Что-то пощекотало его за нос, и он во сне поднял руку, чтобы отогнать насекомое. Его пальцы ухватились за чужие волосы. Иоганн открыл глаза и замер. Сквозь дырявую крышу, рисуя на пыльном дереве тонкий узор из светящихся нитей, проникал утренний свет. Смутившись на момент, он позволил себе эту необычную близость, но потом осторожно отодвинулся от своего друга.
Евгений все еще крепко спал. Его лицо, озабоченное и напряженное, выглядело странно привлекательным. Иоганн сглотнул и оглядел друга. Даже во сне его руки сжимались в кулаки. Рубаха задралась вверх, обнажив костлявые дуги ребер, поднимавшиеся с каждым вдохом. С непонятным стыдом Иоганн осторожно потянул одеяло, желая вновь укрыть Евгения. И остолбенел. Из-под рубахи выглядывала, того обмотанная вокруг тела, тканевая полоса. Евгений носил такую повязку, когда сломал ребро. Но, ведь это когда было? У Иоганна вдруг появилось чувство, что в его голове с трудом пришел в действие шестеренчатый механизм.
Как долго срастается ребро? И тут ему на ум пришла русалка и ее машущее движение, которым она разбрасывала по воде свои волосы.
Они черным, узким платьем легли на ее тело и прикрыли грудь. «То, что мы видим, ничего не значит», — прозвучал в ушах ее голос. В нерешительности он перевел взгляд на Евгения и посмотрел на него очень внимательно — узкие и костлявые от работы руки, тонкие черты нежного лица, подрагивавшего во сне. Мысль, внезапно пришедшая ему в голову, казалась ушатом ледяной воды, которой его окатили с ног до головы. Руки сжались в кулаки. Проклятье, что за идиотом он был? Слепым? Глухим? Тут же вспомнились тысячи моментов, когда он все это видел и знал. Но лишь благодаря собственному упрямству сейчас он чувствовал себя, будто его ударили доской по голове. И русалка ему намекала, конечно, иносказательно, но достаточно ясно. Щеки вспыхнули от стыда при мысли, что он тогда на берегу рассказывал о Кристине. Действительно он хвастался, что ее поцеловал? Кристина, о которой давно уже не думал, с тех пор… да с тех пор, как познакомился с Евгением. Не то, чтобы этот вывод сразил его наповал, скорее он чувствовался, как удар дубиной, который не оживаешь. Как же звучит тогда настоящее имя?
Иоганн поднял голову и еще раз внимательно вгляделся в спящее лицо, без испуга, очень внимательно, и размышлял до тех пор, пока от мыслей не закружилась голова. Ему вспомнилась сказка о прекрасной царевне, которую поймала ведьма Баба Яга костяная нога.
Вдруг Иоганн заулыбался. Из Катьки получилась бы отличная ведьма. Он вновь почувствовал себя идиотом, но ему стало легче. Моментально пропало раздражение, беспокоившее его последние несколько дней. Чувства его не обманывали. Все обрело свой смысл. Он тихо наклонился и украдкой поцеловал, по-другому, не так, как Кристину. Настолько по-другому, что образ купеческой дочери рассыпался пеплом и исчез. Чужая девушка зашевелилась и заморгала. В следующий момент она вздрогнула, будто обожглась об Иоганна. Он приготовился получить пощечину или, что более вероятно, удар кулаком, но девушка, выглядевшая, как его лучший друг Евгений, лишь уставилась на него. У Иоганна что-то запрыгало туда-сюда в желудке и запершило в горле. Он был чертовски счастлив. Даже если бы она сломала ему нос, он бы всю жизнь не жалел, что ее поцеловал.
— Елена, — сказал он. — Так тебя зовут по-настоящему.
Она ухватилась за рубаху и натянула ее, будто еще что-то могла скрыть. Этот ее жест Иоганн не знал и наблюдал за ней удивленно, сбитый с толку двойной картинкой своего лучшего друга и девушки с длинными ресницами.
— Я… — произнесла она и прервалась, затем плотно сжала губы, полная разочарования.
Иоганну тотчас стало жаль, что для нее сложилась такая ситуация. Он ожидал увидеть перед собой Евгения — парня с острым языком, но без маски грубоватого рыбака она казалась человеком, попавшим, как загнанный зверь, в безвыходное положение. Его эйфория медленно прошла, наступило отрезвление. В один момент до него дошло, как все изменилось. Впервые Иоганн увидел, что и его друг лишился дара речи.
— Повязка… — произнес он извиняющим голосом. — Я ее увидел и подумал… — повисла гнетущая тишина, потом Иоганн откашлялся и начал говорить снова, — Евгений…
— Так звали моего брата, — резко ответила девушка. У Иоганна появилось чувство, что лучше бы она влепила ему пощечину. — Его убили солдаты. Как мою маму и сестру, я — это он, ты понимаешь?
Иоганн закусил нижнюю губу. От боли в ее голосе у него защемило в груди. Как ему хотелось взять ее на руки, чтобы защитить от воспоминаний, но он не осмелился и шевельнуться.
— Как ты убежала? — спросил он через некоторое время.
Елена засмеялась. Теперь ее голос звучал не так грубо и гортанно, как обычно.
— Если тебя ищут солдаты, ты быстро научишься залезать на любое дерево.
— Солдаты царя Петра?
— Какая разница, русские или шведские? Когда они пьяны от крови и шнапса, то становятся одинаковыми, как яйца. В качестве Евгения было проще… выжить.
— Почему ты мне не сказала? Ты мне не доверяешь?
— Доверять, — воскликнула Елена. В итоге снова проявился Евгений — ее карие глаза засветились гневом. — Бремов, ты совсем дурной? Если я кому-то и доверяю, то только тебе! Но ты же видишь, что все изменилось.
— Что изменилось? — вспылил Иоганн. — Ты сам…
Он осекся, и Елена не смогла сдержать иронический смешок.
— Ты сам. Ты попался, — она встала и принялась вытряхивать из рубахи стебли соломы. — Для тебя я — Евгений, слышишь? А на данный момент я, так или иначе, Алексей Сергеевич Палот.
Она горько улыбнулась:
— Наш путь предначертан. Если нам удастся спасти город, я буду ловить рыбу — в Неве или в другом месте. Ты привезешь из Москвы свою Кристину и женишься на ней. Будешь строить корабли для царя Петра и…
— Нет, — крикнул Иоганн.
Елена удивленно умолкла. Они оба прислушались, не приближались ли к хижине шаги, не залаяла ли собака, но все было тихо.
Иоганн задрожал, но не от страха, что их обнаружат.
— Возможно, ты права, — с сомнением произнес он. — Все изменилось. Я могу называть тебя Евгением, несмотря на то, что ты Елена. Я говорил о Кристине, но меня смутило, что ты для меня гораздо важнее, чем она.
Поспешно он искал правильные слова, но казалось, она от него убегает, как вспугнутая стая птиц.
— Я знаю, что я говорил, но… я все время себя спрашивал, почему я с тобой… Кристина померкла, как сон.
Елена подняла одну бровь.
— Как быстро померкла любовь, — напустилась она.
Ему очень хотелось ее треснуть, как тогда, когда она еще была Евгением, но теперь он не осмелился сделать и шага в ее сторону.
Елена глянула на него с сомнением.
— Как скажешь, — ответила она. — Меня это не касается!
— Если кого-то и касается, так только тебя! — крикнул он.
Он собрал все свое мужество и приблизился. Чтобы посмотреть ему в лицо, ей пришлось задрать голову. Он никогда не чувствовал себя таким незащищенным и ранимым. Она могла вырвать сердце из его груди и бросить его на землю, осознал он. Один миг они смущенно постояли, затем Елена сделала шаг назад и покачала головой.
— Нет, Иоганн, — произнесла она тихо и так снисходительно, как русалка отказывающая Мите в дороге в Неву.
Она торопливо свернула одеяло и отвернулась от Иоганна, который беспомощно стоял, отвергнутый, униженный и одинокий.
На последних милях перед Есенгородом Иоганн почувствовал, что он будто шел по ковру из осколков их дружбы. В этот момент одного взгляда на скрытые льняные бинты казалось достаточно, чтобы полностью исказить действительность. Пока они шагали рядом, но избегая друг друга, Иоганн в памяти возвращался к каждому мгновению, связанному с Евгением — от драки при знакомстве с русалкой до визита Евгения к Марфе. Он мрачно улыбнулся. Естественно, Марфа об этом знала, иначе, зачем бы она отправила Елену переодеваться в другую комнату. Тот факт, что задним числом он находил все больше доказательств, раздражал его безмерно. Между тем, неприятное, глухое молчание выросло между ними стеной. Примерно каждые сто шагов он задавался вопросом, может было бы лучше, не раскрывать тайну Елены.
Есенгород, в который они вошли после строгой проверки послания, являлся очень старым городом. Окруженный высокой кремлевской стеной, возраст которой исчислялся несколькими столетиями. В центре на большой площади стояла великолепная деревянная церковь с тремя золотыми куполами. Каждый купол венчался крестом. Золото сверкало в послеобеденном солнце. Как ни странно, с каждым шагом Иоганн чувствовал, что город все больше напоминает Москву. Ему понадобилось время, чтобы понять, в чем заключалось сходство — многие улицы Москвы также выстилались дубовыми досками, держащимися на высоких деревянных фундаментах. Иоганн не видел, но знал, что под этими досками, по которым они шагали, лежали, перевязанные берестяной корой, деревянные трубы для отвода талой и дождевой воды.
Большинство домов построены из дерева, лишь немногие — в два этажа. В центре города, а также на севере и юге возвышались сторожевые башни. На них стояли дозорные, в чьи обязанности входило оповещать о пожарах. Иоганн прищурил глаза и различил флаги из черной кожи, которыми размахивали стражи огня, едва завидев пожар. Ночью они предупреждали факелами.
Он вздрогнул, когда Елена притиснулась к нему поближе. Надежда, что речь шла хотя бы о жесте симпатии, быстро рассеялась, когда он увидел, какими глазами она разглядывала здания и дороги. Но попытка сделать равнодушное лицо не могла скрыть изумления и испуга. В отличие от него, Елена еще никогда не бывала в городе — все, что она знала, так это болота. Тем не менее, он наслаждался неожиданным моментом близости и не уклонялся от нее. В торговом квартале возле дороги сидели пленные с, втиснутыми в кандалы, ногами. Они выпрашивали еду и ожидали своей дальнейшей участи. Возможно, со следующим обозом их отправят прямиком в Санкт-Петербург, где им придется отрабатывать свое наказание.
Иоганн обнаружил попа с длинной бородой и, висевшим на цепочке, на груди крестом. На рыночной площади повозки загружали мешками с зерном, и солдат, контролировавший погрузку, всевидящим оком наблюдал за возами. Наверное, это новая партия груза для Санкт-Петербурга. С неприятным ощущением Иоганн также заметил угрюмые взгляды, которыми осматривали обоих путников, выискивая дорогие вещи.
— Теперь нам придется тысячу человек расспрашивать о Карпакове, — уныло произнесла Елена. Это были первые слова, произнесенные ею с утра в сарае.
Иоганн откашлялся.
— Нужно спросить в канцелярии. Новоприбывшие, кто держит путь в Санкт-Петербург, там регистрируются и могут оставлять сообщения.
— А если чиновник действует заодно с Дережевым? Бьюсь об заклад, что весь город полон заговорщиков.
Иоганну пришлось признать ее правоту. Незаметно они переместились в тень крыши.
— Мы должны стать незаметными, — сказала Елена. — Может нам лучше разделиться и отправиться на поиски? Я могла бы осмотреться возле церкви.
— Церковь! — воскликнул Иоганн. — Конечно! Он же старовер. Он пойдет на церковную службу.
Елена с сомнением оглядела его.
— Вряд ли тебя впустят в церковь, ты бросаешься в глаза так же, как и зеленая овца. И я…, - задумчиво окинув взглядом свою дорожную одежду, она покачала головой. — Мне нужна другая одежда. Пошли!
Тот час же развернувшись на каблуках, она устремилась к полускрытому проулку. Когда Иоганн свернул за угол, она всунула ему в руки свой сюртук и шепнула:
— Подожди в тени.
Затем она прошмыгнула вдоль стены. Не успел он открыть рот, как Елена уже оказалась на высокой стене. У него перехватило дыхание, когда она подтягивалась к окну и дальше карабкалась на следующий этаж, опасаясь сделать фальшивое движение и упасть.
Верхнее окно было открыто, в нем висела, проветриваясь, грубая серая рубаха. Иоганн еще глубже вжался в тень и обеспокоенно огляделся. Задний двор оказался пуст, но он слышал стук мисок и гневный голос, бранивший рыдающего ребенка. В любой момент мог кто-то появиться и обнаружить Елену. Она ловко забралась на оконный выступ, бережно прижимая к себе рубаху. Через секунду, набросив ее на плечи, и, удерживая равновесие, начала спускаться вниз. Спрыгнув с нижнего окна, она приземлилась с глухим стуком на землю.
— Уходим! — разлепила она губы, и в следующий момент они побежали с заднего двора.
Едва они достигли главной улицы, как со двора раздался крик. Голоса и крики становились громче. Внезапно Елена и Иоганн остановились. Меньше, чем за секунду, Елена снова надела дорожную одежду, одернула рукаваи быстро затолкала рубаху в сумку. Навстречу им бежали люди.
— Вор? Где вор? — крикнул какой-то мужик, и Елена указала на двор. Они медленно удалились и незаметно перешли на другую улицу, находившуюся далеко от места преступления. Иоганн по-прежнему был бледен и дрожал.
— Я пойду в церковь, — сказала Елена. — В этой рубахе можно сойти за обычного мастерового. Как я узнаю Карпакова?
— Из староверов, — ответил Иоганн. — Высокородный боярин. Мой дядя считает, что у него был шрам. Здесь! — он провел указательным пальцем над переносицей.
Елена кивнула.
— Хорошо. Дай мне свой ремень и шейный платок.
Иоганн повиновался и аккуратно запаковал ее одежду в тюк с поклажей. Случайно обнаружив подаренную Иваном фигурку Богоматери, он протянул ее Елене, которая наморщила лоб, но взяла. Недалеко раздался звон медных церковных колоколов. Во время всего срока церковной службы звон окутывал город.
— Увидимся сегодня вечером, если разминемся, я жду тебя на этом месте, — прошептал он. Елена кивнула и убежала.
Иоганн долго смотрел с тревожным чувством ей вслед. Его нервы находились все еще на пределе, и он понял, что очень устал. Медленным шагом побрел он в сторону церковной площади. Здесь не найдешь пустого сарая, а проводить ночь на улице не целесообразно. После богослужения горожане отправятся по домам, и на улицах останутся лишь отбросы общества, которым с полным мешком денег лучше не показываться.
Украдкой он разглядывал людей, собравшихся перед церковью. Одна небольшая группка состояла из нескольких мужчин. Двое носили длинные бороды и богатую, пышную одежду. В позднем свете блестели серебряные нити. Впрочем, даже эти дворяне не осмеливались носить в открытую длинные боярские кафтаны. По указанию царя Петра они одевались в короткие кафтаны, доходившие им только до колена. Среди прихожан попадались горожане и крепостные, снимавшие свои шапки и прижимавшие их к груди, дети и старухи, не имевшие уже во рту ни одного зуба. Иоганн обнаружил прелестную горожаночку. Эта молодая женщина пришла в церковь под руку с пожилым торговцем. В, похожем на восточное, платье с длинными, вышитыми рукавами. Когда она повернула голову, и Иоганн смог увидеть ее профиль, он поразился прелестному лицу и нежной коже. У нее были длинные, как у Елены, ресницы. При мыслях о ее глазах и упругой походке, лицо красавицы превратилась в разукрашенную маску. Многие тревожные моменты вызывали у Иоганна страх, что Елена его покинула и больше не вернется. Конечно, этот страх не имел под собой основания. Их прочно связывала русалка. Но что произойдет, когда русалки вернуться бы в море? Уныние грозило одолеть его, поэтому он развернулся к церкви и подошел к холопу, собиравшемуся отвести лошадь в богатой попоне к одной из бочек, использовавшихся в качестве поилки.
— Эй! — окликнул он его. — Здесь есть где-нибудь постоялый двор?
Холоп недоуменно наморщил лоб.
— Да, там, — пробормотал он и кивнул головой в сторону переулка у церкви. — У Коляныча.
Иоганн отправился в узкий переулочек, смердевший на летнем солнце, и нашел, наконец, мощный деревянный дом на слишком маленьком для него дворе. Конюшня оказалась, странным образом, зажата между зданием и соседним домом. Храп и шарканье позволили предположить, что на постоялом дворе имелись гости. Это был большой дом, принадлежавший, возможно, обедневшему горожанину, который за сдачу комнат что-то получал.
Иоганн понаблюдал за конюшней, и в самом деле обнаружил четырех лошадей и конюха, который не ответил на его вопрос о Коляныче, но жестом указал на дом. Дверь стояла нараспашку. Иоганн вошел и увидел за столом напротив беззубого мужика, чистившего картошку.
— Ты Коляныч? — спросил он. — Я ищу ночлег.
Старик бросил нож и воздел к небу руки.
— Входите, господин! — прошепелявил он. — Ночь в моем доме? У меня сегодня много гостей, но местечко найдется.
Местечком оказался темный чулан в задней половине дома. Иоганн рассмотрел окно и прикинул, что оно достаточно большое, если придется через него убегать. На худой конец, внутри стояла широкая, кустарно сбитая кровать, и хозяин не переставал усмехаться, когда Иоганн ему сказал, что он возьмет комнату. Когда за Колянычем закрылась щербатая дверь, Иоганн облегченно вздохнул. После снял с кровати изношенное одеяло и постелил свое собственное, затем усевшись на соломенный тюфяк, служивший матрасом, он подпер голову руками. За его закрытыми веками засверкали молнии, и им овладела усталость. Самым плохим оказалось чувство пустоты и отчаяния в груди — тоска по Елене и чувство огромной утраты. Как ни парадоксально, это была боль, отделившая его от Кристины, пустота вместо надежды, никогда больше не поцеловать Елену, жалкая пылинка в потоке чувств. Он все испортил и потерял Елену прежде, чем появился шанс ее получить. С трудом взяв себя в руки, он потер глаза, пока стук в висках не поутих. Русалка, город и царь Петр — вот о чем сейчас надо думать!
Прежде чем снова отправиться в путь, он сунул Колянычу несколько монет, принял кружку водянистого кваса и выслушал пару фраз о городе, несколько слухов о Санкт-Петербурге и о царе, кое-какие замечания о множестве иностранцев, которые тут останавливались, прежде чем ехать дальше в сторону Невы. О Карпакове он спрашивать не стал, вряд ли Коляныч мог быть знаком с дворянином или знать, на каком постоялом дворе тот остановился. Там в любом случае гораздо лучше, чем здесь. Уже рассвело, когда он снова засобирался к церкви.
Навстречу ему попалась дюжина прихожан.
Прошла целая вечность, пока он, наконец-то, не обнаружил Елену. Она незаметно подождала на краю улицы, наблюдая за четырьмя дворянами, которые что-то бормотали, общаясь друг с другом, пока возвращались к своим лощадям. Иоганн прогулочным шагом прошел дальше к переулку, куда и свернул.
Вскоре подошла и Елена. Иоганн еще не успел задать вопрос, как она покачала головой.
— Боярина со шрамом не было, — тихо сказала она и, оглянувшись, вытащила Иоганна из тени стены.
Ее глаза блестели.
— Но я услышала кое-что другое. Пошли!
В следующий момент они снова оказались на улице. Елена прищурила глаза и, казалось, с облегчением обнаружила группу дворян. С ними стоял мужчина в длинном черном кафтане. На его голове красовалось нечто вроде мягко складывающейся шапочки. Иоганн знал, что это «скуфья» — знак того, что мужчина являлся священнослужителем, то есть попом.
— Мы следуем за ним, — прошептала Елена. — Он не из Есенгорода. Я слышала, как он разговаривал с каким-то мужиком из Москвы, — она сильно понизила голос и наклонилась так близко, что Иоганн в замешательстве почувствовал ее волосы на своей щеке. — Он также сказал: «Что это за царь? Немцами воспитан, сам немец и заставляет порядочных горожан одеваться, как еретикам».
Иоганн похолодел. Дядя Михаэль ему рассказывал, что в доме Карпакова жил поп — и одноглазый рабочий упоминал священнослужителя, который в Есенгороде говорил, что царь погибнет вместе со своим городом. Могло быть так, что Карпаков уже давно пребывал в Есенгороде?
— Хорошо, — сказал он. — Мы выясним, где у заговорщиков логово.
Удерживать мужчину в поле зрения оказалось непростым делом. Как тощая уличная кошка скользил он из тени в тень, проворно бежал по площадям и переулкам и неоднократно оглядывался, но Иоганна с Еленой не заметил. Вскоре они оказались в богатом квартале города. Там стояли высокие дома, построенные частично из камня, однако же, большинство домов были деревянными с такими крутыми крышами, что снег зимой с них соскальзывал. Некоторые здания возвышались на деревянных сваях, крытые лестницы вели в помещения. На стропилах и коньковом брусе распознавалась искусная резьба. Такой «деревянной вышивкой» Иоганн уже неоднократно восхищался. Не менее искусно украшалась и балюстрада.
Поп прошмыгнул через маленький двор и скрылся за дверью внутри дома. Иоганн и Елена остановились и спрятались возле стены. На город опустились вечерние сумерки. Дом стоял в конце улицы. На тяжелых деревянных стенах держалась выступающая вперед крыша.
Это был дом старца, знатного человека, любившего традиции. Над дверью красовался резной герб. Рыба с двумя птичьими крыльями.
— Карпаков не живет на постоялом дворе, — прошептал Иоганн. — Кто знает, сколько прошло времени, как он переехал сюда из Москвы.
— По всей вероятности, когда царь Петр начал строить новый город, — ответила Елена. Она неуверенно разглядывала окна. — Ты знаком с таким типом домов. Где живет хозяин?
— В доме, по крайней мере, восемь комнат, — пробормотал Иоганн. — Должно быть окно там, наверху — слева от конюшни.
Елена мрачно наблюдала за конюшней, возвышавшейся справа от главного здания.
— Можно перелезть через крышу конюшни.
Ее голос прозвучал измученно, и Иоганн осмелился взять ее за руку и удержать.
— Давай подождем до ночи, — произнес он тихо.
В помещении для гостей у Коляныча жались по углам нищенского вида путешественники. От разговора Иоганн увернулся, но схватил кружку кваса и кусок хлеба с салом, за которые Коляныч заломил безбожную цену, и ушел с Еленой в затхлую каморку. Там они улеглись, ожидая пока в доме стихнет шум, наконец, он замер, как последний удар старых курантов. Каморка погрузилась в странную тишину. Они уселись рядышком и шептались, обсуждая возможную стратегию.
Иоганн пальцем нарисовал поэтажный план дома, с которым был знаком по Москве, — старое, почтенное здание с большим помещением за входом и множеством маленьких комнат над ним.
— В одноэтажных домах здесь обычно помещается прислуга, — сказал он и показал на пару крошечных чуланов. — Хозяин спит в комнате рядом или над гостиной. Нам повезет, если Карпаков держит ее здесь.
— Мы ее найдем, — с пылающими от азарта щеками уверенно произнесла Елена.
Иоганн в очередной раз задался вопросом, как же он когда-то мог ее принять за грубоватого парня. Напряжение, исходящее от Елены, и чувство, что цель в пределах досягаемости, развеяли его усталость. Когда последний стук шагов уже давно отзвучал, она осмелилась подойти к двери, и сразу же дала обратный ход. Коляныч спал в конце коридора в своем кресле. Он так глубоко в него погрузился, что воротник его короткого кафтана наползал на уши. В дряблой руке лежал пистолет. Иоганн осторожно прикрыл дверь. При каждом шаге деревянные половицы скрипели ужасающе громко.
— Он охраняет своих гостей.
— Тогда пойдем через окно, — прошептала Елена.
Иоганн с трудом протиснулся в отверстие, стараясь не набить синяков и шишек на голове. Толстая дворовая собака, которой вменялось охранять участок, выглядела, будто только что скончалась от старости, и была, вероятно, глухой или больной.
Большая светлая луна украсила небо, ставшее не темно-синим, как осенью, и не черным, как зимой. Жирные крысы, с негодованием уставившиеся на обоих пешеходов, переваливались перед ними через дорогу.
Елена и Иоганн обошли сторожа и две фигуры, стоявшие под навесом и что-то бормотавшие. В некоторых домах в щелях между створками ставен еще мерцал свет. Им удалось, никого не побеспокоив, перебраться в нарядную часть города. Зловещим стражником в ночном небе возвышалась церковь. На пожарной каланче стояли дозорные, думавшие о своем, в следующий момент они увидели прошмыгнувшие через улицу фигуры.
В доме Карпакова свет не горел, но перед конюшней сидел холоп и спал, прислонившись к стене. Иоганн подозревал, что барин бы его поколотил, если бы узнал, как его охранник проспал. В вытянутой в длину конюшне шаркали копытами лошади. Иоганн смог их увидеть почти перед собой — темные, мутные тела и блестящие глаза.
— Какое окно находится в хозяйской спальне? — зашептала ему Елена.
Иоганн показал на окно над дальней частью конюшни. Елена кивнула, велела ему обождать, а сама, крадучись, пробралась через двор. Бесшумным движением она взлетела на конюшню, прошла по крыше и поднялась на цыпочки. Сжав от волнения зубы, Иоганн следил, как она всматривалась в окно. Луна отбросила ее тень на деревянные ставни, которые она осторожно раскрыла. Потом полезла обратно и одним прыжком снова оказалась внизу здания. Они поспешно ушли.
— Эта комната пустая, — прошептала Елена. — Насколько я смогла разглядеть в лунном свете, там чулан, в котором стоит много ящиков. Думаю, Карпаков готовится к отъезду.
— А в комнате никого нет?
Она покачала головой.
— Прекрасная возможность туда попасть, — она схватила кушак и развязала мешочек, в котором находилась окрашенная жемчужина. — Здесь!
— Что должен делать я?
— Настоящая жемчужина лежит в закрытом сундуке. Ты сможешь его открыть, кроме того, ты сильнее меня. Я буду на шухере. Если что-то пойдет не так, выпущу лошадей из конюшни. Когда люди думают, что вор крадет лошадей, то не интересуются тем, что происходит в доме. И, наконец, — промелькнула ее улыбка, — я бегаю быстрее тебя и быстрее уйду от погони.
Иоганну не составило большого труда представить себе самое худшее, что могло произойти. Тогда уж Дережев позаботится, чтобы он не дожил и до конца месяца. Когда он забирал у Елены мешочек с жемчужиной, его рука чуть дрогнула. Коснувшись ее руки, он почувствовал, что она ледяная.
— Ты боишься? — спросил он тихо.
— Я ведь не железная — ответила она. — Конечно, я боюсь до смерти, если ты хочешь знать. Возможно… это наш последний вечер.
Они мгновение смотрели друг на друга, затем она, к удивлению Иоганна, наклонилась и обняла его.
— Пожалуйста, береги себя, Бремов, — прошептала Елена. Он ответил на ее объятия, с облегчением, почти счастливый от близости, которая снова появилась между ними — не такая близость, как к Евгению, но он бы ее ни на что не променял.
Через некоторое время она мягко отстранилась и что-то достала из-под рубахи. Выглядело она, как черная тряпка.
— Сажа! Я в церкви время не теряла. Сажа всегда может понадобиться, — в темноте он догадался, что она ухмыляется. — Лучше сними рубаху. Ты аж светишься от напряжения.
Ночью похолодало. Елена взяла тряпки и натерла ему щеки, спину и верхнюю часть туловища. Черная слизь образовала мутные, темно-серые пятна. Замечательная маскировка. Иоганн с трудом смог различить свою вытянутую руку на темном фоне.
— Итак, — произнесла, наконец, Елена. — Мы опять встречаемся в церкви, если не там, тогда в нашей комнате.
— Как я попаду на крышу? — спросил он осипшим голосом.
— Лучше без обуви, — ответила она.
Это оказалось не так тяжело, как он думал. Конюшня в некоторых местах была разрушена и неумело забита досками, так что Иоганн нашел хорошую опору. Несмотря на это, ему стало дурно, когда он глянул вниз, где в темноте двигался бледный овал лица Елены. Она в последний раз махнула ему рукой и исчезла за фасадом дома. Он наощупь передвигал босые ноги, царапая пальцы о щепки. Подумал, что находится уже недалеко от окна, как соскользнул. Гнилой кусок крыши с треском обвалился. Из конюшни раздалось топанье и ржание. С сонным кряканьем подскочил слуга. У Иоганна замерло сердце. Он затравленно огляделся, решая, нужно ли ему прыгать. В следующий момент он услышал глухой удар, потом наступила тишина.
Появилась Елена и, махнув рукой, велела ему лезть дальше. В руках она держала полено. Пальцы Иоганна онемели, так крепко он вцепился в ставни, которые осторожно нащупал. У него от страха закружилась голова, хотя он в этом никогда бы не признался. К счастью, ставень не издавал шума, а поднимался без скрипа. Вот и комната. Как сказала Елена, в ней стояли ящики. Это придало ему сил, он оттолкнулся и подтянулся на деревянном карнизе. Охая, он извивался наверх, пока не лег животом на карниз. Затем остановился и подождал, но в помещении никого не оказалось. Каморка была маленькой, и Иоганн остановился, передыхая, пока его глаза не привыкли к темноте. Понемногу он смог различить широкие ребристые силуэты. Он двигался от ящика к ящику в надежде нащупать на крышке инкрустацию, но ничего не обнаружил. Несколько сундуков были обтянуты тканью или кожей, но большинство сработано из грубого, плохо оструганного дерева. Некоторые получилось открыть, но внутри не нашлось ничего, кроме тканей, меха и тяжелых предметов, завернутых в листы кожи. Скорее всего, кубки или подсвечники.
Он осторожно подкрался к двери и, прежде чем ее приоткрыть, прислушался.
Но следующая комната тоже оказалась пустой. Это были господские покои! На узком, невысоком шкафчике предметы разместились, как на алтаре. Это красный угол, который имелся в каждом доме? Нет, на расшитой скатерти лежал простой, потертый нож. Его лезвие поблескивало в свете свечи. Она, почти сгоревшая, стояла в великолепном серебряном подсвечнике. Иоганн похолодел. Это выглядело, как ларец — ларец для ножа? Слева от шкафа находились стол и, обтянутый кожей, стул. На спинке лежали русский кафтан и великолепное боярское платье. Соболиный мех переливался в свете свечи, мерцавшей в простом глиняном сосуде в виде мужчины с разодранным ртом. О таких древних «обезьяньих мордах» Иоганн знал из рассказов дяди. Обычно они служили подставкой для тлеющих сосновых лучин, дававших мало света. Карпаков, казалось, мог бы использовать для своего странного святилища подсвечник покрасивее. Только теперь Иоганну пришла мысль, что дворянин мог вернуться в любой момент. «Спокойно!» — приказал он себе. В экстренном случае достаточно сделать два шага назад в каморку с ящиками. Рядом с «обезьяньей мордой» стояла глиняная чаша. В ней лежали медные монетки и четырехугольный медальон.
На монетках изображались нос и рот, обрамленный усами и длинной бородой. Надпись на них гласила, что деньги конфискованы. Это, вероятно, расписка об уплаченном налоге на бороды! Однако Карпаков не считал нужным носить на цепочке квадратный медальон, подтверждавший, что человек сполна уплатил налог. Стол выглядел, как на картине — на нем лежали бумаги и перья, которые, однако, были сухими. Иоганн подошел к нему и бросил взгляд на запись. Ему потребовалось много времени, чтобы осмыслить факты, бросившиеся ему в глаза.
Перед ним лежал реестр с именами, написанными четким, красивым почерком. В списке значился «Михаэль Брем». И чуть ниже стояло «Иоганн Брем». Казалось, у него от пальцев отлила вся кровь. Он увидел пляшущие точки и вынужден был ухватиться за подлокотник, прежде чем читать дальше. Его не удивило, когда он далее прочел имя «Евгений Михайлович Сказаров». План Карпакова раскрылся перед ним, как книга. Он и Дережев планировали не только свергнуть царя, но заставили бы поплатиться и иностранцев. Проведут смертные казни и показательные процессы. Из-под бумаг Карпакова выглядывал эскиз, показавшийся Иоганну знакомым. Он вытер с большого и указательного пальцев сажу и осторожно его вытащил. Это оказалась карта дельты Невы с неразборчиво нарисованным изображением двуглавого орла, принадлежавшая Дережеву. На полях стояло много крестиков и примечаний. Они изучали пути и привычки царя Петра.
«Если все прошло, как мы планировали, то сегодняшним утром он на два дня уедет на Берёзовый остров — в свой деревянный дом. Там, где его и поглотит поток». Целый список имен и крупных рублевых взносов рассказал другую историю. Вероятно, Дережев через посредников целенаправленно разжигал конфликт даже между генеральным архитектором и другом царя Петра Меньшиковым, пока последний ни приказал копать глубокие каналы, которые считал правильными. До сего момента их рыли не слишком глубоко, чтобы они могли сдержать поток воды. Такая липкая сеть, украшенного соболями паука, растянулась перед глазами Иоганна от Москвы до русалки.
Он поспешно отвернулся и начал лихорадочно искать. Времени оказалось меньше, чем он планировал. Отчаяние сдавило ему грудь, и появилось чувство, что он задыхался. Не обнаружив в помещении никаких сундуков, он подошел к тяжелому занавесу и осторожно сдвинул его в сторону. Другая комната! Украшенный резьбой и похожий на трон стул с высокой спинкой возле окна, рядом — кровать под зелено-золотым пологом, изображавшим мерцающее небо. Неподалеку от кровати комод — на нем несколько икон в тяжелых деревянных рамах. В этой комнате тоже имелся красный угол, главное место которого занимало изображение Николая Чудотворца — покровителя России. Все иконы выглядели очень старыми, даже с нимба Георгия Победоносца отслоились тончайшие пластины золота. Богоматерь укоризненно глядела на, прокравшегося в комнату и перемазанного сажей, нарушителя спокойствия.
Иоганна беспокоил странный, неопределенный запах, проникавший в помещение, но он мобилизовал все свои силы, пытаясь хоть что-то распознать в полутьме. Каждая мышца его тела ощущалась туго натянутой скрипичной струной.
Свет свечи упал в щель между занавесками и озарил серебряную рыбу с крыльями.
Это она! От чувства полного триумфа перехватило дыхание. Он возликовал. Разумеется, сундук стоял рядом с кроватью. Иоганн в два шага подскочил к нему и потрогал шарнир и замок. Его пальцы нащупали бороздки, углубления и ребристый вкладыш. Сундук был заперт. На это он и рассчитывал.
Крышка со встроенным замком изготовлена не из гладкого черного мореного дуба, а из какой-то мягкой древесины. Полный азарта Иоганн потянулся к своему ремню и вытащил потайной ключ с деревянными и железными зубчиками.
Наконец то, вернулось смутное ощущение безопасности. Что-то треснуло, когда Иоганн воткнул третий штырь в замок. Он остановился и прислушался, затем полностью утопил ключ в механизм. С тихим щелчком замок поддался и повернулся. Иоганн облегченно вздохнул. Без усилий откинулась крышка. Наружу потек запах старого, промасленного дерева. Дуб вечность пролежал в болоте, за годы в этой мокрой могиле он почернел и затвердел. В сундуке лежал маленький ящичек из почти белого дерева, с просто насаженной крышкой.
Иоганн только собрался ее схватить, как услышал шаги. Не раздумывая, он метнулся назад, больно ударившись локтем об икону. Она качнулась и опрокинулась. Иоганн посмотрел на себя, как со стороны — белобрысый вор, чья рука вытянулась вперед и схватила икону, прежде чем она разбилась. Затем ему снова стало не по себе, кровь загудела у него в ушах, и он вспотел от испуга. Застыв в движении, он прислушался. Карпаков возвращался в комнату? Иоганн затравленно огляделся в поисках укрытия. Занавески в ногах кровати, там можно спрятаться. Но именно в тот момент, когда, как можно тише, возвращал крышку на место, собираясь удрать, он понял две вещи: во-первых, шум доносился не снаружи. Во-вторых, что-то зашевелилось в кресле. Старая рука с неимоверным количеством колец.
— Ты кто? — спросил хриплый, пропитый голос. — Я тебя слышу.
Голос потух, и в следующий момент Иоганн сообразил, что за странный запах витал в комнате. Отвратительно пахло пропитанным водкой дыханием. «Это не может быть Карпаков, — подумал он. — Он же старовер и напиваться не будет. Или все же?»
В этот момент рука исчезла, и огромная тень отделилась от кресла. В полумраке комнаты мелькнули длинные белые волосы. Боярин, покачнувшись, ухватился за спинку, затем развернулся и шагнул к стулу. Появилось опустошенное, красное лицо, из гордыни все еще не смягчившееся. Борода падала ему на грудь. Между глаз зияла горизонтальная зазубрина, будто много лет назад он получил туда удар мечом или укол. Его широкую грудь украшали цепи. Карпаков казался сломленным великаном с колючими, широко распахнувшимися глазами. На его изборожденном морщинами лице появилась паника, а пальцы побелели, так крепко он вцепился в спинку.
— Это ты! — прошептал старик. Цвет его лица изменился с красного на призрачно-белый. — Дьявол!
В зеркале отразились перепуганные глаза Карпакова, и Иоганн вдруг понял, почему его так воспринял старик — подстерегавшая фигура с черным лицом и светлыми волосами, блестевшими в свете свечи. Шанс, как лучик надежды, блеснул в темноте. Ему казалось, что он балансировал на узком выступе крыши. Карпаков, одурманенный от пьянства и сна, не соображал, где правда, а где сон. И Иоганн решил, что спасаться бегством еще рано. Пока Карпаков верил, что он — дьявол, челядь не позовет.
— Ты хорошо выглядишь, старик! — тихо произнес Иоганн, преувеличивая свой немецкий акцент. — Я здесь, Карпаков! Не пытайся даже звать на помощь. Кто увидит мое лицо, сгорит на месте.
Старик отшатнулся, как от удара, но через мгновение закрыл рот, провел дряблой рукой по лбу и кивнул.
— Да, — прошептал он. — Да, да. Я тебя ждал. Столько ночей без сна. Я знал, что ты придешь, чтобы ответить на мой вопрос.
Иоганн кивнул:
— Поэтому я здесь.
— Почему именно Сергей? — выкрикнул старик.
Иоганн вздрогнул, но, казалось, никто не услышал крика или слуги уже привыкли, что их господин кричит, когда напьется.
— А почему бы и нет? — ответил, сохранивший присутствие духа Иоганн.
Гнев тлел в старых, потухших глазах.
— В этом весь ты, — горько произнес Карпаков. — Это ты соблазнил его служить в Кремлевской лейб-гвардии. А теперь издеваешься надо мной и хочешь, чтобы я бередил раны и посыпал их солью. Только тебе это не удастся. Я больше не позволю травить мне душу разговорами о Сергее.
Иоганн молчал, что, казалось, удовлетворяло Карпакова. Боярин отсутствующим взглядом смотрел в пол, и в данный момент сильно напоминал Митю. «Карпаков — сумасшедший», — осознал Иоганн. Или, по крайней мере, настолько пьян, что до сумасшествия ему оставался один шаг. Тем не менее, он не мог ни восхититься мужеством старика. Не важно, сколько водки текло в его венах, не каждый бы вступил в спор с дьяволом.
— Нож, — прохрипел старик. — Там, на шкафу. Это все, что у меня от него осталось. Он был мне, как сын. После бунта они проволокли его по улицам Москвы и бросили в темницу Преображенского. Его пороли и жгли, снова и снова подвергали пыткам. Царь хотел от него услышать, кто были остальные заговорщики, — он застонал и стал со скрипом опускаться на пол, пока вдруг не встал на колени. — Это была твоя работа — он не виновен, ты это знаешь! Мы все заплатили, чтобы освободить моего племянника, или, по крайней мере, облегчить пытки. Но нет! После пыток его полумертвого отволокли к лекарю. Царь велел о нем хорошо заботиться, только ради того, чтобы снова его пытать. Наконец, ему случайно удалось найти нож, он хотел покончить с собой в тюрьме. Но был настолько обессиленным, что не смог убить себя. Ты понимаешь это? Что христианин хочет убить себя, что он выбирает смерть от собственной руки?
Карпаков зарыдал.
У Иоганна перехватило дыхание. Он содрогнулся при мысли об оружии, как реликвия, лежавшем на сундуке. Оно давало смысл желанию убить царя. Карпаков во время Стрелецкого бунта потерял родственника. Племянника, который, очевидно, много для него значил.
— Его жена покончила с собой, узнав о его смерти, — продолжал старик. — Мария, какой же славной она была! Какой отчаянной! Это ты довел ее до смерти! А она могла бы жить! Ее отправили в изгнание вместе с братом, который тогда был еще ребенком.
— Дережев? — вырвалось у Иоганна. Взгляд Карпакова это подтвердил.
— Ты наслаждался кровью Сергея? — спросил старик. — Или мучениями Марии?
Иоганн молчал, но крепче сжимал в руках икону, которую инстинктивно спрятал за спину.
— Ну? — спросил Карпаков. — Что, дьявол, язык проглотил?
Его взгляд сверкал от ненависти.
— Ты говоришь за нас двоих, — мрачно ответил Иоганн.
— Ты алчный, — прошипел боярин. — Думал, что ночью заберешь меня?
Ухмылка, искаженная гримасой, обезобразила его лицо.
— Не сегодня.
Иоганн предчувствовал движение, но долго реагировал, пока Карпаков не вскочил в прыжке. Мелькнул изогнутый кинжал. Иоганн, задыхаясь, бросился в сторону. Карпаков с грохотом натолкнулся на кровать и заорал. Горячая волна паники заставила Иоганна действовать молниеносно. Не раздумывая, он ударил иконой. Рамка хрустнула об висок Карпакова. Безумец кулем рухнул на кровать. Кинжал, который он все еще держал в руках, воткнулся в роскошное покрывало. Иоганн с трудом выдрал его из старческих рук. Из рваной раны на голове сочилась кровь, но Карпаков дышал. Зазвучали голоса, раздался пронзительный крик, естественно, рев Карпакова услышали. Времени у Иоганна не осталось.
Он мог сделать только одно — возможно ему повезет, и Карпаков поверит, что стал жертвой пьяного сна. Макнув палец в натекшую из раны кровь, он размазал ее по кроватной стойке. Слугам необходимо думать, что Карпаков, находясь в пьяном угаре, споткнулся. Икону он вытер о штаны и поставил на место.
— Государь? — раздался голос из комнаты, находившейся под господскими покоями. Затем на лестнице раздались тяжелые шаги.
Иоганн обернулся и открыл сундук. Трясущимися пальцами раскрыл светлую коробочку и нашел в ней бархатный мешочек. В нем лежала не раковинка, а нечто настолько отвратительное, что он едва не закричал — мумифицированная лапа обезьяны, кожистая и сморщенная. Не раздумывая, он немного разогнул непокорные пальцы. Осторожно засунув указательный палец в кулак, он нащупал что-то гладкое. Дверь скрипнула. Иоганн выдернул жемчужину русалки из обезьяньей лапы. Крашеная, фальшивая жемчужина, которую он вытащил из своего мешка, заменив ею настоящую, оказалась меньше, чем подлинник. Его пальцы внезапно стали большими и негибкими. Жемчужина выскользнула из них. Не удалось, дело не удалось!
Со звуком «Клак!» фальшивка упала на деревянный пол, немного прокатилась и провалилась в деревянную щель между досками. При попытке вытащить ее из щели, он расцарапал пальцы в кровь. Слишком поздно! Отчаявшись, он затолкал пустую обезьянью лапу обратно в бархатный мешок, мешок — в светлую коробочку, а коробочку — в сундук. В этот момент он услышал топот и крики.
Захлопали двери, слуга завизжал во все горло:
— Воры!
Со своей добычей Иоганн побежал к окну. Краем глаза он заметил взлохмаченную шевелюру во дворе и фигуру, убегавшую оттуда и преследуемую толпой, выбежавшей из дома.
— Господин Карпаков! — прозвучал испуганный крик из спальни.
Сквозь щель в занавеске Иоганн узнал попа, который, к счастью, не в окно смотрел, а бросился к своему господину.
Иоганн взобрался на окно, перелез через подоконник и спрыгнул.
В нос ударил запах дыма. Находясь еще в воздухе, ему в голову пришло, что лучше бы он выбрал для приземления другое место на крыше. Еще, прежде чем он смог думать дальше, его колени хрустнули при ударе о крышу.
Гнилая доска, недавно уже не выдержавшая его вес, сломалась, как тонкая ледяная корка, и в следующий момент Иоганн сквозь крышу влетел в сарай, резко приземлившись на кучу соломы. Его сразу же окутал густой дым. Затылок лизнул жар. Дверь конюшни стояла нараспашку, от лошадиных боксов бежали слуги. Но увидев Иоганна, их глаза расширились от ужаса и они закричали. «Правильно, — дошло до Иоганна. — Я же — дьявол!». Он драматически воздел руки и заревел на холопов. Эффект оказался потрясающий. На его глазах они превратились в воющие и кричащие души в чистилище, которые Иоганн видел на старых фресках в церкви. Спотыкаясь и визжа, они бросились прочь.
Когда Иоганн обернулся, то смог представить, что они увидели — черная фигура, вышедшая из огня. Конюшня горела ярким пламенем. Теперь оставался только один выход, пешком он вряд ли бы смог скрыться со двора. Вблизи по дереву били тяжелые копыта. Дома Иоганн, правда, пару раз ездил верхом на пахотной лошади, но сейчас находился в панике, которая заставила его вскарабкаться на стену стойла, поднять засов и забраться на спину огромного коня, наполовину обезумевшего от страха. В следующее мгновение под ним извергся вулкан. Пряди гривы вырвались из рук. Плечи испытали такой сильный рывок, что он пытался лишь удержать равновесие в огромном вихре. Копыта загрохотали по земле, и он в последний момент пригнулся под рамой двери. Его ослепило пламя, потом на него обрушился поток воды. Перед ним зияли кричащие рты, и кто-то показывал на него пальцем. Брошенные в ярости вилы едва не попали в него, от пистолетного выстрела зазвенело в ушах. Иоганн в ужасе пришпорил коня. Он промчался посреди толпы, проложив коридор среди тел, и поскакал галопом по улице. Караульные на башне, как сумасшедшие, размахивали факелами в ночном небе. Распахивались окна, люди выбегали на улицу. В отчаянии Иоганн попробовал сориентироваться. По иронии судьбы необузданный конь поскакал в переулок возле церкви. За его спиной снова послышались пистолетные выстрелы — их достаточно, чтобы поднять на ноги весь город. Иоганн пригнулся к шее коня. Сейчас появятся солдаты и подстрелят его лошадь. Конь проскакал вокруг церкви и поскользнулся на повороте. Иоганн свалился с мокрой от пота спины скакуна. В следующий момент он услышал полный ужаса визг коня, крик, удар копытом, от которого весь воздух вышел из грудной клетки. Из глаз посыпались искры, и он решил, что задохнулся.
Медленно в его затуманенной голове сложилось, что конь его сбросил, и он спиной плашмя приземлился на землю, появилось ощущение, что нет воздуха, и он тонет на суше. Поблизости раздались шаги и голоса.
Затем он увидел себя сидящим на полупустой бочке, и дрожащим от холода, и вряд ли мог вспомнить, зачем влез в эту поилку для лошадей. По улице вслед за конем пробежала толпа. Пронзительные крики удалились, тревожные голоса с энтузиазмом передавали слухи и на редкость фантастические истории:
— … растворился…
— … в огненном шаре…
— … превратился в коня…
Иоганн задрожал всем телом. Вода, пропахшая деревом и мокрой землей, закрывала его по грудь и, по меньшей мере, облегчала боль ссадин, полученных при падении на крышу. Отсюда нужно уходить, еще немного, и солдаты, прогнав людей с улицы, начнут искать злоумышленника. Он поспешно схватил мешочек с жемчужиной и успокоился. Она по-прежнему там! Сквозь кожу совершенно точно чувствовалась ее форма. А Елена? Это она подожгла конюшню? Такого он даже не мог себе представить. Крики затихли, а вдалеке все еще раздавался топот копыт. Иоганн торопливо плеснул водой в лицо, отмыл сажу с кожи и вылез из бочки. Вода стекала с его штанов, пришлось их отжимать, как можно лучше.
Затем он побежал в тени домов, пропуская ночных гуляк, все еще стоявших на улице в ночной одежде и обсуждавших происшествие, и отправился на постоялый двор. Успела ли Елена убежать?
Когда Иоганн, задыхаясь, прибыл на зады дома Коляныча, то непроизвольно ускорил шаг. Как он и опасался, дом оказался ярко освещенным, но, к счастью, все столпились у переднего входа и спорили. Иоганн смог незаметно проскользнуть через грязный двор к приоткрытому окну. Из последних сил он подтянулся. В следующее мгновенье, к своему облегчению, он почувствовал две сильные руки, которые сомкнулись на его плечах и втянули в комнату.
— Слава Богу! — произнес он от всей души.
— Тихо! — прошипела ему Елена.
В коридоре раздались шаги, потом в дверь постучали.
— Господа? — спросил Коляныч подобострастным голосом.
— Что? — недовольно крикнула Елена глубоким голосом Евгения.
— Все в порядке?
— Здесь внутри, да! — ответила Елена.
— Если б вы на улице смогли сохранить спокойствие!
Шаги вновь удалились, гости громко болтали на немецком и французском языках. Смех проникал сквозь щели. Суматоха начала превращаться в разукрашенную подробностями сказку. Иоганн сделал невозможное — он бежал быстрее, чем слухи по русским улицам.
— Ты в порядке? — прошептала Елена, нащупав его руку, и заметила, — Ты мокрый.
— Прятался в корыте. А ты?
— Я почти две улицы пробиралась по крышам. Завтра они расскажут, что по их домам скакал дьявол. Но, не смотря ни на что, твою обувь я не потеряла.
— Это ты подожгла конюшню Карпакова?
— Я? — засмеялась она тихо. — Прекрати, Бремов. Идиот конюх проснулся от суматохи в доме, увидел меня и захотел побеспокоить своих хозяев. Произошла драка. В конюшне упала лампа. Красиво же меня подловили. Я думала, он вывернет мне руку, — ее голос дрогнул и опустился до тревожного шепота. — У тебя…
— Да.
Ему хотелось выкрикнуть это слово торжествующим голосом, но он лишь схватил Елену за руку и вложил ей в ладонь мешочек с жемчужиной.
— Она здесь, — прошептал он. — Но нам нужно уходить, мне не удалось подменить жемчужину.
— Что?
— Она выпала у меня из руки. Можно лишь надеяться, что Карпаков утром не полезет в сундук.
— Он тебя видел?
— Очень смутно.
Глубоко вздохнув, пришлось ей рассказать о письменном столе Карпакова, о бумагах, о запланированных арестах, и об имени «Евгений Михайлович Сказаров», внесенном в список. Елена отошла тихим шагом. Иоганн услышал звук, перечеркнувший весь его триумф. Она плакала?
— Что ты делаешь? — спросил он.
— У нас есть жемчужина, — прошептала издалека Елена. Он понял, что этот звук был приглушенным смехом. — Это главное. Русалки будут жить.
В этот момент распахнулся ставень. Внутрь проник сумрак поздней ночи, превративший Елену в силуэт из кукольного театра.
— Я хочу взглянуть на жемчужину, — сказала она. — Иди сюда!
Он охотно последовал на этот призыв и удивился, когда Елена обняла его в темноте. Это не походило на чопорное, почти неприступное объятие Евгения.
— Спасибо тебе, — прошептала она.
Она быстро отпустила его и снова уселась под окном, и, вынув сокровище русалок из мешочка, протянула его Иоганну.
На ощупь жемчужина оказалась гладкой, как шелк. Он осторожно покатал ее по ладони. Она — совершенство! Рассмотрев ее повнимательнее, он остался стоять с открытым ртом. Пурпурный цвет горел, как лава, и отбрасывал светло-красное сияние на его ладонь. Перламутр блестел всеми цветами крови, смешанными с насыщенным цветом вечерней зари. В тяжелой от возраста и энергии жемчужине покоилась тайна, и соединялись воедино голоса моря. Он представлял образы танцующих тел, принесенных потоком в глубину, туда, где нет света, а только пульсация последних огней, красная и вечная. Иоганн почувствовал, как на мгновение исчезли все страхи, и его сердце распалось на рой бабочек. Он был так счастлив, будто всю жизнь ждал лишь для этого мгновенья — сидеть здесь вместе с Еленой, тесно прижавшись друг к другу, на корточках под окном, с жемчужиной в руке.
Коляныч выглядел, будто провел всю ночь, уставившись на улицу. Его глаза распухли и покраснели, а настроение было чернее тучи.
Тем не менее, он старался вести себя вежливо с гостями, которые поднялись ни свет ни заря. Каша отдавала глиной и мучным червем, но Елена и Иоганн выхлебали ее без единого замечания, прислушиваясь к бормотанию, колыхавшемуся, как жирный пар, в горнице. Речь шла о пожаре, который с трудом потушили, о поджигателях и грабителях. Городская стража задержала несколько подозрительных фигур, слонявшихся поблизости от дома Карпакова. Хозяйка, жена Коляныча, несколько раз перекрестившись, пробормотав что-то про дьявола, и Иоганну пришлось под столом легонько пнуть Елену в голень, так как она не могла удержаться от смеха. Многозначительно посмотрев на него, она подняла брови и кивнула.
— Нельзя допустить, чтобы эти россказни о дьяволе услышал царь, — проворчал Коляныч, глядя на Иоганна.
Иоганн сделал вид, что не понял намека на Елену, но решил, что настало время уходить. Торопливо забрав остатки завтрака, они принесли свои вещи.
Улицы еще спали, солнце пока не взошло, и туманный утренний свет раскинул над улицами, на которых еще несколько часов назад царила суматоха, безмолвный покров.
— Так рано в путь? — поинтересовался страж на городских воротах. Он оглядел обоих путешественников с головы до ног.
Иоганн чувствовал себя некомфортно, но запугать себя не позволил. Дорога всего в нескольких шагах, если они доберутся до края леса, то будут свободны.
— Царский лекарь ждать не будет, — ответил он самоуверенным голосом. Без дальнейших пояснений он вытащил послание с царским гербом и печатью аптекаря. Хоть часовой не смог прочитать ни буквы, но герб с двуглавым орлом, увенчанным короной, явно произвел на него впечатление.
— Держите путь в новый город? — спросил он.
Иоганн важно кивнул.
— Как Вы здесь прочитали, мы должны без промедления вернуться в аптеку Петропавловской крепости, — он доверительно наклонился. — Полковник болен, вот… — он постучал по своему пакету, — компоненты для лекарства из Москвы.
Солдат осмотрел пакет, в конце концов, махнул рукой, пропустили.
— Нечего здесь стоять, — рявкнул он. — Царь не ждет!
Облегченно, что он не потребовал взятку, а поверил на слово, они удалились быстрым шагом. Иоганн спиной чувствовал взгляд солдата, будто тот тыкал в нее указательным пальцем.
— Не оглядывайся, — прошептала ему Елена.
Вдалеке прозвучал топот копыт. Как уже бессчетное количество раз за сегодняшнее утро, Иоганн схватил мешочек, висевший у него на поясе, и удостоверился, что жемчужина все еще там. Фигуры всадников на дороге увеличились, их силуэты возвышались в утреннем, светлом небе.
Что-то в этой картине насторожило Иоганна, и даже Елена вдруг пошла медленнее, пока, наконец, не остановилась.
— Солдаты? — пробормотала она.
Сердце испуганно заколотилось в груди Иоганна. Теперь и он распознал мундиры. Четыре драгуна с ружьями и два гренадера в синей униформе. Они скакали галопом в город, будто имели важное поручение.
— Почему у меня такое чувство, что нам нужно бежать? — пробормотала Елена.
— Потому что ты права, — ответил Иоганн.
В следующий момент они спрыгнули с дороги и пригнулись за хилым кустарником. В утреннем свете лица солдат казались восковыми. Двух из них Иоганн знал слишком хорошо.
— Люди Дережева, — шепнул он. Елена побледнела.
— Они нас ищут?
— Если нет, то вскоре этим займутся. Скачут к Карпакову. Вероятно, они — его эскорт в Санкт-Петербург.
Елена едва заметно кивнула.
— С лошадьми они опережают нас на день, если не больше.
Всадники становились все меньше и затерялись на фоне города.
— Нам повезет, — произнес Иоганн, — если Карпаков не обнаружит, что жемчужина отсутствует. Тогда у нас есть шанс. Больше нельзя терять время.