Глава 2. Дом для брошенных
Здание церкви оказалось ещё больше, чем, когда Майкл только начал подходить к нему. Было ощущение, что высокий шпиль, идущий вверх из колокольни, доходил даже до тёмных туч, растворяясь в их потоке. Она была окрашена в белый цвет, и сильно выделялась среди зелёных деревьев и тёмных туч. Она оставалась чистой, нетронутой, девственной, и словно сияла, так же ярко, как и её высокий шпиль. Только сейчас, находясь перед всей постройкой, Майкл заметил, как на верхушке красовался большой золотой крест, что было даже неудивительно.
Само здание снаружи казалось нетронутым ни человеком, ни каким-либо другим живым существом. Среди окружения оно выглядело настолько ни к месту, что казалось опечаленным из-за того, что его забыли, бросили на растерзание безжалостной природе, растущей в каких-то нескольких метрах. Через пару лет, белые стены церкви покроются зелёной тюрьмой, и навсегда погребут за собой не только идею самого здания, но и то, что когда-то оно несло в себе. Раньше, оно радостным звоном колокола встречала пришедших за помощью людей, а также тех, кто соблюдал еженедельные службы. Однако, несмотря на всю тяжесть неизбежного будущего, сейчас здание выглядело тихо и умиротворённо; можно было встать под определённым углом, и заметить, как спокойно стёкла-глаза поблёскивают под едва спадающими лучами света. Несмотря на всё, само здание было одиноко, точно так же, как и Майкл.
Каменные ступени к двери были покрыты комьями грязи и осколками стекол и щебня, местами на земле лежали гильзы и прочий мусор; все окна первого этажа были заколочены. У Майкла не было возможности посмотреть внутрь, и оставалось только открыть дверь. Он всё же трусил протянуть руку к двери или постучаться; путник продолжал смотреть на церковь, вдохновляясь тем, как прекрасно она выглядит, несмотря на прошедшие года. Её углы были острыми, подчёркивая объём и изящность; фронтон был украшен скульптурами ангелов и арф. Помимо всего, сам шпиль можно было посчитать отдельным произведением архитектурного искусства, — он выглядел как высокое рыцарское копьё, что стремится разрезать небесный свод. Оконные рамы имели тёплый синий цвет, что напоминал о чистом и спокойном небе. Подобные церкви встречались часто, и это походило на самый красивый экземпляр. Настоящий памятник. Стоя перед этим гигантом, возникал лёгкий страх, похожий на тот, что испытывал Майкл, стоя недалеко от зверя, который гнался за ним. И он сравнил церковь с чудищем, от которого бежал. Если бы, то существо ещё раз поднялось на задние лапы, то смогло бы быть вполовину церковной башни, а подняв мускулистые лапы, так и вовсе сравниться с ней.
«Что было со всеми людьми, что пришли сюда в час нужды?» — подумал Майкл. Он представил, как в час страха и всеобщего побега человечества, определённая часть людей собралась внутри знакомого здания, чтобы держать последний оплот человечества или просто просить Бога о спасении. Внутри действительно могли быть люди, но сейчас там было слишком тихо, словно теперь это был склеп, выглядящий как церковь. Майкл начал опасаться того, будут ли ему рады жильцы здания, живы они или нет. Ему ранее уже доводилось встречать недружелюбных личностей, и он понимал, что, войдя внутрь навсегда разделит свою жизнь на «до» и «после».
Обернувшись через плечо, Майкл последний раз оценил обстановку и те шансы, что представлял ему мир. Позади стоял тот же парк, через который он с большим трудом пробрался на территорию церкви. В этот момент деревья выглядели странно: они словно составляли сказочный лес, пройдя через который, он оказался в совершенно другом месте. За этой зелёной стеной не виднелись ни столбы электропередачи, ни крыши зданий, ни трубы. Майкл даже был готов поверить, что магическим образом отправился в далёкое прошлое, если бы не видел рядом с церковью автомобильную парковку с парочкой машин.
Стоящие в огромном зелёном море деревья смотрели на Майкла с нотками скорби и сочувствия. Конечно, они не могли этого сделать, но он ощущал в себе слабость и стыд, когда смотрел прямо на деревянных гигантов. «Пути назад нет», — сказал он себе, словно читая надуманные мысли парковых завсегдатаев. Именно с этими мыслями он решил открыть дверь.
Церковь оказалась заперта. Майкл даже был готов сразу же постучаться, чтобы хоть как-то заявить о своём присутствии и добром намерении, но остановился, посчитав, что его попытка пройти через запертую дверь уже привлекла достаточно внимания.
«Конечно, очень опасно оставлять главный вход открытым, это же глупо… Скорее всего путь где-то в другом месте», — обнадеживающе рассудил он. Майкл решил обойти церковь по кругу, чтобы посмотреть на другие возможные пути внутрь. Со стороны колокольни была дверь, но она выглядела более заброшенной, чем главный вход. Все окна были закрыты ставнями или заколочены толстыми досками. Ничего не намекало на то, что внутрь есть другой путь.
Майкл вернулся обратно к красным дверям на крыльце. Он сразу начал думать о том, каким образом может оказаться за каменными стенами, и в какой-то момент он пришел к идее, что механизм главной двери просто заел. Первая попытка выбить преграду не удалась, не было слышно ни треска, ни шороха, даже не показалось какого-либо зазора. Дверь всё ещё стояла крепко, а плечо Майкла медленно начало болеть. Второй и третий раз также не закончились успехом. Когда же он решился на четвёртый раз взять удар тараном с большой скоростью, то отошел подальше, пока не поравнялся с деревьями. Другие решения о проникновении внутрь особо в голову не приходили, и мужчина пытался исполнить единственно верный замысел. Пока дверь мчалась навстречу Майклу, — как и он навстречу ей, — он быстро оценивал шансы, и составлял новые предложения и планы. После удара Майкл или окажется внутри, или заработает себе перелом. Когда же до двери осталась пара метров, то она неожиданно открылась. По ту сторону, едва не сорванной с петель преграды, стоял странный старик, державший в руке самодельный дробовик. Это было настолько измененное оружие, что казалось в несколько раз более убойным, чем заводские модели.
— Ещё раз, и я сделаю с тобой то же самое, — сказал он, угрожающе смотря на гостя.
Майкл едва успел остановится, и чудом не врезался в вышедшего человека. Ещё бы чуть-чуть, и он сбил бы того с ног; вооруженного незнакомца это не смутило. Они оба непоколебимо стояли дальше на крыльце здания. Суровый взгляд и уверенная поза вышедшего человека выглядели так, словно сам хозяин вышел на защиту дома. Так оно на самом деле и было: воротничок выдавал в нём бывшего священнослужителя. Это был священник с дробовиком.
— Вы живы?! — удивлённо и радостно воскликнул Майкл. Он не мог сдержать улыбку на лице.
Суровый взгляд покинул священника. Теперь он демонстрировал смущение и раздражение.
— Да?.. — сказал он, не зная, что именно ему стоит говорить, и как реагировать на происходящее.
— Я так этому рад! Я был готов поклясться, что внутри никого нет. — Майкл сделал несколько уверенных шагов вперёд, но остановился, когда священник поправил своё оружие, нацеливая его ровно в грудь пришедшего. — Прошу прощения, это выглядит ужасно, но я просто ищу убежища.
— Мне жаль, — ответил старик. После этих слов он медленно начал возвращаться обратно внутрь, но был остановлен.
— Прошу вас! Разве у вас нет внутри других людей, которые нуждаются в помощи? Поймите, я ослаб не только физически, но и духовно… у меня ничего не осталось, я нахожусь на грани гибели. Я уже потерял все свои пожитки. Пожалуйста, помогите мне! — Майкл упал на колени перед священником, умоляя смотря в глаза, пытаясь не заплакать.
Только сейчас ему удалось вглядеться в лицо священника: старик стоял в полутьме неосвещенной церкви, и его фигура выглядела ужасающе, словно он сам является одним из тех чудовищ, что бродят по земле. Сам по себе он не выглядел особо уставшим или обессиленным; он был ухожен, чист, и скорее всего, питался, не сдерживая себя в тратах. Однако его лицо выглядело так, словно этот человек не отпускал людям грехи, а провоцировал их. Такой вид, каждый встречный мог спокойно назвать «бандитским». Сам он был старым и лысым, весь покрыт морщинами, с слегка обвисшими щеками. Его жилистая кожа на шее также свисала; глаза были таинственно пустыми. Старик не смотрел на Майкла с добротой или искренность, теплом или желанием помочь. Это были большие и чёрные бездонные дыры, от которых хотелось только в панике бежать. Именно глаза священника были страшным оружием, а не всё, что он имел и в руке, и за своей спиной. В тот момент Майкл получил очередное предупреждение из глубин своего сознания: «Он опасен».
После всего увиденного и пережитого что-то сломалось внутри Майкла. Он уже не знал, что ему делать и думать; он снова оказался в тупиковой ситуации, и не представлял, как из неё выбраться. Человек перед ним действительно выглядел опасным, но такой вид и должен быть у тех, кто ежедневно борется за право жить. А стоящий перед ним старик был способен противостоять любой силе. Используя при это не только свою веру, но и хороший дробовик. Майкл одновременно ощущал от собеседника не только опасность, но и силу защитить достойных. Оба эти чувства сталкивались друг с другом и смешивались во что-то более пугающее и противоречивое. В этом странном коктейле невозможно было понять, какое из чувств сильнее.
Священник посмотрел через плечо назад, внутрь церкви. Он словно смотрел на кого-то, кто мог подать ему сигналы, дать совет касательно ответа и дальнейших действий. В момент, когда Майкл потерял с собеседником зрительный контакт, он понял, что изнутри здания до сих пор не слышал никаких голосов или звуков, словно внутри никого и не было. Он слегка наклонил голову вбок, чтобы посмотреть внутрь, но темнота святой утробы не позволила сделать этого.
— Давно из моей паствы никто не навещал меня… Я уже соскучился по простым людям, по их проблемам и мечтам. Иногда наступают моменты, когда я сильно тоскую по старым дням, когда всё было спокойно и тихо. Сейчас, рядом нет никого, с кем можно было поговорить… я совершенно одинок; а вокруг только тишина. — Старик замолчал и посмотрел на небо. — Они ждут от меня помощи и еды. Но я даже нос боюсь высунут наружу.
— Позвольте тогда мне жить с вами; я смогу составить нужную вам компанию, и вам не будет больше одиноко. — Майкл продолжал умолять священника, чтобы тот пустил его в защищенное место. Он был уверен, что внутри найдёт достойную защиту и приют. Старик только печально посмотрел на Майкла, и начал возвращаться обратно внутрь. — Прошу вас! Я сделаю всё, что попросите!
Эти слова заставили священника остановится. Он резко обернулся к собеседнику, словно услышал от него какую-то заветную команду, разрешение, которое никто и никогда не должен произносить на этой земле. В глазах его пролетела тень сомнения, а на лице мгновенно образовалась улыбка, которая тут же исчезла. Он попытался усилиями спрятать её, из-за чего его лицо ещё сильнее скукожилось.
— Я могу тебя кое о чём попросить, что ты можешь посчитать странным… — неожиданно сказал старик.
— Я готов на всё.
Священник посмотрел на незнакомого, как на своего спасителя, а затем кивнул в сторону внутренних помещений.
Ничего более радостного для Майкла не было — он добился своего. Теперь ему было понятно, что он сможет выжить, сможет отдохнуть. Майкл давно так не радовался, как сейчас. Вместе они зашли внутрь.
Если коротко описать то, что Майкл увидел, то можно просто ограничится одним словом: дыра. Церковь изнутри не походила на другие, как принято их обустраивать и рисовать на картинах: вокруг царила разруха и темень, грязь и вонь. Запах же в помещении имел самые странные примеси, которые гость никак не мог определить. Майкл начал представлять, словно он оказался не в церкви, хоть даже и той, что переживает апокалипсис, а в настоящем притоне. Он не удивится, если здесь ему попадётся бывший наркоман, проститутка, бездомный, или даже кто-то гораздо хуже. Хотя, отчасти он и сам не в лучшем положении, чтобы судить кого-то, как и большинство других людей. Майкл не имел никакого права осуждать за то, что обездоленные пытаются всеми силами бороться с тем горем, которое повстречалось им, какое бремя они вынуждены нести, чтобы хоть как-то продолжать жить и надеяться на лучшее. Человека, который связал свою жизнь психотропными веществами, он пожалеет, на ночную бабочку посмотрит с грустью, а бездомного назовёт братом.
Однако, как бы долго Майкл не пытался представить тех, кто мог жить внутри церкви, он так никого и не увидел. Через несколько минут попыток вглядываться в дальние углы и горы мусора, старик заговори, чем и разочаровал нового гостя:
— Здесь, уже как год, никто не живёт.
Майкл удивился такому ответу. Неужто никто и не думал о том, что даже такое здание может быть пригодным для жилья, или же священник всех отгонял, пока страх одиночества всё же не победил страх встречи с незнакомцами.
Проходя вглубь зданий, Майкл всё сильнее оценивал окружающий его хаос: все имеющиеся для прихожан скамейки были разобраны на доски, ими же и заколотили окна, некоторые ушли на отдельные баррикады у дверных проходов. Главный зал был пуст, кроме мусора в нём ничего не было. Только высоко под потолком болталось слабое напоминание о былом величии этого места — огромного размера крест. Массивное напоминание о великой жертве спасителя свисал на единственной ржавой цепи, которая постоянно скрипела, и выглядела более устрашающей, чем всё, что когда-либо видел Майкл. Где-то лежали использованные пакеты и пищевые обёртки, разорванные куски ткани и изношенная одежда; пол был покрыт странными разводами и пятнами. Майкл сразу предположил, что священник скорее всего спит в кабинете, который обустроен для личных нужд.
Хоть пара и прошла достаточно большое расстояние от главного входа, но старик всё же не пытался убрать дробовик, или хотя бы спрятать его, а не держать в паре сантиметров от Майкла. Вскоре новоприбывшему предложили разобрать ранец и поделиться пищей, но тот извинился, сказав, что у него нет ничего с собой. Священник только недовольно фыркнул и продолжил путь вглубь здания.
— Давай я тебе покажу, где ты можешь спать. — С этими словами он зашел за книжную стойку, под которой была лестница в подвал. Майкл начал спускаться вниз, вместе со своим провожатым.
— Я могу помогать вам в обустройстве обороны, или ходить по домам и добывать еду. — Майкл предлагал помощь в чём угодно, планируя уже завтра доказать то, что старик не ошибся, приняв к себе нового человека.
Священник только ответил отрывистым: «ага». Он не выглядел, и тем более не звучал заинтересованным в том, что предлагал и планировал гость. В его голосе звучала нотка раздражения и недовольства.
Оба они спустились в подземный тоннель, который был едва освещён лампами на потолке, и, казалось, словно он сливался с самой темнотой, вглубь которой уходил до бесконечности. В разрезе этот тоннель имел форму полукруга, и самая высокая точка бетонного потолка составляла целых три метра, здесь мог спокойно проехать даже грузовой автомобиль, за исключением особо габаритной техники. Внутри было темно и тихо, только эхом отвечал подземный тоннель своим гостям, имитируя их медленную поступь. Майкл со священником шли не разговаривая друг с другом. Их путь был таким долгим, что новоприбывший успел сбиться со счёта секунд, и не выдержал напряженной атмосферы.
— Откуда здесь этот тоннель? Он довольно длинный, и тем более расположен под церковью.
Священник не сразу дал ответ, а некоторое время молча продолжал идти дальше, словно вспоминая то, что сам когда-то слышал.
— Он ведёт к военной базе, а его протяженность составляет около пяти километров, и уходит далеко на восток. Здесь есть несколько помещений. В одном из них ты сможешь спать.
Что-то в ответе провожатого не понравилось Майклу; с первых слов мужчина заподозрил неладное. Он мог бы составить целый список того, что ему не нравится, начиная от того, что всё выглядело как экранизация старой городской легенды про призраков, и заканчивая не состыковками в словах путеводителя. В голове сразу всплыло только несколько моментов: во-первых, они идут сейчас не в сторону востока, а запада; во-вторых, если этот тоннель связан с военной базой, то почему же он не занят солдатами или другими беженцами? Почему на стенах нет отображений или указателей? почему всё так чисто и заброшенно? К тому же, и тоннель, и база, должны быть доверху набиты людьми или ресурсами, или хоть чем-то, что могло намекать на наличие всего перечисленного ранее. Тоннель из себя больше представлял какой-то тайный проход, сделанный руками обычных людей для собственных нужд, нежели в интересах армии и государства.
Майкл всё же не решился задавать эти вопросы и указывать на ошибку священника, но ему не давали покоя некоторые факты существования этого тоннеля: даже если бы слова старика были ложью, то они должны были быть хоть от части правдивы, чтобы хоть как-то подкрепить основу лжи.
— То есть можно по этому тоннелю добраться до самой военной базы?
— Не совсем. Тоннель давно обрушился в паре километров от церкви. Там теперь огромный завал, через который просто так не пробраться.
— Вы не думали его расчистить? Я могу, если так откроется возможность дойти до военной базы.
— Не стоит. Он… завал огромен и выходит на поверхность. Расчистив его, отроется проход внутрь.
Майклу хватило такого ответа, чтобы насытить свою любознательность, но всё же ему было интересно самостоятельно посмотреть на тот завал, чтобы оценить возможные решения этой проблемы, если она реальна. Параллельно этим размышлениям, он продолжал смотреть по сторонам. Ещё сильнее его напрягал тот факт, что нигде не было никаких признаков того, что где-то могли располагаться люди или тяжёлые ящики с провизией или оружием; на протяжении уже сотен метров, не было ни одного любопытного знака. Майкл не успел заметить, как обогнал провожатого и шел впереди.
— Вторая дверь налево, — сказал священник хриплым голосом.
Майкл посмотрел на старую железную дверь, которая выглядела очень крепко. Что-то говорило ему, что внутри далеко не комната для гостей. Было ли то предостережение от самого бога, который наблюдал за тем, кто прошел через его храм, или интуиция в совокупности с паранойей били тревогу в испуганном разуме. Доверие и спокойствие Майкла постепенно растворялось. Его будто схватили невидимые руки, когда он подошел поближе к указанной двери. Внутри открывшегося помещения было темно, а от железных пластин веяло неприятным холодом.
— Я не зайду внутрь, — возразил мужчина.
— Очень жаль, — ответил старик, передергивая цевьё дробовика, — но ты зайдёшь.
Майкл не стал оборачиваться к собеседнику. Он просто спокойно представил то, как священник нагло целится в него из оружия. Майкл уже пропал, погиб, попал в ловушку, из которой ему точно не выбраться. Переступая порог церкви, он вошел на территорию кладбища; спускаясь по ступеням вниз подземного тоннеля, он спускался в свой собственный склеп. Осталось только войти в гроб.
— Если вы выстрелите в этом помещении, то оглохнете. — Майкл решил всё же не сдаваться; он начал сопротивляться давлению со стороны старика тем, что имел под рукой. Под рукой у него находилось только то, что он мог вести себя максимально нелепо и не целесообразно, чтобы сбить с толку противника. Годы чтения сборников анекдотов сильно извратили чувство юмора.
— Зато ты лишишься головы. — Ненастоящий священник, или просто сошедший с ума священнослужитель, явно имел богатую выдержку, не поддаваясь на провокации. Он был готов ко всему, даже к тому, что его жертва начнёт играть роль шута.
— Это не богоугодно…
— К чёрту его… Живо внутрь! — рявкнул старик, осознав, что жертва просто тянет время.
Майкл всё же решился поддаться переговорам. Открыв дверь в неосвященную комнату, он начал задумываться о том, что подействовало на него сильнее? уговоры святого отца или его 12-ти калибровый друг?
Комната была ещё хуже главного зала церкви. Это была сплошная темень, налипшая на все шесть границ. Только где-то вдали напротив двери виднелся блеск от чего-то металлического. Это была скорее тюремная камера, чем что-то цивилизованное и обыденное. Воздух в ней был — правда — более приятен, чем в любых других помещениях.
— На эту комнату я пожалуюсь вашему начальству. — Майкл явно не собирался останавливаться в попытках смутить своего «недоброжелателя». Стоя перед бездонной пропастью под названием Смерть, он ощущал более сильное вдохновение шутить. Майкл даже не находился в конфуженном состоянии, и был способен дальше сохранять спокойствие.
— Ещё одна шутка, и твои мозги будут свисать соплями с потолка! — Старик начинал терять терпение, но всё ещё держался чтобы не нажимать на спусковой крючок.
— …думаю, люстра здесь действительно не помешает. — Майкл уже сам подумал улыбнуться от своего остроумного ответа, но вместо этого, рядом с ухом разнёсся оглушительный треск.
Вооруженный старик выстрелил из дробовика. Была ли тому виной холодная расчётливость или удача, но основная масса дроби прошла в сантиметре от головы Майкла. Все дробинки попали в каменные стены, высекая из них искры с осколками камней и пыль. Вся эта сыпучая субстанция сразу же начала опадать на пол. Как бы Майкл не думал облегчённо выдохнуть из-за косого выстрела неприятеля, но своей неуязвимостью он похвастаться не мог: одна из дробинок прошла через ухо, разорвав ушную раковину. То, что ранее было ухом, отлетело куда-то вдаль комнаты. У старика всё же была дьявольская точность.
Майкл бы и дальше стоял, как вкопанный, точно так же, как и стоял в самом начале посещения злосчастной комнаты. Но его смутил иной факт, который и заставил его действовать совершенно иначе, изменить поставленный принцип куража перед мукой и смертью. Сразу после выстрела из соседней комнаты послышался неожиданный глухой плач. В чьих-то воплях, Майкл услышал ребёнка.
— Ладно, ладно, дядя. Успокойтесь. — Майкл даже демонстративно поднял руки, выказывая полное подчинение.
— Хоть что-то умное сделал, — пробурчал старик, — а теперь иди к стене напротив, и одень оковы.
Майкл поступил так, как ему приказали. Напротив главной двери, из стены, действительно торчало кольцо, из которого выходила цепь с тяжёлыми оковами. Он скрепил свою левую ногу, и, зафиксировав размер ключом, кинул его старику. Вслед за этим, он лишился почти пустого ранца, в котором ничего не было, кроме пары вещей. Они точно не пригодятся священнику. Были вывернуты все карманы, вслед за рюкзаком исчез складной нож и коробок спичек. Майкл надеялся, что его заключение ограничится только одними оковами, но старик вынудил его обернуться, и сковал руки наручниками. Теперь у Майкла не было возможности ни отойти дальше метра от стены, ни выставить руки перед собой, ни почесаться, где хочется и где надо. Надежды на освобождение или побег таяли на глазах. Параллельно всем подготовками, кто-то всё ещё не переставая продолжал плакать из соседней комнаты.
— Я думал, что мы друзья, — печально сказал он старику.
Вслед за этими словами, Майкла ударили в челюсть, из-за чего тот упал на пол. Удар был не сильным, — старики не могут бить сильнее дородной десятилетки, но этот удар был неожиданным, из-за чего мужчина и потерял равновесие.
— Вот теперь, мы друзья, — ответил старик. Он уже предвкушал то, как будет забавляться со своей новой «игрушкой».
Жертва его удара продолжала лежать на полу, словно сразу же потеряла сознание. Старик сказал что-то невнятное себе под нос и начал удаляться. Майкл оставался на полу. Он осторожно наблюдал за тем, как поведёт себя его новый приятель. Место удара слегка ныло, но было легко стерпеть нарастающую боль, которая ни за что не сравниться с тем, как пару дней назад ему удалось пролететь через канализационный колодец.
Не старик вышел победителем в этой небольшой схватки, а Майкл; он позволил своему обидчику ощутить силу и превосходство. «Пусть будет тешиться тем, что я ему даю» — думал он. Как бы странно и однотипно не выглядела вся ситуация, но Майкл был в чём-то прав. Поднявшись на колени, он прильнул ухом к стене, со стороны которой слышал плач.
Звуки из соседней комнаты прекратились. Майкл даже не успел заметить, когда это произошло. Он слышал их до того, как его ударили, но после сразу же погрузился в мысли, которые с лихвой заглушали посторонние шумы. Что же это было? Наваждение? Другой пленник? Призрак?! Майкл не знал. Он мог только догадываться.
Он сидел у холодной стены, продолжая вслушиваться в то, что происходит за ней. Даже непрекращающаяся боль от искалеченного и кровоточащего уха не могла остудить пылкий интерес.
Через минуту события начали развиваться дальше. В другой комнате кто-то начал резко хрипеть, словно пытаясь отдышаться от нехватки кислорода. Сразу после этого раздался глухой удар — кто-то упал на пол. Майкл продолжал сидеть и подслушивать. Единственное, что он смог разобрать в какофонии звуков, так это короткую фразу уже знакомого ему человека: «надеюсь, я доступно объяснился». Дальше послышался грохот закрывшейся железной двери и удаляющееся эхо шагов.
— Ты в порядке? — попробовал заговорить с незнакомцем Майкл.
Человек из соседней комнаты не ответил.
Пленник прислонился спиной к стене. Он начал обдумывать всё, что произошло с ним за последние несколько минут, — взвешивал шансы на побег и оценивал обстановку. В его темнице было темно. Только тусклый свет проникал внутрь комнаты через щели вокруг двери и одинокую замочную скважину. Всё остальное пряталось где-то вдалеке, в той самой всепоглощающей тьме, которую нельзя почуять или измерить. Не было возможности оглядеться и найти что-то интересное или полезное. Даже тогда, когда Майкл только вошел в комнату, он ничего не мог увидеть вокруг, только слабый блеск цепей.
Он поднялся на ноги, чтобы оценить длину своего ограничителя и пройтись вдоль доступных границ. Зачем он здесь? Для чего он нужен старику? Майкл задавался вопросами, которые даже от его лица были загадкой. Только после возвращения его тюремщика он сможет найти ответы. Под длительными размышлениями, он предположил, что его будут использовать как рабочую силу. Такого настырного слугу, как Майкла, невозможно будет отпустить за припасами в город, ведь он может сбежать или вернуться с мыслью расправы; копать тоннель тоже невозможно, — старик боится прорыва чудовищ. Все эти мысли не давали пленнику покоя.
Ещё раз обойдя дозволенные границы, он ничего нового не нашел. Потолок был высоко, и до него нельзя было дотянуться. Стены были гладкими, и местами сырыми от влаги. В некоторых местах остались выбоины от попавшей в стену дроби. На земле не было ни единого снаряда — скорее всего они были глубоко в бетоне. Вбитое в ту же стену стальное кольцо, не поддавалось попыткам вырвать его с корнем. Сталь была крепкой, на ней не было зазубрин и царапин. Значит, Майкл был первым пленником этой комнаты. Он также нашел кусок своего уха, который с отвращением отшвырнул в другую сторону помещения.
Мысленно он нарисовал схему помещения, и то, что и где находится: это была небольшая коробка, предположительно девять квадратных метров. Майкл мог бы достичь железной двери, но только при условии, что лежа будет тянуться к ней. Ему не удастся подойти к двери или устроить у неё засаду; у него не получится спрятаться в комнате, где нет ничего кроме железных цепей и бетонных стен. Но оставался только один небольшой вопрос: кем является человек из соседней комнаты?
Закончив обследование своих хором, Майкл отошел к прекрасно знакомой стене. Сев спиной к ней он ощутил окутавшую его дрожь. Всё вокруг было влажным и холодным. Ему повезёт, если он умрёт не от какой-то неудачно свалившейся на него болезни, наряду с простудой или пневмонией.
Это была скучная и тихая тюрьма, где нельзя было отвлечь себя каким-нибудь монотонным звуком; вся комната была, словно гигантский иссохший череп, внутри которого ничего нет. Майкл уже сбился в ощущении времени — он привык познавать себя и связь со всем через окружение. Раньше, каждая секунда равнялась умеренному шагу или пролетевшей в небе птице. Расстоянием были быстро или медленно сменяющие друг друга пейзажи. Но сейчас он был в темноте, которую невозможно познать. Так, Майкл начал выпадать из своей реальности. Выпадать из жизни.
— Меня зовут Майкл, и мне двадцать пять. Я родом из восточного округа. Оттуда, где вдоль рек стоят громадные ивы, а леса переполнены ясенями и пихтами. Когда я был маленьким, то мне казалось, что эти исполины касаются самого неба, тем самым придерживая его от падения. Среди всей этой древней живности у нас есть один, самый знаменитый, о нём даже почти весь мир знает. Его называют — Дальгарбур. Это огромный дуб, которому более десяти тысяч лет. Как вспоминаю, так сразу вижу его перед глазами. Забавно, но вокруг него растут почему-то только жёлтые цветы. Когда-то летом, я вышел к дубу, и, на закате вся поляна преобразилась в огненное поле, переполненное от края до края только цветами. Они слепили своим видом, обжигали прикосновением, опьяняли запахом. Там был адонис, ветреница, вербейник, зверобой, альстрёмерии и магнолия. По словам ботаников, многие из них не могли жить бок о бок друг с другом, так как некоторые виды были сами по себе более доминирующие, но им это не мешало. Они словно были все заодно, как одна большая семья, во главе с Дальгарбуром. Я даже в детстве слышал историю, что где-то там, в поляне на земле, лежат разбросанные золотые монеты. Если кто-то и отправится охотится на них, то исчезнет навсегда. Так, поляна и оберегает всё, что находится в её пределах…
Я жил в километре от этого маленького рая, в двухэтажном доме. Комнат, конечно, в нём было мало, но вся моя семья чувствовала себя там уверенно и свободно. Я жил с женой, матерью и отцом, сестрой, двумя братьями и дедушкой. И это только считая людей — у нас было ещё две кошки и собака! Казалось, что там можно было просто задохнуться от нехватки свободного пространства, но нет… Как ни странно, но мой дом умудрялся даже пустовать. Представить невозможно, чтобы одиннадцать жильцов одновременно имели дела вне дома. Сейчас, я бы всё отдал, чтобы хоть минуту провести за совместным ужином, слышать радостные крики братьев и сестры, смотреть на светлое лицо жены, ощущать на коленях тёплый и урчащий комочек, слышать разговоры родителей и байки дедушки.
Они были самыми обычными. Нашу семейную фотографию можно было легко спутать с любой другой… но для меня она была самая необычная. Мой отец работал на машинном заводе и создавал тракторы, и прочую сельскую технику. Каждый вечер после работы он встречался с друзьями со школы. Этот обычай длился целых тридцать пять лет. Мать была продавцом в продуктовом магазине, а после него она уходила в парк кормить птиц. Мой дедушка был генералом — он прошел две войны и вернулся без одной ноги. По большей части ему нравилось сидеть дома, но иногда и его там не было. Насколько я знаю, он навещал ветеранов и других стариков, чтобы скрасить их одиночество. Младшие были самыми активными: они были противоположностью взрослых, и, держали тот самый хрупкий баланс, который не позволяет молодому превратится в старика. А моя жена… она была как горная речка. Тихая. Мирная. Её взгляд мог казаться холодным, но как только её узнавали поближе, то казалось, что больше в жизни не встретишь никого более ласкового и приятного. Я люблю их, и их частички всё ещё со мной.
Я не могу остаться в этом ужасном месте. Я должен бежать! Я живу дальше, чтобы сообщать всем, насколько прекрасной была моя семья. Если я останусь здесь, то они погибнут. Я найду способ уйти, ради них, и ведь я даже не знаю, что делать. Я… уже несколько месяцев не видел никого живого, кроме этого, злого старика. Я не бессмертен… Легко может случиться такое, что я просто пропаду, а мы ведь живём не в самом безопасном мире. Легко говорить о безопасности, находясь в тюрьме под церковью… Может, просто повернуть обратно, вернуться домой, попытаться восстановить всё и жить, как раньше. Я люблю свою семью, но я сомневаюсь в том, чего они хотели бы для меня. Мертвецы не требовательны.
— Тебе больно? — раздался голос из соседней комнаты.
Майкл даже опешил от удивления. Во время своего монолога он уже пришел к мысли, что ему всё время казалось то, как в соседней комнате есть кто-то живой. Да, он слышал звуки, но они могли быть своего рода галлюцинацией. Он промолчал, так и не дав ответа. Он уставился на стену, словно это она задала ему вопрос. Сомнения толкали его из крайности в крайность. Дать ответ на вопрос, который, казалось бы, мог ему почудиться из-за скуки и одиночества, и окончательно сойти с ума, или, признать свою слабость и отбросить собеседника, но пасть в бездонную тьму страха и самоистязания. В любом случае, в конце пути всегда будет ожидать безумие и одиночество.
— Да. — Майкл ответил слабому и невыразительному голосу, желая ещё раз услышать его.
— Боль неизбежна — она есть у каждого. Кто-то торгует ею, кто-то делится своей или стремится познать чужую. Твоя боль огромный рассадник, который всё сильнее и быстрее множится внутри. Чтобы избавиться от неё, надо уничтожить корень.
Майкл попытался определить того, кто говорил по другую сторону холодной стены. Всё же ему удалось прийти к выводу, что в другой комнате находился ребёнок или девушка. Майкл ответил не сразу; между ними возникла пауза, которую никто пока не торопился нарушать. Каждая новая секунду рождала новый вопрос, на который он хотел получиться ответ. Но он всё же не знал, как правильно подступиться к своему собеседнику. Даже если это наваждение, то искалеченная фантазия Майкла способна сделать так, чтобы и это маленькое чудо исчезло из жизни.
— Я вытащу нас отсюда, — пообещал мужчина.
Никто ему не ответил; ему даже показалось, что он всё-таки изначально был прав, и ему довелось говорить с настоящим наваждением. Он просто ослаб, и разум начал кормить его тем, что ему не хватало больше всего. Майкл приспустился на пол, теперь он полностью лежал на нём. Славный голос, который он ранее слышал, походил то на звук упавшей воды, то на свист ветра. Эта галлюцинация начала сводить его с ума. Неужели так долго он провёл взаперти и одиночестве, что не способен теперь совладать с самим собой? Майкл мог бы вернуться к реальному миру и ощущать его течение, если бы сам этот мир тёк вокруг него. Он слышал наваждение, ощущал его ласковые прикосновение к своему слуху. Но этот короткий диалог мог длиться часами, в чём всецело Майкл не был уверен. Злость и отчаяние поглощали его. Он стал таким же тусклым, как лампы по ту сторону двери, таким же холодным, как стены, таким же ужасным, как тьма.
«Спаси меня, моё безумие», — проговорил самому себе Майкл.
— Какое сейчас небо? — Этот голос вернулся. Он звучал одновременно, как удар грома, и как лёгкий писк. Страх и спокойствие сражались между собой, чтобы занять роль главенствующего чувства.
— Оно не менялось уже долгое время.
— Какое?
— Высокое. Тёмно-серое, как одеяло, окутавшее весь земной шар. Толстое и страшное. Даже здешняя тьма более спокойная и убаюкивающая.
— Через него видно солнце?
— Очень редко. Можно раз в день найти небольшой разрез в туче, через который просачиваются слабые лучи, но при общей картине они выглядят пугающе. Враждебно. Уже не тянет к ним, не хочется остановиться в этом столбе и погреться. Оно словно морозит, а не греет.
Майкл начал нервничать. В добавок ко всем старым неприятным и мучительным ощущениям, его охватила паника и злоба. Он ощущал собственную слабость, и ещё большее желание сохранить это. Будучи одиноким уже очень долгое время, он нашел для себя друга, помощника, собеседника. Но почему-то он был не рядом, а за толстой бетонной стеной. Лишь эта преграда твердила ему: «глупец! ты здесь один!», но к этим крикам никто уже не прислушивался. Майкл начал мечтать о том, чтобы перед ним предстал образ его собеседника или члены семьи. Он, быть может, смог бы взяться за них. Обнять. Большинство ощущений начали терять свои первоначальные свойства; ощущался неоткуда взявшийся лёгкий запах цветочной пыльцы.
Майкл провел рукой по полу и заметил, что цепи нет, она просто растворилась в воздухе. Поднявшись на ноги, он решил предпринять желанную попытку бегства! но железный змей одёрнул его назад, чудом не повредив ногу. В разуме витали самые разные сладострастные и приятные слова, но между ними просачивались и пугающие, и, это всё был лишь сон, одна большая слабость, повергшая его в темницу не только физическую, но и ментальную, поскольку реальность была более пугающей, чем образы в голове. Именно из-за страха и влечения продолжить разговор с кем-то за стеной, что-то то отталкивало, то притягивало его.
— Ты мне чудишься? — спросил он.
— А ты? Быть может, именно ты мне кажешься? — прозвучал голос в ответ.
Майкл опешил и поднялся на ноги, словно ударенный током.
— Я хоть и долго здесь нахожусь, но могу ещё понимать всё вокруг себя! Поэтому я знаю, что ты мне чудишься.
— Да, я из крови и плоти!
— А я — нет?
— Откуда мне знать, я тебя не видел.
— Как и я.
Майкл вытер взмокшее лицо о плечо, встряхнул голову, прикусил губу. Слабость, мучавшее его уже очень долгое время, спадала на мгновение, но возвращалось с новой силой.
— Это бред! это сон! — кричал он в никуда.
— Хочешь увидеть меня?
— Хочу…
— Тогда убей старика.
— Я не могу убить человека. — Майкл начал говорить сквозь слёзы, которые неожиданно накинулись на него. Он сам не мог понять, что именно заставило его расплакаться. Был ли то сам факт того, что его ставят перед тяжёлым выбором, или же он начал осознавать собственные тайные наклонности.
Именно эта самая мысль, даже просто заключающая в себе смысл лишения жизни человека, была отвратительна и чужда. Несмотря на то, что с Майклом сделал лжесвященник, он почему-то стал для него дорог, словно они были знакомы всю жизнь. Он всё сильнее осознавал, что плачет от того, что перед ним действительно стоит такой страшный выбор.
— Чем дольше ты будешь думать об этом, тем скорее поймёшь, что он не человек.