Под плотно сомкнутыми веками расплывались ярко-красные круги. Юта погружалась в воду — горячую, тяжёлую, обволакивающую тело, словно внутриутробные воды — младенца. Вода тоже была красной. Волны подхватывали и раскачивали её, как мать раскачивает на руках дитя. Она не боролась — не было ни сил, ни желания. Она полностью отдалась мягким прикосновениям волн, то погружаясь в них глубже, то всплывая на поверхность.
Юта хотела пить. Но когда попробовала воду на вкус, она оказалась солёной. Юта закашлялась, выплёвывая солёные комки из лёгких.
— Потерпи, почти пришли.
Голос звучал приглушённо, издалека. Но он был ей знаком. Он был чем-то твёрдым и надёжным в мире зыбких красных волн. Она потянулась к этому голосу. Она хотела слышать его снова.
Юта приоткрыла слезящиеся глаза. Мир вокруг был настолько ослепителен, что она едва могла смотреть. Голова раскалывалась. По ней размеренно били два молота: раз, два, раз, два.
Юта захрипела, силясь что-то сказать, но вместо слов из лёгких снова вырвался мокрый кашель. Она с усилием поднесла к губам руку и увидела кровь.
Мир по-прежнему раскачивался. Но это не были красные волны — она раскачивалась в такт шагам Корта, который нёс её на руках. Уже который день.
Юта повернула голову, чтобы посмотреть, как приближается Стена. Она закрывала полнеба — огромная, неприступная. Она казалась Юте вратами Рая, закрытого для них навсегда. Стена висела перед ними, так же как и вчера, и позавчера, но не становилась ближе.
— Корт, — прошептала Юта, поворачивая голову к мужчине.
Она видела его заросший чёрной щетиной подбородок, тёмную маску лица с плотно сомкнутыми, полопавшимися до крови губами, и ярко-синие глаза, устремлённые вперёд.
— Тише, не говори. Скоро придём, — сказал Корт.
Его голос звучал, как иссохший от солнца и времени лист бумаги — такой же шершавый и хрупкий.
Юта повиновалась и закрыла глаза, тут же подхваченная тёплыми красными волнами. А когда снова разомкнула веки, то обнаружила, что мир больше не плывёт и не раскачивается. Мир остановился, и вместе с этим пропала Стена, последние несколько дней указывавшая им направление.
Юта ничего не понимала. Она забеспокоилась, ёрзая на месте. Она полулежала на песке. Лопатки упирались во что-то твёрдое и прохладное. Юта подняла голову и увидела нависшую над ней громаду. Она сидела под Стеной, чувствуя, как гладкий камень ласкает горячую взмокшую кожу. Юта провела по камню рукой и посмотрела по сторонам.
Стена высилась над ней гранитной скалой, настолько высокая, что со своего места Юта не видела верха. Направо и налево тянулась та же серая каменная лента, уводя взгляд вдаль. Она терялась в бесконечной пустыне, подёрнутая лёгкой рябью от соприкосновения горячего воздуха и холодного камня.
Юта покрутила головой, стараясь понять, куда делся Корт. Вдалеке, приближаясь, маячила чёрная точка. Через десять минут точка превратилась в мужчину.
— Очнулась? Хорошо, — констатировал Корт, но в голосе не было слышно радости.
Он снял с пояса кожаную флягу и достал из поясной сумки лоскут ткани. Вынув пробку, Корт осторожно смочил ткань водой, запрокидывая флягу кверху дном — это были последние капли. Корт поднес тряпицу к губам Юты и аккуратно обтёр. Девушка улыбнулась. Она была благодарна Корту за всё, что он сделал.
В пустыне их жизни полностью зависели от него, и он не подвёл. Но здесь, на границе пустыни и города заканчивались его возможности. Здесь Корт был бессилен. Теперь им оставалось только ждать. Если ворота не откроются, очень скоро они погибнут. Корт и Юта оба это знали.
Юта и так не смогла бы выжить без него. Глупо было думать, что она могла совершить этот переход с кем-то другим. Что у кого-то ещё хватило бы сил, выдержки, умений и знаний, чтобы пройти через пустыню. Если бы не Корт, она уже несколько раз была бы мертва. И не только от жажды, солнечного удара, бессилия и страха.
На второй же день, когда они ещё перебирались через горы, Юта неосторожно потревожила змеиную нору на склоне. Из едва заметной ямки выполз жёлто-серый жнец — одна из самых ядовитых змей в пустыне. Жнец застыл в полушаге от девушки, угрожающе шипя, готовый броситься на неё, чтобы впиться смертельно ядовитыми зубами.
Пока Юта замерла на месте, ничего не соображая от страха, Корт среагировал. Он прыгнул, сбив её с ног, и они покатились по склону, больно ударяясь о камни и потянув за собой небольшой оползень. Когда Юта опомнилась, то была вся засыпана песком. Тело болело и саднило от синяков, зато она оказалась так далеко от жнеца, как было возможно.
Когда она неуклюже благодарила Корта за спасение, он только посмеялся, назвав это «боевым крещением». И вскоре Юта осознала: то маленькое происшествие и правда было лишь крещением младенца, который ещё ничего не видел и не знает.
Пески не раз и не два покушались на их жизни за одиннадцать дней перехода. И если бы не знания Корта, одна из этих попыток точно увенчалась бы успехом.
Пожалуй, ближе всего к гибели Юта была, когда на шестой день её укусил скорпион. Юта знала, что его яд смертелен, и решила, что ей пришёл конец. У неё быстро начался жар. Голова кружилась, перед глазами всё плыло. Она теряла сознание. И тогда Корт сделал что-то странное.
Он вытащил нож и порезал свою руку, рассекая пополам одну из татуировок наури. Яд быстро распространялся по организму Юты. Мир виделся ей, как в тумане. Может, поэтому она не сопротивлялась, когда Корт поднёс нож к её руке. Он сделал быстрый длинный надрез. Кровь потекла из него тонкими ручейками, капая на песок.
Предплечье Корта тоже было в крови. Он обхватил руку Юты своей, соединяя порезы. Юта наблюдала, как их кровь смешивается, течёт по рукам, обильно проливаясь на землю. Жадный песок тут же пил её без остатка, а ветер стирал следы. Потом Юта уплыла в небытие.
Она очнулась в импровизированном ложе под барханом. Корт сидел к ней спиной. На нём не было хилта — он был растянут над головой Юты, как навес, скрывавший от лучей стоявшего высоко в небе Тауриса. Юта не знала, чему удивляться больше — тому, что была жива или тому, что Корт проделывал с крупной песчаной ящерицей. Ругат скоблил кожу рептилии ножом, а затем аккуратно вытирал лезвие о край плоской миски, собирая слизь.
— Что ты делаешь? — спросила Юта, глядя на мужчину, спокойно сидящего под прямыми лучами Тауриса, будто под обычной лампой.
— Лекарство, — коротко пояснил Корт. — Ты не умерла от яда, но твоё тело ещё отравлено. Это поможет.
— Кстати об этом. Почему… я не умерла? — как-то неуверенно спросила Юта и посмотрела на свою руку. Она была замотана тряпкой в том месте, где Корт сделал надрез. Значит, не приснилось.
— Это моя кровь. Она стала для тебя противоядием, — объяснил Корт и облизал палец, которым только что снял остатки слизи с ножа.
Юта сглотнула.
— Как это?
— Когда-то давно меня тоже укусил скорпион. Ещё когда мы блуждали по пустыне с Утагиру. Я несколько дней провалялся в горячке. Не изжарился под солнцем только потому, что Утагиру не отходил от меня ни на шаг. Лежал на мне, закрывая своей шерстью, и зализывал укус. Не знаю, почему, но мой организм как-то поборол яд. А значит, в моей крови есть к нему антитела.
Корт залил слизь, собранную с кожи ящерицы, водой. Тщательно размешал и, подойдя к Юте, опустился перед ней на корточки.
— Пей. Это поможет.
Юта посмотрела на ящерицу, валяющуюся рядом.
— Не переживай, остальное тоже не пропадёт. Мясо я завялю, а из крови сделаю похлёбку. До завтрашнего дня нам придётся остаться здесь.
Корт поднёс к её губам «лекарство», а Юта гадала, то ли он шутит над ней, пытаясь приподнять настроение, то ли говорит всерьёз.
Теперь Юта смотрела на профиль Корта, сидящего рядом с ней под Стеной, и думала о том, не были ли все эти усилия напрасны.
Вдруг Корт резко вскочил, словно подброшенный в воздух пружиной. Он схватил ничего не понимающую Юту и закинул на плечо, словно куль с картошкой. Она видела перед собой только спину Корта и песок, шуршащий под его ногами. А потом песок сменился асфальтом.
— Боже! Что с ней?! — голос был до боли знакомым, обеспокоенным и насмешливым одновременно.
На всём свете он мог принадлежать только одному человеку — Кирли Коул.
«Со мной всё в порядке», — хотела ответить Юта, ворочаясь у Корта на плече.
— У неё солнечный удар, она сильно обгорела и обезвожена, — ответил Корт, снимая Юту с плеча и снова беря на руки, чтобы не привлекать лишнего внимания.
— Давай, иди за мной. Я отведу вас в безопасное место, — без лишних расспросов властно скомандовала Кирли.
Юта хотела сказать, что сама может идти, но в руках Корта было так уютно и надёжно. Так что она не стала ничего говорить, мягко погружаясь в дрёму. Когда она уже проваливалась в забытье, на её растрескавшихся губах проступила улыбка. Дошли.
***
Дверь с шуршащим звуком открылась внутрь, таща что-то по полу. Юта посмотрела вниз и увидела неразобранную почту. Руки машинально собрали с пола конверты. Сперва шли квитанции на оплату счетов, затем предупреждения об отключении воды и электроэнергии, письмо от муниципалитета о том, что она должна подтвердить договор аренды, в противном случае город заберёт квартиру.
Среди конвертов и рекламных объявлений нашлась записка от Ленни. Взгляд зацепил слова, написанные крупным шрифтом со множеством вопросительных и восклицательных знаков: «Куда ты пропала?! С тобой всё в порядке???!!».
Юта положила конверты на сушилку, за неимением другого места стоящую в коридоре, как будто собиралась просмотреть их позже. Прежде чем шагнуть в гостиную, она неуверенно обернулась.
Корт прикрыл за собой дверь. Его лицо и фигура были напряжены. Он внимательно прислушивался к звукам. Правая рука была заведена за спину, где, как знала Юта, под одеждой прятался чехол с ножом — одним из тех, что предназначались для метания.
Постояв минуту в тёмном коридоре, мужчина кивнул, и Юта вошла в гостиную. Всё было в точности таким же, как когда она была здесь в последний раз.
В квартире царил беспорядок. Кажется, каждая вещь была не на месте. На полу было негде ступить из-за битого стекла от настольной лампы и стакана, смахнутого со столика. Журналы и подшивки газет со статьями Юты валялись вперемежку с мятой одеждой и горшками с засохшими цветами.
У Юты сжалось сердце при виде того, что сотворили с её квартирой. Как будто целью людей, побывавших здесь, было не найти кого-то, а устроить в квартире как можно больший разгром.
Но сквозь нагромождение сваленных в центре гостиной выпотрошенных ящиков, диванных подушек, покрывшихся пылью книг по астрономии, и осколков битого стекла она всё ещё видела то единственное место в мире, где всегда тепло и уютно, где тебя ждут люди, которые любят, где можно спрятаться от невзгод и бед, которые непременно обойдут это место стороной — она видела дом.
Юта перевела взгляд на свой рабочий стол. Здесь было проведено столько бессонных ночей и выпито столько чашек кофе, что хватило бы утопить целую флотилию. Столешница была пуста — все бумаги Юты были свалены на пол, а монитор компьютера варварски разбит, зияя чёрным провалом, как будто из него только что вылупился «чужой».
Юта сделала осторожный шажок в гостиную, как будто пересекая невидимую черту. Ступив внутрь, она перестала быть сторонним наблюдателем, словно подсматривающим за чужой жизнью сквозь замочную скважину. Она снова стала частью мира, в котором жила так долго и который теперь был безвозвратно разрушен.
Юта знала: когда она пересечёт эту черту, для неё уже не будет пути назад.
Не глядя под ноги, запинаясь о разбросанные на полу вещи, Юта прошла в центр гостиной. Она растерянно осматривалась по сторонам, как будто забыла что-то очень важное, но никак не могла вспомнить, что.
Ей показалось, что боковым зрением она увидела силуэт. Силуэт мужчины, сидевшего на табуретке возле письменного стола, согнувшись вопросительным знаком. Монитор его компьютера был включен, мигая таблицами и формулами. На столе лежали чертежи и вырванные из блокнота листы с математическими расчётами. А подо всем — огромная карта звёздного неба, свисавшая одним краем со стола.
Мужчина рылся в стопке бумаг и невесть откуда взявшихся здесь чеках на обед из университетской столовой, пока не нашёл огрызок карандаша, сточенного настолько, что едва можно было удержать в пальцах. Он поправил сползшие на край носа очки и записал очередную формулу на обратной стороне чека.
Юта улыбнулась при виде него. Она потянулась к силуэту, но он выскользнул из её рук, растворившись в неподвижном воздухе, как тень растворяется под прямыми лучами солнца.
Корт стоял позади Юты в коридоре. Он не хотел мешать девушке предаваться воспоминаниям. Он слишком хорошо понимал, что иногда человеку нужно остаться с ними наедине.
Юта неуверенно застыла посередине комнаты, как будто не знала, что делать дальше. Её тонкий силуэт обтекали потоки солнечного света, лившегося через неплотно прикрытую бежевую штору. Солнечный зайчик, отскочив от зеркала, запутался в каштановых волосах, завязанных в небрежный «хвост».
Юта казалась призраком, возвратившимся в дом, в котором когда-то жил. Но вместо привычного домашнего уюта встретившим лишь запустение и одиночество. Время безвозвратно утекло сквозь невесомые прозрачные пальцы, его уже не вернуть. И теперь призраку остаётся лишь бродить среди развалин былой жизни, тихо плача под звуки воды, капающей из недокрученного крана.
Юта протянула руку, словно хотела дотянуться до чего-то, видимого только ей, но остановилась, не закончив движения. Её маленькая узкая рука опустилась вниз, медленно сжимаясь в кулак.
— Я должна была быть на его месте.
Она говорила сама с собой, будто забыла, что Корт тоже находится здесь. Сперва тихо и как-то пугающе отстранённо. Но постепенно её голос окреп, прорываясь истеричными нотками, пока Юта не начала кричать:
— Это всё моя вина! Я должна была быть на его месте! Почему всё это случилось именно со мной?! В чём я виновата?!
Корт боялся, что этот момент может настать. Стеклянный колпак, под которым она держала свои чувства, дал трещину, а затем разлетелся вдребезги. Но у каждого свой способ пережить потерю близкого человека.
Корт нашёл утешение в совершении одного и того же ритуала. Целый год он жил, не позволяя себе думать о том, что произошло шестнадцать лет назад. Пряча свои истинные эмоции, старательно отводя взгляд от себя самого. Но в один единственный день в году — день смерти Энрига — он позволял себе помнить, позволял скорбеть. Он говорил с другом так, словно тот был жив и мог его слышать. Наверное, со стороны это выглядело так, будто Корт сошёл с ума.
Так что не ему судить Юту. Если ей нужно плакать и кричать, крушить всё вокруг — пусть. Он не собирался её останавливать. Он лишь хотел дать ей понять, что она не обязана проходить через этот кошмар одна.
Корт подошёл к Юте, чтобы напомнить, что он рядом. Но когда он коснулся её руки, она посмотрела на него так, будто не узнавала. Она с силой оттолкнула Корта, покачнувшись при этом, как будто её не держали ноги. А в следующую секунду осела на пол, как механическая кукла на шарнирах, у которой внезапно кончился завод.
Упав, Юта уже не пыталась подняться. Она поранила руку об один из осколков, валявшихся на полу. Но она не замечала этого. Неловко сидя на полу, она обхватила себя руками, как будто пыталась удержать. На кофте остались кровавые следы.
— Юта, у тебя кровь, — негромко окликнул девушку Корт. Он стоял в шаге от неё.
Она не ответила.
— Ты поранилась.
Он подошёл и опустился на колени рядом с ней. Юта снова не отреагировала. Она смотрела перед собой, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то, как умалишённая.
Корт не мог смотреть на неё без боли. Юта, которую он знал, всегда была стойкой и непоколебимой. В точности знала, чего хотела, и шла к своей цели, несмотря ни на какие преграды. Имея на своей стороне лишь идеализм и упрямство, которого хватило бы на десятерых, эта совсем ещё юная девушка сумела совершить невозможное.
Корт был единственным изгоем почти за целое столетие, сумевшим добраться из Лиатраса до подземного города атлургов. Но Юта первой за всю историю обоих народов сумела проделать обратный путь. И теперь при виде неё, такой потерянной и жалкой, его сердце разбивалось на части.
Может, поэтому ему самому никогда не приходила в голову мысль вернуться. Потому что он понимал: если однажды город тебя отверг, то возвращаться тебе уже некуда.
Корт обнял Юту за плечи, в то время как она продолжала раскачиваться. Он прижимал её к груди так сильно, как только мог, пока она дрожала. Он гладил её по растрепавшимся волосам и шептал, что всё будет хорошо, пока она плакала и цеплялась за него. Его рубашка пропиталась её слезами и кровью из пораненной ладони.
Постепенно Юта успокоилась, обмякнув в его руках. Некоторое время она не шевелилась. Корт только чувствовал на своей коже её тяжёлое горячее дыхание через промокшую от слёз ткань рубашки. Потом Юта медленно отстранилась.
Корт неохотно отпустил её, не уверенный в том, что приступ не повторится. Но Юта уже взяла себя в руки. Не глядя на Корта, она вытерла слёзы и только тогда заметила, что поранилась. Переведя взгляд на одежду Корта, Юта смущённо пробормотала:
— Прости, я испортила твою рубашку. Я посмотрю, во что тебе переодеться.
Осторожно, ещё не совсем уверенно, Юта поднялась на ноги и скрылась в боковой комнате. Наверное, ей было неловко. Но когда она вернулась в гостиную, Корт увидел, что она уже вполне овладела собой.
Непонятно, когда и как, но Юта успела привести себя в порядок. Порез на ладони был заклеен пластырем, волосы собраны в пучок на затылке, а испачканная кровью кофта заменена на новую. Девушка протягивала Корту рубашку — не новую, на несколько размеров больше, но вполне приличную, небесно-голубого цвета.
Юта робко улыбнулась, виновато и как-то неуверенно глядя на Корта:
— Извини, ничего более подходящего не нашлось. Эту рубашку Бабли одевал на школьный выпускной. С тех пор он поправился ещё на пару размеров.
— Не надо извиняться. Давай просто сделаем то, зачем пришли, — ответил Корт чересчур резко, что стало неожиданностью для него самого.
Он схватил рубашку из рук Юты и скрылся в ванной, хлопнув дверью сильнее, чем рассчитывал.
Он боялся, что Юта обидится на него, но когда вышел в гостиную, девушки там не оказалось.
Юта окликнула его откуда-то сбоку. Корт толкнул дверь и вошёл в небольшую светлую комнатку. Здесь царил такой же беспорядок, как и в остальном доме, но Корт безошибочно узнал комнату Юты.
Он с любопытством огляделся. Воображение тут же помогло восстановить картину по разбросанным на полу и кровати, разбитым и поломанным вещам.
Это была комната занятого человека, редко появляющегося дома и оттого не слишком заботящегося о быте. Человека, увлечённого своим делом, о чём красноречиво говорил высокий открытый стеллаж с папками и подшивками газет — единственное место в комнате, где всегда соблюдался идеальный порядок. Таких людей мало заботят удобство и комфорт. Они едва замечают, что их окружает, потому что у них есть нечто гораздо более важное — любимое дело, которому они посвящают свою жизнь.
Корт легко мог представить, как Юта забегает домой после двух дней, проведённых в редакции над очередной горящей статьёй, только для того, чтобы быстро принять душ и переодеться. Она разбрасывает вещи из платяного шкафа в поисках чего-то, ещё не требующего стирки и тут же, забыв сложить их обратно, бежит на кухню включить кофеварку. Вернувшись в комнату, она подходит к высокому, до потолка, стеллажу и быстро просматривает книги и папки в поисках необходимых материалов.
С кухни доносится звук выключения кофемашины, и она снова несётся туда, наспех засунув в сумку найденные бумаги. Обжигая губы горячим крепким кофе, она подходит к столу и широким неразборчивым почерком оставляет записку своему другу, который значил для неё так много. Взглянув на себя в небольшое зеркало в коридоре, она небрежно поправляет короткую чёлку, хватает с сушилки ключи и выбегает из квартиры, громко хлопнув дверью.
Корт скользил взглядом через раскрытые двери, словно и правда следил за чьими-то передвижениями.
— Ты что-то увидел? — прозвучал совсем рядом обеспокоенный голос.
«Да, призрак девушки, которая здесь жила».
— Нет, — ответил Корт, поворачиваясь к Юте, глядя на неё так, будто узнал о ней что-то новое. Какую-то мелкую, незаметную обычным взглядом деталь, которая, однако, помогла ему лучше понять её.
— Вот. Это мамина шкатулка, о которой я вспомнила в Утегате. Одна из немногих вещей, оставшихся у меня от родителей.
На коленях у Юты стояла деревянная шкатулка. Простая, без изысков и резьбы, покрытая тёмным лаком, она тем не менее оставляла ощущение старины и дороговизны. Как будто тот, кто вырезал её, сознательно отказался от витиеватых узоров и украшений драгоценными камнями в пользу добротности и надёжности.
Юта держала шкатулку неуверенно и немного опасливо, как будто у неё в руках пригрелась спящая ядовитая змея, и она боялась сделать неосторожное движение, чтобы не разбудить её. Девушка пока не открыла шкатулку. Она просто сидела и смотрела на неё с печалью и странным испугом в глазах.
— Позволь мне.
Корт присел рядом на кровать и взял шкатулку у Юты из рук. Она молча наблюдала за его действиями, как будто у неё самой недоставало сил сделать то, что требовалось.
Корт повернул металлический замочек и откинул крышку. Первым, что бросилось ему в глаза, было углубление на дне шкатулки, обитой истёршимся от времени бархатом. Углубление пустовало, но его форма в точности повторяла форму свитка, словно шкатулка была специально изготовлена для хранения манускриптов. Корт переглянулся с Ютой, а потом заметил то, что сперва ускользнуло от его взгляда.
На внутренней стороне крышки из тёмного дерева была вырезана надпись. Корт прочёл её два раза и бережно провёл пальцами по причудливым витиеватым символам.
Юта ничего не спрашивала, словно и так уже всё поняла. Она не ошиблась: надпись на шкатулке, принадлежавшей её матери, была сделана на наури.
— Здесь сказано, — проговорил Корт внезапно охрипшим голосом, — «Ат ла раним — санум реглат, ат ла атлурн — санум ассари». Что переводится, как: «Удел мужчин — проливать кровь, удел женщин — проливать слёзы».
Корт потрясённо умолк. Юта первой нарушила зыбкую тишину, в которую погрузилась квартира, как будто слова, прозвучавшие на древнем, мёртвом языке, были заклинанием, заставлявшим произнёсшего его человека хранить обет вечного молчания, дабы сберечь тайну загадочных строк.
— Что это значит? — тихонько спросила Юта, как будто звуки наури ещё звучали над ними.
— Я не уверен, но по-моему я видел эту фразу где-то в манускриптах Амальрис.
— Как думаешь, то, что здесь хранилось, могло быть пропавшими свитками?
Корт нахмурился. Это именно то, что сразу пришло ему в голову, но он не торопился озвучивать эту диковатую мысль. Однако, надо признать, что в этом что-то было — какая-то сокрытая, непонятная ему, ускользавшая от сознания логика.
— Это возможно, — поколебавшись, ответил мужчина. — При условии, что твоя мать была каким-то непостижимым образом связана с народом, само существование которого считается здесь не более чем сказкой. Я никогда не встречал упоминаний о том, что два народа вообще когда-либо пересекались, не считая изгоев из Вечного Города, которых по пальцам можно пересчитать.
— Но ведь если кому-то удавалось пересечь пустыню в одну сторону, значит, кто-то ещё, кроме нас, мог пересечь её и в обратную, — с внезапным лихорадочным жаром воскликнула Юта.
Как будто зацепилась за мысль, в которую очень хотела поверить.
— Теоретически это возможно, — с сомнением ответил Корт, — но давай не забегать вперёд. Пока что связь между всем этим весьма призрачна. У тебя есть кулон, оставшийся от матери. Он является знаком забытой богини народа. А дома мать хранила шкатулку с надписью на языке наури, в которой могли храниться какие-то свитки. При этом из библиотеки Утегата тоже пропали свитки, относящиеся к той же богине.
Но пока что единственная связь между всеми этими событиями — это Богиня Тьмы — Амальрис, которой атлурги поклонялись столетия назад, и твоя мать.
Корт покосился на Юту. Её взгляд застыл на шкатулке, как будто она пыталась осмыслить сказанное. Это казалось слишком невероятным, как и всё остальное, произошедшее с ней за последние месяцы. События развивались слишком стремительно, не давая ей возможности остановиться и подумать, осмыслить или смириться.
Наверное, Юта до сих пор не могла поверить, что это происходило с ней на самом деле. Она говорила и действовала смело и решительно, так, как требовала от неё ситуация. Но, возможно, в глубине души она так и не приняла эту новую реальностью, считала её просто сном.
Корт знал, каково это. Ему и сейчас, по прошествии шестнадцати лет, порой казалось, что он читает книгу и настолько вжился в роль персонажа, что начал путать себя с ним, — реальность с вымыслом.
И со временем это ощущение не проходило, как бы он того ни желал. Просто грань между вымыслом и реальностью начала стираться, миры начали проникать друг в друга, медленно, но неумолимо, как столкнувшиеся галактики. И теперь, когда всё смешалось, он уже не мог сказать, где же настоящий Корт, а где — всего лишь вымышленный персонаж, плод чьего-то воображения.
Они оставили шкатулку в квартире, в комоде, где Юта всегда её хранила. Корт ждал девушку в гостиной, пока она собирала вещи. Они и так провели здесь слишком много времени, и им было пора возвращаться в пустовавшую квартиру на окраине, которую им предложила в качестве убежища Кирли.
Корт сидел на низком, продавленном от времени кресле, когда заметил мигающий зелёный огонек на мониторе одного из компьютеров. Интересно, почему один компьютер зверски раскурочен, а второй даже не тронут?
Корт поднялся из кресла и подошёл к столу. Из чистого любопытства он нажал на кнопку включения. Монитор тут же откликнулся, услужливо замигав бегущими по чёрному экрану символами. Корту понадобилось время, чтобы вспомнить былые навыки и понять, что он видит.
— А чем занимался твой друг? — крикнул Корт, глядя на бегущие по монитору строки программного кода.
— А… Бабли, он учился в аспирантуре и преподавал высшую математику в колледже. А ещё увлекался астрономией. Недавно он даже сделал крупное открытие и отправил заявку на членство в ЛАС.
— Вот как, — тихо, так, что было слышно только ему, ответил Корт.
В этом было что-то тревожащее, но Корт никак не мог понять, что. Что-то билось за самым краем сознания, не давало покоя, словно ночной мотылёк, привлечённый светом, бьющийся в стекло, но неспособный попасть внутрь.
— А почему ты спрашиваешь? — крикнула Юта, мелькнув в проёме комнаты.
Не услышав ответа, она высунула голову в гостиную.
— Его компьютер… Видишь эти строки? — Корт указал рукой на монитор. — Это означает, что кто-то искал и копировал данные.
Мысли тяжело ворочались в голове, как сонные сытые боровы, не желая просыпаться, отвыкшие от подобной работы. Корт пытался расшевелить их, ударяя палкой логики по жирным лоснящимся бокам, но мысли лишь недовольно храпели, стараясь забиться подальше в тёмные углы.
— Может, Бабли сам это и сделал? — спросила Юта.
Она вышла из комнаты с пузатой сумкой, перекинутой через плечо.
— Сомневаюсь. Искали в том числе и удалённые данные, а также помещённые на виртуальных дисках и в виртуальных хранилищах. Зачем бы твоему другу делать это?
Юта скинула сумку на пол и подошла к столу.
— Действительно странно, ведь Бабли не собирался со мной лететь. Так зачем ему копировать данные с компьютера? Постой-ка…
Юта опустилась на корточки и стала перебирать бумаги, валяющиеся на полу. Через несколько минут она поднялась.
— Это показалось мне странным и в прошлый раз, но с учётом всего происходившего, я не придала этому значения. — Юта тяжело вздохнула, словно на её хрупкие плечи опустилась ещё одна ноша, добавившись к и без того тяжёлому бремени, которое она несла. — Чертежи и расчёты Бабли исчезли. В тот раз я подумала, что он взял их с собой. Но, как я уже говорила, он не собирался лететь со мной. К тому же в тот день, в Космопорте, при нём не было даже сумки. Так куда же делись его бумаги?
— Всё это странно, — откликнулся Корт. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и тот ночной мотылёк сумеет-таки пробить стекло и ворваться внутрь комнаты его разума. Но для этого ему требовалась помощь. — Кажется, нам надо ещё кое-куда наведаться.