Корт сидел между двумя песчаными барханами, сложив ноги крест- накрест. Его голову и плечи покрывал белоснежный хилт. Рядом валялась фляга с водой. Он только что проснулся, проспав три или четыре часа, несмотря на то, что был только вечер. В пустыне его биоритм значительно отличался от того, что был в Утегате.
В пустыне можно спать, только укрывшись от лучей Тауриса, иначе он изжарит тебя заживо. Поэтому Корт дожидался, когда Старший Брат начинал опускаться к горизонту на северо-востоке. Тогда он откапывал небольшое углубление с подветренной стороны высокого бархана и засыпал в нём на несколько часов. Так его не беспокоили ни ветер, ни Таурис, поскольку бархан давал от него временную тень.
Был ещё Аттрим, но он не слишком волновал Корта. Уснуть под ним было не страшно — жарко и можно обгореть, но не смертельно, тем более, что Корта надёжно укрывал хилт. К сожалению, эти редкие часы, когда можно было найти временное укрытие от вездесущего Старшего Брата, наступали всего два раза в сутки — утром и вечером.
Это время Корт и выбирал, чтобы отдохнуть и набраться сил. Главная хитрость выживания в пустыне — вовсе не в том, чтобы найти еду или воду, как думает большинство. Гораздо важнее не потерять сознание от солнечного удара. Потому что если потеряешь, то, скорее всего, уже не очнёшься.
Корт зевнул и чуть поправил круглую выпуклую линзу, лежавшую перед ним. За его спиной карабкался в зенит Аттрим, а над правым плечом, ещё не очень высоко над горизонтом, висел разбухший Таурис. Корт ни о чём не думал и ничего не делал. Он ждал.
Перед ним, устроенная на двух ножах, воткнутых в песок, лежала линза из тергеда — материала, из которого атлурги делали кинжалы-аслуры, наконечники стрел и линзы для солнечных печей.
В Лиатрасе этот редкий материал ценился дороже золота. Его с большим трудом находили и очищали от примесей песка, чтобы затем продавать Федерации. Но атлурги совсем не церемонились с тергедом. Они плавили его в солнечных печах и мастерили из него буквально всё.
Луч Тауриса, пойманный линзой, был направлен на горку песка под ней. Корт не пытался плавить песок — в кучке была зарыта средних размеров горная ящерица, которую Корт поймал вчера.
Когда он впервые оказался в пустыне, то ел ящериц, жуков и даже змей — любую живность, какую мог найти и поймать — сырыми. Это было отвратительно, хотя со временем он привык и даже перестал обращать внимание на специфический вкус сырого мяса.
Но после того как познакомился с устройством солнечных печей в Утегате, в этом больше не было нужды. Корт быстро сообразил, какое ещё применение можно найти линзам, которые атлурги используют в освещении и солнечных печах. Он попросил мастеров, работающих с тергедом, изготовить для него линзу небольшого размера, которую было бы удобно носить с собой.
Ящерицы и змеи, запечённые в песке, получались почти такими же вкусными, как и приготовленные в солнечной печи — главное правильно выдержать время. Единственное, чего не хватало пище, которую Корт готовил в пустыне, так это специй, в обилии выращиваемых атлургами. Но Корт привык обходиться самым малым.
Его спину неожиданно обдало порывом ветра, когда, привлечённый запахом мяса, из-за бархана выскочил Утагиру.
Саграл кружил по импровизированной стоянке, поглядывая на Корта одним глазом. Другим он неотрывно следил за аппетитно пахнущей горкой песка, как будто отвернись он на секунду, и ящерица выскочит и убежит.
Хвост Утагиру веником трудолюбивой хозяйки подметал песок, фонтанами поднимая его в воздух. Корт усмехнулся:
— Что, охота выдалась не слишком удачной? Ладно, я тут кое-что припас для тебя. Лови!
Он снял с пояса болтавшуюся на верёвке вторую ящерицу и бросил Утагиру. Безвольно раскинув в сторону все четыре лапы, тушка полетела вверх. Утагиру изготовился и, чуть подпрыгнув, на лету поймал добычу. Хрустнули тонкие косточки, и саграл заглотил ящерицу в два приёма. После чего высунул длинный язык и преданно уставился на Корта, не забывая следить за горкой песка.
— Нет, брат, эта ящерица не для тебя. Что? Не смотри на меня так! Мне тоже надо что-то есть! Если хочешь добавки, иди лови сам. Давай, дармоед!
Корт бросил в Утагиру горсть песка, которая, впрочем, до него не долетела.
— Вот вредитель! Иди ищи сам! А если хочешь чего покрупнее, возвращайся в горы. Может, добудешь нам чего на двоих.
Утагиру издал весёлый рык, мотнув головой. Для него всё это было игрой. Сагралы живут долго. Иногда их жизнь может быть даже длиннее человеческой. А значит, по человеческим меркам, Утагиру был ещё подростком — наивным и бесшабашным.
Утагиру смешно подпрыгнул, будто горный козёл, и унёсся куда-то за бархан. Корт улыбнулся. Саграл не появлялся вчера весь день. Должно быть, носился по пустыне, истосковавшись по таким прогулкам с Кортом. И на радостях забыл о том, что теперь, когда они не в Утегате, Корт ничего не сможет ему предложить, если охота выдастся неудачной.
Молодой саграл умчался, вздымая за собой столбы песка. Неважно, всё равно никто не увидит — Корт ушёл уже за несколько таров от дома.
Дома, где его ждала Леда. И Уги, и Дар, и Гадрим. И ещё несколько сотен человек, которые рассчитывали на него. Ждали, что он будет мудрым и сильным, ответственным и решительным.
Но он не был. Корт и раньше нередко сомневался в том, пригоден ли он на роль Канга. Но в последние недели сомнения посещали его слишком часто — очень уж много он совершал ошибок. Слишком многих людей заставлял разочароваться в нём. Слишком многим причинял боль.
Но был ли у него выбор, кроме как стиснуть зубы, собрать волю в кулак и продолжать бороться? Наверное, Корт пришёл сюда, чтобы это выяснить.
Он подумал о своём вчерашнем видении, пытаясь найти разгадку. Но ответ, обычно простой и ясный, не приходил.
Корт ушёл из Утегата пять дней назад, не сказав ни слова никому, даже Леде. Его мучили угрызения совести, но он знал, что Леда простит, как прощала всегда.
Пятый день он бродил по пескам — без цели, без смысла, без направления. Он ни о чём не думал. Просто выживал, как когда-то.
Он сбежал. Корт делал это, когда на него наваливалось столько, что он больше не мог выдержать. Он уходил не для того чтобы подумать, но чтобы очистить голову от мыслей. Эта жизнь — на грани смерти, с ежеминутной борьбой за выживание — была очень ясной и простой.
Она очищала его. Словно солнце, выжигала всё лишнее и несущественное. Корт просто бродил, охотился, спал, сражался с песками. И это как будто обновляло его. Когда он возвращался, то видел всё в ином свете. Словно у него открывались глаза. Он знал, что верно, а что — нет. Знал, что ему делать. Как будто Руг и правда направлял его.
Но на этот раз, впервые, это не помогало. Корт никак не мог очистить разум, не мог полностью отдаться простому бездумному существованию. Он не могперестать думать о ней и о том, что она говорила и делала.
Не всё, что народ говорил о ругатах — полная ерунда. Кое-что из их суеверий было правдой. В пустыне у Корта бывали видения, посылаемые Ругом. А может, просто галлюцинации, вызванные обезвоживанием и солнечным ударом. Но эти «видения» всегда помогали ему чётко увидеть происходящее и решить, что делать.
Всегда, но не сейчас. То, что Корт увидел вчера в жарком мареве расплавленного воздуха, не было похоже на его обычные видения — простые и понятные. Твёрдо дающие ориентир, как ему поступить в той или иной ситуации.
Последнее видение не давало ответов — оно только задавало ещё больше вопросов.
Корт видел Лиатрас. Так отчётливо и ярко, как будто оказался на его улицах. Так пугающе реалистично, что он даже усомнился, а не провёл ли в пустыне больше времени, чем рассчитывал. Не получил ли такой сильный солнечный удар, что его разум отключился, и он каким-то образом, сам не зная как, добрёл до Вечного Города.
Корт почти готов был поверить в это, если бы не тот факт, что этот Лиатрас был необитаем и заметён песком.
Жаркий ветер равномерно гнал по опустевшим улицам мелкий жёлтый песок вперемежку с обрывками старых газет и мусором. Город выглядел так, как будто его только что покинули жители. Песок только начал просачиваться через Стену. Пустыня только начала планомерный, но неумолимый захват. Пока всё выглядело, как обычно. Должно быть, именно таким и предстаёт Вечный Город, из которого только-только ушли люди. Город-призрак. Город-воспоминание.
Стеклянные небоскрёбы так же величаво упирали свои шпили в белёсое небо. Вдоль широких улиц стояли припаркованные автомобили — чистые и блестящие, словно только что с мойки, едва начавшие покрываться тонким слоем жёлтого песка. Вывески магазинов и кафе сверкали хромом и неоном, приглашая распахнуть приветливые двери. Газетный киоск на углу манил глянцем разноцветных обложек.
Корт подошёл к нему и взял с прилавка первую попавшуюся газету. Это оказался выпуск «Еженедельника». Корту вдруг вспомнилось, как Юта рассказывала, что начинала печататься именно в этом издании. Он посмотрел на дату: 17 октября 9125 года. День его изгнания из Лиатраса.
Корт вышел на одну из магистральных улиц. Тут царило то же запустение: вокруг не было ни одного человека, только припаркованные вдоль дороги автомобили, да ещё вдалеке на остановке с открытыми дверьми стоял работающий на солнечной энергии трамвай.
Корт обходил улицу за улицей, проспект за проспектом, но везде его встречали только запустение и тишина. Не считая песка, вившегося по улицам, город выглядел совершенно обычно. Вот только нигде не было ни одного человека, и от этого становилось сильно не по себе. Как будто Корт попал в безумный сон. Или в будущее, которого никогда не будет.
«Зачем я здесь?», — безуспешно вопрошал Корт, заглядывая в тёмные окна домов, где на подоконниках росли цветы; в широкие окна кафе с опрятными столиками, накрытыми чистыми белыми скатертями.
Какое-то движение на краю зрения привлекло его внимание. Корт повернул голову и увидел детскую площадку. С яркими пластмассовыми горками и турниками, аккуратными скамеечками и разноцветными лошадками на пружинах.
На одной из качелей раскачивалась маленькая девочка лет пяти. На ней было белое платьице и маленькие белые босоножки. На голове были заплетены две тощие косички, какие в детстве Корта называли «крысиными хвостиками». Девочка наклонялась то назад, то вперёд, раскачиваясь всё сильнее, а потом посмотрела на Корта.
Он сбросил оцепенение и бросился к девочке. Но когда он уже был рядом, она вдруг ловко соскочила с качелей и побежала прочь. Девочка завернула за ближайший дом, и Корт рванул за ней изо всех сил, боясь потерять из виду.
Когда он завернул за угол, то увидел, что девочка стоит в отдалении и показывает рукой в сторону. Корт посмотрел в том направлении, но ничего не увидел. А когда снова повернулся к девочке, она уже исчезла.
Корт не стал её искать, внезапно потеряв к ней всякий интерес. Он направился туда, куда девочка ему указала. Через полчаса Корт оказался в одном из закрытых районов города, наподобие Водной Долины. В таких местах производилось или разрабатывалось что-то секретное, о чём обычные люди не знали или к чему не имели доступа. Он и сам работал в таком учреждении — закрытом правительственном Проектировочном Институте. Только их Институт находился в обычном городском квартале.
Здесь же был целый микрорайон со своей инфраструктурой. Только сейчас ворота в бетонном заборе в несколько метров высотой, с колючей проволокой по верху, были распахнуты настежь. Так что Корт без проблем вошёл внутрь. Он прошёл несколько будок охраны, чьи матовые непрозрачные стёкла отбрасывали на асфальт синеватые блики, и увидел впереди ещё одни ворота — гораздо мощнее и больше предыдущих. Корт подошёл к ним. Ворота были закрыты.
Невдалеке валялась прямоугольная вывеска, которая раньше красовалась на воротах. Корт подошёл, чтобы прочесть, что на ней написано, хоть и так уже знал. В конце концов, когда-то он сам проектировал новый Вечный Город. Корт перевернул запылившуюся железную табличку и прочёл: «Водохранилище».
Корт бросил табличку на землю и подошёл к воротам. Створки подались неохотно, со скрипом, будто их давно никто не открывал. Корт с усилием оттащил одну и протиснулся в щель.
Он прекрасно знал, как выглядит водохранилище. Это бетонное поле размером в несколько футбольных стадионов, почти всю площадь которого занимает выступающая над землёй на полтора метра железная крышка. Прямоугольная «шапка» из прочнейших стальных листов закрывает искусственное подземное озеро. В неё встроены герметично закрытые люки, через которые при необходимости идёт забор воды.
Но сейчас перед Кортом не было гигантского железного люка. Бетонное поле резко обрывалось, и прямо за ним колыхалось бесконечное море воды. Её было так много, как песка в пустыне. Корт в жизни не мог вообразить ничего подобного. Самое большое количество воды, какое ему доводилось видеть — было Водное Хранилище под Красными Горами. Но это… это не шло ни в какое сравнение.
Корт подошёл к ровному бетонному краю, прямо за которым открывалась сверкающая бездна. Ветер гнал по поверхности воды пенистые волны. Они подкатывали к бетонному краю, но вместо того, чтобы с брызгами разбиваться о него, отсупали, растворяясь. Как будто это была граница миров, и волны не могли её нарушить.
Корт, как заворожённый, следил за движением воды. Оно напоминало ему движение песков, только во много раз быстрее. Вода в этом — море? океане? — была тёмной, почти чёрной. Корт чувствовал, будто стоит перед раскрытой бездной. Тяжёлые, свинцовые воды катили размеренно, не торопясь. Да и куда торопитсья такому исполину? Как и пустыня, он будет жить вечно. Ну, или, по крайней мере, так долго, что человеку с его крошечной жизнью это кажется вечностью.
Корт не видел ничего, что происходит в глубине. Свет солнц не проникал туда. Но его это не пугало. Корт оттолкнулся ногами от края и прыгнул в воду.
Он не умел плавать, поэтому начал быстро погружаться в воду. Но дышать это ему не мешало. Страха тоже не было. Корт опустился на дно, усыпанное песком. Он посмотрел по сторонам. Перед ним лежала пустыня. Но не та, которую он знал — знакомая и привычная, как старый друг. Это была другая, чужая пустыня, в которой он никогда не бывал.
Вдалеке, на верхушке бархана, Корт увидел буро-красную ящерицу. Он кинулся за ней. Ящерка перебежала дальше и остановилась на вершине ближайшей дюны. Она повернула голову и посмотрела на Корта. Ящерка не двигалась, как будто ждала его. Корт побежал за ней и быстро догнал. Боясь, что ящерка опять ускользнёт, он прыгнул и схватил её. Но когда Корт разжал пальцы, в ладони лежал только её хвост. Внезапно он превратился в песок и ссыпался сквозь пальцы.
А потом воздух подёрнулся рябью, и Корт обнаружил вокруг себя пустыню — безжизненную и равнодушную, как обычно.
Видение было лишено какого-либо смысла. Более того, оно было нелепо и гротескно. Корт не мог взять в толк, почему увидел нечто подобное. Впору было подумать, что Руг забирает свой дар, и Корт начинает просто сходить с ума от жары.
Корт нехорошо улыбнулся, тыкая в кучку песка ножом. Он мог бы принять такую мысль, если бы это не было слишком просто. Чересчур просто, а в его жизни ничто не было таким.
Атлурги считали, что Руг отметил Корта особой силой. Но сам он думал, что бог просто сыграл с ним злую шутку. Может, он и дал ему какую-то «силу» или «дар», но зато обрёк на извечные сомнения и необходимость стать кем-то, кем Корт себя не ощущал.
Почему именно он из всех атлургов стал ругатом? Почему не сгинул в пустыне, как сотни, а может, и тысячи до него? Зачем Руг наградил его такой силой и такой ответственностью? Чего он ждёт от Корта? Кем он должен стать?
Хотя, возможно, бессмертный и всемогущий Руг просто выбрал себе очередную игрушку, чтобы было не так скучно коротать вечность.
***
Корт стоял у дальней стены Зала Кутх, сложив на груди руки, и мрачно наблюдал за тем, что творилось у Помоста Кангов.
Шёл Утегатол. Корта тоже звали принять участие. После того, как с него сняли все подозрения, народ вновь начал относиться к ругату с прежним почтением. Это была одновременно и положительная и отрицательная черта атлургов: они очень быстро забывали. Так что Корт легко мог бы сейчас стоять рядом с Советом. Более того, он должен был там стоять. От него этого ждали.
Но он не мог. Не желал участвовать в фарсе, творившемся перед ним. А иначе как фарсом, это было не назвать. Корт не мог взять в толк: неужто Утегатол действительно собрался для того, чтобы решить, отпускать ли Юту в Лиатрас?
Это было не просто безумием. Это было чистой воды самоубийством, о чём Корт повторял уже не раз. Вот только никто не хотел его слушать. Было очевидно, что за всем стоит Гвирн. Корт не мог понять одного: зачем ему это?
Корт хмурился. Похоже, вид у него был действительно злой и мрачный, потому что даже Леда держалась от него на расстоянии. Она знала: когда Корт в таком состоянии, лучше оставить его одного.
А причин для злости и раздражения в эти дни у него было предостаточно.
Корт вернулся два дня назад. Он провёл в пустыне восемь дней. Всё без толку. Мало того, что вернувшись он не чувствовал привычного очищения и лёгкости разума, так ещё и ошеломляющая новость застала его на подходе к городу. Юта при поддержке Гвирна вынесла на Утегатол вопрос о том, чтобы отправиться в Вечный Город.
Сперва Корт не поверил своим ушам, ведь это звучало каким-то бредом. Но Леда объяснила ему, что Юта с Гвирном нашли способ открыть ворота в город. Юта с Гвирном… Одно это уже выводило Корта из себя, не говоря обо всём остальном. Он отказывался верить в то, что этот цирк мог происходить взаправду.
Но чем дольше Корт стоял здесь, спрятавшись в тени, тем более реальным становилось представление, которое разыгрывалось перед ним.
Гвирн только что рассказал народу о том, как Юта собирается попасть в Лиатрас. Надо признать, что Корту это в голову не пришло — использовать орлов для того, чтобы связаться с кем-то в городе. Мысль действительно была блестящей. Настолько же, насколько безумной. Неужели они верят в то, что это может сработать?!
Голос Гвирна размеренно лился по залу, очаровывая, заколдовывая, привлекая на свою сторону. Атлурги приветливо отзывались на каждое его слово. Они были веселы и беспечны. Конечно, — такое шоу забесплатно! Ведь никому из них не было до Юты ни малейшего дела. Как пришла изниоткуда, так и уйдёт. Только она ступит за порог Утегата, и народ тут же забудет о ней, как будто её никогда и не было.
Народ забудет, но что делать ему?
Корт смотрел на происходящее, словно во сне. Он только вернулся из песков, и город, атлурги, утегатолы, борьба за власть — всё ещё казались ему не более чем очередным видением в зыбком мареве пустыни. Лёгкой вуалью морока, наброшенной на его разум рукой бога. Иллюзией разыгравшегося воображения, дымкой в жарком воздухе песков, которую вот-вот разрушит дуновением ветра.
Но видение Юты, стоящей подле Гвирна так уверенно, словно они двое были правителями города, не рассеивалось в туман. Несмотря на то, что фарс приобретал всё более нелепые очертания.
Гвирн обратился к мужчине, одетому в длинный халат светло-песочного цвета, с бордовыми полосами по вороту, отворотам рукавов и подолу. Он убеждал человека, которого называл «гурнасом» в том, что безумие, которое они именовали «паломничеством к истокам», было угодно богам.
Человек в одежде гурнаса кивал и соглашался.
Глупо было думать, что Гвирн не воспользуется отсутствием Корта. И он воспользовался: дёргая за ниточки связи в Совете, поставил гурнасом своего человека. Хороший ход — умный и продуманный. Хотя гурнас редко участвует в жизни народа, за исключением проведения ритуалов, всё же при желании его можно использовать. Например, для того, чтобы убедить народ: то, что нужно тебе, — угодно богам.
А после того, как народ поверит в то, что ты стоишь за богоугодное дело, не составит труда заставить его пойти на всё, что пожелаешь.
Как умелый маркетолог, сперва Гвирн добился устойчивого положительного отклика от атлургов, которых, конечно, всё это развлекало. И только затем обратился с просьбой к Совету, который тоже, наверняка, был уже куплен.
«Зачем тебе это надо? Что ты делаешь?», — вопрошал Корт в пустоту и не находил ответа, как будто все ответы разом покинули эту планету. «Чего ты добиваешься? Хочешь выбить меня из колеи, убрав её? Это единственное приемлемое объяснение, ведь никакой политической роли она не играет. Но стоит ли это таких хлопот?».
Совет собрался в круг для обсуждения. Гвирн шептал что-то Юте на ухо. Она так и не видела Корта. Он не был уверен, знает ли она, что он вернулся. И судя по тому, как она улыбалась словам Гвирна, ей не было до этого никакого дела.
Корт ощутил мягкое прикосновение к плечу. Подняв взгляд, он увидел Леду. Она сразу убрала руку, только смотрела на него как-то странно: сочувствующе и удивлённо одновременно. Корт посмотрел на свои руки — они были сжаты в кулаки с такой силой, что побелели, а под красными татуировками проступили синие вены.
Он был абсолютно бессилен, наблюдая, как Утегатол принимает решение о том, чтобы позволить Юте уйти.
Члены Совета по одному покинули круг. Вперёд вышел Ауслаг, чтобы говорить от имени всех. За возросшим гулом голосов Корт не слышал его слов, но видел кивок головы.
— …остаётся решить, кто проведёт Юталиэн через пустыню и ступит с ней в Город-за-Стеной, — донёсся голос члена Совета.
Атлурги притихли, посматривая на тех, кто стоял рядом. Конечно, никто из них не собирался этого делать и не хотел, чтобы его кандидатуру предложили.
Корт немного расслабился, решив, что на этом фарс и закончится. Одно дело кричать о богах и благих намерениях, другое — совершить что-то настолько безрассудное. Да в Утегате не найдётся ни одного атлурга, кто согласится просто пробыть в пустыне больше нескольких часов. А тут — совершить недельный переход!
Гвирн вскинул голову и шагнул вперёд.
— Я сам поведу Юталиэн!
На Корта словно обрушился водопад ледяной воды. Не может быть! Да он блефует!
Сцепив зубы, Корт всмотрелся в своего противника.
Подбородок Гвирна был гордо вздёрнут, говоря о решимости. Руки были сжаты в кулаки, спина застыла в идеально прямом положении. Он стоял, не двигаясь, не шевеля ни единым мускулом, словно отлитое из бронзы изваяние. И это наталкивало на мысль о том, что внутри этой статуи бушует настоящий ураган эмоций.
Глаза Гвирна сверкали как два знамени, призывающие армии на бой. Желваки на скулах двигались, как будто там перемалывались камни. А по правому виску стекала едва заметная капелька пота.
Он был серьёзен, как никогда.
Корт онемел. Стены зала пошатывались.
Гвирн готов бросить Утегат, борьбу за власть, всё — ради чего? Ради призрачной надежды Юты помочь городу и людям, чужим для него? Что здесь происходит? Для чего он это делает? Если Гвирн уйдёт, на кого останется город? На Корта? Да, он хотел победить, но не такой ценой. Не ценой смерти оппонента. Не ценой её смерти.
Распихивая атлургов в стороны, Корт протолкался вперёд. Секунду длилась немая сцена, когда Гвирн и Юта увидели его. Гвирн смотрел на Корта немного растерянно, как будто совершенно не ожидал его здесь увидеть и вообще не брал в расчёт. Юта — с немым вопросом в глазах и ещё чем-то, похожим на… надежду?
Корт отвернулся от них и встал лицом к Совету.
— Прошу Совет позволить мне отвести девушку.
Члены Совета тоже не ожидали вмешательства третьего лица, ведь роли в этом спектакле были давно распределены. Они зашептались между собой, с любопытством поглядывая на Корта. Ему пришлось повысить голос.
— У меня больше шансов провести Юталиэн через пустыню и остаться в живых. Я — единственный, кто сделал это за последние восемьдесят лет. К тому же есть ещё один немаловажный фактор. Жители Лиатраса выглядят не так, как атлурги. Гвирн будет слишком выделяться. Это помешает им остаться незамеченными. Не говоря о том, что может привлечь внимание к атлургам и даже навлечь беду на поселение.
Члены Совета внимательно выслушали его. Всё, что Корт говорил, было абсолютно резонно. Его преимущества перед Гвирном были ясны и ребёнку, так что Совету не пришлось собирать новое обсуждение. Они лишь коротко обменялись парой фраз, после чего заговорил Ауслаг. Он быстро взглянул на Гвирна, но не с тем, чтобы попросить его дозволения. Корт понял, что даже если у них и была договорённость, Ауслаг решил переиграть всё по-своему.
— Хорошо, Корт. Совет принимает твою кандидатуру. Вы с Юталиэн можете уйти, как только будете готовы.
Корт выдохнул с облегчением. Ауслаг, как глава Совета, принимал решение, исходя вовсе не из интересов Юты или её «паломничества». Просто, по всей видимости, Ауслаг счёл, что ему будет более выгодно избавиться от Корта, нежели от Гвирна. Возможно, считал, что с Гвирном будет проще справиться. А может, наоборот, надеялся договориться. Корта это уже не волновало.
В то время как Юта ошарашенно открыла рот, чтобы что-то сказать, Корт отвернулся и зашагал обратно сквозь толпу, поспешно расступавшуюся перед ним. Дело было не в том, что он злился или ему было противно смотреть на Юту — вовсе нет. Единственным, на кого он злился, был он сам. Только он был тем, на кого Корт не мог смотреть. Не мог смотреть на своё отражение в её серо-зелёных глазах.
Леда так и стояла у стены, где Корт её оставил. Она молчала. В её глазах не было ни упрека, ни даже удивления.
Корт посмотрел на неё умоляющим взглядом, беря её тёплые руки в свои.
— Я не мог отпустить её с Гвирном. Они погибли бы в песках. Но я смогу её провести. Ты знаешь это.
Леда слегка улыбнулась, не глазами, лишь губами, но и от этого у Корта свалился камень с души.
— Да, я знаю, — сказала девушка. — И я не боюсь того, что ты не справишься. Я просто не хочу, чтобы ты врал себе о своих мотивах.
Корт инстинктивно опустил глаза. Он делал так всегда, когда не желал, чтобы Леда прочла, о чём он думает. Неужели она о чём-то догадалась?
— Ты прожил в Утегате много лет. Он стал твоим домом, — продолжила Леда, — но я вижу, что есть что-то, что всё ещё держит тебя привязанным к Городу-за-Стеной. У тебя есть незаконченное дело или ещё что-то, что не даёт тебе двигаться дальше. Я думаю, ты хочешь вернуться туда не только ради неё, но и ради себя.
— Ты права, — выдохнул Корт. — Ты, как всегда, права.
***
Нельзя сказать, что Гвирн был разочарован. Он готов был сделать то, что требовалось, как и всегда. Но смог бы он на самом деле пройти через пески и ступить на неизведанные земли? Пожалуй, нет.
Гвирна охватывали противоречивые чувства. С одной стороны, он не хотел отпускать Юту с Кортом. Пусть бы это был кто угодно другой, только не он. Несмотря на презрительное отношение к изгою отца, Гвирн понимал, кто на самом деле является его главным соперником. А значит, Юта ни за что не должна достаться ему. В этом смысле их совместный с Кортом поход был худшим, что только можно было придумать.
Но с другой стороны, Гвирн был достаточно рассудителен, чтобы понимать, что Корт был тем человеком, кто наверняка мог доставить Юту в Город-за-Стеной и вернуть обратно. Отбросив неприязнь к нему, Гвирн понимал, что каждое слово, сказанное Кортом Совету, было правдой. Он — единственный, кто сумел выжить в песках за последние восемьдесят лет. А значит, нет никого, с кем Юта была бы в большей безопасности.
К тому же Корт был женат. Что для атлурга, тем более для того, который хотел стать Кангом, не могло быть пустым звуком. И всё же Гвирн волновался. Он уже не был уверен в том, что согласиться с затеей Юты было таким уж хорошим планом. Хотя тогда это казалось вполне разумным — поддержать её в том, что было для неё важно. Тем более что это расходилось с тем, как вёл себя Корт. А значит, выгодно выделяло Гвирна в её глазах.
Просто Гвирн не думал, что дело зайдёт так далеко. Он думал: Юта поиграется с этой мыслью и бросит. А теперь уже не мог ничего изменить. Вот почему он снова шагал по коридорам Утегата, ведущим в один из самых тихих и укромных его уголков.
Зал Свитков ещё не был до конца восстановлен — слишком масштабными оказались разрушения. Здесь и по сей день валялись огромные глыбы обрушившегося свода. Их пилили на части и вывозили, но работы было ещё много. Камни валялись под ногами вперемежку с обломками стеллажей и порванными свитками, которые ещё не успели достать.
Работавшие тут атлурги каждым шагом поднимали мелкую удушливую пыль, заволакивавшую всё бледно-жёлтым туманом. Это воскресило в Гвирне воспоминания о том дне. И те чувства, что он испытал, когда ворвался в Зал Свитков. Впервые в жизни Гвирн увидел столь ужасающие разрушения. Он сильно растерялся. Увиденное потрясло его сильнее, чем он рассчитывал. Но он вспомнил слова отца: «Если ты не можешь управлять даже своими эмоциями, как ты собираешься править всем народом?», и взял себя в руки.
Теперь всё выглядело намного лучше, хотя ещё напоминало о печальном событии. Свод уже был восстановлен. Территория разрушенной части зала отгорожена от остальной, не пострадавшей.
Навстречу Гвирну вышел Регут — новый гурнас, назначенный на должность при его содействии.
— Гвирн, — слегка поклонился гурнас, хоть в этом не было нужды. Пока они были равны. — Я могу чем-то помочь?
Слишком явное раболепие Регута раздражало, и Гвирн отмахнулся:
— Нет, ступай заниматься своими делами. Я здесь по личному вопросу.
— Как пожелаешь, — ответил гурнас и снова отправился в зону разрушения — он помогал извлекать свитки, которые ещё были под завалами.
Гвирн уверенно зашагал в одну из самых отдалённых частей Зала Свитков. Ту, где проводил так много времени, когда был ещё подростком. Он шёл в секцию пророчеств, а конкретнее — в пророчества Амальрис — Богини Ночи и Тьмы.
Он должен был перечитать пророчество о ней — о Юте. Не для того, чтобы вспомнить — он помнил его наизусть. И не для того, чтобы убедиться — он знал, что всё сказанное там — правда. Нет, он лишь хотел снова подержать свиток в руках. Почувствовать под пальцами хрупкую шуршащую бумагу, ощутить запах старого пергамента и пыли, засохших чернил и тайны.
Прикоснуться к божественному, чтобы почерпнуть сил и вновь поверить в то, что боги на его стороне.
Гвирн запустил руку в стопку пергаментов, в которой оставил свиток. Но пошарив, не обнаружил манускрипта. Гвирн нахмурился: он был уверен, что спрятал свиток именно здесь. Он стал искать рядом, в соседних стопках и даже на других полках, но свитка Амальрис нигде не было.
Гвирн ощутил, как струйка холодного, словно кожа змеи, пота, поползла между лопаток. Как?! Этого просто не может быть!
Он снова кинулся к первой полке, выхватывая древние пергаменты один за другим. Гвирн бегло их просматривал, чтобы убедиться, что ничего не пропустил, и кидал прямо на пол. Он раскрывал свиток за свитком, эту стопку и соседнюю. Он топтал хрупкие пергаменты, жалобно хрустевшие под ногами. Он ничего не понимал. Удушливая волна паники накрыла его с головой.
Гвирн просмотрел все свитки Амальрис и даже богов, соседствовавших с ней на старых полках. Он обошёл стеллаж кругом, заглянул за него и на соседние. Он переворошил всё, что здесь было, перепроверил каждый сантиметр и каждый манускрипт, до тех пор, пока не удостоверился: свитка здесь нет.
Гвирн сполз на пол, хватаясь за голову. Комкая такие хрупкие и такие ценные пергаменты, как будто они были не более чем мусором. Как это могло произойти?! Как он мог такое допустить?!
Самый ценный свиток во всём городе, свиток, который, возможно, определит, кто станет одним из самых великих правителей Утегата, проведёт народ через смутное время — пропал. И Гвирн понятия не имел, кто забрал его.