус, сделай вид, что даешь мне деньги.
Иоганн подумал о бабушке Евгения, и впихнул ему все копейки, которые у него были, в руки. Прежде чем тот успел что-то возразить, он развернулся и пошел, не оглядываясь. Ему было бесконечно тяжело оставлять друга. Теперь он снова остался в одиночестве.
Наконец, когда, благодаря лечению Розентроста, температура и боль в плечах Михаэля прошли, Иоганну удалось подкараулить его в мастерской. Михаэль озадаченно разглядывал письмо, о существовании которого уже давно позабыл, затем с сосредоточенным лицом осмотрел эскиз сундука. Марфа, перегнувшись через его плечо, изучала содержание письма. Иоганн знал, что она не могла прочитать ни слова, так как письмо написано не кириллицей.
— Ты хочешь узнать, для кого я тогда изготовил сундук? — пробормотал Михаэль. Его лоб разрезали глубокие морщины. В горнице воцарилась тишина. — Это было давно, и, честно говоря, имя я уже не могу вспомнить. В те времена я сделал несметное количество сундуков.
— Он должен быть дворянином.
— Естественно, — бросила Марфа. — Кто ж еще может позволить себе сундук, на котором красуется герб?
— Да, — подтвердил также и дядя. — Заказчик был крупным мужчиной, исключительно крупным, со шрамом здесь, если я все правильно помню, — указательным пальцем он изобразил линию, шедшую поперек переносицы. — Он постоянно носил длинный кафтан. Да, он был боярин и старовер. В его доме жили поп с попадьей. Он потратил много денег на строительство церкви.
— Где стоял его дом? — спросил Иоганн.
Дядя еще больше наморщил лоб, что тот стал похож на узор еловой древесины.
— Почему, ради всего святого, ты спрашиваешь меня о таких вещах? В Москве, я думаю, где-то на юге Белого города. Он настаивал на том, что работу должен сделать русский ремесленник, — Михаэль тихо рассмеялся. — Я думаю, ему бы не понравилось, что вместо этого его сундук изготовил иностранец. Я могу себе представить, что он и сегодня носит бороду и боярские дорогие одеяния. А, теперь припоминаю, его звали Азалов или как-то на подобии.
Следы русалки ведут в Москву?
Иоганн сосредоточенно думал. Русалка говорила, что владелец залога приближается к городу. Может это дворянин, прибывший из Москвы? Надо бы поспрашивать ямщиков.
Дядя Михаэль отпихнул от себя миску с кашей и повернулся к Иоганну.
— Почему ты этим интересуешься?
— Я прочитал старое письмо, ничего другого.
Марфа ничего не сказала.
В тот момент, когда, погруженный в мысли, Иоганн обстругивал сосновую панель — будущую часть обшивки, во дворе раздались голоса. Один из них принадлежал Карстену Зунду. Он звучал неестественно высоко и взволнованно.
— Михаэль Брем!
Встревоженный таким официальным обращением, дядя Михаэль отскочил от своего верстака, стряхивая опилки с рукавов и ладоней. Он обменялся с Иоганном быстрым взглядом. Краем глаза Иоганн увидел узкое, бледное лицо Ивана, ставшее совсем белым, как борода под ним. Мгновенно оценив ситуацию, он кивком указал Ивану, лезть под верстак. Крепостной спрятался проворно, как хорек, и чуть не уронил со стола модель «Санкт-Пауля», несколько дней уже стоявшую в мастерской. В помещение упала тень. Посетитель заполнил весь дверной проем.
— Желаю хорошего дня! — прокричал он.
Он говорил на таком плохом немецком, что Иоганн, уже даже мечтавший на русском, сильно разозлился, так как в настоящий момент плохо понимал слова.
Резким движением посетитель сорвал с головы треуголку и пригнулся, чтобы не зацепиться о дверной косяк. Он оказался таким высоким, что даже Иоганн, вероятно, доставал ему лишь до плеча. Без парика, рыжевато-каштановые волосы завязаны на затылке, а усы аккуратно подстрижены. Царь Петр.
Иоганн сглотнул, и, как другие, сделал глубокий поклон. От волнения, что напротив него стоит царь, ноги у него стали ватными.
— Какая честь, Всемилостивейший Государь, — благоговейно произнес Михаэль.
За многие годы его немецкий стал корявым. Каждое слово он произносил так, будто во рту лежал огромный кусок черствого хлеба, но царь довольно заулыбался и огляделся.
— Это мастерская человека, которого Трезини не может оценить по достоинству, — воскликнул он, потирая руки.
Иоганн, с облегчением заметив, что царь не обращает на него внимания, осторожно отошел к своему верстаку. Боковым зрением он увидел, что Иван, сидевший под столом на корточках, плохо спрятался. Незаметно он переместился так, чтобы перекрыть обзор стола. Затем он тайком рассмотрел царя. Зеленый кафтан украинского покроя и черные сапоги, доходившие ему до колен. Рубаха с жабо в полутьме мастерской, казалось, блестела. Его лицо чуть успокоилось, но порой он моргал, как будто веки сводила судорога.
Беспокойный взгляд царя, как охотничий пес, прыгал по всем углам в поисках вещей, которые его могли заинтересовать. И Петр I, действительно, интересовался всем, что видел: знаниями, красотой женщин, каждой ошибкой и неполадкой, которую он обнаружил. Однако сегодня он вел себя на редкость дружелюбно. Не обратив внимания на почтительный ответ дяди Михаэля, царь подошел к следующему столу и сдвинул все, что на нем лежало, в сторону. Газеты, деревянные ящики и молоток скользнули на край стола. Ящик с гвоздями с грохотом свалился на пол. Все помощники подскочили и торопливо собрали гвозди.
— Смотри сюда, Михаэль! — окликнул царь. — Тебя же так зовут, или…? Михаэль?
Дядя Иоганна вновь поклонился.
— Да, Всемилостивейший Государь. Михаэль Брем. Столяр и плотник. Из окрестностей Магдебурга.
— Пруссак, значит, — царь посмотрел на него благосклонно и улыбнулся. Затем снова вернулся к своим бумагам. — Смотри, сюда. Сможешь это сделать для моих новых корветов?
Иоганн незаметно вытянул шею и глянул на изображение корабельной пушки, державшейся на невероятно высокой опорной конструкции. Одновременно ему бросилось в глаза, какие же сильные у царя пальцы. С содроганием он вспомнил историю, как царь голыми руками смог скрутить в рулон серебряную тарелку.
Дядя Михаэль побледнел. Иоганн догадался, что его не обрадовало создавать оборудование для войны. Но это был отличный шанс, работать напрямую на царя.
Одновременно ему пришли на ум слова Дережева: «Кто ближе к огню, тот ближе к пожару».
— Да, Всемилостивейший Государь, — коротко ответил Михаэль.
Несмотря на спокойствие, которое он излучал, Иоганн заметил даже через туго обтягивающую рубашку, как бьется его сердце. Оно бешено колотилось.
Царь Петр засмеялся. Его рука со свистом опустилась на больное плечо Михаэля. Иоганн увидел, что у дяди просто подкосились ноги.
— Ничего другого я и не ожидал! — вскричал царь. — Мне нужно таких шесть, размеры ты получишь. Приходи утром на верфь, осмотришь пушки. Теперь покажи, что у тебя здесь еще есть!
В своем энтузиазме и предприимчивости, которые из него сыпались, как искры из огня, он выглядел намного моложе своих тридцати четырёх лет.
За спиной Иоганна раздался шорох. Пока дядя Михаэль показывал царю свои планы строительства и высказывался о преимуществах, собранного им, станка, Иоганн вернулся к своему верстаку. Будто желая убрать с него лишнее, он снял сосновую плиту и поставил ее перед столом Ивана. С красными пятнами на щеках и пленительной улыбкой в мастерскую вплыла Марфа и потчевала гостей дорогим токаем, который она так же хорошо, как и денежный ящик, приберегала для таких случаев.
Царь просиял в ответ и взял изящный бокал из горного хрусталя на серебряной ножке в форме цветка. Он почти полностью исчез в его огромной ладони.
— Как я и люблю. Принеси Петрушке бокал вина! И еще один этому немногословному толстяку Зунду! — приказал он.
Карстен Зунд подскочил, взахлеб поблагодарил и выпил за его здоровье. Как Зунд, так и Михаэль внимательно следили, чтобы поднести чашу к губам только после царя.
Над хрустальным краем царь заметил Иоганна, а потом за ним на столе — «Санкт-Пауля». Иоганну стало жарко. Пустой бокал с пугающим треском хлопнул о дерево, когда царь его бросил на стол, под которым прятался Иван.
— Мой «Санкт-Пауль»! — закричал царь. Непроизвольно он снова перешел на русский. — Кто его сделал? Ты, Михаэль?
Дядя Михаэль медленно покачал головой.
— Мой племянник, Всемилостивейший Государь, — произнес он почтительно, — Иоганн. Он стоит перед Вами.
Иоганн подавил панику, надеясь, что его редко практикующийся поклон получился не слишком неуклюжим. Ему казалось, что царь буравит его взглядом. «Он теперь меня знает, — подумал Иоганн. — Я мог бы предостеречь его о Дережеве, но доказательств у меня нет. Даже если он мне и поверит, русалок ждет смерть». И с содроганием вспомнил мертвых существ, покачивающихся в спирте в шкафу Розентроста.
— Так, Иоганн, — крикнул царь. — Скажи мне, Иоганн, для кого ты выполнил этот заказ?
Иоганн испугался.
— Ни для кого, Всемилостивейший Государь. Я сделал его для себя.
Лицо дяди Михаэля, казалось, парило возле правого плеча царя, и Иоганн в ужасе увидел, как оно посерело. Он осознал, что ответ получился глупым. В новом городе царя Петра не было времени для праздности. Никто здесь для себя не работал.
— Так, — произнес лишь царь. — Отойди, я хочу посмотреть.
— Прошу Вас, Всемилостивейший Государь, — ответил Иоганн и, сохраняя присутствие духа, вставил, — Позвольте, я поставлю его на стол возле окна. Там больше света.
Царь опередил его.
— Давай, — приказал он, затем бережно поднял корабль, и отошел к окну.
Иван был спасен, если еще не умер там от страха. Царь Петр долго рассматривал филигранно вырезанные мачты.
— Ты даже воссоздал такелаж — и каждый узел сидит на своем месте, — бормотал он.
Иоганн отважился кивнуть, и покраснел от гордости.
— Откуда ты так точно знаешь, как выглядит мой корабль?
— Я его видел. В Архангельске.
— Я у тебя его покупаю, — распорядился царь. Безапелляционность, лежавшая в его словах, показывала, что он привык быть правителем всего мира. — Сколько ты просишь за него?
Иоганн растерянно оглянулся. Карстен Зунд шагнул вперед.
— Корабль уже продан, Всемилостивейший Государь.
По лицу царя скользнула тень.
— Это так? — он резко повернулся к Иоганну.
Лицо Карстена Зунда напряглось, и Иоганн осознал, какие цели он преследовал. Зунд хотел купить модель корабля, чтобы подарить ее царю Петру. Этот маневр Иоганн мог бы ему испортить. Язык у него прилип к небу, и ответ давался с трудом. Он, зло посмотрев на Зунда, вдруг понял, что не является игральной картой ни для него, ни для мирового владыки, и не желает ею быть. Мысль казалась такой неестественной, что Марфа и любой другой назвал бы Иоганна сумасшедшим.
— Я и в самом деле думал, его продать, — наконец произнес он. — Но теперь я передумал…
— Естественно, мой племянник Вам его подарит, — вторгся в разговор дядя Михаэль. Он вспотел.
Иоганн медленно покачал головой.
— Я… хочу его… или продать, или подарить.
Все лишились дара речи и умолкли. Дядя Михаэль судорожно хватал ртом воздух. Карстен Зунд схватился за голову. Он выглядел, будто Иоганну только что подписали смертный приговор. «Когда-нибудь ты станешь таким же сумасшедшим, как Митя», — подумал Иоганн. Ему стало дурно.
Царь разглядывал Иоганна с выжидательным выражением лица, будто только сейчас его заметил. Затем он повернулся и очень аккуратно поставил модель на стол возле окна.
— Ты и в самом деле любишь корабли, — констатировал он. — Но без корабля ты у меня не останешься. Раз не хочешь отдать маленький, тогда построишь мне большой корабль.
Затем он строго повернулся к дяде Михаэлю.
— Михаэль, ты моришь своего племянника голодом? — рявкнул он и указал на рубаху Иоганна, которая ему была великовата и болталась на плечах. — Покорми его еще пару недель и присылай ко мне. Я тебя вознагражу, — он доброжелательно улыбнулся Иоганну. — Когда ты поработаешь на моей верфи, то у тебя будут плечи, как у меня.
Он оглушительно захохотал, и погнал свою свиту из мастерской. На выходе Карстен Зунд бросил на Иоганна сердитый взгляд, и припустил вслед за царем. Раздались бормотание и топот, Марфа поспешила наружу, чтобы попрощаться.
Иоганн с Михаэлем приотстали. Они, должно быть, одинаково выглядели, оба с открытым ртом, оба бледные, с опущенными руками. «Я могу стать корабельным плотником, — пронеслось в голове у Иоганна. — Царь взял меня работать на верфь!». И задался вопросом, а не проснулся ли он после смутного сна. Его дядя наоборот, казалось, лишился сил, он с трудом добрел до следующего стола и тяжело оперся на него.
— Дядя Михаэль? — робко спросил Иоганн. В следующий момент он получил звонкую пощечину и в ужасе отшатнулся.
— Ты с ума сошел? — набросился на него дядя. — Ты совсем сошел с ума, отказывать царю в подарке?
От возмущения у Иоганна кровь прилила к щекам. Правая половина лица пульсировала.
— Он нас нанимал плотниками, а не покупал. Мы не его крепостные, — произнес он спокойно.
Дядя еще больше озверел.
— Он же царь! Как нам еще называться, нам нельзя его злить!
— А я его и не злил!
— Сегодня нет, потому что у него случайно оказалось хорошее настроение. А в другой раз и с другим настроением он бы тебя заставил расплачиваться разными способами. За ничтожный деревянный корабль.
— Это «Санкт-Пауль», — ледяным тоном ответил Иоганн.
Дядя Михаэль покачал головой.
— Игрушка это, — бросил он презрительно. — Ты с ним играешь, как играешь со своей жизнью. Боже мой, ты такой же легкомысленный и упрямый, как твой отец! Я не могу взять в толк, что происходит в твоей дурной голове?
— Что происходит в моей голове? — повторил Иоганн. — Если все так, как ты говоришь, тогда радуйся, что я уйду!
Злость и стыд за то, что дядя его ударил, глубоко засели у него голове. Но еще большей была обида за отца.
Дядя Михаэль грустно посмотрел на него. Затем он встал, пошаркал к двери мастерской и закрыл ее.
— Верфь — это искушение, — произнес он тихо. — Я понимаю тебя, Иоганн, гораздо лучше, чем ты думаешь. Ты считаешь, что можно спустить собаку с цепи, а затем она по одному свистку вернется обратно. Но ты себя переоцениваешь.
«Если бы ты знал, — думал Иоганн, — что за собаки шлындрают вокруг нашей мастерской».
— Царь больной человек, — тихо произнес Михаэль. — В однажды мы оба тоже станем больными. Тогда я был еще моложе, чем ты сейчас. В этой чужой стране моим единственным другом был Стефан Гаден, придворный лекарь. У него имелось полное представление о царской семье, русских песнопениях и затхлом воздухе за толстыми стенами Кремлевского дворца. Когда он приходил ко мне, мы выпивали. Царь Петр находился тогда еще в отроческом возрасте. Как ты знаешь, его отец, царь Алексей, был женат дважды. Когда он умер, новым царем стал единокровный брат Петра, Федор. Но вскоре и тот умер, ему было всего лишь двадцать и наследников у него не было. Царь Петр родился во втором браке. На самом деле первым в порядке наследования престола стоял его единокровный брат царевич Иван, но тот был слабоумным. И высокие сановники определили наследником Петра. Семья первой жены царя Алексея чувствовала себя ущемленной в правах на престол. Они пустили слухи, что Иван мертв, а убили его кровные родственники Петра, и начали подстрекать стрельцов — Кремлевскую гвардию. Стрельцов призывали к восстанию против их собственных командиров и царской семьи, — он перевел дыхание. — В мае они напали на дворец и убили сорок родственников Петра. Князь Михаил Долгорукий, командир стрельцов, был первым, кого его же собственные солдаты сбросили через перила на копья и бердыши своих товарищей. Разъяренная толпа убила двух братьев царицы, затем стрельцы убили лекаря, которого обвинили в отравлении царя Федора, — он уставился на свои руки. Они дрожали.
— Стефан Гаден, — прошептал Иоганн.
Михаэль чуть заметно кивнул.
— С тех пор я не единственный, кто не может спать. Даже царь не находит покоя, и ему снится кровь. Мы оба больны. Это болезнь недоверия. Ты теперь понимаешь, почему я не хотел, чтобы ты его злил? Для тебя он просто царь. Но я видел, что он из мести может быть палачом и кровопийцей.
— А потом… через несколько лет во время второго бунта он из мести отправил стрельцов на казнь? — спросил Иоганн.
Дядя Михаэль отмахнулся от вопроса Иоганн, как от назойливой мухи.
— Какого бунта? — презрительно фыркнул он. — Настоящих доказательств не было. Признания часто выбивались под пытками. В предъявленном обвинении говорилось, что мятежники планировали сжечь немецкую слободу, нас убить, а Софью, единокровную сестру царя, назначить регентом. Я думаю, это была чистая месть. Ты тогда еще не приехал и не видел, как он злится, — дядя Михаэль вошел в раж.
Иоганн испугался, когда представил измученные лица. Будто все кошмары и картины, стоявшие ночью перед глазами Михаэля, повыскакивали, как гномы. Лучше бы заткнуть уши, но он оцепенел от отвращения.
— Казни проводились везде — на Красной площади возле городских ворот и в войсках. На холме возле Преображенских казарм, где обычно на позорные столбы нанизаны усохшие головы преступников, царь приказал соорудить эшафот. Длинными колоннами стрельцов согнали на это место. Они шли с зажженными свечами в руках, сопровождаемые плачущими женами и детьми. Петр даже своих придворных заставил участвовать в казнях. Сановники неуклюже размахивали топором палача, и я не хочу тебе рассказывать, как плохо некоторые из них овладели этим ремеслом. У них тряслись руки, некоторые ослабли от страха и страданий. Это был кровавый праздник мести. Он отправил на казнь более тысячи стрельцов. Отпустили лишь молодых парней твоего возраста. Казнить их он не позволил, но им предварительно отрезали носы и уши.
— Прекрати! — закричал Иоганн. Дурнота накатила волной, и он подумал, что сейчас упадет.
— Это никогда не прекратится, — ответил дядя Михаэль.
— Но почему мы тогда не остались в Москве? — разгорячился Иоганн. — Ты — свободный человек, и от царя б находились подальше.
— Будущее России там, где царь, — горько произнес Михаэль. — Петр ненавидит Москву. Он не желает жить в Кремлевском дворце, в этом лабиринте темных коридоров и покоев. Он не терпит монотонного песнопения священнослужителей, и ненавидит всех, кто придерживается старорусских обычаев. Нет, это закат Москвы. Через несколько лет никто о ней уже и не вспомнит. А здешний город станет новой столицей. Это будет прекрасный город. Великолепный. И если даже я могу поверить в его красоту, значит, так оно и есть. Но долгое время я не верил, — из его голоса исчезла злость, а морщины разгладились. — И в тот момент я повстречался с Марфой, — он устало поднялся. — Ну, ты получишь работу корабельного плотника. Этот как раз то, чего ты хочешь. Я поздравляю тебя с твоей новой работой на верфи.
Он, пошатываясь, вышел из мастерской.
— Жизнь идет дальше, — услышал Иоганн его бормотание. — Все время дальше.
Иоганн долго просидел, как оглушенный, уставившись на дверь мастерской, которая, как ему казалось, навсегда закрылась между ним и дядей.
Зунд оказался прав. Иоганн больше не являлся покорным учеником, который свой путь прокладывал по стопам других, он пойдет другим путем. Открывавшийся перед ним путь был тревожным и полным тайн. Он тяжело поднялся и направился к дому. Молча собрав свои пожитки, он набросил на плечи одеяло и покинул дом. Как ни странно, ему полегчало, когда он освободил свое место в доме дяди Михаэля и поселился в мастерской. Свою постель он устроил под верстаком, как можно дальше от лавок помощников. Им мешало, когда племянник хозяина находился в мастерской, лишая их последнего места для непринужденного общения, но Иоганн ничего менять не собирался.
Его тело ломило, когда он натягивал на себя одеяло. Он закрыл глаза и в первый раз после визита царя все спокойно обдумал. В общем, ему представлялось, как будто уже недели его не посещали ясные мысли, а перед его внутренним взором вихрем проносились картинки, впечатления и вопросы. Сначала перед глазами появилось лицо русалки, затем улыбка Евгения. Евгений, его друг, бедный рыбак. Но больше всего его удивляло чувство оцепенения, которое он ощущал, когда думал о работе на верфи. Еще несколько недель назад он продал бы душу, чтобы получить возможность там работать, а теперь, когда путь перед ним открыт, не решался сделать этот шаг. Конечно, нахождение подле царя, могло оказаться опасным. История дяди Михаэля привела его в большее смятение, чем он хотел признать. С другой стороны, это был единственный путь получить все то, о чем он мечтал. Он уже почти чувствовал под своими ногами дерево гладкой кормовой палубы, слышал скрип огромных прямых парусов, и его душа летела над чернильно-синим океаном навстречу новой жизни. Пред ним открылись бы двери, и не в последнюю очередь, в доме родителей Кристины. Иоганн наморщил лоб. Однако его тоска по Кристине рассеялась где-то между Невой и мастерской. Он больше даже тосковал по Евгению. Эта мысль его встревожила. Наряду с лицом Евгения, всплывала русалка — смеющаяся, лукавая, обольстительная, ни рыба и ни человек.
Существо, которое вскоре могло лежать мертвым на дне Невы или, возможно, набитое опилками, стать главным экспонатом царской коллекции монстров и уродцев. Царь, предоставивший Иоганну будущее корабельного плотника, являлся врагом Евгения. Иоганн стоял между другом и врагом. И, честно говоря, Евгений, к которому он стремился, и его слова были важнее улыбки Кристины, а жизнь русалки — важнее кормовой палубы и чернильной синевы моря.
«Я — глупец», — думал, ужасно гордый, Иоганн.
«Моей ноги не будет на верфи, пока русалка в опасности, и план Дережева не сорвался». Он спас бы их обоих — и русалку, и царя.
С легкостью сдвинув свою новую жизнь в сторону, он размышлял о прошлом, шаг за шагом прокручивая в голове свои выводы. Дережев натравливал на немцев и вел двойную игру. Часть этой игры заключалась в том, чтобы скрыть существование русалки. Он обезопасил русалку от изъятия для царя. Почему? С другой стороны, русалки ждали своего господина, который принес бы им жемчужину. Она хранилась у дворянина из Москвы, боярина и старовера, вероятно, находившегося уже на пути в Санкт-Петербург. Здесь отсутствовала какая-либо связь, но Иоганн, тем не менее, блуждая в потемках своих мыслей, нащупал шелковую нить, которая привела бы его к чему-то большему, к сундуку, полному тайн.
Возможно, не так уж и плохо, что он отсоединился от дяди. Если Иоганн потерпит неудачу, Михаэль и Марфа не подвергнутся опасности. Ему бы поспрашивать ямщиков и выяснить, кто этот боярин. Вдруг некто с таким сундуком направляется в Санкт-Петербург? И поинтересоваться бы, от кого Дережев получил письмо.
Довольный и успокоенный Иоганн закрыл глаза. Шепот обоих помощников, думавших, что он давно уснул, звучал, как шорох волн и действовал усыпляюще. Не успел он опомниться, как уже стоял на корабле и смотрел на его нос, разрезающий волны. На гребне волны блестели тела, русалка ему улыбалась и махала белой рукой. Иоганн засмеялся. Вдруг небо потемнело, и на море внезапно начался шторм. Иоганн, потеряв равновесие, ухватился за деревянный поручень. Тот оказался раскаленным, боль пронзила его руку, и он отдернул ее. Вонь горелого мяса заставила дернуться назад, но тут он увидел, что его сковали. Запястья охватывали железные кольца. Поручни превратились в раскаленный металл.
Глаза царя Петра танцевали в пламени пыток. «Где русалка?» — цедил он сквозь зубы. — «Ты знаешь!».
«Нет!» — закричал Иоганн. Отчаяние овладело им, когда он осознал, что ложь не могла ему сильно помочь. Сзади зияла пыточная камера, черная от копоти, и страшная, как врата ада. На цепях висел пленник со всклоченными черными волосами — Евгений!
«Нет!» — шептал Иоганн, пока царь Петр мрачно его разглядывал. Слезы обожгли опаленные щеки. В тот же момент его рука стала прозрачной, как у привидения, он смог ее поднять и вытащить из железных оков на запястье. И поднял другую руку, все еще закованную, чтобы вытереть слезы со щек. На коже ощущалась приятная прохлада. Даже вонь исчезла, вместо нее пахло деревом и олифой, и еще немного железом и маслом. После бесконечных мгновений он, наконец, вернулся в реальность. Его разбудил не кошмар, а шорох. Кто-то открыл дверь мастерской и на цыпочках подошел к нему. В первый момент он почувствовал бесконечное облегчение и ужасную радость.
Все еще в полусне он потянулся к нему.
— Евгений? — прошептал он.
— Значит, так его зовут? — спросил из темноты знакомый голос.
Иоганн смутился.
— Кто это? — спросил он.
Голос тихонько рассмеялся.
— Твой друг, рыбак, — шаги Марфы остановились.
Иоганн глубоко вздохнул. Напряжение спало, а сон прошел.
— Ты пришла, потому что я с Михаэлем поругался?
Последовала пауза. Наконец, он произнесла:
— Нет. У меня для тебя кое-что есть.
Он услышал, как она что-то искала. Загорелась лучина, затем она зажгла фитиль свечи и поставила ее на пол. Иоганн непроизвольно подумал о дяде Михаэле, который тот час же затоптал бы свечу и прочел бы Марфе нравоучение о пожаре в мастерских. Помощники храпели. Марфа огляделась, а затем без обиняков уселась на пол напротив постели Иоганна. Только теперь он заметил большую книгу, которую она принесла и бережно положила около свечи.
Шероховатый и потертый кожаный переплет с одной стороны объели мыши. Марфа, приложив палец к губам, открыла книгу. Она осторожно перелистывала страницу за страницей, пока не нашла. Иоганн смотрел над ее рукой и узнавал многочисленные, аккуратно вычерченные, столбцы, разделенные на большое количество заполненных строчек. В крошечных надписях угадывались цифры и имена.
— Михаэль уничтожил все старые книги заказов, — пояснила она. — Сундук он изготовил пятнадцать лет назад. Раздобыть мореный дуб для сундука оказалось непросто. И очень дорого, — она, пролистав несколько страниц, начала водить пальцем по колонкам с обозначениями. На одном слове она остановилась. — Сундук с летающей рыбой, мореный дуб.
Иоганн только сейчас заметил, что от нервов у него сводило судорогой руки. Указательный палец Марфы скользнул вправо к фамилии заказчика.
— АртамонКарпаков, — прошептала она и снова захлопнула книгу. — Не Азалов, как считал Михаэль.
— Карпаков, — тихо повторил Иоганн. У него появилось потрясающее чувство, что в груди развязался узел. Охотнее всего он бы прокричал имя, но лишь улыбнулся широкой, счастливой улыбкой, и увидел в светящемся лице Марфы отражение своего триумфа. Теперь дело обретало смысл. Карпаков — это фамилия, написанная на письме, которое лежало прочитанным на столе полковника Дережева. Карпаков и Дережев — два ответа на головоломку с русалкой, которые сошлись. Иоганн подскочил и обнял Марфу. Еще никогда он не был от нее так близко. Сначала она оцепенела, но вскоре не выдержала и упала в его объятия.
— Спасибо! — прошептал Иоганн. — Марфа, большое тебе спасибо! Ты мой… тайный ключик к небесным воротам Петра!
Она смущенно отстранилась и пригладила волосы.
— Скажи мне, что ты задумал? — спросила она шепотом.
Иоганн прикусил нижнюю губу. Внезапная нежность, которую он ощутил к тетке, сменилась беспокойством.
— Я не могу, Марфа. Я не хочу подвергать тебя опасности, и Михаэля тоже. Когда все будет позади, я тебе расскажу, и ты меня поймешь.
Она улыбнулась. = Я тебя никогда не пойму, Иоганн. Но именно это мне в тебе нравится. Я думаю, ты очень похож на Михаэля, в молодости он, вероятно, был таким же.
— Поэтому ты мне и помогаешь?
Она моментально стала серьезной.
— Я тебе помогаю, потому что ты смелый человек, — ответила она. — Нужно иметь много мужества, чтобы отказать царю в подарке. Твой дядя этого бы не понял, но я думаю, отважные держат мир в своих руках, — она снова улыбнулась. — Я боялась за тебя, но сейчас я боюсь, что ты не сможешь достичь своей цели. Думаю, что от этого зависит чья-то жизнь, я права?
Он кивнул.
— Это как-то связано с твоим другом?
— Да… с Евгением.
Она встала и загасила маленькое пламя. Один из помощников всхрапнул во сне, а затем с шумом перевернулся на другой бок. Из темноты донесся голос Марфы:
— Когда наступит время и тебе не придется его больше скрывать, я буду рада пожать ему руку.
Иоганн успокоился лишь, когда подошел к искалеченной иве. Этим летним утром небо посерело. Сильный ветер доносил до него из леса крики дровосеков. Далеко позади, на краю леса трудилась бригада рабочих, которые обрезали стволы и из последних сил волокли их в направлении города. Верхний слой воды казался серым и мутным. Иоганн бросил задумчивый взгляд на противоположный берег, напряженно размышляя, где-бы раздобыть лодку. Он подобрал парочку плоских камешков и пустил их блинчиком по воде. Израсходовав все камни, Иоганн снял обувь и побрел вдоль берега. Невский песок натирал пальцы ног, но он чувствовал себя хорошо и почти оживился.
— Эй! — прошептал ему голос из реки.
Он обернулся и посмотрел вправо, откуда донесся голос. Русалка улыбалась.
Он озабоченно огляделся, но работники, занимавшиеся загрузкой повозки, не заметили ни его, ни странную полоску тумана над Невой.
— Ты услышала мои камешки, — заметил он.
— Камешки? — произнесла она. — Нет, твое сердце бьется так громко и нетерпеливо, что даже глухой кит не смог бы при этом отдыхать, — теперь ее голос звучал сердито, рот сузился и больше не выглядел очаровательным, как раньше.
— Я не хотел тебя сердить, — признался он. — Но мне нужно знать, где живет Евгений. У меня для него важная новость!
В ее глазах зажглось любопытство.
— Я знаю, где ты его найдешь.
— Хорошо! Послушай, если я достану лодку, ты не перетащишь меня через Неву? Я видел, как вы Евгения переправляли через реку.
Русалка посмотрела на него испытующе.
— Нет, — затем решила она.
— Как ты не понимаешь? — напустился на нее Иоганн. — Речь идет о твоей жизни и о наших тоже. Я знаю, как мы сможем вас спасти! Поэтому я не могу терять времени!
Ее глаза вновь стали, как у хищной рыбы. Казалось, она принимала трудное решение — то ли посмеяться над ним, то ли утопить.
— Ну, да, — произнесла она язвительно. — У тебя нет времени ходить за лодкой. Я вообще не понимаю, чего вы хотите.
Не обращая внимания на рабочих, она наполовину высунулась из воды и протянула руки к Иоганну.
— Иди в воду, — шепнула она.
Иоганн посмотрел на ее ногти. Вероятно, они острые, как нож.
— Купаться? — только и смог вымолвить он. — С тобой?
Русалка скользнула в воду и смолкла. Иоганн решил, что она оставила его здесь. Значит, это был не вопрос, а предложение. Это длилось лишь пару мгновений. Ее лицо показалось на поверхности воды, и Иоганн внезапно обнаружил водное существо, ни рыбу, ни человека, а зловещее нечто. Жабры трепыхались возле костистой челюсти, глаза смотрели бездушно, чешуйчатая кожа натянулась на страшных, человеческих чертах.
При мимолетном взгляде в зеркало воды он почувствовал, что видит правдивый образ русалки, отталкивающий и чудовищный, но причудливо красивый. Его душило отвращение при мысли, нырнуть в руках этого существа, но затем перед ним встало лицо Евгения — человека в камере пыток из его сна.
Как ему казалось, никогда раньше он не прилагал таких усилий, чтобы сделать эти пять шагов в глубину воды. В следующий момент он попал в жесткие объятья, руки обвились вокруг него, волосы коснулись его щек, и грудь взволнованно прижалась к нему. Иоганн сделал еще один глубокий вдох.
Шелковой шалью вокруг него заскользила вода. Течение трепало его щеки, они, должно быть, двигались с огромной скоростью. В ушах гремело журчание собственной крови. Под водой он разлепил глаза. Рядом с ними мелькали лица, похожие на русалку, но другие, так различались и люди. Огромная рука схватила его за щиколотку, вырвала из рук русалки и потащила в глубину. Его охватила паника, давление в ушах увеличилось, вода попала ему в рот, когда он рефлекторно хотел закричать. Но вот уже другая рука выдернула его, ухватилась за его затылок и начала его переворачивать, что он, уже не зная, где верх, а где низ, начал панически грести. Вокруг крутились, обвивавшие его, рыбьи тела. Как вихрь, разгорелась борьба.
Под водой рядом с ним раздался, похожий на кошачий, крик. Возле него, как рыбы за кусок хлеба, дрались русалки! Тот час же на него навалилось знакомое змеиное тело, и руки вытащили его на поверхность воды. Наконец то, в его легкие проник воздух. Они оказались невдалеке от северного берега, горбатая ива на другой стороне выглядела совсем крошечной.
— Спокойно! — велела русалка, когда он закашлялся. — Переведи дух!
Нужно двигаться дальше, вверх по течению. Лица в неглубокой воде становились все меньше. Прошла целая вечность, он уже поверил, что задохнулся, как его колени уткнулись в песчаное дно.
Русалка отпустила его. Как жертва кораблекрушения, он выполз на берег, жадно хватая ртом воздух, и испугался, что находится слишком далеко от города, дальше большой излучины Невы. Евгений проплывает такое большое расстояние?
— Иди по течению, пока не дойдешь до первых деревьев, — прошептала русалка. — Оттуда прямо на восход солнца.
Иоганн хотел поблагодарить, но плеск не дал ему сказать ни слова. Вода стекала по его одежде, и, не смотря на летнее тепло, он замерз. И чувствовал себя несчастным и измученным, все еще не придя в себя от ужаса, что другая русалка решила на него поохотиться. На подгибающихся ногах он продолжил свой путь. Если люди Дережеваи наблюдали за его действиями, то теперь они точно уверены, что он утонул.
Дорога оказалась широкой и пустынной. Только несколько чахлых деревьев росли в окрестностях. Иоганн ожидал найти поселение, возможно, маленькую деревушку или укрепленный дом, вместо этого он увидел вдалеке лишь подобие илистого холма. Чем ближе он подходил, тем больше обнаруживалось следов, напоминавших о человеческом жилище.
На земле валялись гнилые доски, к колоде для рубки мяса, стоявшей под деревом, прилипла рыбья чешуя, на другом дереве висела для просушки порванная сеть. У Иоганна появилось неприятное чувство. Непроизвольно он начал красться. Избушка оказалась настолько убогой, что дядя Михаэль не стал бы в ней даже хранить дрова. Для них она слишком сырая и затхлая. Сруб, как большинство русских крестьянских изб, из круглых бревен, уложенных одно на другое, без единого гвоздя, и косо вставленных друг в друга. Такие рубленые дома обычно являлись устойчивыми, но здешние зимние метели со снегом и летние дожди делали свою работу. Домик выглядел наспех отремонтированным — щели законопачены торфом, одни бревна перевязаны, другие опирались на насыпанные земляные валы, чтобы жалкая постройка не развалилась.
В воздухе висел запах рыбы и копоти.
Отчаявшись, Иоганн подкрался к отверстию, служащего, вероятно, дверью, и всмотрелся. Нет, этот дом не мог принадлежать Евгению. Внутри не было ничего, кроме, насколько он смог увидеть, полки, на которой лежал ворох тряпья. Он зашевелился. Иоганн застыл, как вкопанный. Старуха! С покрытой пятнами кожей она выглядела больной, а лицо походило на череп мертвеца. Раньше она, вероятно, была красавицей, но время и болезни взяли свое, и смерть уже положила ей на плечо свою руку. Желтоватыми глазами старуха уставилась на Иоганна. Внезапно он устыдился, что увидел такую нищету, и почувствовал, будто прикоснулся к чему-то липкому, приставшему к нему навечно.
— Извините, — пробормотал он, желая отвернуться.
— Дьявол! — завизжала старуха. Со сноровкой, которую он и предположить не мог в таком тщедушном теле, она поднялась и уселась на своей постели, ткнув костлявым указательным пальцем в его сторону. — Дьявол, — повторила она. — Еретик! Я проклинаю тебя! Я проклинаю тебя, твоих братьев, твое отродье, твоего отца!
Ее лицо исказилось в гримасе ненависти.
Иоганн споткнулся и влетел плечом в дверь. Ярость ее слов ударила, как пинок.
«Баба Яга, костяная нога! — пришла ему в голову мысль. — Если бы она могла, то насадила бы мой череп на кол забора».
— Я… я не дьявол, — ответил он.
Баба Яга презрительно сплюнула.
— Ты, пес, вы все — звери! Откуда вы пришли, что вы ищите среди истинных верующих? Это ваша земля? Нет! Вы — изверги. Ты животное, а не человек!
— Катька? — прокричал озабоченный голос.
Иоганн развернулся и побежал.
— Чтоб ты сдох! — прокричала ему вслед старуха. — Святые будут плевать на твою могилу!
Перед дверью он налетел на Евгения, отпихнул его в сторону и большими шагами помчался в сторону реки. Непроизвольно на его глаза навернулись слезы. Хотелось побыстрее убраться отсюда. Замерзнув в своей мокрой одежде, он брел все дальше, пока избушка не осталась далеко позади. Затем он уселся на землю и уткнулся головой в руки. Это уже слишком! Что ему нужно в этой стране, где его называют дьяволом и зверем, и проклинают? Евгений подошел так тихо, что Иоганн вздрогнул, когда тот положил руку ему на плечо.
— Мне очень жаль, — сказал Евгений. Его голос звучал мягко и печально. — Катька… ты должен ее понять. Она — старуха и потеряла все.
Иоганн мотнул головой и вскочил.
— Я должен ее понять? — он не хотел, чтобы Евгений видел его плачущим, но было поздно. Нервным движением он вытер рукавом глаза.
Евгений закашлялся. Когда он заговорил дальше, его голос звучал хрипло.
— Если бы твой дядя увидел, как я здесь живу, чтобы он обо мне сказал? А если бы ничего и не сказал, то что бы подумал? Решил бы он, что я для тебя подходящий друг?
Иоганн глубоко вздохнул и, наконец, смог снова соображать.
— По-видимому, нет, — и подумал, что если бы он видел этот дом раньше, то и сам бы отшатнулся.
— Для меня ты не еретик, — тихо произнес Евгений. — И не зверь.
Сердце Иоганна заколотилось, когда он почувствовал короткое объятие. В темных, как озера, глазах Евгения мелькнула уязвимость. Иоганн вдруг понял, что Евгений платил за эту дружбу. Они находились по разные стороны баррикады — вражеские солдаты, которые решили подать друг другу руку. Почему его должны смущать слова смертельно больной и полной ненависти старухи?
— Спасибо, — ответил он тихо.
Евгений чуть кивнул и отпустил его. Старая неприступность вновь покрыла его, как панцирь.
— Ну, теперь ты знаешь, какой у меня великолепный дом и высокоблагородная семья. Что ты хочешь здесь, кроме как замерзнуть в мокрой одежде?
Иоганн заморгал и вспомнил о причине своего присутствия.
— Я знаю, у кого в залоге красная жемчужина русалок!
Пока он рассказывал о Дережеве и заговоре, о боярине, который владел жемчужиной и писал полковнику, то позабыл, что промок и замерз. Глаза Евгения становились все больше и больше.
— Дережев оберегает русалок для Карпакова. Он не хотел, чтобы их обнаружили, поэтому и придумал историю с Наташей.
— И Карпаков, хранитель жемчужины, находится на пути к городу?
— Его письмо пришло из Есенгорода. А русалка чувствует, что сокровище приближается к Неве. Намного сложнее выяснить, как Карпаков намерен поступить с жемчужиной.
От гнева рот Евгения превратился в бледную линию.
— Вообще-то это не трудно. Он оплатил залог. Русалки могут вызвать наводнение. Он хочет стереть город с лица земли… и уничтожить царя.
У Иоганна слова застряли в горле. Они прозвучали глухо и скрипуче.
— Карстен Зунд говорил о наводнении. Он заметил, что достаточно одной волны, и город просто смоет. Каналы не достаточно глубокие, чтобы сдержать наводнение.
— Если ему это удастся, русалки выживут и смогут вернуться обратно в море. Но царь погибнет, и вместе с ним множество людей в городе, — продолжал Евгений. — А если это ему не удастся, умрут русалки, так как не смогут убежать, и их велит убить царь.
На некоторое время они замолчали, но оба думали об одном и том же.
Иоганн украдкой наблюдал за другом и поймал, брошенный им, сомневающийся взгляд. Они оба рассмеялись.
— Говори уж, — произнес Иоганн.
Евгений потянулся.
— Мы должны спасти и город, и русалок. Для этого нужно вернуть жемчужину русалкам.
— Значит, дело решенное, — сказал Иоганн. — Мы ищем Карпакова и крадем у него жемчужину.
— Если мы ее у него украдем, он будет искать вора, — засомневался Евгений. — Как ты думаешь, сколько соратников Дережева бросятся за нами по пятам? Нет… — заговорщицки ухмыльнулся он, — мы жемчужину подменим.
Иоганн посмотрел на своего друга с уважением.
— Хорошо, — сказал он и засмеялся. — С ума сойти. И где ты хочешь добыть красную жемчужину?
Евгений пожал плечами.
— Для русалок я достану и луну с неба. Будем надеяться, что Карпаков еще в Есенгороде.
— В противном случае это не имеет никакого смысла. Царь в Москве, и вернется в Петербург только через пять дней, — ответил Иоганн. — Ты раздобудешь жемчужину, а я деньги для поездки в Есенгород.