Астала
— Теперь по законам Асталы ты взрослый, — сказал Ахатта, глядя на младшего внука, и добавил, прищурясь, как бы нехотя: — Это означает много прав и обязанностей.
— Право выхода в Круг… и право оказаться в Совете?
Дед словно и не расслышал.
— Сегодня появишься там перед всеми. Сегодня твои звезды на небе… Шары льяти скажут, что ты такое сейчас.
— Да, дедушка.
— А Совет… — Ахатта снова помедлил, — Разве тебе самому хотелось бы стать его членом?
— Нет, — засмеялся Кайе. — Это же с ума сойти — столько времени тратить впустую. Мне только Круг интересен.
— Не спеши туда, другие семь Родов не стоит злить попусту. Я не могу по праву главы Совета представить тебя — я твой дед. Но я сегодня передал это право Шиталь. Сегодня со мной вторым от Рода на Совет пойдет Къятта.
— Боитесь, я снова сломаю вам стену? — фыркнул мальчишка.
— Надеюсь, что нет.
И, заметив, что внук уже почти стоит на пороге, прибавил:
— Одежда, Кайе. Не то, что сейчас на тебе. И не хмурься — традиции стоит соблюдать.
— Да, дедушка, — он вздохнул. Придется…
Несколько часов спустя появился в полутемной зале Дома Звезд, сделанной по форме ущербной луны. На плечах Кайе было длинное одеяние темно-красного цвета; он старше казался в нем, хоть, поглядев на выбор цвета, поморщился не один из членов Совета. Темно-красный… Ну что же, свои предпочтения и планы внук Ахатты заявил открыто. Хоть и не в меру нагло.
Держался уверенно, и вместе с тем — явно спешил покинуть этот пышно украшенный зал. Навстречу, встряхнув короткими волосами, поднялась Шиталь, проговорила ритуальную формулу приветствия, губы застывше улыбались, а глаза ее будто старались проникнуть внутрь проходящего испытание.
Он сдержанно поклонился, глядя перед собой. Сначала ей, потом остальным. Поймал взгляд Къятты, и быстро отвернулся, как мальчишка, задумавший какую-нибудь шалость.
Шиталь провела его в середину залы. Едва не отдернул руку, когда прохладные сильные пальцы женщины коснулись его.
— Вот он перед вами согласно обычаю. Он достиг совершеннолетия, и нам надо знать, кого вырастила Астала. Достоин ли он пройти испытание?
Люди семи Родов смотрели на Кайе. Им было любопытно и немного тревожно; никто не сомневался, что внук Ахатты способен на многое, а в этом испытании не солжешь. Если ничего в тебе нет, то и не выйдет пустить пыль в глаза, если есть, то не утаишь. Да, все смотрели, не отрываясь. Шиталь тоже, повернув голову — рядом стояла. А он и вовсе ни на кого не глядел, только на темную выемку по всему периметру зала, зная, что там и скрываются темные пока шары льяти. Испытание… Он здесь по праву рождения, а не ради каких-то дурацких шаров.
— Достоин, — раздался голос человека из Рода Кауки.
— Достоин, — повторяли другие, от младших к старшим. Потом зазвучал голос его Рода — его брата. Потом свое слово сказала Шиталь. И лишь потом прозвучал голос Ахатты.
Оставалось зажечь светильники: достаточно протянуть руку — и голубоватый шарик в другом конце залы засияет; если один — плохо, не Сила, а тень ее у проходящего испытание. Чем больше, тем лучше. Шары льяти не ошибаются. Но сперва — сделать пару шагов вперед, встать на обсидиановую пластину — она связана с льяти, как колодец с подземным источником. Это необходимо, иначе шары не получат сигнала. Но юноша поступил иначе. Он просто стоял на месте, широко улыбаясь, а сияние разливалось по стенам. Словно внутри огромного светильника оказались все. Шары льяти истекали сиянием, как болью, полыхала белым пластина для испытаний, мерцали кресла и одежда собравшихся, чего и вовсе быть не могло. Свет резал глаза, заставлял закрыть их руками — веки не спасали. И, спасая зрение, жмурясь, никто не заметил, когда исчез Кайе, покинул залу. Один шарик в дальнем углу горел, словно не решался погаснуть — вдруг человек вернется?
Шиталь медленно шла рядом с Ахаттой. Белая накидка ее трепетала от налетающих порывов теплого ветра. На кайме золотые птицы перекликались среди искусно вышитых ветвей папоротника.
— Погода сейчас чудесная. Люблю это время, скоро снова все расцветет. Но засуху обещают сильной в этом году, — сказала Шиталь. — А мои земли и так не слишком плодородны.
— Сразу после дождей и я чувствую себя молодым! А тебе, думаю, тревожиться смысла нет, ваших запасов хватит на три года без дождей. Ты хорошая хозяйка, — откликнулся глава Совета.
— Мальчик сделал это по твоему наущению? — без перехода спросила женщина.
Ахатта улыбнулся краешком рта.
— А я уж было подумал, что ты и впрямь хочешь поговорить о погоде.
— Совет гудел, как гнездо диких шершней.
— Еще бы. Так странно, что Кайе родился в последние дни сезона дождей… словно огонь пришел на смену воде.
— Так что же ты мне ответишь?
Ахатта мягко взял ее за руку.
— Наши семейные дела не выйдут за стены дома Тайау. Это даже малыш понимает.
— Но ты недоволен им! — резко сказала Шиталь.
— Ты не можешь знать наверняка, чем именно я недоволен.
— Он ведет себя, как дитя.
Ахатта посмотрел на нее, не выпуская руки Шиталь:
— В этом ваша ошибка. Он вовсе не ребенок.
— Шестнадцать — это еще мальчишка.
— И в его прошлом есть река Иска. И Совет после, где решалась его судьба.
— Если бы он понял хоть что-то!
— Ты так считаешь? — Ахатта улыбнулся так, что Шиталь почувствовала — ее лицо розовеет. — Мы говорили с ним… Он сказал много такого, что порадовало деда.
Шиталь медленно отняла руку. Ахатта сделал вид, что этого не заметил, продолжал:
— Я долгие годы пытаюсь понять, что он такое… открытая дверь, через которую изливается пламя? Всем нам, и северянам, приходится открывать ее — по-разному, а он… Если бы не мог менять облик, сгорел бы давным-давно. А так — став зверем, отдыхает от огня.
— И все больше в нем зверя.
— Всяко лучше, чем пламя, — Ахатта улыбнулся краешком рта. — Разрушений в Астале меньше.
— Ты знаешь, что пока про него рассказывает разные байки народ, это еще неважно, однако он понемногу настраивает против себя и служителей Домов Солнца, Звезд и даже Хранительницы. Всем вы рот не заткнете, а несколько Родов еще подольют масла в огонь.
— Он такой же, как ты, — мягко сказал Ахатта. — Тот, кто прислал его в этот мир, все продумал. И цель, для которой он создан, и блага, которые его появление сулит Астале. Ты знаешь не все сказки, что рассказывают о нем.
— Зато я знаю еще кое-что — мол, его мать, Натиу, все больше уходит в сны, потому что в ужасе от такого сына. А кое-кто лишь подливает ей особые зелья… ведь она всегда была в милости у служителей, и нельзя допустить, чтобы Натиу обратилась к ним. Если даже родная мать пойдет против сына!
— Но раз ты это мне говоришь, ты не враг, верно?
Голос Ахатты повеселел:
— А про себя — все ли ты знаешь байки? Например, что даже одна шерстинка со шкуры твоего звериного облика излечивает болезни!
Шиталь не откликнулась — шла, хмурясь едва заметно.
— Жалеешь, что твое слово сохранило ему жизнь? — спросил старик.
— Ннет… — сказала, запнувшись.
— Не все ошибки можно исправить.
Ахатта взошел на крыльцо веранды — отсюда он видел сад, и младшего внука; тот сидел, обхватив колено, на краю бассейна. Кайе ощутил присутствие деда, вскинулся, замер, готовый огрызнуться на любое резкое слово. Ахатта повернулся и пошел прочь.
Еще два человека в это время возвращались от Дома Звезд — один спокойно вдыхал послеполуденный воздух и любовался огромными золотыми шершнями, сочно гудящими, злыми; другой смотрел прямо перед собой — и в себя.
— Семь Родов, и каждый сам за себя… всякий надеется быть сильнейшим, — тихо говорил Ийа. Серьги в виде кусающей свой хвост змеи поблескивали и покачивались.
— Ты забыл восьмой Род.
— Не забыл. Анмара ничего собой не представляют. Только Шиталь.
— Но она вторая после Ахатты.
— Она одна, Кети. Да, в Совете у них два голоса, но без нее никто не возьмется решать. Стоит ей заболеть, от Анамара на Совете слова не услышишь. В свое время она удачно нашла сторонников, считавших, что смогут ей управлять, но теперь не отыщет поддержки — слишком возвысилась.
— Но она тебе нравится?
— Не как женщина. Просто я люблю умных.
— Неужто его и сейчас не захотят ничем связать? Это безумие, — произнесла Кети, нервно сцепляя и расцепляя пальцы. — Никто не ожидал такого.
— И теперь все потрясены и напуганы. Он играет с собственной Силой, как дитя с мячиком. А сделать с ним нельзя ничего… По закону сейчас — ничего. Все упустили свой шанс после реки Иска.
— Нас поддержат Кауки, может быть, Тиахиу, — Кети запнулась, поняв, что Ийа думает о своем. Впрочем, змея не доверяет другой змее. Они лежат, свившись вместе кольцами, только когда нуждаются друг в друге.
Кети помедлила, но все же сказала:
— Много весен назад ты не хотел его смерти.
— Он был ребенком. Но я не забыл Алью.
— Не он же ее убил.
— Не он, — Ийа улыбнулся, пристально глядя на женщину. — Разве я это сказал?
— И ты не хочешь рассчитаться с ним за смерть девочки?
— Платить должен тот, кто виновен.
Шиталь вышла на крыльцо, постояла немного, спустилась вниз, на желтые дорожки. Она действительно любила это время года, да и кто не любил? Особенно здесь, в родном саду, под опахалами древесных крон. Но и самую злую засуху, палящую жару предпочла бы недавнему собранию. Как хорошо дышалось после наполненной ядом слов залы… После Совета расходились с разными лицами — Шиталь Анамара, изменив давней привычке, не пыталась прочесть по ним ничего. Сама была слишком потрясена. Только лицо Ийа заметила — застывшее, похожее на ритуальную маску древних жрецов.
Бездна, в тот миг она предпочла бы стать на пути у Кайе со всем его пламенем, чем перед с человеком с таким лицом. Он не из тех, кто просто судачит по углам и машет короткими крылышками, как домашние цесарки. И самое худшее то, что он умеет ждать.
Гибкая фигура отделилась от стены, двинулась к женщине. Стоял тут, зная, что пойду этой дорогой, поняла Шиталь. Захотелось уйти немедленно — хоть зверем перекинуться, умчаться отсюда. Только не с ним говорить сейчас. Но — улыбнулась, верная своей привычке никогда не показывать гнев. А сейчас — и гнев-то бессмысленный. На кого? Сама не смогла вынести ему приговор. Вот и осталась ни с чем.
Кайе стоял перед ней, и во взгляде была не только уверенность — еще и робость там пряталась, за густыми ресницами.
— Шиталь, — положил руку ей на руку. Поднял глаза:
— Ты так и не пришла, хотя я звал несколько лун назад, и дед всегда рад тебя видеть. Почему?
Шиталь замялась, подбирая слова.
— Вряд ли я сейчас желанный гость в доме Тайау.
— Почему? Ты ведь за меня отдала голос. А сегодня именно тебя просили встретить и провести меня к шарам.
— И все же твой брат в отличие от Ахатты не хочет такого гостя.
— А я? Я всегда ждал тебя, рад был оказаться рядом.
— Ты был ребенком…
— Ты сказала, что примешь меня, когда я вырасту. Теперь перед всеми я признан взрослым.
— Теперь всё иначе.
— Что изменилось? Во мне — ничего.
— Изменилось… — вздохнула Шиталь.
— Из-за того, что я вел себя, как хочу, а не как надо всем прочим?
— И это тоже. Не стану лгать, что просто я старше, и все такое. Но то, что ты делал… Ты уже достаточно вырос, чтобы понять, — она не договорила намеренно.
«Признан взрослым…» — представила пожар на реке Иска. Тогда она посчитала, на такое способен только мальчишка — безрассудно выплескивать свою Силу, рискуя сгореть… и оставаться в живых…
— И шары льяти сегодня, — чуть хрипло сказал Кайе, откидывая голову, — Об этом ты думала?
— Об этом все думают. Но в тебе больше от зверя, чем от человека.
— Ничуть. Во мне есть то, чего не дано тебе. И твоему Роду. — Он начинал злиться, но еще говорил спокойно, — Это тоже имеет значение?
— Будь так… Я бы постаралась тебя приручить.
— Ты и старалась. Плохо вышло, — сжал ее предплечье: — Значит, нет?
— Аши…
— Ты чего-то боишься, Шиталь, — сказал сквозь зубы, — твоя рука вздрагивает. Когда женщина просто говорит «нет», она ведет себя иначе.
— Ты ничего не знаешь о женщинах, — сказала Шиталь, и сама удивилась горечи, прозвучавшей в словах. — Ни о ком из людей, даже о самом себе!
— Знаю достаточно.
— Для кого? Ладно, я понимаю, что ты ответишь… Тебе приходилось переживать отказ?
— О нет! — рассмеялся, — Если отказы и были, я не слышал их.
— Со мной так не выйдет, аши.
— Я знаю. И… я в самом деле был привязан к тебе. И видел, как ты качнулась в сторону от меня, выходя из Дома Звезд. Я хотел быть ближе к тебе… а стал у тебя на дороге.
**
Дорога на север
Путешествие заняло четырнадцать дней. С найденышем не разговаривали, Огонек тоже молчал. К концу уже второго дня пути ноги болели уже так, что идти себя заставлял. Ступни были изранены камнями и колючками, да и все тело исцарапано. Давно привык бродить по лесу босым, а пожив с дикарями, привык к отсутствию одежды — но северяне двигались слишком быстро, и не было возможности смотреть, куда наступаешь. Но Огонек упрямо шагал за грис, порой переходя на бег, когда те бежали быстрее. В начале пути не раз мелькала мысль — отстать, или нырнуть в заросли и поминай, как звали. Он и пробовал, только тот или иной северянин оборачивался мгновенно, словно чуяли. И у них было оружие, этого хватало для послушания. Племя Седого осталось далеко.
А над головой стояло созвездие Ухо Лисички… да, когда-то он уже шел на север.
Почти не отдыхали, даже ночью-торопились, верно. На коротких привалах с грис обращались теплее, чем с Огоньком. Ему давали поесть, но в остальном предоставляли себе самому. Только следили, чтоб не ушел от стоянки.
Пару раз северяне охотились на маленьких оленей — и главная женщина, похоже, была среди всадников не худшей добытчицей дичи. Только разделывать туши она предоставляла другим, хотя как-то отчитала одного из охотников за неправильно снятую шкуру.
Местность вокруг менялась — лес вытеснили открытые пространства с высоким кустарником, дорога становилась неровной — приближались к горам, и порой тропа заметно шла вверх. Эсса переговаривались между собой на все более понятном Огоньку наречии, хотя смысл фраз порой еще ускользал. Но теперь он не сомневался — когда-то слышал такую речь, и нередко, а теперь вспоминает. Впрочем, в собеседники Огонька никто не звал.
Страха он не испытывал, и как-то сам обратился к женщине-предводительнице:
— Элья, вы поспешили на помощь там — искали кого-то вместо меня?
Северянка смерила его холодно-неприязненным взглядом, но отозвалась:
— Нет. Но это мог быть кто угодно. Только не… ты.
Дорога то тянулась вверх-вниз понемногу и ровно, то устремлялась на такие кручи, что путь сильно замедлялся. Кустарник незаметно уступил место высокой жесткой траве, а скоро Огонек понял — горы, что все время виднелись дымкой на горизонте, ныне совсем рядом.
Здесь витали совсем другие запахи, их он не знал: свежие, горьковатые, иногда врывалась внезапная медовая полоса. Вокруг тоже все расцветало, словно брошены были с неба огромные дорогие ткани — алые, синие, лиловые… Но не было тягучей сладкой влажности, как в долине и лесах Асталы.
Однажды под вечер он увидел, как показалось, странных грис с очень длинной шеей и большой головой, но вскоре понял, что по равнине бегут две огромные птицы ростом раза в три больше аиста, и с клювом массивным, широким. Ноги их были мощными, чуть приподнятые крылья — короткими, вряд ли могли поднять в воздух такую махину.
— Что это такое? — воскликнул мальчишка, позабыв, что с ним не разговаривают.
Один из северян все же ответил, и сам не сводил взгляд с диковинных тварей:
— Камнеклювы. Падальщики, но безоружным лучше их остерегаться. Говорят, раньше здесь и на плато их было много, а теперь редко увидишь, — он стукнул грис ногами по бокам и поехал быстрее, а Огонек чуть шею не свернул, следя за диковинными птицами. Как много он еще не знает о мире… Нет, ничего не шевельнулось в памяти — их он и прежде не видел.
Над головой свистнул хлыст — замыкающий из эсса велел поторапливаться.
Теперь они шли через горные отроги, и время от времени на пути попадались деревни, большие и маленькие. Там не останавливались, разжигали свои костры в безлюдных местах. Луна, не скрытая деревьями, висела низко — огромная, тусклая, плоская, как кругляшок из речного перламутра. По ночам в скалах раздавался грудной плач ветра — кое-кто из спутников ежился и озирался по сторонам, хватался за амулеты. Чего им бояться, удивлялся Огонек про себя. Это всего лишь ветер, порою акольи воют, или далекие волки-итара — в пути уже выучил эти тоскливые ноты. Он мог им подражать, но спутникам не понравилось бы.
К вечеру предпоследнего дня перед глазами открылась пропасть, через которую вел подвесной мост — хлипкий с виду, всего несколько натянутых веревок, привязанных к столбам по разные стороны пропасти, и деревянный настил между ними, который прогибался под собственной тяжестью. Ветер раскачивал мост — слегка, но довольно для того, чтобы у мальчишки екнуло сердце.
Да, на ветках он спать привык, но выбирал их сам — надежные, удобные, чтобы не свалиться и в глубоком сне.
Но было поздно сворачивать: может, раньше он все-таки сумел юркнуть в кусты и, возможно, его не поймали бы. Теперь некуда. А с такого моста только птица может сорваться и уцелеть.
Ну вот, подумал мальчишка. Чтобы оказаться в Астале, я чуть не погиб в реке. Чтобы оказаться в Тейит, надо миновать реку воздушную. Тоже как знак. А к добру или нет, увидим.
Скоро отряд был на другой стороне. Грис перевели, завязав им глаза; животные пугались, но шли.
Он замер, когда сообразил — вдали перед ним не причудливое каменное образование, творение ветра и времени, а высеченный в скалах город. Бесконечные террасы, то ли природные, то ли созданные людьми, то зеленые, то заполненные домами. И крохотные фигурки людей, снующих по этому термитнику. И никто мальчишку не спрашивал, хочет ли он туда — всё повторялось.
Северный город отличался от Асталы, как день от ночи. Не было буйной зелени, тяжелого, неистового цветения, когда растения тянутся отовсюду — из-под мостовой, из стен, чуть ли не с неба. И стены здесь не белили, они были природного цвета. Камень… красивый, надо признать. Порой тусклый, порой искрящийся — светлый, темный, полосатый… уступы бесконечные, ни одной ровной улочки — или от усталости так казалось?
И — трава, растущая из щелей покрывающих дороги и лестницы плит, или просто между камнями. Высокая, низкая, порою на вид и наощупь колючая — или мягкая, словно шерстка новорожденного зверька…
В Астале пахло медом и сыростью. Здесь — полынью и пылью. И дышалось иначе, не понял еще, легче или тяжелее, будто воздух иной. Все это равнодушно отметил он про себя, а глаза, несмотря на усталость, невольно обшаривали встречных — хоть одну знакомую фигуру искал. Полно… они все остались далеко. А северяне казались подростку похожими друг на друга; он знал, что это пройдет. Насмотрелся на дикарей, а от людей отвык…
Он почти обессилел за время пути, хотя считал себя очень выносливым. Но никогда раньше не приходилось день за днем поспевать за рысящими грис. Теперь ноги болели и подгибались, а все вокруг будто плыло. Неважно, осмотреться можно и позже. Каменный город сотни лет простоял и никуда не сбежит.
Поворот, и еще поворот, и еще…
Раздвигая телами и взглядами жаркое марево, смуглый людской поток, полукровку провели через полгорода и нырнули под каменные своды, в прохладные, но душные коридоры. Слуги его отмыли, спутанную грязную гриву отрезали, оставив длиной едва до плеч. Когда волосы высохли, мальчишка заплел наспех косу по-южному — она оказалась совсем короткой и нелепо топорщилась.
Огонька оставили одного в маленькой комнатке, поставив на пол поднос с едой. Вместо дверного полога тут была настоящая дверь; ее заперли на засов. Как тогда, в подвале…
Мальчишка первым делом метнулся к узенькому окошку, скорее, щели — но ничего не увидел там, кроме серой стены напротив. Заметил в углу скатанную циновку, развернул и вытянулся на ней. Спать, только спать. Даже поесть можно после. А каменный пол тут холодный… зато циновка прекрасная, мягкая.
Глаза закрывались сами, но ему казалось, что он все идет, идет и идет.
Он спал долго, хватило времени восстановить силы. Иногда выныривал из забытья, но ничего не менялось, только освещение в комнатке — и он проваливался обратно. Потом померещилась знакомая фигура у притолоки, будто снова товарищ явился будить, но призрачная фигура отступила, растворилась в камне.
Огонек проснулся и сел, потягиваясь. Было непривычно снова находиться под настоящей крышей — пусть сверху толща камня, изнутри-то не видно. Когда за ним пришли наконец — двое неулыбчивых, молчаливых, — он был ко всему готов. Путь оказался неблизким, а тело, вроде как отдохнувшее, заныло с прежней силой, будто и не спал невесть сколько. Наконец мальчишку ввели в прохладную галерею, а после — в зал по широким ступеням. Светло было здесь, огромные окна, прорубленные в стене, высокие колонны, отделанные полосами белого, зеленого, синего камня. Тут собралось много народу, сразу столько он видел лишь на рыночной площади Асталы. Люди разбились на группки, его не замечали вовсе или бросали беглые взгляды. Нет, по счастью, не он причина этого сборища…. Может, праздник у них? Но не ощущается радости, горя тоже. Все лица перед взором Огонька сливались в одно большое пятно. Но он все же заметил, что женщина, с которой он приехал, Элати, тоже здесь: она подошла к другой, сидящей подле колонны, и заговорила, указывая на него.
Женщины говорили чуть слышно, не думая, что он разберет их слова. Но еще на прииске он понял, что слышит лучше прочих, а за время жизни в племени слух Огонька стал еще тоньше, ловил даже говор летучих мышей. Хотя Кайе и сейчас бы мог с ним сравниться, наверное.
Полукровка понял, что Элати только сейчас смогла увидеться с этой второй, до сего дня она запиралась в своих покоях и размышляла, видимо. Элати рассказывала, как нашла полукровку с Силой, и то, что поведал ей сам Огонек.
"Его матерью, думаю, была южанка из не обделенных Силой — отца, верно, встретила в срединных землях или торговых городах. Ему от тринадцати до пятнадцати. Наше посольство в Асталу в его годы рождения не ездило. Значит, мать его нагуляла где-то в поездке и выбросила, или ее самой не стало, а может, и отобрали ребенка. Но все это было на Юге — иначе он бы не одолел расстояния, он из Асталы или окрестностей самого города", — шуршал ее голос.
— Любопытно. Иди сюда, — позвала та, другая — высокая, с длинной толстой косой — такие косы на юге носили мужчины. Только украшали золотыми подвесками, а у этой — кожаный ремешок через лоб, алый, плетеный. И волосы седые до белизны, что у нее, что у Элати… ах, да, это их Сила, не старость…
Она дала знак окружающим расступиться, и Огонька подтолкнули вперед; вскоре он оказался напротив нее шагах в трех.
Когда мальчишка приблизился, смерила его взглядом. Некрасивая, с острыми чертами, она казалась безобидной — и одинокой даже в этой толпе. И голос ее оказался ниже, чем у Элати, хотя у той грубее лицо и жесты размашистые.
— Как необычно… Знаешь, а ты права, сестра моя. В нем и в самом деле есть нечто, вызывающее интерес. И ты права, его глаза ярковаты для обычного полукровки. Да, это Сила Юга… Как давно у тебя проявились способности? — обратилась она к Огоньку.
— Я не следил за ними, элья. — Похолодело в груди. Опасное было в голосе женщины, мягком и легком, будто змеиный шип.
— Как странно… Почему же южане тебя отпустили — с таким даром?
— Они не знали.
— Не знали? — изумленно произнесла женщина. — Они разбудили в тебе Силу и не посмотрели, что вышло?
Забыла только что сказанное сестрой или проверяет меня? — подумал Огонек, и весь подобрался:
— Элья, ведь я всего лишь работал на прииске, кому там было меня проверять? А что было раньше — не помню.
— Ах, да, — она едва заметно и неприятно улыбнулась. — Но это сделал кто-то на юге, кто-то, в тебе заинтересованный. Кто и зачем? Он должен быть достаточно силен, чтобы совершить такое… и он тебя не искал.
— Не искал, — эхом отозвался мальчишка.
А женщина обратилась к сестре, тихо, но он снова услышал:
— Ты зря притащила его напоказ.
— Ты же сама мне велела!
— Ах, я думала, это какая-то шутка, я тебе не поверила, признаюсь. Думала, может, позабавятся гости… Но слухи о полукровках с Силой нам совсем ни к чему, людей беспокоит все непривычное. Приводи его завтра ко мне лично.
— Я уеду, — сухо отозвалась Элати.
— Я сама за ним пришлю, — и с улыбкой обратилась к присутствующим: — Да, вот такую обезьянку нашла моя сестра у дикарей. Надо сказать, я ждала, он окажется более диким, а это обычный мальчишка, когда отмыли, — смех в зале был ей ответом.
**
Какая-то часть сознания понимала, что это сон, но это не помогало. Прежний кошмар вернулся, обретя новые очертания. Огонек убегал от клубов черно-серого дыма, удушающего и горячего. Все сложнее становилось бежать — вместо травы встал колючий кустарник, потом гладкие валуны. Огонек полез на один, чтобы спастись, не удержался и сорвался в реку. Вода ударила ледяной зеленой ладонью по голове, чтобы наверняка — оглушить и не дать выбраться.
Он выкрикнул имя того, кто уже спас однажды и мог спасти снова, он наверняка где-то поблизости…
— Кого ты звал?
— Никого, — искренне сказал Огонек, протирая глаза. Осознал, что находится в полутемной комнатушке, а рядом на корточках пристроился высокий человек с волосами, по-северному убранными в хвост.
— Не пытайся лгать, — поморщился он, — я же все слышал.
— Но я спал…
Это был сон, река и падение. Но я закричал на самом деле, понял мальчишка.
— Имя значит "ночь" на языке Юга, но обратился ты к человеку, — задумчиво сказал северянин.
— Человека с таким именем я знал, и он мне помог однажды. А кошмары мне снятся давно, — откликнулся Огонек, пытаясь не выдать внутреннюю дрожь.
— Это нечастое имя в Астале, но встречается, — северянин кивнул и почему-то очень пристально стал смотреть на мальчишку. — Почему бы тебе, в самом деле, случайно не позвать на помощь товарища, или кто он тебе там был…
Огонек испытал желание съежиться и отодвинуться, но не мог встать — и начал отползать понемногу, и циновка под ним собиралась складками.
— Значит, не все на агатовом прииске были к тебе жестоки? Нашелся кто-то, к кому можно обратиться даже во сне?
— Это… давно неважно, — прошептал полукровка.
— И то, что ты назвал его "Дитя Огня"? — северянин будто вмиг стал великаном, настолько стремительно встал. Еще какое-то время смотрел сверху вниз на мальчишку, потом вышел, только засов стукнул.
Кажется, я снова влип во что-то, подумал мальчишка. Засосало под ложечкой, но не от страха, а от непонятной тоски. Устал. Так устал… Везло до сих пор, может, и сейчас повезет, но когда-нибудь он не выберется.
Подошел к щели-окну, долго смотрел на стену напротив, пытаясь уловить хоть запах свободы. Но тут пахло лишь пылью.
Скоро за ним пришли — этот человек был в отряде, доставившем полукровку в Тейит. Снова были коридоры и коридоры, одни стены без неба.
Шагнул через порог, поднял голову — и обмер, завороженный мерцающей красотой. Звезды были над ним. Узнал созвездие, которое звал Хвостом Лисички, и ее Ухо… и другие, родными ставшие давным-давно. Только потом, когда глаза немного привыкли к полумраку, сообразил, что над ним потолок, а звезды нарисованы или сделаны из светящихся камней.
Оторвавшись от созерцания потолка, он спохватился и слегка склонился в знак приветствия. Женщина сидела в кресле, сложив руки на коленях; смотрела на него. Та, сестра Элати… успел в прошлый раз услышать: ее звали Лайа. А ремешок на волосах уже не алый, а белый, и украшен прозрачными кристаллами… Она взглянула в сторону, на большой мутно светящийся полукруг, вделанный в стену, перевела взгляд на Огонька.
Тот ждал.
— Подойди, мальчик, — велела она
Подошел, стараясь ступать неслышно — все звуки казались тут грубыми.
— Сядь, — она указала на маленькую скамеечку у ног.
— Я знаю, кого ты позвал во сне. Что ты видел его на юге — неудивительно, почему бы и нет. Но ты его звал, так не зовут случайно встреченных или врагов. Мне легко будет добиться правды, не понадобится применять силу. Ты просто подчинишься моей воле и начнешь говорить. Поэтому, если ты что-то скрыл, лучше скажи сейчас. Пока я готова отнестись к тебе хорошо: ты, в конце концов, бездомный мальчишка, которому нашлось место только у дикарей.
Огонек смотрел в пол. Так тихо было, долго было тихо, что начало казаться — вдруг отмолчится? Но Лайа постучала пальцами по ручке кресла — негромкий сухой перестук показал, что она больше не хочет ждать.
Лжет она или нет? Но так или иначе, средства вытянуть из него что угодно у них есть и самые простые. Все равно же заговорит…
— Я не солгал про прииск, — начал он, так и не поднимая глаз. — Но я с него сбежал и упал в реку. Меня нашли…
— Кто?
— Кайе и Къятта Тайау. — Первое имя словно песком в горле застряло, а второе произнести было тяжелее, чем поднять огромный валун.
— Вот как! — произнесла женщина удовлетворенно и чуть удивленно. — Почему же ты нам соврал?
— Я боялся, элья. В Астале… я насмотрелся на всякое.
— Это я понимаю, — сказала она, и голос был довольным.
Дальше оказалось легко говорить. Если вначале он давился не словами даже, а буквами, теперь все шло как по маслу. Он рассказал почти обо всем… почти. О том, что Кайе сделал, но не о том, что и как было сказано. И самый конец… почти собрался соврать, мол, от него просто избавились, но глаза женщины напротив были как вонзившиеся в него шипы, чуть дрогнешь — и затеет ведь свою проверку…
— Его старший брат терпеть меня не мог, и я бы там не зажился. Поэтому я сбежал, — завершил Огонек. — И прибавил: — Не знаю, искали меня или нет, я долго плыл по реке, следов не осталось бы.
— Полукровке — и дарить Силу! — проговорила женщина. — Я поражена… Но как? Почему? — Замолчала, глядя на Огонька, словно на что-то не могущее существовать в природе. А тот мог лишь плачами пожать еле заметно — вот уж их личное прошлое никого на Севере не касалось.
— Ему стало любопытно, получится ли. В Доме Солнца, когда пытались прочесть мою память, узнали, что немного Силы в моей крови есть.
Женщина, похоже, поверила. Немного справившись с изумлением, проговорила задумчиво:
— Ах, ну да, любопытство и желание совершить невозможное. Интересно, первым ли ты был таким у него.
Она постучала по металлическому кругу молоточком. Появились две девушки; Лайа что-то сказала им, они ушли и вернулась одна, с подносом. Большая чаша и ряд флаконов стояли на нем; вот содержимое флаконов оказалось в чаше, а женщина, велев Огоньку все это выпить, велела ему смотреть перед собой и стала ходить вокруг то в одну сторону, то в другую, мягко, будто большой зверь на привязи. Она бормотала что-то, перекатывала в ладонях цветные камешки, и мальчишка ощутил, что снова засыпает. Неважно, была ли это сила Лайа или обычная усталость, от которой не избавиться так просто. А потом сквозь закрытые веки начало пробиваться мерцание, и он вскинулся, ошалело глядя — и встретил такой же потрясенный взгляд Лайа.
— Паутина туи-ши, — пробормотала она. — Ты не солгал, ты и впрямь не помнишь прошлое… Но кто же запечатал его, и зачем? Кто ты? — вдруг резко и чуть визгливо спросила она, впиваясь в его плечо острыми ноготками.
Огонек лишь смотрел на женщину. Может, не стоило так пристально, дикие звери и даже рууна не любят прямого взгляда… но не успел опустить глаза, как Лайа его опустила.
— Он пригодится… весьма пригодится, — велела она появившимся вновь служанкам. — Уведите… Выделите комнату… нет, где он сейчас мне не нравится, — оборвала начавшую говорить девушку. — Мне он нужен, я не хочу ждать целый час или бегать в тот закоулок сама. В западной части Ауста… да, пока пусть побудет там.
Комнату ему дали хоть по-прежнему маленькую, но на сей раз с настоящим окном; не как в первый раз, но и не как в доме Кайе, где в оконный проем мог забраться худой человек. Прорезь шириной меньше ладони, но зато почти до потолка, и серовато-розовый свет в него падал. Огонек тут же приник к щели: под ним были ступенчатые огородики, а за ними обрыв. Как только рискуют что-то сажать на такой крутизне…
Горный склон вдали был подернут вечерней дымкой — и не заметил, как день прошел. Огонек был рад видеть горы.
Только когда начало смеркаться, оторвался от окна, оглядел комнату. В углу стояла кровать, такая же, как на Юге. А покрывало на ней — бледно-синее, расшитое по низу двойной каймой узора: сверху птицы летящие, снизу утки, сидящие на волнах. Пожалел о своей циновке — мягкой была, понравилась. К кровати снова надо будет привыкать…
Что тут еще? Лавка в углу и несколько плошек на ней — трехногие, четырехногие и с простым плоским дном, расписанные разноцветным орнаментом. Повертел в руках одну, пытаясь в причудливом сочетании линий найти контуры зверей или птиц — так ничего и не вышло.
Задумался. Кажется, пока ему везло. За один миг он перескочил от любопытной, но не сильно интересной находки до некой заметной ценности — так всё выглядело.
Но запечатанная память… в Доме Солнца увидели ее же. И Лайа, похоже, так впечатлилась, что забыла проверить, не лжет ли он в остальном. Видно, сильна эта незримая паутина, раз и север, и юг не могут ее разорвать одним движением пальцев. Кому понадобилось прятать воспоминания полукровки, которой на тот момент и Силой-то не обладал? Важный свидетель, случайно потерянный в лесной чаще? Быть может…