Юта вошла в Зал Кутх вместе с потоком атлургов, в который влилась сразу, как вышла из дома. По всему городу медленные процессии людей двигались по коридорам, чтобы закончить шествие в Зале Кутх. Никогда, даже во время Утегатола Юта не видела здесь такое количество народа. Сегодня здесь действительно собрался весь город. В зале было не протолкнуться, а люди всё продолжали прибывать. Атлурги были торжественно молчаливы. Над пустующим помостом ярче прежнего горела надпись: «Утегат те атрасс».
Сегодня был день погребения Канга.
Это было непривычно и удивительно, но, несмотря на то, что в зале собрался весь город, никто не толкался. Любое скопление людей в Лиатрасе вызывало не только огромное количество шума, но и жуткую толкотню. Тебя пихали плечами и локтями, наступали на ноги и кричали прямо в уши.
Но здесь царила почти полная тишина, за исключением лёгкого, как дуновение ветра, шёпота, когда люди в полголоса переговаривались со своими близкими. И ещё сегодня Юта снова с удивлением отметила, как начинали двигаться атлурги, собравшись вместе.
Они были словно танцоры, следующие движениям давно заученного танца, где у каждого есть своё место и каждый до мелочей знает свои движения. Возможно, это было следствием того, что эти люди столетиями жили бок о бок в тесноте. А может, это было заложено у них в генах — но атлурги двигались, как единый организм.
Как только Юта оказалась в зале, её тут же подхватил новый поток людей. Очень скоро она поняла, что он двигается по спирали, постоянно уплотняющейся к центру. Благодаря этому у входа не возникало давки, и зал без особых проблем вмещал всех пришедших.
В итоге людской поток вынес Юту прямо в середину, и она увидела Канга. Центр Зала Кутх был расчищен от людей. Тело Туррага, облачённое в белые одежды, лежало на приподнятых над землёй носилках. Они были покрыты золотисто-песочным покрывалом и украшены редкими цветами, которые, как узнала Юта, выращиваются специально для подобных случаев.
Длинное худое тело Канга было выпрямлено во весь рост. Его руки лежали вдоль тела ладонями вверх. Благодаря этому были видны символы на предплечьях. Теперь Юта видела, что это — символы на языке наури. Они алели на побелевшей, потерявшей краски коже Туррага, будто были только что вырезаны.
Юта пришла рано. Церемония ещё не началась, и она нигде не видела Арагона. Со времени, прошедшего с её первого посещения Зала Свитков, они виделись почти каждый день. Оказавшись предоставлена сама себе, Юта, как никогда прежде, ощущала одиночество. Ей нужен был друг, человек, способный выслушать и отвлечь от переживаний. Потому она так нуждалась в этих ежедневных встречах, выучив дорогу до Зала Свитков лучше, чем до полей или рынка.
Приходя в Зал Свитков, она неизменно находила Арагона за работой: он читал и переводил манускрипты, изучал предзнаменования и делал предсказания по песку и тому, как сворачивалось козье молоко. Они много говорили о богах и легендах атлургов. Арагон переводил для Юты свитки Амальрис и некоторые другие. Ни с кем другим она не чувствовала себя так легко и свободно.
Ряды атлургов с другой стороны от Туррага задвигались. Раздвигая широкими плечами столпившихся людей, вышел Корт. Из-за его спины появилась Леда, как всегда следующая за мужем. Они тихонько переговаривались. Сердце Юты глухо стукнуло. Корт выглядел уставшим и измученным. Щёки ввалились, побледневшая кожа обтянула скулы. Он выглядел как человек, который не ел и не спал несколько дней.
Ощутив на себе взгляд, Корт внезапно посмотрел на неё. Его глаза были сощурены, пристально всматриваясь в её лицо. Выражение его лица было невозможно прочесть. Юта подумала, что, возможно, он подойдёт к ней, как в ночь убийства Канга, но Корт не покинул Леду. Он только небрежно кивнул Юте, как случайному человеку, с которым здороваешься на улице. Леда улыбнулась бледной уставшей улыбкой. Было видно, что она чем-то озабочена.
Юта почувствовала, как атлурги задвигались у неё за спиной. Она подумала, что это Арагон, но вместо жреца рядом с ней появился высокий атлург, которого она прежде не видела. Люди поспешно давали ему дорогу. Мужчина шёл так, словно имел право занять место в первом ряду. Кругом раздались шепотки. Вокруг мужчины образовалось свободное пространство, люди почтительно отступали от него.
Юта украдкой скосила на него глаза, чтобы рассмотреть получше. К её удивлению мужчина оказался очень молод. Лёгкая рубашка обтягивала его прямые, угловатые плечи и длинные руки. Под тонкой тканью угадывались тугие мышцы, перевивавшие тело жилистыми ремнями.
Внешность народа сильно отличалась от внешности жителей Лиатраса. Особенно это различие бросалось в глаза, когда рядом с атлургами оказывался Корт. Юта не могла удержаться от того, чтобы невольно не сравнивать их.
Кожа атлургов была сухой, как бумага, и смуглой, но странных оттенков: от бронзово-золотого до медного. Глаза были почти что жёлтыми — цвета песка. Все атлурги были высокими и худыми. Словно состояли из костей, твёрдых, как камень, мышц и жил. Атлурги походили на тонкие, высушенные ветром и солнцем деревья, без капли влаги, каким-то чудом выросшие в пустыне, хватающиеся за песок голыми, острыми, как иглы, корнями.
Корт рядом с ними был словно крепкий, раскидистый дуб, вольно выросший в тенистой роще. В отличие от атлургов, его телосложение было мощным и мускулистым. А кожа имела другой оттенок — коры дуба, и отличалась на руках, лице, и теле. У атлургов это было генетикой, а у Корта — загаром.
Также Юта заметила, что атлурги были очень выносливы. Могли сутками ходить по пустыне, почти совсем обходясь без воды. Корт не был таким выносливым, зато, за счёт мышечной массы, был сильнее большинства из них.
В целом, так как внешность атлургов была для Юты непривычна, она не находила их привлекательными. Но мужчину, который сейчас стоял рядом, она могла бы назвать красивым. Черты его лица были яркими, по-аристократичному тонкими и запоминались с первого взгляда.
У него был прямой нос, треугольные скулы переходили в острый подбородок. Кожа была очень светлой, густые, песочного цвета волосы волнами лежали на плечах, спереди и с боков забранные тонкими косичками. Большие глаза имели необычный для атлургов миндалевидный разрез, и были очень чистого золотого оттенка, как корона Аттрима, когда он подходил к самому горизонту.
Взгляд мужчины бал прикован к телу Канга, спина заметно напряжена.
Вдруг он повернул голову и посмотрел на Юту. Она подумала, что слишком пристально рассматривала его, увлечённая яркой внешностью. Юта потупила взгляд, но мужчина продолжал смотреть на неё, а потом заговорил:
— Ты — Юталиэн? Девушка, пришедшая с неба, которую, как говорят, Корт отнял у самого Руга?
— Видно, Руг остался не слишком доволен, — ответила Юта, — и потребовал вместо меня другую жертву.
Мужчина посмотрел на тело Туррага, а затем легко усмехнулся.
— Говоришь, как атлург. Ты быстро учишься.
Его глаза, направленные на Юту, улыбались. Их обрамляли густые чёрные ресницы, придавая им сияние и глубину. В них чувствовалась внутренняя сила и, возможно, что-то ещё, чего Юта не могла понять. В лице проглядывали ястребиные черты, но взгляд был мягким.
— Ты — Гвирн? — спросила Юта.
— Ты знаешь моё имя? — с восхищением проговорил мужчина. — Как я и сказал, ты быстро учишься.
Юта поймала себя на том, что непроизвольно улыбается ему в ответ.
— Я слышала, как люди говорят о тебе, — ответила она.
— И что же они говорят, хорошее или плохое? — с подкупающей улыбкой спросил Гвирн.
— Хватает и того и другого.
— Что ж, не верь тому, о чём болтают атлурги, — небрежно взмахнув рукой в сторону толпы, проговорил мужчина.
— Чему именно я не должна верить: хорошему или плохому?
Глаза Гвирна наигранно сощурились. Он пристально посмотрел на Юту, чуть склонив голову набок, а затем произнёс:
— Не верь ни тому, ни другому. Я хочу, чтобы у тебя была возможность составить собственное мнение.
Совершенно не стесняясь, — почему-то условности с Гвирном казались излишними, — Юта рассматривала его открытое лицо. Она только познакомилась с ним, но журналист должен уметь составить непредвзятое мнение о человеке, основываясь лишь на одной кратковременной встрече.
И то, что Юта могла бы сказать о Гвирне — этот человек умел расположить к себе с первого взгляда. Он заставил её улыбаться чуть ли не впервые с тех пор, как она попала в Утегат. Ей было легко говорить с ним. Он казался приятным и проницательным собеседником. А взор его тёплых, вдумчивых глаз очаровывал и помимо воли приковывал к себе.
Из раздумий Юту вывело ощущение тяжёлого взгляда, горячей ладонью опустившегося на плечи. Она вздрогнула и поняла, что Корт смотрит на неё. Его ярко-синие глаза сейчас были темны, и всего на мгновенье ей почудилось, что в них промелькнул гнев. Но это, должно быть, показалось.
В круге, очищенном от людей, появился Арагон, и церемония погребения началась.
Сначала Арагон произнёс небольшую речь. Он говорил о периоде правления Туррага, как о спокойном и тихом времени, принёсшем Утегату мир и процветание. Говорил о долге каждого атлурга и необходимости сплочения народа. А затем немного о воле богов, решивших забрать Канга к себе раньше срока. В целом, речь была сдержанной и немногословной, как и сами атлурги.
Затем гурнас начал произносить что-то на наури — Юта узнала его звучание. Она не понимала ни слова, но речь Арагона полностью захватила её. Его голос был словно плот, подхваченный безудержной рекой древнего языка. То плавно скользящий по его гладкой поверхности, то внезапно подхваченный бурлящим течением. А потом река неожиданно вздыбливалась жестокими порогами, и плот грозил разбиться каждую секунду.
Пока гурнас нараспев произносил свою речь, в круге появился ещё один атлург. На нём был такой же халат, как и на Арагоне, только без бордовых полос на рукавах и подоле. В руках он нёс неглубокую чашу. Атлург опустился на колени рядом с телом Канга. Он взял длинную белую полосу ткани и обмакнул в жидкость, налитую в чашу. Затем наложил намокшую ткань на предплечья Туррага, полностью закрывая татуировки. Он повторил процедуру с другой рукой и незаметно растворился среди толпы.
Слушая переливы голоса Арагона, неожиданно обретшего силу и глубину, Юта будто погрузилась в транс. Она словно плыла по волнам, следуя за голосом гурнаса, за каждым его поворотом и изгибом. И когда ей показалось, что она почти достигла невидимой цели, что за следующим поворотом ей откроется нечто небывалое и грандиозное, голос Арагона оборвался.
Юта почувствовала, как очнулась, рывком вернувшись к реальности. В зале Кутх царила абсолютная тишина. Люди не издавали ни звука, даже вездесущий шорох песка на минуту прервался. Мир затаил дыхание. В этой абсолютной тишине гурнас подошёл к Кангу и поочередно снял с его рук полоски белой ткани.
Минуту ничего не происходило, даже время, казалось, замерло в ожидании. А потом татуировки на руках Туррага начали искриться. Свечение исходило из-под кожи, становясь всё сильнее и сильнее. По рукам словно плыл жидкий огонь. Символы переливались всеми оттенками от оранжево-красного до огненно-золотого.
Свечение всё усиливалось, пока символы не начали буквально гореть, словно охваченные пламенем. Оно перемещалось по рукам Туррага, вырываясь из-под кожи брызгами искр. А потом, так же внезапно, всё прекратилось.
За секунду пламя, пожиравшее предплечья Туррага, сошло на нет, и Юта с изумлением обнаружила, что татуировки, украшавшие руки Канга, исчезли. На их месте остался лишь еле заметный белёсый след. В остальном руки Канга не пострадали.
По рядам атлургов прошёл вздох, будто вздохнул сам Зал Кутх. Время тоже ожило и снова потекло привычным руслом. Люди, затаившие дыхание, задвигались и снова начали тихонько переговариваться. Только Юта всё ещё не могла придти в себя, заворожённая увиденным. Тихий голос произнёс ей на ухо:
— Тебе известен смысл этой церемонии?
Это был Гвирн, всё ещё стоящий рядом. Юта наконец оторвала взгляд от Канга и отрицательно мотнула головой.
Мужчина наклонился ближе, чтобы больше никто его не слышал.
— Первые знаки наносятся атлургам ещё в детстве. Они обозначают имя ребёнка и принадлежность к какому-то клану. В нашем случае, к Утегату. У каждого в этом городе есть такой символ, — Гвирн вытянул руку и указал на один из знаков, напомнивший Юте дерево с раскидистыми ветвями. — По мере взросления, на протяжении всей жизни добавляются новые знаки — они отличают человека от других, определяют его.
Когда атлург умирает, его знаки стираются. Для этого на татуировки наносится специальный раствор, который выжигает символы изнутри. Это делается для того, чтобы после смерти человека Бог Смерти — Руг — узнал, кто к нему пожаловал.
Когда знаки исчезают здесь, то проявляются в загробном мире, и Руг может их прочесть. Бог Смерти видит каждого и отмеряет его долю в соответствии с тем, что сказано на знаках.
Здесь же, на земле, человеку прощаются все грехи, даже если он был убийцей. После смерти все равны. Человек теряет личность, обращается прахом. Становится одним из многочисленных предков народа, безымянной песчинкой в пустыне.
Юта стояла молча, не в силах ничего ответить. Впервые она подумала, что верования атлургов были прекрасны. Было в этом что-то волнующее, тронувшее её до глубины души, пробудившее такие её уголки, о существовании которых Юта и не подозревала.
Гурнас снова сказал что-то на наури. Потом появился второй атлург, прислуживавший во время церемонии. Он нёс в руках чашу с песком. Негромко произнося что-то, Арагон взял горсть и насыпал в глаза и рот Туррага.
— Это чтобы после смерти человек мог увидеть Руга и поговорить с ним, — снова наклонился к Юте Гвирн.
На этом церемония подошла к концу. Несколько атлургов взяли носилки и понесли тело Канга к выходу. Как Юта уже знала, атлурги не хоронили своих покойников. Во всяком случае, не так, как в Лиатрасе, — они не закапывали и не сжигали их. Они просто выносили умершего на поверхность и оставляли в пустыне, а солнца и песок заканчивали дело. Очень быстро тело заметало, и оно возвращалось туда, откуда пришло.
Все желающие могли последовать за процессией, уносившей Канга в пустыню, но Юта не чувствовала на это сил. Неожиданные переживания выжали её досуха. Она не могла не думать о том, кого не смогла похоронить. Конечно, о нём позаботились родители и друзья. Но она так и не сказала «до свиданья», не попросила прощения, не посмотрела в последний раз в любимое лицо.
И вдруг это оказалось неожиданно тяжело. Пустота, которую она заставила на время отступить, вновь сжала грудь тоской, и Юта не чувствовала в себе сил бороться с ней. Не сегодня. Она поискала глазами Корта с Ледой, но они куда-то ушли, как всегда занятые делами Утегата.
Дождавшись, когда основная толпа схлынет, Юта двинулась к выходу из Зала Кутх.
— Церемония утомила тебя? — раздался сзади голос.
Обернувшись, Юта увидела Гвирна. Она потеряла его в толпе после окончания церемонии, но, к её удивлению, он нашёл её.
— Можно так сказать, — устало ответила Юта. — Я плохо спала последние дни. Я лучше вернусь к себе и отдохну.
— Конечно. Я просто не хотел отпускать тебя, не попрощавшись. Я был рад познакомиться с той, о ком все говорят.
Против воли, Юта снова слабо улыбнулась.
— Я тоже была рада познакомиться с тем, о ком все говорят.
— Итак, что ты ответишь на моё предложение?
— Какое предложение? — не поняла Юта. Она не помнила, чтобы Гвирн что-то предлагал.
— Самой составить мнение о том, о ком все говорят. Я мог бы устроить тебе экскурсию по Утегату. Я понимаю, что ты здесь уже довольно давно, и, наверное, сама неплохо изучила город. Но у меня есть некоторые привилегии. Я смогу провести тебя в такие места, куда обычным атлургам вход закрыт.
На мгновенье Юта растерялась. Раньше никому не приходило в голову устроить ей экскурсию, несмотря на то, что она находилась в Утегате уже несколько недель. Это было необычно и немного странно для атлурга, насколько Юта успела их изучить. Но ясный взгляд Гвирна не таил никакого подвоха. «Возможно, это обычная вежливость», — подумала Юта. — «Могут же и здесь у кого-то быть хорошие манеры».
— Я с удовольствием послушаю об Утегате от одного из его выдающихся представителей. Особенно если эта прогулка сулит небольшое нарушение правил.
— Если ты любишь нарушать правила, уверен, я смогу придумать что-то особенное для тебя, — задорно ответил Гвирн и подмигнул.
— Что ж, тогда до встречи, — сказала Юта и направилась к выходу.
Она не была уверена, но почему-то ей казалось, что Гвирн смотрит ей вслед. Её подмывало обернуться, чтобы проверить, но Юта не сделала этого. Она чувствовала себя ребенком, задумавшим шалость. Неожиданно будущее снова таило в себе предвкушение чего-то, и Юта узнала это чувство. Это было опасное и сладостное ощущение, что она вступала в новую, неизведанную игру.
***
Гвирн отдёрнул полог и без стука вошёл в дом. Этот дом был хорошо ему знаком, ведь он вырос в нём. В нос ударили знакомые запахи трав, скисшего молока, дыма и ветхости. Стараясь не шуметь, но и не прячась, Гвирн миновал кухню, проходную комнату для приёма гостей и вошёл в спальню.
Спиной к нему, на кресле возле стола, сидел старик. Осветительные окошки были полностью открыты, и солнечные лучиукутывали его мягким светом, словно покрывалом. В Утегате всегда было тепло, а часто и жарко, но в старческих костях уже поселился холод потустороннего мира: ни тёплые одеяла, ни многочисленные слои одежды не могли защитить от этого холода. Лишь благословенное прикосновение Милосердных Братьев служило последней преградой от холода смерти.
Гвирн обошёл кресло, которое сделал своими руками много лет назад, и встал перед мужчиной, погружённым в полудрёму. Седые волосы старца были завязаны в тугой узел на затылке, руки сложены на коленях. Его тёмное лицо покрывали глубокие, как трещины в коре дерева, морщины, но крепкое телосложение ещё хранило следы былой мощи.
— Отец, — осторожно, чтобы не напугать громким голосом, обратился Гвирн к старику.
Тот моментально открыл глаза. Они были по-старчески водянистыми, какими-то бесцветными, но по-прежнему проницательными.
— Гвирн. В чём дело? — старик не улыбнулся приходу сына. Наоборот, казалось, он был раздражён тем, что его побеспокоили.
Гвирн откашлялся. Он стоял настолько прямо, будто проглотил кол. Руки были сложены за спиной.
— Только что закончилась церемония погребения Канга. Помнишь, я говорил тебе, что она будет сегодня? Я подумал, ты захочешь узнать, как всё прошло.
— А как всё могло пройти? — сверкнул глазами старик. Его голос был хриплым, но ещё не растерял силы. — Смерть есть смерть. В церемонии погребения нет ничего нового. Люди постоянно умирают, и поверь мне, мальчик, Турраг не первый Канг, которого я переживаю. Совсем другое дело, что эти глупцы отменили из-за этого праздник Куду. Они думают, какой-то дряхлый атлург важнее Бога! Наивно полагают, что милостивый Куду неразгневается на них. Надеюсь, хотя бы ты ещё не растерял остатки мозгов и совершил все надлежащие ритуалы?
— Да, отец. Сегодня рано утром я совершил омовение и принёс жертвы от нашей семьи.
Гвирн смотрел в пол, не смея поднять глаз.
— Хорошо, — медленно ответил Холден, — но, надеюсь, ты здесь не только за тем, чтобы похвалиться. У тебя есть новости?
— Небольшие. Всё идет, как задумано. Нас поддерживает много атлургов. Я делаю всё, чтобы привлечь на нашу сторону больше людей. И хотя позиции Корта ещё сильны…
— Не произноси при мне этого имени! — рявкнул старик, и Гвирн вздрогнул. — Этот безродный оборванец не заслуживает того, чтобы произносить его имя и тем более называться атлургом! Не понимаю, как этот старый кретин, Турраг, мог совершить такую глупость и принять его, даже не созвав Утегатол! Неслыханная дерзость! И теперь он наконец поплатился за неё. А это отродье… ты должен стереть его в порошок.
Гвирн всё ещё смотрел в пол. Собравшись с духом, он проговорил:
— Это не так просто, отец. Как я уже говорил, за ним идёт много людей. Мы не можем просто убить его, как Туррага. Это вызовет недовольство, возможно, даже бунты. Это настроит атлургов против нас.
Старик отвернулся, как будто ему стало противно смотреть на сына. Его морщинистая рука сжалась в кулак, он выплюнул:
— Надеюсь, у тебя не появилось задних мыслей по поводу совершённого? Надеюсь, ты не так слаб, как этот никчёмный изгой? Он всегда старается обойтись малой кровью, держится срединной линии, и это то, что его погубит. Утегату нужен сильный правитель, не боящийся замарать рук, а не трусливый сопляк. Твои предки, Гвирн, были великими Кангами. Ты не можешь подвести их память.
— Да, отец. Не беспокойся, в моём сердце нет сомнений. Я лишь исполнил свой долг. Я знаю, что иначе было нельзя — безволие и бездействие Канга привели бы всё поселение к гибели. Утегату предстоят тяжёлые времена, времена для тяжёлых решений. И тот, кто не готов их принимать, не достоин стать Кангом.
Холден сдержанно кивнул. Его суровое лицо чуть дрогнуло, морщины еле заметно разгладились, а во взгляде появился намёк на мягкость.
— Вот теперь я слышу речь истинного правителя. Ты должен знать, что я горжусь тем, что ты сделал, решением, которое принял. Наш род — древний и могущественный. Это — род правителей. Когда-то Утегат принадлежал нам. Пора вернуть это время. Мы должны вести народ, а не следовать за кем бы то ни было. Если ты проиграешь этому… изгою, это станет позором для семьи и лично для меня.
Если ты проиграешь ему, ты не мой сын. Не тот, кого я с детства растил вождём и победителем.
— Не беспокойся, отец, этого не случится. У меня припрятан козырь в рукаве. На этот раз боги на нашей стороне, я точно это знаю. Я — тот, кто следующим взойдёт на помост Кангов. И тогда ты и наши предки по праву сможете гордиться мной.
Старик кивнул. Он заметно обмяк в кресле. Видно было, что разговор отнял у него много сил. Он слабо махнул рукой в сторону Гвирна.
— А теперь иди. У тебя много дел. Утегат не ждёт. И помни: боги любят решительных.
Гвирн подчинился и вышел. Когда он уходил, старик уже закрыл глаза, снова погружаясь в дрёму.
Гвирн ещё помнил отца другим. Он бережно хранил воспоминания о самом сильном и мудром в мире человеке, который сажал его к себе на колени и рассказывал о богах. Это случалось не часто, но, может, именно потому Гвирн запомнил эти моменты так хорошо, сохранив в памяти на всю жизнь.
Он был четвёртым ребёнком отца от последнего брака, но всех его братьев уже забрал к себе Руг. Несмотря на то же воспитание, какое получил Гвирн, никто из них не смог добиться в жизни ничего выдающегося.
В детстве Гвирн нечасто видел отца. Тот был постоянно занят, и сыном занималась ныне покойная мать. Она была совершенно обычной женщиной, серой и тихой на фоне яркого, блистательного Холдена. Гвирн часто задумывался о том, что отец вообще в ней нашёл.
Воспитание, которое давал ему отец, было суровым. Холден был требователен и редко выказывал признаки любви к сыну. Но Гвирн знал, что тот делал так лишь потому, что считал такое воспитание самым верным для мужчины. Он хотел вырастить сына не только послушным, но также самостоятельным и волевым. Гвирн до сих пор считал отца самым достойным и сильным человеком в Утегате. Он не может, просто не имеет права подвести его.
А потому он исполнит волю отца. Он станет Кангом, чего бы ему это ни стоило. И старый Холден вместе со всеми его предками наконец сможет гордиться своим младшим сыном.
***
Юта только что закончила готовить ёкку. Похлёбка вышла у неё даже более отвратительной, чем у атлургов. Она помешивала содержимое горшка каменной лопаткой, чтобы остудить, и думала о своей кухне на двадцать восьмом этаже небоскрёба Сталтса.
Некоторое время назад Юта начала замечать, что скучает по привычному укладу жизни. Она постоянно сравнивала быт, дома и даже куханную утварь атлургов с тем, к чему привыкла в Лиатрасе. И хоть Юта понимала, что это совершенно бесполезное дело, но ничего не могла с собой поделать.
Она скучала по простым вещам: запаху кофе по утрам, гудкам автомобилей и шуму толпы на улице Старателей, по болтовне Ленни, перемежающейся с новостями из включенного телевизора. Обо всём том, чего люди совершенно не замечают в повседневной жизни, но что и составляет самую её суть.
Юте не хватало именно этих маленьких напоминаний о том, что жизнь идёт своим чередом, и она находится в ней на своём месте.
Задумавшись, Юта нечаянно прикоснулась к раскалённому горшку, только что вынутому из печи. Она отдёрнула руку и выронила на пол ложку, расплескав часть ёкки. Ругаясь в полголоса, Юта запрыгала по кухне, ища, что бы приложить к обожжённой руке.
Ничего не придумав — у атлургов вообще было плохо с лекарствами — она сунула покрасневшие пальцы в рот и опустилась на пол, чтобы вытереть начавшую впитываться похлёбку.
Юта резко вздрогнула, когда кто-то опустился на колени напротив неё. Когда она подняла голову, то увидела Корта, протягивающего ей ложку.
— Небольшая авария? — ухмыляясь уголком рта, спросил он.
— Просто недоразумение. Никак не могу приспособиться к готовке в солнечной печи.
Юта замолчала. Она подумала, что они выглядят нелепо: стоящие на коленях над пролитой ёккой. Корт по-прежнему протягивал ей ложку, и Юта наконец взяла её. Легко подхватив девушку под локоть, Корт помог ей подняться.
Он выглядел не так, как на церемонии погребения Канга — тогда Юта видела Корта в последний раз. Тёмные круги под глазами исчезли. Корт больше не выглядел уставшим и вымотанным. От этого казалось, что его синие глаза блестят ярче, чем прежде. Светлая рубашка, открывавшая предплечья и часть груди, оттеняла глубокий тёмный загар. Знаки на руках горели кровавыми печатями. Юта нашла среди них похожий на раскидистое дерево — знак принадлежности к Утегату.
— Обожглась? Дай посмотрю.
Не успела Юта опомниться, как Корт схватил её руку и начал крутить так и эдак, рассматривая. А потом так же резко выпустил и, потеряв к ней интерес, начал ходить вдоль кухонного стола, по-хозяйски снимая со стены засушенные пучки трав.
Юта так давно не видела и не говорила с Кортом, что совершенно растерялась от его внезапного прихода. Она знала, как сильно он занят, знала, что в Утегате сложилась напряжённая ситуация после смерти Канга, и теперь две противоположные стороны боролись за власть. Юта не ожидала, что в водовороте этих событий Корт найдёт время на то, чтобы навестить её. Хотя, может, ему что-то понадобилось?
Корт тем временем, повернувшись к ней спиной, накрошил в миску разных трав, залил молоком и теперь растирал каменным пестиком. Оба молчали, только разносился по кухне звук пестика, ударяющегося о края миски.
— Ты знаешь, что в Утегате сейчас неспокойно, — заговорил мужчина через некоторое время. — Ситуация весьма опасная. В любую минуту может начаться вооружённое противостояние. — Корт снова помолчал. Юта наблюдала за его плечами, двигающимися под рубашкой, когда он перетирал травы. — Меня могут убить. Тебе небезопасно находиться здесь. Думаю, для тебя будет лучше перебраться в соседний город, Кумгат. Я помогу всё устроить.
Юта опешила, лишившись дара речи. Она уставилась мужчине в спину.
— Что?
Корт взял тряпку, которую Юта использовала в качестве кухонного полотенца, и оторвал от неё длинный лоскут. Звук разнёсся по комнате, как раскат грома. Как ни в чём не бывало Корт взял ложку и нанёс смесь, замешанную в миске, на полоску ткани. Он повернулся к Юте, потянувшись к её руке.
— Дай. Надо обернуть это вокруг обожжённого места. Боль скоро утихнет.
Юта отдёрнула руку, и мужчина наконец посмотрел ей в глаза.
— В чём дело?
— В чём дело?! — закричала она. — Как ты можешь такое говорить? Ты хочешь отправить меня куда-то, даже не посоветовавшись! Я мешаю вам здесь, в Утегате? Ты хочешь избавиться от меня?
Её реакция сильно удивила Корта. Он перестал протягивать к ней руку. Какое-то время просто молча смотрел на неё.
— Ты не понимаешь. Здесь опасно, в любой момент может начаться смута. А я… играю не последнюю роль в том, что происходит. Если меня убьют, некому будет тебя защитить. И я… пришёл посоветоваться с тобой, — невпопад закончил мужчина.
Юта уставилась на него, как на слабоумного, а потом вырвала у него из рук полоску ткани. Обожжённые пальцы горели, и она, шипя сквозь зубы, неуклюже замотала руку. Мазь подействовала почти сразу, боль начала стихать.
— Я не могу уйти. Ты не можешь просто отправить меня туда, — немного успокоившись, тихо выговорила Юта. Она не смотрела на Корта.
— Почему? — так же тихо спросил он.
— Потому что ты единственный, кто может мне помочь, — выпалила девушка. — Ты ведь «обречённый», не так ли?
Корт не отвечал, и Юта решилась взглянуть на него. Мужчина выглядел поражённым. Он тяжело привалился к кухонному приступку, как будто боялся, что ноги его подведут. Он смотрел на Юту так, будто она плюнула ему в лицо.
Она залилась краской, сообразив, что болтнула лишнего. Но слов обратно не возьмёшь. И Юта просто стояла напротив него, опустив голову. Она была готова к тому, что Корт накричит на неё или даже убежит в гневе и никогда больше с ней не заговорит.
Но Корт взял себя в руки. Его глаза сощурились, а взгляд потемнел. Он снова смотрел на Юту, как при первой встрече, — холодным, пытливым взглядом, проникающим прямо под кожу. Юта невольно поёжилась.
— Здесь такие люди, как я, называются изгоями, — медленно проговорил Корт. — Полагаю, мы не можем продолжать избегать эту тему. Но пойми, я не говорю о прошлом. Теперь моя жизнь здесь. Я атлург, и это всё, что тебе или кому-либо другому нужно знать. И тебе тоже пора смириться с тем, что отныне твоя жизнь будет проходить среди народа. Чем быстрее ты поймёшь это, тем легче тебе будет принять произошедшее и начать жить дальше.
— Нет, ты не понимаешь! — воскликнула Юта. Она крепко сцепила пальцы, снова задев обожжённое место. Боль полоснула ножом, но она не обратила на это внимания. — Я не могу этого сделать! Не могу забыть!
Корт смотрел на неё очень внимательно. Казалось, он о чём-то думает, хочет что-то сказать, но с его губ не сорвалось ни звука. Только в глазах отразилась затаённая боль с примесью сожаления и тревоги. Без сил Юта рухнула на табуретку, закрыв лицо руками. А когда отняла их, Корт сидел напротив, молчаливо ожидая, пока она успокоится.
— Ты не понимаешь… — с мольбой в глазах прошептала Юта. — Ты не знаешь, что на самом деле произошло в Лиатрасе. Почему я попала сюда.
— Ну так расскажи, — спокойно ответил Корт.
И она рассказала. Обо всём: начиная с убийства мэра и покушения на неё до того момента, как села в шаттл и увидела смерть Бабли. Юта не хотела говорить всего. Не так и не здесь. Но когда она начала рассказывать, то уже не могла остановиться.
Воспоминания выплёскивались наружу помимо воли, обрушиваясь на Корта лавиной болезненных сожалений. Дыра в её груди снова открылась, наполняясь горечью вины и потерь. Юта не плакала, — она задыхалась, не в силах пошевелиться, не в силах сделать вдох, не в силах преодолеть это в одиночку.
Корт слушал молча. А когда Юта договорила, осторожно накрыл её руку своей. От его ладони исходил жар, как будто Юта приложила руку к раскалённой печи. Но этот жар не обжигал. Он обволакивал и успокаивал, наполняя теплом каждую её клеточку.
— Теперь ты знаешь всё, — осторожно подняв на него глаза, сказала Юта. — Я не знаю твоей истории, но уверена: ты можешь меня понять. Я не могу оставить всё это. Не могу просто забыть. Эти люди должны заплатить за то, что совершили. А жители Лиатраса — узнать правду. Они заслуживают этого.
Теперь ты понимаешь, почему я прошу тебя помочь? Я знаю, что ты каким-то образом пересёк пустыню, чтобы добраться сюда. Ты — единственный, кто сможет провести меня обратно.
До этих пор Корт внимательно её слушал. Его лицо было серьёзно, на него будто опустилась маска непроницаемости. Юта не могла прочесть его истинных эмоций. Но когда она повторила свою просьбу, Корт рывком отдёрнул от неё руку. Он даже непроизвольно отодвинулся, как будто она была опасным ядом или заразной болезнью. Корт замотал головой:
— Нет, этого не будет. Я не могу тебе помочь.
— Но почему?! — громче, чем следовало, воскликнула Юта. — Ведь если ты один раз прошёл по пустыне сюда, значит, сможешь провести меня обратно!
Корт внезапно разозлился. Он вскочил с табуретки, чуть не опрокинув её. Его глаза потемнели: синий лёд обернулся чёрным ночным озером. Впервые Юта видела Корта таким. Он всегда был спокоен и немного холоден, так что она даже не подозревала, что мужчина способен на такие эмоции.
— Больше никогда не проси меня об этом, — говорил Корт, пятясь.
— Но поче…?!
— Я сказал, нет! — рявкнул он так, что, наверное, слышали все соседи. — Забудь об этом!
И развернувшись, выскочил из дома с такой скоростью, что Юта даже не успела раскрыть рта.
Неожиданно она осталась одна. Тишина после ухода Корта гремела в ушах барабанной дробью. Юта не могла до конца понять, что произошло, но ощущала, что случилось нечто ужасно неправильное.
Страх перед чем-то, чего она не понимала, а может просто боялась назвать по имени, навалился лавиной, сдавил грудь. Впервые с тех пор, как умер Бабли, а она оказалась вдали от дома, Юта почувствовала себя такой беспомощной и одинокой.
Боль в руке вдруг стала нестерпимой. Юта обхватила запястье обожжённой руки и без сил опустила голову на стол.