- О!.. - И так далее.
Я приподнялся и поглядел на них сквозь кустарник. Фиолетовые шиньоны дам и розовые лысины мужчин, снявших панамы. "Экскурсия дома престарелых", - подумал я, но не сказал этого вслух.
- Это надгробие, видимо, все-таки чем-то знаменито, - сказал я.
- Гляди-ка, их все больше и больше! - воскликнула Сабет с раздражением.
Она вскочила на ноги, а я снова улегся на траву.
- Гляди, гляди - целый автобус.
Сабет стоит надо мной - вернее, рядом со мной; я вижу ее тапочки, голые икры, ее ноги, стройные даже в таком ракурсе, ее бедра, обтянутые джинсами, руки, засунутые в карманы брюк, талии не видно из-за того же ракурса, ее грудь, плечи, подбородок, губы, а над ними - ресницы, веки, бледные, словно из мрамора - эффект освещения, - и, наконец, ее волосы на фоне неистово-синего неба. Мне казалось, что ее рыжеватые волосы запутаются в ветвях черной пинии. Вот так и стояла Сабет на ветру, пока я валялся в траве, - стройная, прямая и безмолвная, как изваяние.
- Хелло? - крикнул нам кто-то снизу.
Сабет хмуро отозвалась:
- Хелло!
Сабет была в полном недоумении.
- Гляди-ка, они расположились здесь на пикник.
И тогда она, словно назло этим американским оккупантам, улеглась на траву рядом со мной и положила мне голову на плечо, будто собралась спать; но пролежала она так недолго и, приподнявшись на локте, спросила, не тяжелая ли она.
- Нет, - ответил я, - ты легкая.
- Но?
- Никаких "но", - сказал я.
- Нет, - сказала она, - ты о чем-то думаешь.
Я понятия не имел, о чем я думал; чаще всего о чем-то действительно думаешь. Но я вправду не знал, о чем я думаю. Я спросил ее, о чем думает она. Не отвечая на мой вопрос, она взяла у меня сигарету.
- Ты слишком много куришь, - сказал я. - Когда я был в твоем возрасте...
Чем короче становились наши отношения, тем реже приходила мне мысль о сходстве Сабет с Ганной. После Авиньона я вообще перестал думать об этом. Разве что удивлялся иногда, как мне вообще могла прийти в голову такая мысль. Я пристально вглядывался в ее лицо. Ни малейшего сходства! Я поднес ей зажигалку, хотя и был убежден, что она чересчур много курит, - подумать только, двадцатилетняя девчонка!..
Ее подтрунивание:
- Ты ведешь себя как папа!
Возможно, и в эту минуту, когда Сабет, упершись локтями мне в грудь, не сводила глаз с моего лица, я подумал (уже в который раз), что я для нее старик.
- Послушай, - сказала она. - Тот алтарь, что так понравился нам сегодня утром, оказывается, и есть алтарь Лудовизи. Безумно знаменитый!
Я не мешал ей просвещать меня.
Мы разулись, наши босые ноги касались теплой земли, я наслаждался и тем, что был босиком, и вообще всем...
Я думал о нашем Авиньоне (гостиница "Генрих IV").
Сабет уткнулась в Бедекер; с первого же часа нашей поездки она знала, что я человек технического склада и еду в Италию только затем, чтобы отдохнуть, и все же она прочла вслух:
- "Аппиева дорога проложена в 312 году до Рождества Христова цензором Аппием Клавдием Цекусом, считается королевой всех дорог..."
Еще сейчас звучит у меня в ушах та интонация, с которой она читала путеводитель!
- "Наиболее интересный участок дороги начинается там, где сохранилось ее основание, вымощенное твердыми многоугольными камнями, а слева высится великолепная аркада акведука Марция! (см. с.261)".
Сабет листала не отрываясь, чтобы найти обозначенную страницу.
Вдруг я ее спросил:
- Скажи, а как зовут твою маму?
Но она не дала себя прервать.
- "В нескольких минутах ходьбы находится гробница Цецилии Метеллы, самые знаменитые руины Кампаньи: это круглое сооружение двадцати метров в диаметре, покоящееся на квадратном фундаменте и облицованное травертином. Надпись на мраморной доске гласит: "Caecilia q. Creticif(iliae) Metellae Crassi" - "Дочери Метеллы Кретия, невестки триумвира Красса. Внутри (чаев) расположены усыпальницы".
Она прервала чтение и задумалась.
- Что значит "чаев"?
- Это значит, что хранителю надо дать чаевые, - ответил я. - Но я спросил тебя о другом.
- Прости.
Она захлопнула путеводитель.
- О чем ты спросил?
Я взял у нее путеводитель и раскрыл его.
- Вон там вдалеке, - спросил я, - это Тиволи?
Там, на равнине, где-то, видимо, был аэродром, даже если он не значился на карте этого путеводителя. Все время слышался гул моторов, точно такое же дрожащее жужжание, как и над моим садиком на крыше дома у Центрального парка, время от времени над нами проносились "ДС-7" или "суперконстэллейшн" с выпущенными шасси, идущие на посадку, и исчезали где-то за деревьями Кампаньи.
- Там должен быть аэродром, - сказал я.
Это меня и в самом деле интересовало.
- О чем ты меня спросил?
- Как, собственно говоря, зовут твою маму?