Идти до дома было всего четыре квартала, но Клара, оставляющая в Жилкоммаге всю энергию дотла, никогда не возвращалась домой пешком, брала такси. В этот раз она решила сэкономить и, превозмогая слабость, дошла до остановки трамвая, нажала на кнопку вызова и держала, пока из динамика не раздался квакающий от злости металлический голос:
— Ожидайте!
Через пару минут подкатил красный шестиместный вагон. Антенны без электрического тока уныло свисали с одной стороны. Клара растерянно осмотрела совершенно пустой салон, и, наконец, села на первое, ближайшее к ней место. Уставившись в окно, она погрузилась в мрачные мысли. Июль на носу, бразильский карнавал должен пройти через Малые Вещуны меньше, чем через месяц, а у нее такие расходы, и совсем не снижаются. А ведь она три месяца как дома после последнего праздничного загула и пытается экономить.
Почему столько на такси? — размышляла она, подрагивая в дребезжащей железом коробушке. — Неужели подлец «Ёж» задрал цену и не предупредил? Она вспоминала, куда каталась за прошедшую неделю, загибая пальцы. По всему выходило, что поездок было действительно много, и «Ёж» даже дал скидку.
Что ещё за благотворительная помощь Жар-птице? — недоумевала она. Но и тут память заботливо подкидывала туманные фрагменты Лёнечкиных концертов, после которых могуто-камень был совершенно пуст.
Долги за карнавал, новогодние гуляния…
Но жить без праздников она не могла.
Как у всех ахногенов, в них заключалась вся ее жизнь. Их было много. Очень! Если праздновать все, то суток будет не хватать. И сил. Клара выбирала для себя самые-самые.
— И совсем немного, если разобраться, — проговорила она вслух, чтобы убедить саму себя. — Новогодние карнавалы, Рождественские гуляния, — она закрыла глаза и почувствовала запах елки, мандарин и сгоревших бенгальских огней. Напряжение немного спало, и проблемы стали отступать. Ах, начинается все с Нового года!
Потом праздник ездовых собак,
Новый год Китайской среды,
День Святого Валентина,
Международный день баек и заканчивается
Масленичными гуляниями и катаниями на санях.
Хорошо!
Она так ясно представила себе поздний февраль, что услышала, как шуршат по снегу нарты, звон колокольчиков, и почувствовала ледяной ветер, от которого немеют щеки.
— А потом горячий глинтвейн, баня и травяной чай со смородиновым вареньем, — поддакнул внутренний голос, который звучал сегодня как-то по-особенному. Так разговаривала бабушка в редкие дни благодушного настроения. Так, только все же не совсем так. Странно.
— Баня? Это бабушка баню уважала, но я ее терпеть не могу, — возразила она внутреннему голосу.
К марту Клара умудрялась наделать долгов, которые оплачивала потом целый год, и так уставала, что тихие и спокойные праздники, посвященные назревающей весне, приходились очень кстати, чтобы восстановить силы и запасы магии.
— День бабы Марты, — с теплотой в сердце перечисляла она, —
Всемирный день природы,
Международный женский день,
День кикиморы и угощения домового,
И две замечательных недели: неделя неторопливости и неделя сна.
— Я тоже люблю это время. Приятно иногда ничего не делать, — произнес внутренний голос так же душевно, ласково и снова как-то странно. Но Клара не могла уловить, в чем для нее заключается эта странность.
— Бабушка всегда говорила: «У лодыря что ни день, то лень» или «От безделья дурь наживается». Я не могу понять…
Она задумалась — от духоты в трамвае не мудрено и голоса всякие слышать, и даже бабушкин. Но у этого непонятного голоса было словно бы свое собственное мнение, отличное и от ее, и от бабушкиного.
И она решила проверить его, высказав то, что скрывала от всех, даже от бабушки:
— Ну кто, скажите на милость, придумал дни посадки деревьев и цветов? А международный день трудящихся, дни творчества, пчел, пингвинов, божьих коровок? Это не праздники, а настоящие пытки! А всемирный день самоосознания, просветления и ухода в Нирвану? Нирвана — это совсем-совсем другое! Это Бразильский карнавал, уж мне ли не знать?!
Клара прислушалась. На этот раз внутренний голос промолчал, вероятно не одобрив такой смелости. Бабушка считала, что именно эти праздники бурлаков заряжают качественной ахно-энергией по горлышко и надолго. Но у Клары всегда было другое мнение. С середины апреля до середины июля она усыхала на этих мнимых торжествах от скуки, спасаясь лишь концертами Лёнечки.
— А как же родительский день? — наконец, спросил внутренний голос.
— Не сравнивай! — ответила она с достоинством. — Эти дни я бы назвала рабочими — от ритуалов устаешь так, как будто… — она задумалась на миг, — вагоны разгружаешь, — хотя совершенно не имела представления, как это делать, вагоны-то вот они, трамвайные, и зачем и от чего их разгружать? — Правда и отдача от этих дней большая. Родительский день, Троица, День Ярилы Мокрого, Ивана Купала, Хаоса и беспорядка — все они заряжают могуто-камни под завязку. Они, а не какие-то то там дни бурлаков. «Весенний день год кормит», так-то! — вкрутила она возникшую в голове пословицу и осталась очень довольна собой.
— Только что-то все так дорожает, — вернулась она к тягостным мыслям о потраченных только что в Жилкоммаге таюнах. — А коммунальщики так и вовсе озверели!
Вдруг всплыла в памяти строчка из терминала и, лихорадочно порывшись в ридикюле, она вытащила на свет чековую ленту. Пробежав глазами, щёлкнула по ней пальцем.
— Ну вот же! Какое ещё остаточное электричество, а?! Тридцать один таюн! Вот и растрата! — злорадно выплеснула она гнев в жаркий от солнца салон. — Сорок лет уж как нет никакого электричества! Будьте любезны! Ещё и остаточное!
— Если у тебя провода все еще в квартире натянуты, то так оно и есть, милая, — сказал все тот же, похожий на бабушкин голос и Клара вдруг поняла, что он ей не чудится. Она подпрыгнула на месте и обернулась. Позади неё сидел сухой старик — седые волосы, пушком обрамляющие лысую маковку, и глаза, как у бабушки, добрые и улыбающиеся. Только вот взгляд постоянно бегает: то в окно, то на Клару, то на сиденье, то в пол уставятся, а потом опять.
— Ох… Э… А я думала, что одна тут, — смутилась она, пытаясь проследить за взглядом, но голова сразу закружилась и она бросила это дело. — Так это мы с вами?.. Э-э… — Она покраснела и хихикнула.
— И ничего они поделать с этим остаточным электричеством не могут. Гуляет по проводам, — говорил старичок о своем.
— Скажите… Э… Герр..
— Кауфман!
— Герр Кауфман. А как-нибудь можно от него избавиться, от этого проклятого остаточного электричества?
Динамик над ухом Клары ожил, прокашлялся и сердито фыркнул:
— Фрау Райхенбах! Приехали!
Только сейчас Клара заметила, что трамвай стоит, двери открыты, и она задерживает движение.
— Только реконструкцией, — с готовностью торопился Кауфман. — Только брать и выдёргивать к чертям собачим эти провода! — он рубанул сухой ладошкой воздух и уставился на открытые двери трамвая.
— Но это Жилкоммаг опять? — опешила Клара, посмотрев туда же, куда смотрел старик.
— Фрау Райхенбах! Ваша остановка! — плюнул динамик.
— Иду-иду!
Она потянулась за ридикюлем и вдруг увидела рядом с ним… книгу!
Клара мгновенно вспотела. Оглянулась — в вагоне никого. Старичок исчез, но еще звучал в раскаленном воздухе его старческий голос:
— Можете и своими силами. Только у вас мало времени. Торопитесь! Скоро правительство примет три тысячи седьмые поправки, и тогда только через Жилкоммаг!
Однако, Клара едва слушала, она смотрела во все глаза на книгу, чувствуя, как замирает в груди сердце от страха. Книга лежала так, словно была ее, Кларина. Она сразу поняла, что это та самая книга. Она, конечно, не помнила ни ее названия, ни автора. Но эту грязно-зеленую обложку с красными, будто кровавыми буквами, она запомнила очень хорошо. Сглотнув пересохшим горлом, Клара оглянулась. В трамвае по-прежнему никого не было.
Но кто знает эти трамваи — они ведь все видят, все слышат…
— На выход! — голос готов был сорваться на крик и Клара, раздражаясь, ответила:
— Да боже мой, добавьте один таюн за ожидание!
Оставь она книгу здесь, и сегодня же придут полицмаги и начнут задавать вопросы: что за книга, откуда взяли, почему лежала на вашем сидении? Где вы были в воскресенье с десяти утра и до трех дня пополудни? А Клара ничего не знает ни про какую такую книгу, и понятия не имеет, где эти книги водятся и откуда берутся. А они ответят, что факты на лицо и не знание закона не освобождает от ответственности. Есть доказательства! Какое наказание за кражу и хранение научной литературы? А это непременно научная, теперь уж точно! потому что никакая другая не будет называться «Философия энергии ахно-волн». Десять лет колонии поселения — вот какое! Без права использовать магию.
Клара лихорадочно запихнула книгу в ридикюль, дрожа всем телом соскочила с подножки отъезжающего вагона и обернулась. Трамвай был все также пуст. Кауфмана по-прежнему не было, он словно растворился в мареве жаркого трамвая, но его голос продолжал неугомонно вещать:
— Месяц у вас от силы, а то и меньше. Торопитесь!
Не помня себя от страха, Клара зашла домой, закрылась на все замки и, не разуваясь, прошла на кухню по давно не мытому полу. Она вытряхнула книгу на стол и немного посмотрев на нее, накрыла кухонным полотенцем. В ней все же теплилась надежда, что она ошиблась, и это какая-нибудь детская книжка про котиков. Но отнюдь. У котиков ахно-энергию, слава богу, пока не обнаружили. Хотя, может лучше было бы, чтоб нашли, чем вот это… Боже мой! Боже мой! Что же делать?! Ни в коем случае не открывать! И не смотреть! И конечно, не читать!
— Хочу напомнить тебе, мой маленький друг, что печатные книги научного содержания запрещены в обиходе распоряжением правительства номер два-два-три-пять-ноль, — проснулся Николаша.
— Да знаю я! — застонала Клара. — Опять эта проклятая книга! Что мне с ней делать?!
— Обратиться к тому, кто знает, дружок, — ответило радио, а Клара почувствовала, как рот наполняется горькой слюной.
— А то я без тебя не сообразила бы, — съязвила она, — за дуру меня держишь? Только к кому обратиться?!
Гоша! Ну конечно! Пусть приходит и забирает эту дрянь! Немедленно, прямо сейчас!
Она вернулась в прихожую, подняла трубку телефона и тщательно проговаривая слова, сказала: «Наташу Георгиевну Георгиеву, улица Чудотворчества, семь — восемь».
В трубке затрещало так, что ее пришлось отнести от уха подальше, и вскоре сквозь треск прорвался далекий голос Гоши:
— Алле! Клара! Что случилось? Клара! Что ты молчишь? Что произошло?
Звук был такой, словно между ними было не пять кварталов, а по меньшей мере пять световых лет. Клара открыла было рот, но тут же укусила себя за язык — чуть сама себя не спалила. Нельзя говорить! Вдохнула поглубже и плаксиво пожаловалась:
— Батарея, дрянь такая — опять бежит! Боюсь рванет, и что делать? А Жилкоммаг — крохоборы и жулики!
Трубка немного потрещала и голос Гоши решительно прокричал:
— Пока ничего не делай. Жди меня…
— Я жду, Гоша! — почти рыдая, ответила Клара. — Очень жду! Приходи как можно скорей! — она всхлипнула. — Я пунш сварю, — добавила она уже совсем тихо в ответ на прерывистые гудки, возвестившие, что сеанс связи окончен.
— Умное решение, дружок, — похвалил Николаша.
Она переобулась в домашние тапочки и в поисках защиты надела розовую пижаму. Клара в ней все еще походила на праздничный торт из-за многочисленных оборок и рюш, хоть эта вещь и была изрядно поношена, пуговицы оборваны, тесемки истерты до дыр. Всегда, когда Гоша ее надевала, она чувствовала себя как в скафандре, под защитой. Но не сегодня. Могуто-камень был пуст, организм потряхивало от слабости, хотелось плакать — вот прицепилась же эта проклятая книга! Глядя на бабушкину фотографию, Клара попыталась найти себе место то на одной табуретке, то на другой. Под разными углами бабушкин взор менялся от укоряющего до откровенно насмешливого. Что делать? Чтобы ты сделала? — спрашивала она ее мысленно. Но бабушка молчала. Даже как-то немного презрительно.
Наконец квартира загудела от дверного звонка. Клара подпрыгнула от испуга, потом поморщилась — как-то он там настраивается, надо Гошу попросить, — и пошла открывать. Дверной глазок показал ей Гошу с вытянутой нижней челюстью, отчего она еще больше походила на лошадь. Но это была такая долгожданная лошадь!
В присутствии Гоши мир всегда становился легким и ясным. Как же она соскучилась по ней! Как у нее только язык тогда повернулся попросить Гошу уйти? Клара схватила ее за руку и провела на кухню, не дав разуться:
— Вот, полюбуйся! — Она скинула с книги полотенце.
Гоша открыла рот и замерла.
— Книга? — выдохнула она и удивление на ее лице сменилось растерянностью, а глаза засветились радостью.
— Книга! — Клара не удержалась, чтобы не съязвить. — Твоя любимая! Может, объяснишь, что это значит? Почему она меня преследует?
— Книга? — глупо повторила Гоша, в то время, как ее рот сам собой растягивался в улыбке.
— Книга-книга! — передразнила со злостью Клара, плюнула и ушла в комнату.
Вот что делать с этой ненормальной? Она ее под монастырь подведет!
Клара вспомнила, что обещала сварить Гоше пунш за спасение от книги. Последнее, что попыталась изобразить сама Гоша, она могла назвать только пойлом. Может, Гоша не смогла найти тогда бабушкин блокнот с рецептом? Клара открыла верхний ящик комода и сразу сверху увидела пухлую от вклеенных страниц книжицу — вот же он. Сколько раз замечала — кладет в кухонном шкафчике, а находит потом в комодах. И сейчас…
Внезапно в кухне раздался крик Гоши, наполненный отчаяньем и горем. Бросив все, она побежала на этот крик и обнаружила подругу, сидящую за столом с раскрытой книгой, бледную, с перекошенным лицом.
— Что? Да говори же! — запаниковала Клара. — Что еще?!
Гоша указала на ёршик вырванных страниц посреди книги — добрая треть или больше.
— Вот и в той, которую мы на фабрике нашли, тоже самое…
— Так же страницы выдраны?
Гоша кивнула.
— Самое главное, Кларисса! Самую основу в этой книге вырезали, сволочи! — столько было в этих словах отчаянья, на Гошу было больно смотреть.
— Фух! Обошлось! Гошенька, радость-то какая! Обошлось! Самого главного нет, говоришь? Так на нет и суда нет, Гошенька, понимаешь?! Хрен теперь они что докажут, Гошенька!
Клара испытала такое невероятное облегчение, что чуть было не запрыгала на месте.
— Это точно надо отметить, — сказала она и вернулась в зал за бабушкиным блокнотом.
Кухня преобразилась. Послеполуденное солнце ласково светило сквозь оранжевые занавески, настенные часы весело и звонко тикали, Николаша громко мурлыкал, а могуто-камень, лежащий до сих пор серым булыжником, мерцал зелеными искрами и вовсе стал похож на себя, на изумруд.
Лишь Гошино пасмурное лицо выбивалось из общей картины веселья. Но Клара знала — это поправимо. Пара бокалов хорошего пунша, и Гоша будет в норме.
— Щепотка кофе, две ложки горного мёда, горсть цукат, два ломтика лайма, разогретый ром, — прочитала Клара вслух единственный рецепт, который смогла когда-то разобрать в бабушкином блокноте. — Эмульгированный порошок расторопши на кончике ножа, флюидировать могуто-камнем три минуты и двадцать пять секунд, добавить в пунш, как образуется пена… Как же я забыла! Расторопши-то и нет!
— Паршивый денёк! — резюмировала Гоша, глядя с тоской на книгу. — Без расторопши ни вкуса, ни задушевности.
Клара покидала все ингредиенты в кастрюлю, довела до кипения, разлила тёмную жидкость по пузатым бокалам, поставила их на стол и, наконец-то присела.
— Надо будет поискать расторопшу в бабушкиных комодах, — сказала она. — Но сегодня, ты уж прости, столько волнений. Она глотнула из бокала и сказала:
— И без нее получилось значительно лучше, чем та бурда, что готовила ты.
Гоша хлебнула свой и согласно кивнула.
— Где ты ее взяла? — спросила она, кивая на книгу.
Клара представила, как расскажет практичной Гоше историю про какого-то Кауфмана, который то ли был, то ли нет, про остаточное электричество, и как Гоша поднимет ее на смех, или еще хуже — подумает, что она свихнулась. Клара неопределенно махнула рукой в сторону окна.
— Так, один человек отдал. Хоть про что она?
Они чокнулись бокалами, сделали по глотку. Гоша, хоть и выглядела все еще расстроенной, но глоток сделала большой и расслаблено оперлась на стену. С густыми короткими волосами, зачесанными назад, полуприкрытыми глазами и немного выпирающей вперед нижней челюстью она походила на львицу, которая сейчас отдыхает. От ее мощной полногрудой фигуры веяло силой, и хоть она была старше лишь на год, Клара всегда чувствовала себя рядом с ней маленькой глупой сестренкой.
Атмосфера в кухне неуловимо менялась. Жилкоммаг остался где-то там, за окном, опасность миновала, вечер стал добрым и томным.
— Может, помнишь… — сказала Гоша. — Вам, ахногенам, в школах преподавали предмет «Основы магики». Это потом теоретическую часть отменили и оставили только практику освоения могуто-камня.
— Конечно, — Клара не любила вспоминать школьные годы. Науки ей не давались, учёба была сущей пыткой. — Как подумаю про те толстенные формуляры, так трясти начинает. И правильно сделали, что отменили.
— Так вот. Этот учебник был основан на открытиях Ильи Васильевича Кравцова. Его-то хоть знаешь?
— За дуру меня держишь? — лениво отозвалась Клара. — Я уже неделю вздрагиваю от этого имени. А что он… открыл?
Гоша хмыкнула.
— Он обнаружил и доказал, что люди при соблюдении определённых условий, могут увеличивать своё энергетическое поле от нескольких сот до десятков тысяч раз. Эту энергию он окрестил ахна-волнами и смог их не только определить, но и измерить, изучить свойства и что самое важное — нашёл способ аккумулировать.
— Так он ученый?
— Да, Кларисса, его имя под грифом “секретно”.
— Он в тюрьме?
— Нет, конечно, — улыбнулась Гоша. — Он умер.
— Ох, — вздохнула Клара, и кажется, даже немного обрадовалась. У Гоши страха не было совсем, она ведь запросто могла водить знакомство с таким опасным человеком.
— Есть версия, что его убили. Только это так давно было, лет пятьдесят прошло. Сейчас правды не найдешь, — грустно сказала Гоша.
Клара помолчала. Видно было, что для Гоши вся эта история с Кравцовым имеет большое значение. Но ей ответить было нечего, и она ради вежливости спросила:
— А где он… его… В Москве?
— Да, наверное. Никто не знает. Большие умы всегда живут в столицах. Но говорят, что его последователи смогли похитить труп из-под носа у самого ЧК.
— Зачем?
— Затем, что человек, который столько сделал для людей, имеет право упокоиться с миром, по-человечески. А ЧК его труп просто бы сжег.
— Какой страшный человек это был, наверное, Гошенька… Но откуда ты знаешь про все это? Про ахно-волны, про открытия. Вам же «Основы магики» не преподавали.
— Тогда «Основы» были доступны в школьных библиотеках всем. Я успела ее прочитать до того, как учебную литературу тоже запретили. Потом, лет десять спустя, мне удалось достать следующую книгу Кравцова «Свойства и закономерности ахна-волн», хотя это было не просто. В ней он подробно раскрывает их природу.
— Ах, Гошенька! Неужели всё, что ты знаешь про терминал и всякое такое — это из этой книги?
Гоша, зарумянившаяся от пунша, кивнула.
— Можно и так сказать. Я прочитала все работы Кравцова, которые нашла. Всего пять. Так вот, Кларисса. Эта книга — продолжение и его последний труд. Здесь он завершает исследование, делает его полным и всеобъемлющим. Очень важный, — она с тоской посмотрела на книгу. — И в нем кто-то вырвал самую суть!
От звонка в дверь подпрыгнули обе, и даже Николаша перестал мурлыкать.
* * *
В свете закатного солнца цветущие кусты жасмина были словно окутаны розовым облаком. Полулежа в шезлонге, Войцех вдыхал аромат сигары Павлыча, густо замешенный на цветочном флере. После нескольких дней мучительного отката и реабилитации от чужой магии, после недели напряженных поисков информации о Клариссе фон Райхебах и Наталье Георгиевны Георгиевой, их окружении, образе жизни и круге общении, муторной аналитики полученных данных по ночам, он чувствовал себя опустошенным, и сейчас умиротворяющая атмосфера сада усыпляла его.
Павлыч не торопил, предоставлял Войцеху самому начать разговор с того, с чего сам захочет. Но говорить не хотелось. Данные были противоречивые.
— Ее бурлака зовут Гоша, — лениво сказал он.
— Георгий? — от неожиданности Павлыч вскинул голову и посмотрел на Войцеха. — Ты же говорил — были две женщины, и бурлак тоже вроде…
— Наталья Георгиевна Георгиева, или Гоша. Гоша — это второе имя, которое ей дала старуха.
Лицо Павлыча брезгливо сморщилось.
— Что за… бред! Как можно назвать женщину таким именем?
Войцех пожал плечами.
— Она, судя по тому, что я о ней узнал, больше Гоша, чем любой Георгий… Что с человеком, о котором вы говорили?
— Он уже в деле. Нужно немного подождать.
Подождать… Что ж, он подождет.
Эта… Гоша… была не простой штучкой. Все артели города, а было их двенадцать, были так или иначе в поле ее интересов. А как известно — чем в большие группы собираются бурлаки, тем они опасней. Правительство, конечно, пыталось регулировать их численность, ограничивая количество патентов. Но плодилось при этом все больше нелегалов. Все это была сфера, почти недоступная Войцеху. Павлыч помог бы, если б Войцех попросил. Но он не просил. Он хотел сам разобраться в этом простом на первый взгляд, но сложным на поверку деле.
Он начал официальное расследование. Все-таки когда речь идет о научлите, повышенного внимания не избежать. Шеф пока что сильно не донимал с результатами. Но это пока. Еще пара недель и банальными отговорками не отделаешься. Войцех надеялся до этого времени успеть.
Кроме того, было у Войцеха еще кое-что к этому делу, глубоко личное.
Голова немного кружилась от аромата жасмина, нежного взгляда младшей дочери Павлыча и открывающихся перспектив стать самым молодым сыщиком, поймавшим вора научлита.