Глава 6. Стигмата
В первую очередь, после прощения со старым зданием, Майкл решил не сразу мчаться на всех парах в родные места. Новое ответвление в жизни Марии началось с неприятной обстановки, ведь на ней до сих пор находились те самые тряпки, в которых она проживала своё ужасное заточение. Омерзительные лохмотья будто бы ещё сильнее заставляли девушку мёрзнуть и вздрагивать из-за порывов ветра. В добавок к этому, она передвигалась босиком.
Майкл почти сразу завёл девушку в один из ближайших домов. К его удаче, внутри оказался богатый выбор одежды, но здесь возникла другая проблема: Мария не собиралась надевать одежду посторонних людей. Она никак не высказывала причину столь странного поведения, но по ней казалось, что она всеми силами верит в то, что эти люди рано или поздно вернутся. Её спаситель всё же не собирался покидать город без более-менее подходящей для путешествия одежды. Он молча сел на кровать и начал смотреть на то, как Мария продолжала читать книгу, полностью игнорируя нужду в смене костюма. Он смутно помнил что-то из религии, — в основном он видел по телевизору различные передачи и адаптации, — и мог представить одежду из тех времён.
— Хочешь ходить в лохмотьях, как они? — спросил Майкл, кивая в сторону книги.
Девушка удовлетворительно покачала головой.
— Будет холодно, — продолжил он.
В ответ последовало очередной немое «да».
— Некрасиво…
«Да».
Майкл обиженно поднялся на ноги и пошел в сторону шкафа. Он ещё сильнее начал гневаться из-за того, что ему попался такой странный товарищ. Рыская среди огромного количества одежды, он пытался найти то, что с гордостью мог бы на себя надеть любой бездомный, чтобы не выделяться.
— Знаешь ведь, что во времена, о которых пишет эта книга, никакого особого выбора одежды и не было. Тряпка тут, тряпка там. Что сделали, то и надевай. С того момента разнообразие стало гораздо шире, и поэтому, люди из этой книги в наше время наряжались бы вполне красиво. — Майкл говорил из гардероба, всё сильнее и сильнее углубляясь в залежи шелка, синтетики, грубой ткани, кожи и меха.
— Мне всё равно, — прозвучал голос из спальни.
«Да ты издеваешься!» — проговорил про себя Майкл. Он терял терпение, и был готов насильно одеть девушку во что угодно, лишь бы она наконец-таки оделась нормально, по-людски.
Он вышел к девушке и остановился, заметив, как странно она смотрит на него, словно ребёнок на желанную игрушку. Тогда же Майкл решил осмотреть и себя. На нём были толстые джинсовые штаны и лёгкая майка, повторяя старую моду, сверху же было надето потрёпанное пальто. Всё это было мятым и грязным, где-то прослеживались потёртости и дырки. Майкл сам выглядел, как житель улиц и канав, но более прилично.
— Хочешь одеться, как я? — спросил Майкл, которого резко осенило от взгляда девушки.
Мария также без слов кивнула головой. Это было самое радостное немое «да», которое за последние несколько минут увидел Майкл.
Взявшись за что-то похожее на собственные лохмотья, он провёл чистой одеждой по запыленной мебели, бросил на пол и прошелся по ней. В конечном итоге у него получился писк моды времён апокалипсиса и почти полного исчезновения человечества.
— Не волнуйся, извинение перед хозяевами я беру на себя.
Мария спокойно начала переодеваться, но этого удалось добиться не сразу. Хоть перед ней и была нужная одежда, она всё же не хотела обременять жильцов, даже несмотря на то, что никого из них никогда не видела. Майкл продолжительно уговаривал её, и девушка согласилась, а он чувствовал гордость за себя, и стыд за саму Марию. Пока происходил весь процесс преображения, мужчина успел найти для своей спутницы сумку и оружие. Для себя же он приглядел на книжной полке сборник анекдотов для дальнобойщиков. «Не только ведь ей читать книжки и грезить о светлом прошлом?». Он давно уже потерял свою прошлую книжку, и начал ощущать то, как становиться более холодным и мрачным по отношению ко всему вокруг. Глупый и непонятный юмор был для него как наркотик, как минута воспоминаний о прошлом для тоскующего старика.
Долго ждать не пришлось, Мария вышла из комнаты почти через полчаса. Растрёпанная и грязная одежда придавала ей более уверенный вид: девушка словно стала выше, и более крупной. В добавок к найденной одежде, она на голову надела сильно потрёпанную кепку. Вскоре парочка покинула дом.
Они медленно продвигались через узкие переулки и сквозные дворы. Марии это было неприятно, и она хотела, как можно быстрее оказаться на открытой местности и рассматривать всё вокруг с детским любопытством. Майкл же всё сильнее думал о том, что девушка не понимает всей опасности, царящей вокруг. Она была слишком расслабленной, словно никогда не видела никого из чудовищ раньше. Даже нападение «быко-голового» никак не повлияло на неё.
— Ты не боишься? — поинтересовался Майкл.
— Нет.
Девушка смотрела куда-то вдаль домов. Она не поворачивалась к нему, и он понимал, как сильно девушка тоскует по старому миру… как никто другой. Поэтому недолго думая, её спаситель решил выйти на центральную улицу. Он уже некоторое время оценивал окружающую обстановку, и, пришел к выводу, что вокруг безопасно.
Майклу начали попадаться знакомые улицы. Здесь, он прятался от огромного чудища с глазами-бусинками; там, пробегал через тоннели и дворы; тут, выжидал своего преследователя, надеясь спастись бегством и хитростью. Добравшись до места, откуда началась погоня, Майкл обнаружил лепёшку из своих старых вещей в центре небольшой ямы. То был останки старого Майкла, того одинокого, никому ненужного мужчины, который жил только для цели, которую считал священным долгом. Сейчас же всё выглядело комично и нелепо. «Жить ради того, чтобы говорить всем встречным о своей семье… как глупо» — думал мужчина. Ему стало обидно из-за того, что он так долго и слепо следовал этому правилу. Оно, конечно, было нужным для того, чтобы он не сошел с ума и не решился покончить с собой, но всё же, это была бессмысленная цель. Сколько людей, узнавших о его семье, выжило и передало дальше эти знания? Один? десять? Майкл молча посмотрел на Марию, которая с интересом наблюдала за мёртвыми зданиями и пустыми улицами, наслаждаясь этими видами после длительного заточения.
Если бы люди, с которыми пересекался Майкл действительно выжили, то зачем им говорить о какой-то кучке давно погибших и совершенно незнакомых людей? Что для Майкла было ценнее всего на свете, для других и гроша не стоило. Какая цена памяти на груде металла и пепла? Она не способна дать ни крова, ни еды, не может даже уберечь от опасности. Это просто ненужная информация, которая рано или поздно исчезнет. Если не сейчас, то через пару дней. Это касалось только незнакомцев, которые не могли дать никаких гарантий того, что они хотя бы слушали слова Майкла. Но если бы мир смог вернуться в своё прежнее русло? Если бы люди снова смогли строить огромные дома и могучие машины, избежать той самой деградации общества, когда великие умы лежат глубоко в земле, и никто так и не может занять их место. Будь у Майкла дети, которые имели силы и возможность на возвращение человеческого могущества, могли бы они чтить своих предков? Тех самых предков, что не смогли сохранить этот мир и предоставили его обломки внукам и правнукам. Сколько эта новая цивилизация будет помнить о столь бесполезных, слабых и ненужных людях? Одно поколение? два? У них будут свои заботы, а мертвецы умрут навсегда. Память о них будет жить, только из-за учтивости к тому, кто борется за её жизнь.
Майкл продолжал смотреть на лепешку из вещей, понимая, насколько бессмысленно и бесполезно общество, насколько ненужными оказались люди, на плечах которых когда-то держался целый мир. «Когда-нибудь, и я стану таким же» — подумал он, посмотрев на резвящуюся Марию.
Очень скоро пара вернулась к первоначальному пути. Они закончили осмотр «достопримечательностей» и направились за пределы города. На протяжении многих часов вокруг не было никакого шума. Мария с Майклом пробирались через небольшие посевные поля, которые молчаливыми взглядами провожали последних из людей.
Если раньше, при путешествии по материку, Майкл мог себе позволить остаться на некоторое время в какой-нибудь ферме или городе, то сейчас он хотел, как можно скорее добраться до своего старого дома, не желая замедлять себя продолжительными перерывами. Его не интересовала перспектива «гостить у мертвецов», ему уже понравилась идея обустроить собственный дом и встречать каждый грядущий день таким, каким он грозит быть: без страха, без надежды.
На пути у путников встречались некоторые лесные участки, в которых ещё можно было уловить старое течение жизни. Где-то пели птицы, где-то пробегал незаметный зверёк. Дикие животные редко выбирались в города, и, по большей части выбирали оставаться на своей территории. Они словно чувствовали, что что-то злобное и страшное находится среди холодных каменных стен, словно вместо человека там начало существовать что-то более устрашающее и опасное. Майкл ничего такого не замечал, и просто считал, что животная осторожность заставляет их отказаться от «лакомого кусочка». Но всё же животных не искушало возвращение некогда захваченных территорий, и возможность расширить свой ареал обитания. Быть может, об окружающей ситуации они знали больше, чем Майкл…
Ничто так сильно не объединяет людей, как совместный труд. Путешествие протяжённостью в несколько тысяч километров до родного дома Майкла было подходящим испытанием для его отношения с Марией. Путь легко бы связал их, и, на финише они были бы уже «не разлей вода». У них будет много времени чтобы понять друг друга, узнать всю жизнь, поделиться множеством мыслей; раскрыться так сильно, как никому другому. Так он думал. Жизнь не научила его быть менее наивным. К его сожалению, почти всё время оба путника молчали. Мария увлечённо осматривала новые пейзажи, а её спаситель просто не знал, как начать разговор. В Майкле воскресли старые привычки, когда он путешествовал до знакомства с девушкой: при пересечении лесов он держался ближе к деревьям; на полянах гулял вдоль ям и оврагов. Держась на расстоянии, чтобы видеть населённые пункты, Майкл видел небольшие деревни и фермы, что демонстрировали спасительные открытые двери, которые могли послужить входов в безопасное убежище на случай угрозы. Он постоянно оглядывался и смотрел в сторону горизонта, надеясь на то, что сможет найти ещё какого-нибудь выжившего человека. Как бы хорошо ему ни было внутри церкви, на открытой местности он чувствовал себя более безопасно и свободно.
Восемь часов к ряду эта пара шла по опустошенному миру. Ещё несколько часов им пришлось пройти в сумерках, продолжая путь до того момента, пока дорога не перестанет быть различимой в темноте. Первую ночь на свободе они провели в заброшенной ферме. Детальный осмотр показал, что здание было покинуто жильцами ещё при жизни: не было ни единого продукта питания, отсутствовал любой транспорт, на пастбищах не было никого. Вся местность заросла густой травой. Для ночлега был выбран старый двухэтажный амбар. Марии пришло в новинку то, что ей придётся в ближайшее время променять мягкую кровать из сорванных штор на солому или траву. Она бы начала настаивать на удобстве — провести одну ночь в деревянном доме, но покорно последовала указаниям матёрого путешественника.
Расположившись на втором этаже, можно было легко спрятаться на возвышенности и уснуть на оставшейся соломе. Мария легла спать сразу после того, как Майкл разворошил для неё один из тюков. Не было никакого ужина, не было даже мысли о нём. Все так устали, что хотели просто упасть и проспать добрых несколько часов.
Мария спала беззаботно, Майкла же тревожило старое чутьё паломника, которое чуяло опасность на каждом шагу. На протяжении всего своего длительного путешествия, он каждый раз перед сном сидел несколько минут и оценивал окружение. Вокруг было тихо, из-за чего можно было уделить немного времени на отдых. Укутав спящую девушку в пальто, Майкл решил проверить рану на руке. На протяжении всего момента, когда он очнулся в церкви, он ни капельки не обратил внимания на то, что рана кровоточит, болит или зудит. Было ощущение, словно Мария забинтовала здоровую руку, или, настолько слабо повреждённую, что несколько минут свежего воздуха и спокойствия уже было бы достаточно для исцеления.
Установив недалеко от себя захваченный из пустующего дома светильник, Майкл начал при слабом свете распутывать бинты. Верхние слои снимались легко, они все почти держались на одной лишь удаче, без какого-либо узла или зажима. Но чем глубже уходил в освобождении руки Майкл, тем страннее казалась ему причина перевязки. Количество слоёв зависело от места их нанесения: у плеча было не больше пяти слоёв, ближе к кисти их количество только возрастало. На чистой и освобождённой коже виднелись лёгкие порезы и синяки. Их количество и серьёзность не изменялась от расположения на конечности. Пока что Майкл не увидел веской причины такой толстой перевязки. Ему начало казаться, что вся операция носила не характер защиты от внешней угрозы, а скорее косметический, чтобы что-то спрятать.
Освободив кисть руки от многослойного покрывала, Майкл обнаружил ничем не примечательный шрам, который занимал почти всю ладонь и тыльную сторону кисти. По этому рубцу было понятно — сквозная рана. Но когда она успела зажить? Сколько дней всё же Майкл находился без сознания?
Сев недалеко от Марии и заново перевязав руку, Майкл начать оценивать ситуацию. Никакая рана не могла бы так легко зажить, особенно та, что с большой вероятностью была сквозной. При таком ударе, легко могли пострадать кости, сухожилия и нервы, но вся рука ощущалась здоровой. Чем всё же был вызван такой удар? Он пытался вспомнить всё, что с ним произошло во время нападения. Через несколько минут раздумий, он вспомнил острый, золотисто-багровый наконечник большого креста, что, пройдя сквозь макушку бычье головы прошел внутрь рта. Потом Майкл помнил сильное ощущение боли и слабость, а затем… ничего. Можно было предположить, что именно крест вызвал такое повреждение, но после него даже слабая рана не могла так просто и быстро зажить.
Всю ночь Майкл не спал. Ближе к рассвету он открыл консервные банки для себя и Марии. После тихого и молчаливого завтрака они собрались и пошли дальше.
На протяжении нового дня в их тяжёлом путешествии, Майкл был более замкнут в себе, чем раньше. Даже вернувшись на свободные и открытые просторы, он начал ощущать себя иначе, словно всё ещё находился взаперти. Мария заметила такие странные перемены, но посчитала их нормальными. Она хоть и хотела помочь своему спасителю, узнать его, и, найти мрачную брешь в его душе, которую она будет способна заделать, но ей было не понять, какие муки носил в себе этот сильный и целеустремлённый человек. Что будет, если она попробует что-то сделать, пока он находится в полном раздумье? Быть может, от этого станет только хуже… Майкл мог рассуждать об их будущем, продумывать планы путешествия, чтобы сделать его легче и безопасней. Над ним словно висели эти тягостные мысли и выборы. Но она ошибалась — Майкл всё ещё продолжал думать о ране.
Наблюдение за внешним миром отошло на второй план. Ничего вокруг не замечал ни Майкл, ни Мария.
Спустя почти два с половиной года начала свержения человечества с их ступени земного господства; множество вещей изменилось: перебираться через старые мосты было рискованно, каждый сантиметр сыплющегося бетона мог провалиться даже под небольшой тяжестью. Все средние и крупные животные сторонились человеческих построек, словно чуяли их недолговечность. Такие участки Майкл проходил полностью на автомате, даже забывая о том, что нужно помогать своей спутнице, и следить за тем, чтобы она не пострадала. Мария же следовала точь-в-точь за свои провожатым. Быть может, именно её осторожность и наблюдательность сохранила её от бед во время начала путешествия.
Бо́льшая часть пути пролегала мимо людских строений, поэтому было заметно то, как сильно природа начала захватывать назад то, что некогда принадлежало ей. Были видны размытые берега рек, которые постепенно возвращались к своему первоначальному виду: дороги представляли из себя небольшие холмы, которые через несколько лет могли осесть и стать частью окружающих их полян. Для Марии весь путь пролегал по сплошным полянам и широким тропинкам между лесными участками. Она шла с Майклом по небольшим и слегка приподнятым, но тоже полностью закрытые зелёной травой. Взглянув на эти тропы, никто бы и не узнал в них давно изменённые и захваченные зеленью заасфальтированные дороги. Леса по-прежнему оставались лесами, поля — полями. Двух лет им было мало для того, чтобы заметно начинать действовать и распространяться дальше старых границ. Только упавшие на дорогу деревья продолжали беспокойное существование, медленно покрываясь тёплым моховым покрывалом и зарастая новыми колониями грибов.
Майкл брел, не обращая внимание на окружение. Он привык к новому виду мира, ведь теперь, это была часть его обыденности. Став частью нового мира, он словно по чутью шел правильной дорогой. Прислушиваясь к шепоту ветра он сворачивал на нужных поворотах. Никакая карта или компас не смогли бы указать ему лучшего пути, нежели природный магнетизм и огромный кочевой стаж. Его ноги успели привыкнуть ко всем испытаниям на пути, — они давно окрепли и огрубели, — каждый шаг был верен, и не казался испытанием или нагрузкой. Если что-то и могло поменяться и напомнить о дороге, то только то, что обувь постепенно натирала кожу. Для Марии же такое путешествие было в новинку: в начале было интересно, потом тяжко и страшно. Первые шаги давались легко, каждый новый — непосильное испытание для тела и души. Она бы сдалась и под вечер первого дня, когда заметила то, что её ноги охватили судороги… но что-то всё же продолжало давать ей силу. Спереди шел верный маяк, которые дарил надежду и чувство безопасности, а под пазухой теплился толстый том жизни до катастрофы, который придавал сил и уверенности. Но даже у всесильного существа нет стольких сил, чтобы без устали трудиться так долго. Всем нужен отдых, и червю, и даже Ему. «… ибо в оный почил от всех дел Своих …».
Умиротворённый путь Майкла был нарушен неожиданным грохот сзади. Беспокойные мысли о руке отошли на задний план, и, увидев темноту вокруг и прикосновение холода, он понял, что давно наступила ночь. Шедшая за ним Мария без сил упала на землю. Мужчина молниеносно подскочил к ней.
— Ты в порядке?! — Одурманенный шоком, Майкл ощущал, словно он сам упал на землю.
Девушка ничего не ответила.
— Мария?!
Мария ласково дотронулась до щеки Майкла. Это слабое прикосновение было медленным и неряшливым, словно девушка только что проснулась.
— Я в порядке…
Майкл не видел лица своей спутницы, только едва-едва был различим её силуэт из-за слабого лунного света. Голос девушки был спокойным, бархатным, напоминающим старый и чарующий мир, когда ничего страшного не происходило, когда ничего никого не беспокоило. Этот голос хранил в себе заботу и был волшебным, словно с Майклом говорила сказочная принцесса.
Возможности выбрать место остановки уже не было, — провожатый слишком долго шёл в кромешной тьме, и даже не смотрел по сторонам, иначе, он бы давно продумал план ночёвки. Спрыгнув в какую-то мрачную яму, путешественники были вынуждены переночевать в ней. Никого это конечно не устраивало, но выбора не было.
— Прости меня… — тихо проговорил Майкл, убедившись, что Мария тепло укутана и ей ничего не мешает.
— В этом не твоей вины. Всё в порядке.
Его раздражало поведение девушки. Её спокойствие и покорность были тем, что толкало Майкла в бездну отчаяния и гнева на самого себя. Отчасти, он не мог винить её за то, какой она стала после своего ужасного заточения, но он и не мог предположить, какой она была до тех событий.
Пастуха раздражает глупость овец, и их неспособность к самостоятельности. В независимости от способностей и степени важности, человеку хочется иметь дело с равным, ощущать некую стабильность своего положения, а не деградацию со скоростью ползающей улитки. Такими темпами пастух сам становится овцой. Майкл бы с удовольствием сорвался на слишком расслабленную и удручённую Марию, но не смог бы потом смотреть ей в глаза. Он прекрасно понимал, что в конечном итоге услышит уже приевшееся: «всё хорошо» или «это нормально». Хуже будет только то, что девушка сама начнёт извиняться за всё.
К обычному человеку тяжело подобрать рабочий инструмент, но к Майклу, — как к человеку, давно выходящему за рамки «нормальный», — было ещё сложнее. Мария в его глазах была равной, такой же необычной, как и он сам. Но в ней всё было не так. Это не был человек, который остался одним из немногих представителей своего вида в прошедшем два года назад апокалипсисе. Что было не так в этой девушке? Всё в ней было не так. От поведения до внешнего вида, от мыслей до речи. Это был идеальный образец необычного человека, находящегося в настолько идеальной точке мироздания, что в любое время, в любом месте она была бы уникальна, одинока, и никем не принята.
В былые времена, Марию заставили бы долго обучаться тому, как правильно вести себя в обществе. Только сейчас, сама Мария прекрасна делала совершенно обратное — именно она учила Майкла, как правильно жить в умирающем мире.
Чтобы не хотел придумать и предположить Майкл, всё сразу рушилось. Он уже ни раз пытался подействовать на девушку, и только в единичных и незначительных моментах ему удавалось её вразумить. «Не веди себя так безучастно! Мы вместе должны стремиться к тому, чтобы выжить. — Прости. — Не извиняйся за то, в чём ты не виновата. — Всё в порядке», — именно так и представлялся любой диалог Марии и Майкла.
Холодная трава снизу, не менее тёплый ветер сверху — не самое приятное место для того, чтобы отдаться мыслям и рассуждениям. После ответа Марии: «всё в порядке», Майкл словно отупел. Он почувствовал себя глупо, нелепо. Не ему решать за Марию, не ему учить её жизни. Конечно, он является её спасителем и телохранителем, но он ей не отец, не учитель. Она вольна сбежать на следующий же день, посчитав, что защитник ей больше не нужен. Но чтобы ни говорила Мария, как бы ни поступала, это не было на неё похоже. Поведение этой девушки совмещало в себе отречённость и покорность. Она не видела смысла в дальнейшем выживании среди изуродованных обломков давно сгинувшего мира. Ей больше нравился вид бескрайних зелёных полей, нежели каменных стен. Но почему-то она шла следом за Майклом, словно двигалась за тем, что могло дать ей спасение или спокойствие.
Находясь среди разрухи, Мария бы уподобилась застрявшему в тумане парусному кораблю, который просто чего-то ждёт. Наступит ли смертельная буря или придёт спасительное солнце — неважно. Что для Марии, что для того корабля, существовало только время и туман-лимб, в котором любые действия бессмысленны. Но тут появляется Майкл, и он чем-то напоминает дальний свет маяка. Мария брела на этот свет, что бы он для неё не значил. И только то же время покажет, к какой земле пришвартуется корабль.
Майкл повернул голову к Марии. Он всё ещё не видел её лица, лишь слабый силуэт. Ему казалось, что девушка смотрит на звёзды, и так же, как и он, что-то обдумывает и планирует. Был ли в этом смысл? Неизвестно. Хотят ли они оба того? Неизвестно.
Наблюдая за спрятанным в темноте лицом девушки, Майкл проклял своё прошлое, проклял дом и семью, проклял будущее, проклял весь мир. Всё, что имело любую ценность стало бессмысленным, из-за того, что он просто встретил такую странную девушку.
Целых два загруженных на события и физическую нагрузку дня, и бессонная ночь до сих пор не заставляли Майкла отправиться спать. Он не ощущал себя уставшим, не слипались даже глаза. Однако ему удалось поспать не больше пяти часов. Проснулся же он оттого, что начало светать.
Новый день прошел идентично предыдущим, только из-за уставшей Марии, ей с Майклом пришлось пройти меньше, чем ему хотелось. Он уже больше внимания уделял своей спутнице, надеясь предотвратить любую трагедию, даже на самой минимальной и незначительной стадии зарождения. Любая новая эмоция на лице Марии, или даже косой взгляд куда-то в сторону послужил бы своего рода сигналом к началу действий. Только ничего из этого не происходило. Девушка иногда останавливалась и присаживалась на несколько минут у любого удобного места. Майкл всё же думал о том, что им обоим стоит остановится на пару дней. Прошлая ночь накинула огромную волну сомнений, которая меняла все его мысли и планы. Для решения такой ситуации ему нужно было время, а Марии — силы.
Третий день путешествия был спокойным. Вокруг также ничего не предвещало угроз или причин радоваться. Но где-то вдали от их места остановки, Майкл словно услышал странный шум. Эхом через небольшой участок леса прошелся крик. Он звучал так, словно взорвался целый танкер с горючим, и его разорвавшееся нутро звучало болезненным воплем. Это могло быть что угодно, но что-то говорило опытному паломнику, что это был альфа-хищник, крик которого звучал как-то по-человечески. У путников не было шансов на спасение на открытых лугах, поэтому Майкл долго не желал выходить за границы леса.
Через несколько остановок и много новых часов продолжительного похода, пара наконец-то достигла цивилизации. Они подошли к небольшому рабочему посёлку, который раньше мог специализироваться на скотоводстве. Огромные пастбища вокруг населённого пункта не имели в себе природных углублений, кустов или ручьев, где можно было спрятаться, из-за чего весь этот путь Майкл ощущал так, словно ступает по минному полю. Настигший его в лесу крик никак не давал покоя; он ожидал увидеть огромное и опасное чудище, которое сразу же начнёт охоту на путешественников. Эти мысли не волновали Марию, не заставляли её панически оглядываться и продумывать каждый следующий шаг. Она даже забыла о каком-то странном звуке, который услышала где-то в лесной глуши.
Посёлок, в котором эти двое стали единственными жильцами и гостями, издалека выглядел как обычный зелёный холм. За пару лет природного буйства и беспрерывных сражений с каменными хижинами, тонкий слой плюща оцепил стены и крыши зданий. Если бы вблизи не прослеживались двери и окна, если бы отсутствовал резкий подъём и контур окружающих зданий, то можно было действительно принять посёлок за редкое чудо природы.
Майклу понравилось это место. Оно было идеально спрятано от любопытных глаз со всех направлений. Сорняк ещё не полностью захватил все постройки, из-за чего можно было укрыться внутри зданий. Самая удобная хижина была почти самой отвратительной: внутри было сыро, темно, местами копошились черви и личинки жуков, вместо обоев стены покрывали корни растений и крепкие лианы, а деревянный пол иногда проваливался под ногами. Одним словом, дом был при смерти. Каждый новый день для него мог оказаться последним. Потолок провалился бы под весом балок и черепицы, дальше погрёб бы все уцелевшие помещения и пол, тогда вместо здания появится осторожный, небольшой, ничем не примечательный холм. Здания в последующие дни превратятся в курганы, которые будет хранить в себе только мебель и напоминание о старых жильцах. Майкл же оценил состояние дома как стабильное, по его предположению, всё могло разрушиться не меньше, чем через пару месяцев. Несколько дней внутри такого места были самыми оптимальными, чтобы совершить небольшой привал и никогда больше сюда не возвращаться.
Мария же видела во всем посёлке какой-то свой скрытый смысл. Она пробежалась несколько раз вокруг домов и собрала дивный букет диких цветов. С Майклом она заняла холодную ванную, где почти не было растений и жуков. Девушка быстро исправила эту ситуацию, притащив туда ещё несколько охапок растительности, которые разложила в роли ковра.
Основная подготовка к ночлегу закончилась только глубокой ночью, в тот час Майкл уже отдыхал, а Мария несколько часов раскладывала постилку. Кромешную тьму рассеял светильник Майкла, и пара наконец-то смогла усесться, где им было удобно. В их новом убежище было спокойно и светло: приятно пах новый ковёр, уют аккуратных стен успокаивал, где-то за пределами комнаты едва различимо звучали беспокойные копошения членистоногих. Мария без сил уснула сразу же, как только легла на выбранное ею место. В скором времени, также поступил и Майкл.
Новый день они встретили в полном одиночестве: Мария после пробуждения пошла гулять; Майкл, заметив отсутствие девушки, перепугался не на шутку. Но в то утро, это был единственный момент, когда что-то было неспокойно. Мария наслаждалась окружающим её видом, грелась под солнцем, читала книгу, заглядывала в дома, пыталась залезть на крыши и крутые склоны. Если ограничиться её времяпрепровождением в нескольких словах, то, она отдыхала и получала удовольствие. Майкл даже на новом месте остановки не прекращал борьбу с самим собой: он всё ещё обдумывал свой план, конфликтуя с чёткой инструкцией выживания и слепой покорностью к происходящему вокруг. С одной стороны, у него были обязанности и позыв к выживанию и стремлению восстановить старый и знакомый мир. Только всё это воспитание меркло перед тем, что Майкл мог остаться одним из немногих выживших на всей планете. Не наблюдая уже долго время любых поселений или следов оставшихся людей, он остановился на идеи того, что человечество всё же неспособно на восстановление. Страх гибели своего вида сильно сталкивалось с принятием чётких фактов о неминуемом поражении. Майкл не отдыхал, он всё думал и думал.
Поляна вокруг рабочего посёлка выглядела сильно заросшей. Это были луга, о которых забыла даже сама природа. Если кто-то и занимался «сокращением популяции» растений, то это были насекомые, коих было недостаточно для такого огромного труда. Зелёные стебли и лепестки тянулись из-за солнца ввысь, но высыхая падали обратно. Вместо них появлялись всё новые и новые родичи, которые постоянно повторяли одну и ту же судьбу. Это была бессмысленная картина, до которой никому не было дела.
Расположившись на крыше одного из заросших зданий, открывался вид на многие километры вдаль. Это был гигантский и ровный ковёр травы; ни одного выступа, ни одного холма или углубления. Где-то в зарослях иногда слышались птицы, и никого другого. Лесные звери по неизвестной причине не покидали свои берлоги и не уходили на более приятные пастбища. Зайцы, олени и прочие травоядные предпочитали питаться той травой, что всё время борется за жизнь с другими под тенью деревьев. Если же травоядные не предпочитают сочные и свежие травы на лугах, то и хищникам там нет никакого смысла находится. Так, некогда заселённые овцами, коровами, конями и козами пастбища оказались в итоге никому не нужными. Что же стало с домашним скотом, тоже было загадкой. Человеческая территория осталась неприкосновенной даже тогда, когда за ней нет никакого надзора. Все животные будто ожидали скорого возвращения людей обратно на свои места, или прибывали в шоке от того, что столь могучий вид так быстро вымер. Территория человека, стала территорией проклятой, пропитавшейся насквозь страхом и смертью. Можно было только гадать о том, что действительно происходило на уме у всех остальных зверей. Они всегда ощущали то, что человеку, из-за его давно утраченной связи с природой, было не дано понять.
Куда бы не смотрел Майкл, каждый раз он не прекращал думать о настоящем, и о будущем. Ему были неясны причины столь резких и загадочных изменений, и его мучало отсутствие ответа на столь важный вопрос. Только небольшая книжка с анекдотами продолжала успокаивать его. Она раскрашивала мрачные мысли нелепостью и комичностью, из-за чего вся история с монстрами казалась менее страшной. Каждый раз при прочтении того или иного рассказа, ему представлялось, как будто кто-то рядом смеётся из жалости к писателю.
Поздним вечером водитель фуры сбил оленя.
Скотину оттащили за ноги на обочину.
Олень подал на дальнобойщика в суд за домогательство.
За то он и был оленем.
В голове Майкла прозвучал чей-то смех, голосящий над нелепостью самой истории. Это был стыд, от которого слезились глаза и кололо в животе.
На закате Майкл загнал Марию внутрь дома. Девушка выглядела более радостной — она наконец-то получила возможность отдохнуть, и не теряла ни минуты зря. Она успела похорошеть: получила лёгкий загар, глаза её стали словно сиять, а волосы казались огненными языками при свете светильника, а скулы уже не выпирали. Майкл же наоборот тух.
— Помнишь, как я получил рану? — спросил он, продемонстрировав перевязанную руку.
Девушка безмолвно кивнула.
— Посмотри.
Майкл начал снимать слои бинтов, чтобы продемонстрировать девушке знакомую картину. Он ожидал увидеть примеченный им шрам, что был у него ещё пару ночей назад. Мария смогла бы объяснить то, из-за чего рана так быстро зажила. Но его планы резко изменились, так как вместо знакомой картины он обнажил что-то совершенно другое.
Наподобие чешуек у ящериц, на тыльной стороне кисти, часть кожи была прикрыта странными наростами. Они были чёрно-багровыми, из-за чего в начале могли показаться какой-то частью раны или злокачественной опухоли. Но кожа под повязкой никак не могла взаимодействовать с внешним миром, тем самым, не было возможности получить опасное заражение. Наростов было несколько, и, они напоминали острия ножей, которые были покрыты засохшей кровью и копотью. Сама же ладонь начала чернеть; кожа загрубела, ногти также почернели и стали толще. Это больше походило на острый камень, нежели на человеческую ладонь.
Майкл был шокирован. Это была его собственная рука, которая так резко и неожиданно изменилась, а он даже не заметил. Что-то в ней было отталкивающее, зловещее, будто это зародыш чего-то ужасающего и опасного. Как давно это произошло? Почему это происходит? Что будет дальше? Майкл задавал вопросы, на которые никто не смог бы ответить. Он просто смотрел на это уродство, пытаясь что-то понять и проанализировать. Это была уже рука не человека, а кого-то другого. Она казалось иной, холодной и безжизненной, словно это чья-то перчатка, а не часть живого организма. Майкл почувствовал себя так, словно под своим домом нашел змеиное гнездо, и не знал, как ему поступить и какими последствиями чревата эта встреча. Оставить всё как есть, и, приготовиться к возможным проблемам и трудностям? Избавиться от этого проклятья, но потом мучиться из-за совершенного выбора и проявленной жестокости? Нет! То, что сейчас высвобождалось из руки Майкла не было чем-то простым, чем-то обычным и частым. К этому никак нельзя было применить те упрощённые и привычные формы рассуждения, тут надо было действовать по-особенному. Это было сущее зло, доставшееся ему откуда-то извне. То была порча, коснувшаяся его тела: оно медленно пожирало человеческую плоть, заменяя её на ту, что будет более удобной и полезной. Это была смертельная болезнь, которая в самом конце своей жизни, заберёт и чужую жизнь.
Погибший в церкви монстр нанёс удар исподтишка: посеял своё разрушительное семя в человека, который, возможно, станет его приемником. Эта же рука в скором времени будет сжимать горло Марии, а потом и самого Майкла. Это было зло в чистом виде. Снаружи видимая помощь, внутри разрушение плоти и души. Эта чёрная, покрытая чешуёй рука ранее принадлежала тому, кто нёс смерть людям, тому, кто не жалел никого. Теперь это была рука Майкла, который был выбран для продолжения кровавого дела.
Как только владелец этого мрачного подарка опомнился, он сразу же схватил нож. Он занёс руку над проклятой кистью, которая теперь не принадлежала этому миру. Это было властное желание уничтожить что-то злобное, ненавистное, словно именно эта рука убила всю семью Майкла, уничтожила многих людей, и, отрубив её, он сможет заслужить прощение усопших.
Стоило только наметить удар в локтевую кость, как начала действовать Мария. Ощутив страх перед некогда собственной рукой, Майкл забыл о девушке, которая находилась также рядом с ним. Он сразу представил страх в её глазах, отвращение и ненависть. Она бы возненавидела своего спасителя, который был напуган не меньше её; сбежала прочь, обвинила бы во всех бедах, прокляла и назвала монстром. Майкл уже всё решил за неё, забыв, что она сама была способна что-то предпринимать и думать, и зачастую, не так, как он сам. Мария обняла очернённую ладонь друга и прижала к себе. Возможно, она видела её как какую-то обычную болезнь, которую можно вылечить. Возможно, она увидела в этом какой-то особый знак, понятный только ей. Мария не хотела, чтобы её спаситель вредил себе. Пусть лучше он навредит ей. Именно это и читалось в её поведении.
— Мария, это проклятье! Я должен от него избавиться! — кричал Майкл, с трудом остановив нож в сантиметре от тела Марии.
От этих слов, девушка только сильнее прижала к себе ладонь.
«Опять она…» — подумал Майкл. Эта девушка снова заставила его остановится и поменять взгляды на окружающий мир. Несмотря на то, что Майкл успел обвинить эту часть руки по всех грехах и бедах, что некогда происходили на планете, Мария видела в ней что-то другое. Почему Майкл идёт у неё на поводу? почему заставляет управлять собою? Ему ведь лучше знать то, как устроен мир… но он всё равно сдаётся и останавливается перед Марией. Она хочет того, чтобы всё осталось так, как есть, Майкл же боится того, что всё остаётся на своих местах. Нож выпал из обессиленной руки. Нет ничего сложнее такого выбора, и, стоя на перекрёстке путей, Майкл просто не знал, что ему делать. Это злило его, и в то же время обнадёживало; позволяло просторно осмотреться и, в то же время, торопило с решением. Майкл правильный поступил, что показал руку, — Мария уберегла своего друга от ран, из-за чего позволила тому всё обдумать. Их поступки были и правильны, и ошибочны. Но всё же они произошли, из-за чего следовало только идти дальше.
Майкл ослаб и приспустился на пол, а его ладонь по-прежнему находилась в объятьях девушки. Он бы и забыл об этом, если бы не почувствовал проклятой рукой то, как быстро бьётся сердце его спутницы, как горит её тело. Это было тепло живого человека, стук взволнованного сердца. Это было прикосновение к самому ядру бурлящей жизни и искренних чувств. Рука, которую посчитали проклятой, и уже, нечеловеческой, ощущала саму жизнь. Значит, это рука всё ещё принадлежала человеку.