Он покачал головой.
— Слишком поздно для тех, кто остался в Экеларе. Даже если Адиану и девочек забрали живыми, они, скорее всего, уже мертвы. В лучшем случае их пытали, но мы уже не сможем им помочь.
— Вы предлагаете нам оставить их судьбу на усмотрение этих мародеров?
Бортен повернулся к ней лицом и положил руки ей на плечи.
— Их судьбы уже решены. Нас всего двое, ты и я, а нашей подопечной является молодая и растерянная девушка. Нам нужно думать о собственном выживании. Мы ничем не можем помочь госпоже Адиане или твоим ученицам.
Она недоверчиво уставилась на него.
— Как вы можете ожидать, что я…?
— Наша задача теперь более велика. Эолин, если ты послушаешь меня только раз в жизни, то пусть это будет именно в этот момент. Ты должна сбежать из Моэна и сообщить об этом королю.
— Что ж, я могу немедленно сообщить королю. Все, что мне нужно сделать, это… — ее рука инстинктивно потянулась к груди, где она так долго носила дар Акмаэля близко к сердцу. — Гемена, — прошептала она. Вся надежда, оставшаяся для ее учениц, рассыпалась в прах.
— Что Гемена? — спросил Бортен.
— Я дала ей устройство, прежде чем мы ушли, амулет, созданный королевой Брианой, который позволил бы ей прийти к нам в любой момент. Ничто не удержало бы ее от его использования. Ничего, кроме самой смерти.
Последовавшая тишина была долгой и мрачной. Ветер сильно дул по холмистой равнине, трепал складки юбки Эолин, трепал ее распущенные волосы. Высоко над головой белые облака гнались друг за другом на восток.
— Скажи мне, что я ошибаюсь, — Эолин вглядывалась в лицо Бортена, ее сердце готово было разбиться под тяжестью ее горя. — Скажи мне, что Гемена, по крайней мере, может быть еще жива.
— Те люди, которые захватили Моэн, устремятся к перевалу Эрунден, — сказал Бортен. — Они возьмут контроль над перевалом и убьют или прогонят любого простолюдина на пути. Могут пройти дни, прежде чем торговцы Римсавена поймут, что повозки с волами больше не прибывают из Моэна. Даже если они немедленно пошлют сообщение королю, пройдет еще как минимум два дня, прежде чем их скорейший посланник достигнет Города. К тому времени Сырнте вполне может собрать армию в долине под перевалом.
Эолин осознала весь ужас их положения.
— Ты думаешь, они хотят захватить все королевство.
— Они взломали этот древний проход не для того, чтобы совершить набег на горстку крестьян и вернуться домой. Моэн — всего лишь ступенька к драгоценным рудникам Селкинсен, железным холмам Мойсехена, колодцам магии, берущим начало в Восточной Селен.
— Значит, мы снова на войне, — сказала она, едва веря своим словам.
— Ты должна улететь, Эолин.
— Улететь?
— Как ты сделала сейчас. Как ястреб или орел. Отправляйся в Королевский город и предупреди короля.
— Это не так просто. Изменение формы требует большого количества магии. Я не могу поддерживать иллюзию так долго.
— А твой посох? Ты можешь летать на нем, как это делают Высшие Маги?
— Да, — она ответила задумчивым кивком. — Но мне придется лететь ночью, и даже тогда это может быть опасно. Сырнте может обнаружить мою ауру в темноте.
— Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до перевала, если мы полетим?
— Около дня. Скорее ночь. Два, самое большее. Но, Бортен, я не могу взять с собой ни тебя, ни Мариэль, — слова казались заусенцами на ее языке. — Мой посох понесет только меня.
Его лицо помрачнело. Он отошел от нее на несколько шагов и остановился, положив руку на рукоять меча, не сводя глаз с клубящихся облаков.
Через мгновение Эолин подошла и нерешительно положила руку ему на плечо.
— Я не хочу оставлять ни одного из вас здесь, — сказала она, — не с этой армией и этими существами, скрывающимися вокруг. Мариэль — единственная ученица, которая у меня осталась. Ее жизнь принадлежит мне. А ты… — комок подступил к горлу. Она моргнула и отвела взгляд. — Я не улечу, пока ты не скажешь мне, что нет лучшего пути.
Бортен глубоко вздохнул и искоса взглянул на нее.
— Вряд ли ты можешь превратить нас обоих в сов, чтобы мы могли лететь рядом?
Она покачала головой.
— Или в мышей и взять нас с собой в кармане? — на его губах играла слабая улыбка.
— Нет, сэр Бортен. Мариэль не в состоянии менять форму, а ты слишком мало знаешь язык растений и животных. Если я превращу любого из вас в другое существо, я потеряю вас в их мире.
— Ясно, — он разглядывал ее мгновение. — Я не могу позволить тебе пересечь провинцию в одиночку и без защиты.
— Пройдет всего одна ночь, может, две, прежде чем я доберусь до границы.
— Это не имеет значения. Я не потерплю никакой неопределенности относительно того, сбежала ли ты живой. Мы вместе отправимся к западному рукаву гор Тэшель и найдем место к югу от перевала, откуда ты сможешь безопасно добраться до Селкинсен.
Она кивнула, разрываясь между безотлагательностью, сковывавшей ее дух, и облегчением от того, что она может рассчитывать на Бортена еще несколько драгоценных дней.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Дочь купца
Когда Мехнес сел за ужин со своими офицерами, он послал за Адианой, чтобы она могла сыграть с музыкантами, которых он привел из Эк'Налама.
Один из них, по имени Калил, темнокожий молодой человек, родом из южных пределов империи Сырнте, поднялся на ноги, когда Адиана вошла в сопровождении стражников. Сила его изумления поразила Мехнеса, как грубый ветер бури в пустыне.
Умея скрывать свои мысли от магии Сырнте, музыкант подавил впечатление от появления Адианы глубоко в своем духе, прежде чем лорд Сырнте смог уловить его с ясностью. Однако воспоминания Адианы о Калиле высыпались, как драгоценности из кошелька торговца. Мехнес собирал их по одному и с большим любопытством осматривал каждого.
Так он узнал, что Адиана познакомилась с Калилом несколько лет назад, когда музыкант из Сырнте последовал за Ришоной и Тамиром в самое сердце Мойсехена. Ее воспоминания о нем были тревожными своей яркостью, полными смеха и песен. Эти двое создали прочную связь взаимного восхищения, хотя, к счастью, не было никаких признаков романтики.
Тем не менее, сжатые губы Калила и решительные усилия, которые он приложил, чтобы не задерживать взгляд на синяках Адианы, были достаточными, чтобы вызвать беспокойство у Мехнеса. Годы, проведенные в компании музыкантов, научили его тому, как работало их сердце — иррационально в побуждениях, непредсказуемо в поступках. Через несколько мгновений нити возможного будущего Калила соединились в сознании Мехнеса, заставив его нахмуриться. Ему не нравилась мысль приговорить своего лучшего композитора к жалкой смерти из-за какого-то глупого подвига.
Мехнес решил поговорить с Калилом об Адиане, прежде чем разрешить им снова встретиться.
Музыка не разочаровала, живо сопровождая шутки его офицеров. Ближе к концу последнего блюда скорбные звуки флейты вызвали мелодию «Ихм махлид», классическую балладу о любви и утрате сырнте. Голос Калила стал звучным и печальным; аккомпанемент Адианы на гуслях был страстным, безупречным.
Она понимала эту песню, осознал Мехнес, и играла ее раньше.
Ему стало интересно, каким еще балладам Сырнте научил ее Калил.