Кто-то бормотал себе под нос, но Клара не могла разобрать слов. Она прислушалась, не открывая глаз, и принюхалась. Резко пахло какими-то техническими запахами, как от Иннокентия, только сильней. Где это они? Она открыла глаза.
Гоша и Иннокентий сидели в креслах с засаленной обивкой и будто бы спали. Себя она тоже обнаружила в кресле, которое стояло на возвышении и напоминало трон.
Она поискала глазами того, кто бормотал. Это был молодой человек, невысокого роста, худощавый и довольно сутулый. Давно нестриженые волосы торчали неопрятными сальными вихрами, а лицо покрывала рыжеватая худосочная бороденка. Поверх несвежей рубашки и брюк, которые были ему велики размера на два и стянуты ремнем, он надел клеенчатый фартук, замызганный грязью. Весь он был какой-то невзрачный, как постаревшая моль. Шепча себе под нос, иногда резко произнося слова вслух, он бегал от одного металлического шкафа к другому, что-то подкручивал и настраивал. Клара снова прислушалась и уловила: “остаточное… я им докажу… узнают еще… ахногены они… я покажу вам настоящего ахногена”.
Металлические шкафы с облупившейся синей краской, а где-то уже ржавые, с множеством маленьких круглых отверстий лишь отдаленно напоминали мебель, с моргающими лампочками, с кнопками и рычажками, с маленькими круглыми окошками и циферблатами, в которых истерично, под стать молодому человеку, дергались стрелки. Клара впервые видела нечто подобное. Этими шкафами было заставлено почти все помещение, в котором они оказались — длинный ангар, с бетонными стенами, теряющимися в сумеречном свете, которое давали узкие окна под высоким потолком. “Похоже на один из цехов, которые мы с Гошей взламывали” — подумала Клара. И лишь одна лампочка скупо освещала место, в котором они сидели.
«Мы вернулись или нет?»
Клара попыталась встать, но обнаружила, что ее руки и ноги пристегнуты к креслу мягкими и прочными ремешками, и тогда страх запоздало пробрался под сердце и куда-то в горло. Ей пришлось прокашляться, чтобы голос звучал естественно. Молодой человек подскочил и развернулся к ней лицом.
— Э… Простите! — сказала она. — А могу я узнать, куда и как мы сюда попали?
— О… Фрау…
— Кларисса фон Райхенбах, — представилась она. — А вас?
— Отто Кауфман, к вашим услугам, — ответил он и церемонно наклонил голову в качестве приветствия.
“Кауфман? Опять?!.. Впрочем, он любезен, — подумала Клара, — может, не все так плохо. Судя по его возрасту, мы по-прежнему в прошлом. Только вот в чьем теперь? И какой год?».
— Так, и где же мы, герр Кауфман? — Клара на всякий случай хлопнула ресницами и мило улыбнулась.
— О! Вы изволили появиться здесь, в моей берлоге, неожиданно для меня самого, — он развел руками. — А это, — он кивнул на руки Клары, — для вашей же безопасности, потому что спали вы достаточно беспокойно. Однако под ремешками Клара ощущала легкое покалывание на коже, и это ей не нравилось. Во всем теле она чувствовала слабость, совсем как после терминала.
Он подошел к ней и отстегнул ремешки, и она едва сдержалась, чтобы не поморщиться — от Кауфмана пахло немытым телом и по́том. “Берлога, берлога” — повторяла она знакомое слово. Ей казалось, что она где-то слышала его, буквально недавно. Она встала и подошла к Гоше.
— Они спят?
— Вряд ли это сон, фрау. Это я так сказал, чтобы проще было… Скорее забытие. Пульс учащенный, но на воздействие реакции нет.
“Воздействие? Что еще за воздействие?” — Клара беспокоилась все сильней.
Руки Гоши, действительно, то и дело подергивались, как и ноги, а зрачки под закрытыми веками ходили ходуном. Клара слегка потрясла ее, но безрезультатно.
— Э-э… А долго?.. — спросила она.
Кауфман пожал плечами. Он вернулся к длинному металлическому столу, заставленному такими механизмами, которые Клара, будь у нее сто пядей во лбу, и тогда бы не придумала, и сосредоточился на какой-то железяке в руках, похожей на небольшой обруч, с торчащими из него проводками. Он тыкал в нее предметом, похожим на обычную шариковую ручку, удовлетворенно кивал и что-то шептал под нос.
Оставалось ждать. Покосившись на Кауфмана, она отстегнула ремешки на руках и ногах Гоши и Иннокентия. Он тут же дернулся и зыркнул на нее из-под нахмуренных бровей. Но ничего не сказал.
Оглядываясь и рассматривая место, в котором они очутились, Клара обернулась и посмотрела на кресло, где только что сидела, — опутанное проводами и обставленное маленькими пузатыми телевизорами за спинкой — и сразу вспомнила, откуда слышала это слово — «берлога». Лёнечка называл так свою гримерную. «Каждый раз, садясь в это чудовищное кресло, я боюсь потерять голос навсегда» — сказал он, и Клара содрогнулась от мысли, что она только что там сидела. Этот Кауфман опыты здесь проводит? Она лихорадочно ощупала себя и обнаружила пропажу могуто-камня и часов.
— А… — она осмотрелась в поисках своих вещей.
— Ах, не беспокойтесь, фрау, — поспешил ответить Кауфман, — все ваши вещи здесь. Их раскидало по всему складу, я собрал и сложил. Он указал на один из захламленных столов, где действительно лежали могуто-камень, часы, книга и мешок с камнями из сейфа негодяя Шляйфмена.
— Ох, спасибо, — ответила она, награждая Кауфмана обворожительной улыбкой, отчего он слегка порозовел. — Это очень мило. А интересно, как это произошло? Вы в момент нашего… э-э-э… появления, были здесь?
— Да, фрау. Просто разорвалось что-то в воздухе, все заполнилось паром и дымом, и когда я пришел в себя и туман рассеялся, то увидел вас. Я, признаться, думал, что сам что-то нахимичил, — он истерично хихикнул. — У меня всякое, знаете ли, бывает. Но так чтобы ко мне свалились живые люди — такого, конечно, не было. Вот я и подумал, что…
— А позвольте спросить, над чем вы работаете? Это так интересно, — она стрельнула глазами, подходя к столу с вещами, и убеждаясь, что все на месте, а часы по-прежнему идут. До конца завода оставалось два часа и пятьдесят семь минут. Всего три минуты прошло?
— Я изучаю ахно-волны, фрау, — скромно потупившись ответил он. — А еще остаточное электричество.
— О, как интересно! Я много думала о нем — гуляет по проводам… — повторила она его слова, услышанные когда-то, кажется, в прошлой жизни. В его взгляде появился экзальтированный блеск, и она поспешила сменить тему. — А ахно-волны? Это так модно! Что вы с ними делаете? Опыты ставите? На людях?
Взгляд Кауфмана стал настороженным и злым, он отвел глаза и дернул головой. «Значит, ставит. Да и Лёнечка подтвердит, если что».
— Вот, например, ваш могуто-камень, фрау, — Кауфман подошел к ней, возбужденно жестикулируя железкой. С опаской Клара отступила на шаг, чтобы ее не задело, и разглядела при этом три отдельных шипа на обруче и правда похожих на пальцы, острых и довольно опасных. — Это мощнейший аккумулятор для ахно-волн, встреченный мной до сих пор. Пока вы спали, я измерил его объем, и результаты меня удивили. Пока что я только составляю таблицу по емкости могуто-камней, вот, пожалуйста, посмотрите.
Он подошел к ней и раскрыл гроссбух, где Клара увидела от руки выписанные названия камней с цифрой напротив каждого: лунный камень, опал, изумруд, алмаз, рубин, сапфир, александрит, гранат и топаз.
— Видите — изумруд имеет объем двадцать три единицы, а ваш, извольте, показал сто пятьдесят шесть. Как такое возможно?
Клара усмехнулась — то, что камни живые и их объем меняется от частоты использования, знал каждый. Но видимо сейчас эти знания пока еще не были известны. А может, этот Кауфман и придет к такому выводу в результате своих опытов? Но Гоша запретила вмешиваться в историю. Клара пожала плечами.
— Право, герр Кауфман, это слишком сложный вопрос. Может, у вас аппаратура шалит, и показывает погоду? Бывает же такое?
— Но я три раза перепроверил. И показания одни и те же.
— А может, это не изумруд вовсе? А какой-нибудь, неизвестный камень, внешне похожий на изумруд? — она взяла могуто-камень и со смятением ощутила, что энергии в нем нет совсем. И себя она чувствовала так же, как этот камень — совершенно пустой. Его надо зарядить во чтобы то ни стало, иначе они не смогут вернуться, и она сжала его в руке покрепче.
— Полагаю, дело в другом, фрау.
Только сейчас, когда он стоял близко, она заметила, что лицо его время от времени перекашивает судорога, а глаза бегают с предмета на предмет. Он положил железяку и теперь увлеченно крутил в руках проводок, рассматривая его на свет лампы то одним концом, то другим. Он постоянно дергал головой и бросал короткие тревожные взгляды то на шкафы, то на столы, то на поперечные окна под потолком, то в темноту ангара, будто чего-то ждал или боялся. Это его беспокойство и суета передались и Кларе, и она некоторое время пыталась уследить за его взглядом, рассмотреть, что он там видел. Но не успевала, и от этого в ее душе все сильней нарастала тревога. Наконец, она поняла, что от беспрерывного мельтешения веет скрытым безумием, а не настоящей опасностью, и Клара вспомнила, как бабушка назвала Кауфмана «полоумным».
— В чем же? — спросила она, хотя ей совсем расхотелось с ним разговаривать, а наоборот, возникло желание поскорей убраться из этого места. Когда же проснутся Гоша и Кеша?
— Дело в вас. Вы простите меня фрау?
— За что же? — у нее сжалось сердце от плохого предчувствия.
— Я провел кое-какие исследования без вашего на то разрешения, исключительно профессиональный интерес, ничего такого, не подумайте… И выяснил, если позволите, что ахно-энергия в вас основательная, вы не просто ее носитель, ахноген, если, конечно, правительство примет такую терминологию, но носитель, как бы это сказать… со стажем… с многолетним опытом.
Клара всеми фибрами ощущала напряжение Кауфмана, как у пружины, которую долго сжимают. Она наклонилась к нему и заговорщическим шепотом спросила:
— И поэтому вы забрали у меня мою энергию, не так ли?
Он дернулся и испуганно посмотрел на нее, кусая губы. Дыхание его участилось, а зрачки расширились.
— Вы ведь простите меня, фрау? — ответил он, и от его улыбки по коже продрало морозом. — Ведь этого никак не может быть, мне надо было посмотреть, — он выбросил проводок и схватил металлическую коробочку, из которой торчали куски проволоки. — С момента, как Илья Васильевич заявил о своем открытии не прошло и пяти лет. Я слежу за несколькими носителями магии, и постоянно отслеживаю показатели ахно-энергии в них. Развитие, конечно есть, у всех разное, но, чтобы добиться уровня, который я считал с вас, нужно, простите, не одно десятилетие. Кто вы такая?
Он сделал шаг, и она отступила назад.
— Вот ваши друзья — совсем другое дело. Они пусты… были пусты — и он сделал еще шаг вперед, а она — назад. — В них нет ахно-волн ни на йоту… Не было.
— Вы что — обыскивали нас?.. Что значил «не было»?
— Мне пришлось.
Снова шаг вперед и ее шаг назад.
— Я, видите ли, практик, и упустить такой шанс с моей стороны было бы глупо.
«Но прошло всего три минуты! Когда он успел?»
— Вы пугаете меня, герр Кауфман! Прекратите! — строго сказала Клара, повысив голос, и, сделав еще один шаг назад, споткнулась и села в кресло, то самое.
— Простите, фрау, я не хотел, — вдруг сказал Кауфман, виновато опустив голову, и отойдя от нее, сел на табурет. Теперь он выглядел так, словно его только что отругала мамочка. — Уверяю, вам и вашим друзьям ничего не угрожает.
— Т-тогда, в чем дело? Что вы хотите?
Он вскинул голову и посмотрел на нее все с той-же злой и совершенно ненормальной улыбкой.
— А вы? Что хотите вы, фрау?
— Вернуться домой, — ответила Клара и нахмурилась, скрывая этим желание закричать или хотя бы заплакать.
Почему, ну почему они никак не придут в себя? Почему ей нужно разбираться с этим психом? Она столько всего уже сделала, чтобы вытащить их из этой заварухи, в которую они втянули ее, неужели нельзя как-то…
— И что вам для этого нужно, фрау?
— Ахно-энергия, — пожаловалась она. — Много. А вы меня только пугаете.
— Еще раз простите, фрау, — даже улыбка трупа профессора Кравцова не наводила на нее такого ужаса, как эта. — Но, кажется, я могу вам помочь.
— Помочь?.. Вы?.. Так помогите же, что вы сидите!
— Услуга за услугу, — ответил он. — Вы помогаете мне провести исследование, я — наполнить ваш могуто-камень ахно-энергией.
— К-какие ис-следования?
— Пока вы спали, я сделал еще кое-что. Я посмотрел книгу.
— Сколько же мы спали, черт возьми?! — вырвалось у нее.
— Э-э… Около суток…. Не перебивайте меня, фрау… — он нервно моргнул и дернул лицом. — Так вот. Я глубоко признателен вам за возможность так быстро ознакомиться с этим трудом, в котором, надо признаться, господин Кравцов превзошел самого себя. И раз уж вы так неожиданно свалились ко мне, то будет любезно с вашей стороны помочь мне проверить теоретические выкладки Кравцова на практике. У нас есть целых два испытуемых, — он мотнул головой в сторону Гоши и Иннокентия. — Если они дадут согласие, мы попробуем обнаружить в них спящие ахно-волны и разбудить их. Если верить профессору, их сила должна быть внушительной. Помогите мне, убедите их.
Клара с облегчением выдохнула. Все-таки этот ненормальный Кауфман говорил вполне логичные и разумные вещи. Но он сказал, что прошло около суток. Как такое возможно? Если что-то случилось с часами, то… О! Нет! Неужели они сломались?!
Она встала с кресла, подошла к столу и посмотрела на часы. Судя по стрелке, не прошло и полминуты с тех пор, как она проснулась. Что-то с ними не так. Но что?
— Я не могу решать за моих друзей, герр Кауфман, — сказала она, сдерживая в голосе дрожь. — Но я попробую им объяснить важность ваших опытов.
— Хорошо. Очень хорошо, — страшно обрадовался он.
Он подскочил, и не обращая больше внимания на Клару, суетливо схватился за книгу. Раскрыл ее и стал по одной выдирать страницы прямо из середины.
«Все это ничего не значит, — бормотал он вполголоса. — без остаточного электричества все эти теории не имеют никакого значения… Не имеют… Ха-ха… Теперь-то я докажу! Докажу этим теоретикам! Бездарностям! Ахногенам чертовым!..»
Клара смотрела на него, зажав рукой рот, чтобы не закричать. Книга! То, ради чего они так сильно рисковали, ради чего погиб профессор. Гошенька. Она с ума сойдет! Как остановить этого психа? Как?
Но вид у Кауфмана был действительно безумный. Клара зажмурилась и приказала себе: Нет-нет-нет! Ничего не делай! Будь проклята эта проклятая книга! Надо бежать!
Она вернулась к часам.
Как бы Клара их ни крутила, они продолжали вести себя неподобающим образом: секундная стрелка двигалась как надо, а минутная даже не шевелилась. Поэтому показалось, что Гоша и Иннокентий очнулись через целую вечность.
Клара познакомила их с Кауфманом, и рассказала о его предложении, промолчав о тех ужасных минутах, когда Кауфманом вырывал страницы из книги. И молилась, чтобы наблюдательная Гоша не спросила ее: “А что это за листы такие везде валяются, а, Кларисса?” Но Гоше было не до то них.
— Не нравится мне этот хмырь, — говорила она вполголоса, а Клара шикала на нее, чтобы не дай бог Кауфман не услышал.
— Мне тоже, — шептала она в ответ. — Но профессор тоже вспомнил о своем исследовании, и напоследок сказал мне, что не надо делить людей на ахногенов и бурлаков. Потому что ахно-энергия есть у всех. И кстати, — добавила она, как ей казалось, убийственный аргумент, — разве ты не к этому стремилась? Кроме того, чтобы вернуться, нам нужна ахно-энергия. Могуто-камень заряжается, но очень медленно. И я как-то, тоже… Не чувствую в себе сил.
— Фройлян права, — прогудел слесарь в поддержку Клары, и она одарила его благодарным взглядом, — впервые в жизни она почувствовала себя победительницей в споре с Гошей. — Но лучше пойти мне.
Гоша закусила губу.
— Нет, Иннокентий. Если что-то пойдет не так, мы с Клариссой вдвоем можем не справиться. Посмотри на этого чудика, кажется, у него не все дома… Начнем с меня. Если все получится — тогда ты.
— Добре, фройлян. Я подстрахую. Встану сзади, и если что пойдет не так, то… — он вдавил кулак одной руки в ладонь другой.
— Да… Но как он будет это делать?
Как он будет это делать, Отто Кауфман так и не сказал. Только твердил, что все будет наилучшим образом, не извольте беспокоиться.
Он усадил Гошу в то самое жуткое кресло, надел ей на лоб обруч, от которого тянулось множество разноцветных проводов — вот для чего он был нужен! — пристегнул ремешками руки и ноги вложил ей в руку могуто-камень, к которому тоже прицепил проводок, теряющийся в общей куче за спинкой кресла. Он носился между коробов и установок, нажимал какие-то кнопки, подкручивал ручки. На лбу у него появилась испарина, улыбка с лица сошла, и оно теперь выглядело напряженно, а лицо подергивалось все чаще. И чем дольше это длилось, тем больше Клара тревожилась. Гоша, опутанная проводами, выглядела совершенно беспомощной, и только Иннокентий, с мрачным видом наблюдающий за приготовлениями Кауфмана, немного успокаивал своим грозным видом.
Когда Кауфман сел рядом на табуретку и надел себе на голову такой же обруч, опустил вниз большой рычаг, Клара вдруг поняла, что собственноручно обрекла Гошу на эксперимент, природу которого никто из них не понимает, и неизвестно чем все это может закончиться. Шкафы загудели и заморгали лампочками, а провода на голове Гоши вдруг заискрили и покрылись короткими молниями. Гоша задрожала, сначала мелко, а потом все сильней и сильней, пока руки и ноги ее, пристегнуты к креслу, не стали трястись.
— Стой! — закричала она, и бросилась к Гоше, но Кауфман выставил руки вперед и крикнул:
— Нельзя! Ни в коем случае нельзя! Это убьет ее!
— Кеша! Остановите!
Иннокентий одной рукой схватил за шкирку Кауфмана, другой сорвал с него обруч и поднял рычаг назад. Короба и установки взвыли так, что Клара зажала уши руками — казалось мозг лопнет от этого воя, — а потом взорвался сначала один шкаф, затем второй, изрыгая из-под железной обшивки клубы едкого дыма, который мгновенно окутал все помещение. Гошу выгнуло в кресле, изо рта у нее пошла пена. Камень вывалился из ослабевшей руки и упал к ногам Клары. Она схватила его и почувствовала в нем неимоверную мощь. Стрелки на часах пришли в движение и побежали вперед все сразу с сумасшедшей скоростью.
Иннокентий, бросив Кауфмана, шатаясь и страшно кашляя, сделал шаг к Гоше.
— Нельзя! Не трогай! — кричал Кауфман.
Он пополз за ним, обхватил двумя руками его ногу и повис на ней, пытаясь задержать. Слесарь пнул его, как шавку, и сделал еще шаг, оказавшись совсем рядом с Кларой. Ее закружило в водовороте.
— Пять секунд, — провопили часы.
Теряя равновесие и сознание, она успела протянуть руку к слесарю и схватиться за него. Перед тем, как вихрь закрутил их, она увидела, как в замедленной съемке, Кауфмана в клубах дыма с толстым проводом в руках. Дико хохоча, он закричал:
— Оно существует! Остаточное электричество существует! Будьте вы прокляты, ахногены! Вы еще попомните меня!
Он поднял над головой кусок толстого провода, искрящего на концах, и изо всех сил кинул в них. Гибкая змея взвилась, описала дугу и ударилась в спину слесаря. Иннокентия выгнуло, волосы встали дыбом, рубашка треснула по швам, а пуговицы отлетели. Он сказал одно, очень неприличное слово, и крепко обнял Клару. Солнечный вихрь подхватил их и закружил, рассыпая вокруг снопы искр.
* * *
Раздался телефонный звонок, и Войцех сразу понял, что это именно то, что они ждут. Павлыч взял трубку и коротко сказал:
— Медведев.
В трубке кто-то коротко прокричал, Павлыч бросил ее, дал шару смачный щелбан и сказал:
— Трамвай. Срочно! — и только после этого обратился к Войцеху: — Пошли. Они вернулись.
На выходе, прямо напротив двери уже стоял двухместный трамвай — железная коробушка на трех колесах, без пассажирских сидений. Едва они вошли, он дернул с места и понесся по улицам. Войцех вцепился в поручни.
— Почему перестали использовать автомобили? — спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься от дурного предчувствия, которое овладело им, как только раздался телефонный звонок.
— Экономически не оправдано. Слишком сложные устройства. Много деталей, длинная технологическая цепочка, сложное в управлении. Кроме того, двигатель на горючке совершенно нельзя приспособить для ахно-энергии. Другое дело — трамваи. Электрические волны близки по характеру ахно-волнам. Замена одного вида энергии на другой прошло практически идеально. Трамвай очень прост в исполнении — салон и принимающие устройства.
— Антенны? Так они же висят по сторонам.
— Они есть, значит, принимают.
— А управление?
— На сегодняшний день это действительно лучший гибрид ИИ и простого механизма. Называешь адрес — он рассчитывает наикратчайший маршрут.
Трамвай несся по пустым улицам города с бешеной скоростью. Пять минут спустя двери распахнулись перед злополучным домом на Пролетарском тупике, номер два, Войцех с Павлычем выскочили, и он умчался, хлопнув створками.
— Как мы войдем? — спросил Войцех, имея в виду свою переброску, дважды произошедшую за последние полтора суток.
Он весь день чувствовал себя глупо, впрочем, как всегда, рядом с Павлычем. Пока что он еще не до конца поверил во все эти шпионские истории, но от тревоги за Гошу, и за Клару, и даже за агента, которого в глаза не видел, он был сам не свой. Надо было напроситься, чтобы его внедрили в агенты… Хотя… Он бы, наверняка все провалил.
Павлыч не ответил. Вместо этого он накинул на Войцеха едва видную взгляду сеть. А потом на себя. И скомандовал:
— Вперед!
Вопреки ожиданиям, сеть не подвела, сработала. Не сгорела, и переброса не случилось. Они беспрепятственно поднялись на второй этаж. Экипировка у Павлыча была что надо! Не чета стандартному полицмаговскому.
На лестничной площадке их встретил дворник.
— Пять минут тому — как пыхнет в окнах! — сказал он, обращаясь к Павлычу. — Я сначала доложил, как по инструкции. А потом поднялся — вдруг пожар. Но нет, вроде, дымом не пахнет. И тихо! Как в гробу.
Войцеха передернуло.
— Спасибо. Дальше мы сами, — сказал Павлыч. — Вечером заходи, покурим.
Дворник кивнул и собрался уже уходить, да увидел Войцеха.
— Ты чтоль?
— Как видите, — усмехнулся Войцех.
— Живучий, значит, — проворчал дворник и тогда уж пошел.
Дождавшись, когда его шаги стихнут, Павлыч вскрыл замок, сделал знак Войцеху молчать и следовать за ним, и тихо вошел в квартиру.