В тени Алтополиса - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 10

Глава 10. Осень пришла

Осень пришла в Красильницкое согласно расписанию. Еще вчера яркое солнце радовало глаз, а стоило перевернуть страницу календаря, и серая хмарь затянула небо до самого горизонта. И кому только в голову пришла идея отмечать Новый Год в сентябре? Почему не в апреле, когда мир вокруг расцветает или скажем в мае — самом красивом времени году, полном еще сочной, не успевшей засохнуть зелени. Что за радость отмечать праздник под аккомпанемент накрапывающего дождя?

Люди вокруг только и делали, что носились с подарками. В мастерской появились украшения из гирлянд и бумажных фонариков, а дядька Степан в кои-то веки решил отойти от строгих правил, позволив накрыть в столовой праздничный стол. На шумное мероприятие собрались целыми семьями: с женами и детьми, невестами и подругами. Надо отдать должное Сафире, та хоть и была теткой вредной, но при этом весьма способной, если речь шла о командовании. Она даже Никанорыча переплюнула, сумев в кратчайшие сроки организовать мастеровых. Те не только залу украсили, но и расчистили площадку под танцы — прибрав, казалось бы, вечный хлам. Заодно сыскались некоторые потери, вроде старых накладных или очков Кузьмича, утерянных прошлой весною.

Каждый принимал участие в подготовке, и даже ленивый Еремей позволил взвалить на собственные плечи груз ответственности. Он занялся единственным, что умел… ну, если не брать в расчет талант по окучиванию престарелых барышень — сел за баранку старенькой «Рубы» и принялся кататься по поселку, выполняя мелкие поручения. Все оказались при деле, кроме меня.

Не то чтобы Лешку Чижова не приглашали — звали еще как, дядька Степан, Мартьян, другие мастеровые. Даже Лукич обмолвился в том духе, что дескать не стоит запираться от людей, ежели не хочешь оставшуюся жизнь бобылем прожить. Кто бы говорил… И Мартьян свое заладил: Новый Год на носу — праздник, его непременно нужно отмечать в кругу близких людей.

Кому я там близкий? Тетке Сафире, едва не ошпарившей кипятком в прошлые выходные? Случайно она выплеснула кастрюлю, когда я мимо проходил. Ага, как же… так и поверил. Или тому же Мартьяну? Каждый норовит потерянного щенка потрепать по холке, а что — он забавный, смешной. Можно его жизни поучить за между прочим, чтобы скуку во время перекура развеять. Или как Лукич…

После той злополучной ночи бобыль пару дней не обращал на меня внимания — занимался своими делами, пока однажды не заявился под вечер и не ошарашил заявлением: «мы едем в гости».

По телу пробежался неприятный холодок. Мне почему-то сразу представился Михась — такой, каким видел его последний раз: с выступившей на лбу испариной, с остекленевшим взглядом. Нынче тело казака покоилось в степи, но туда мы не поехали, свернув по пути на запад. Машина принялась петлять по закоулкам малажской стороны, а потом я увидел знакомый дом с резным крыльцом и яблоневым садом.

Малага все так же сидел за столом: в белой сорочке, расстегнутой до середины груди, в синих казацких штанах с лампасами, словно и не уходил никуда с нашего последнего разговора. Он во всю хрустел сухарями вприхлебку с горячим чаем. До того аппетитно, что не сразу обратил внимание на вновь прибывших. А заметив нас кивнул, мол располагайтесь гости дорогие, сейчас остатки дожую и тогда поговорим.

Разговора толком не получилось, да и не собирались со мною беседы вести. Просто поставили перед фактом, что теперича я казацкого рода племени. Заявили на голубом глазу, словно позабыв, о чем говорилось прошлой зимою. Не давал я согласия на пожизненную кабалу в малажской ватаге, не просился в банду. Лишь отбывал годовую повинность за тот давний случай с Михасем, про который окромя меня одного никто не помнил. Или делали вид, что не помнили.

Перевернули все с ног на голову, назвав прошедшие месяцы испытательным сроком. Я даже чашку ароматного чаю не успел отхлебнуть, как вдруг ощутил тяжесть ярма на шее.

— Ловкий ты, Алексей… и соображалка быстро работает, — заявил атаман, — нам такие люди нужны.

Им-то нужны, это понятно. А меня спросили? Хотел я возмутиться, но перед глазами сам собою всплыл образ Лукича с ружьем наперевес. В ушах прозвучало эхо далекого выстрела, отчего язык к нёбу присох и не шевелился до окончания встречи. Нет, я еще не совсем спятил, чтобы атаману малажскому в его же доме перечить.

Промолчал я и когда вернулись обратно. Взял набившую оскомину книжку про приключения питерского школьника, забрался с ногами на кресло и сделал вид, что читаю. У самого же мысли ворочались: что делать… что теперь делать?! Выходит, дурачком я был, раз всерьез надеялся, что меня отпустят. В особенности после всего того, что успел узнать и увидеть. Заведение на Блинчикова было не просто автомастерской, занимающейся перепродажей ворованных тачек. Это был настоящий форпост малажских ватажников в районе Сермяжки. Если бы в криминальном мире существовало понятие диппредставительства, то это было бы именно оно с положенными функциями и штатом.

Угораздило же меня попасть в самый центр змеиного кодла, из которого теперь по собственной воли не выбраться. Атаман так прямо и сказал: «мы на тебя рассчитываем», при этом забыв уточнить в какой роли: пешки или жертвенного агнца. Да и роль ферзя в отдаленном будущем не прельщала. Помнится, покойный Михась в ближниках ходил у Малаги, за одним столом с ним сидел и чем по итогу все закончилось — безымянной могилой в степи? Права была бабушка Лизавета, когда советовала держаться подальше от этого рода-племени. Ругала их на чем свет стоит, называя лихой бедой. Предупреждала сколько раз:

— Никогда не знавайся с бандитским отребьем. Не будет добра от гнилого семени, только душу свою погубишь, так и знай.

Я это знал, и все равно умудрился влипнуть. Судьба словно издевалась надо мною, каждый раз давая не то, что прошу. Ведь если задуматься, до чего же забавная история приключилась. Гринька всю жизнь мечтал стать настоящим бандитом, которого бы боялись и уважали. Он даже учился блатному жаргону просматривая кучу фильмов, репетировал перед зеркалом тяжелый взгляд, от которого бы мелкие лавочники падали в обморок. Я же грезил обучением в академии Его Императорского Величества для одаренных. Видел в этом единственный шанс вырваться на свободу из того клоповника, где оказался волею судьбы, а по итогу… А по итогу перепутала злодейка наши нити, развела с точностью наоборот. Так я оказался на коротком поводке у малажцев, а друг в Академии. Хотя какой он к черту друг — песий сын и предатель. Уж сколько времени прошло, а таящаяся внутри злоба не затихала. Стоило только вспомнить мерзкую ухмылку Гриньки и едва тлевшие угольки ненависти разгорались с новой силой. Из-за него все пошло под откос, из-за его языка длинного! Если бы тогда не сболтнул, кто напал на Михася — глядишь, и сложилось бы моя судьба иначе. Как — не знаю, но то что по-другому — точно. Без Лукича, имеющего право распоряжаться моей жизнью, без маячившего за его спиной грозного атамана.

Воду в сите не удержишь, как не старайся. Уже на следующей неделе половина Сермяжки знала, кто есть Чижик. Не уличная шпана без роду и племени, а малажский ватажник. Однажды на рынке меня погнала одна из торговок. Сделала это больше по привычке, заметив ошивающегося у прилавка беспризорника. А соседка на неё возьми и пришикни, дескать ты чего — подруга? Знаешь, на кого с бранными словами бросаешься? Наклонилась на ушко и что-то тихонечко зашептала. Несчастная женщина аж с лица сбледнула. Округлив глаза от страха, принялась мучительно подыскивать новые слова. Уж наверняка более ласковые прежних. Только я дожидаться не стал, развернулся и быстрым шагом покинул торговый ряд.

По началу подобная слава радовала. Особенно на Асташково, где жила сколоченная братьями Сидоровыми банда. Гоп-компания, отнимающая карманные деньги у таких же малолеток, как и они сами. Самый старший из них — Санек был пятнадцати лет отроду, а младший Коржик то ли девяти, то ли восьми. С каждым годом их аппетиты росли и множились. И вот уже поползли по поселку слухи, что они пьяных обирают. Не только тех, кто вповалку лежит и лыка не вяжет, но и способных дать отпор — одному или двум, но не целой стае мелких шакалов, атакующих с палками наперевес. Первое убийство было лишь вопросом времени.

Раньше я Асташково стороной обходил, огибая по кривой дуге за две улицы, а нынче шел напрямки, чувствуя за спиною злые взгляды. Ничего не могли мне сделать мелкие шакалята, потому как знали: нападение на Чижа сродни нападению на любого из малажцев, а последние нынче в фаворе у госпожи удачи — чувствуют себя хозяевами в Центровой наравне со стригунами.

Дорого заплатила артель за оказанную услугу. Временным прибежищем их обеспечили, от гнева картеля уберегли, но и плату взяли такую, что уж лучше было бы в голой степи схорониться. Потеряли расписные свою единоличную власть, и как следствие уважение. Теперь каждый знал, что в случае опасности они сбегут, словно паршивые шавки — поджав хвосты. И что лихость их напускная, только и способная, что рыночных торговцев пугать. Другое дело — казачки, неоднократно дававшие укорот обнаглевшим бразилам. Такие и себя защитят, и район от возможного рейда. Не то что эти…

Авторитет малажцев взлетел до невиданных высот. Теперь ходили казачки по улицам поселка важными, чувствуя себя чуть ли не освободителями всего православного народу. Меня эти изменения тоже коснулись: теперь каждая собака на поселке знала, что Чижик — человек того самого Лукича. Старые знакомцы умолкали при моем появлении, а торговцы на рынке становились необычайно добрыми и ласковыми. Некоторые так и вовсе норовили угостить сладостями, говорили теплые слова, только в глазах не было и следа от той теплоты. Одна лишь настороженность и затаившаяся злоба.

Статус давил… Из тела ушла былая легкость и я уже не бегал — ходил, словно окруженный прозрачным пузырем. Стоило людям оказаться внутри него, как они тут же начинали вести себя иначе: врали, заискивали или вовсе умолкали, ожидая, когда я пройду мимо. Не было больше старого Чижика на улицах поселка — исчез он… испарился. А новый никому не нравился, и даже старые знакомцы предпочитали держаться от меня подальше.

На Новый Год я ощутил одиночество особенно сильно. Душу словно скрутило в тоскливом приступе, когда и одному тяжело и с людьми невыносимо. Чтобы хоть как-то отвлечься, решил пойти на рынок, где к тому времени установили массу развлекательных аттракционов. И уже на первом из них меня пропустили без очереди. Зазывала мало того, что предложил пострелять бесплатно, так еще и положил сверху пять дополнительных пулек. Демонстрировал натянутую улыбку, а я стоял и чувствовал, как проклятый пузырь искажает вокруг пространство. Как люди в толпе бросают тайком ненавидящие взгляды, как перешептываются за спиной, а стоящая впереди девчонка дергает за рукав отца, спрашивая:

— Пап-пап, почему этот мальчик впереди? Ведь сейчас наша очередь.

И куда бы я не пошел, куда бы не направился, пузырь следовал со мной. Слишком тесным местом оказалось Красильницкое, где все друг у друга на виду, а уж район Сермяжки тем более. Не Центровой — Сермяжки… Вот и я уже начал мыслить категориями казаков.

Хотел прогуляться в сторону Южных Ворот, поздороваться с пацанами, которых не видел несколько недель. Но здраво рассудив, решил отказаться от этой затеи. Вряд ли мнение Тоши или Малюты обо мне изменилось в лучшую сторону. Скорее наоборот — ухудшилось, особенно учитывая последние новости. Чижик теперь не сам по себе, Чижик теперь малажский — бандит, одним словом. А от последних умные люди старались держаться подальше, если только не хотели получить пером в бок или взлететь на воздух вместе с машиной… Нет, на заправку я больше ни ногой.

Потолкался еще на площади, поглядел на веселящуюся толпу, да и отправился восвояси под монотонно зарядивший дождик. Вроде и гулял всего ничего, а из тела будто всю энергию высосало. Хотелось забраться под крышу, под любой навес, забиться в угол и, накрывшись курткой, прикорнуть. Почувствовать сквозь дымку дремоты забытый запах табака, исходящий от деда Пахома. Услышать надтреснутый старческий голос, рассказывающий очередную сказку под перестук дождевых капель. Вернуться в прежний мир, где все было легко и понятно. Где проходила четкая граница между добром и злом, и где я был непременно на стороне первого. Не бандитом с улицы, а былинным богатырем в остроконечном золотом шлеме и развивающимся за спиной плащом алой расцветки.

У каждого воина было тайное место, откуда брался запас неисчерпаемой богатырской силы. К примеру, у крестьянского сына Ильи Муромца — это была избушка в родной деревне, а у земледельца Микулы Селяниновича — могучий дуб посреди леса. У меня такое место тоже имелось, расположенное аккурат на крыше пекарни.

За последний год оно никапельки не изменилось. Я помнил каждый скол и каждую трещинку, дурманящий аромат свежей выпечки и горечь, исходившую от порядком поистрепавшейся гидроизоляции. Местами настолько дырявой, что можно было просунуть руку и ощутить ладонью шершавую поверхность бетонного покрытия. Печная труба оставалась такой же теплой, как и всегда. Я по привычке облокотился на неё и уставился вдаль. В ту сторону, где возвышались столпы зеркальных небоскребов, едва различимых в дождевой пелене. Закутался потеплее в куртку, прикрыл глаза и ничего… Ни капельки живительной энергии не просочилось внутрь. Только надоедливый дождь барабанил по крыше. Ушла магия из места, когда-то давно казавшегося домом. С волшебными столпами, подпирающими твердь хмурого неба и степью, нынче сменившей окрас и ставшей похожей на корсака в рыжевато-бурой шубке. Помнится дед Пахом рассказывал, что водятся среди них девы-обёртыши. Если в лесах они перекидывались в волчиц, то здесь в степную лисицу с пушистым хвостом и забавно торчащими ушками. Если удастся такую приручить, то станет она тебе верной спутницей: доброй хозяйкой и заботливой матерью будущих детей. Не сыскать среди девиц лучшей избранницы, если бы не одна червоточинка — часть звериного нутра, запрятанного глубоко в душу человеческую. Каждое полнолуние покидали они уютное супружеское ложе и уходили в степь, где оборачивались в красивого степного зверя. Бегали и резвились под светом серебристой луны, дурачились со своими сородичами. Заигравшись, могли и вовсе не вернуться, в особенности если первые лучи солнца заставали их врасплох, и острый нюх не мог почуять запахи родного дома. Тогда умирали волшебные звери от отчаяния, понимая, что больше никогда не смогут увидеть любимого супруга, деток. И тела их лежали нагими в степи.

Однажды прошла молва, что нашли мёртвую девушку за железнодорожной насыпью. Обнаженную и красивую, как и положено той, что способна оборачиваться в лисицу. Видать не дошла до дома, совсем чуть-чуть ей оставалось. Пацаны с улицы гурьбой побежали, чтобы одним глазком посмотреть на чудо дивное. И я очень хотел, но дед Пахом запретил. Сказал, что не след ради развлечения на мертвецов таращиться, не по христианским это обычаям. Мне, конечно, обидно стало, почему это другим можно, а мне нельзя. Надулся и сидел сычом до тех самых пор, пока вернувшиеся пацаны не рассказали, что сказки врут. Выглядела эта девица серой, что земля на которой лежала, вся в кровоподтеках и ссадинах. И не было в ней ничего красивого, разве что вьющиеся волосы. Каждый год в степи находили обернувшихся и не сумевших вернуться домой лисиц: полуразложившихся, с остатками одежды и плоти на белеющих костях. Теперь я уже вырос и понимал, что никакая это не сказка. Волшебство окончательно покинуло мир и осталась лишь быль, подернутая серой пеленой дождя.

Мне вдруг захотелось увидеть содержимое припрятанной неподалеку шкатулки. Посмотреть собственными глазами на то, что имело некогда высокую ценности. Детский клад оказался нетронутым: дурацкие фантики, обертки — которые я тут же рвал и выкидывал… старинная монета, а вот это, пожалуй, оставлю, как и боевой патрон от пистолета. На самом дне лежала визитка с золотым тиснением, о существовании которой успел забыть. А ведь это было совсем недавно: богатый ресторан, кусок французского паштету на блюде и Аполлинарий Андреевич, делающий свое предложение.

«Времени тебе до декабря», — прозвучали слова в памяти.

Стоп, а ведь это может быть выход. Да-да, я держу в руках билет на скорый поезд из Красильницкого. И может быть это единственный шанс сбежать от малажцев, посадивших на крепкий поводок. Имелись у Лукича задумки на мой счет, точно имелись. Не зря же он намедни сказал, что скоро приступаем к тренировкам, будем укреплять силу духа и тела. Слова красивые, спору нет, но я-то знал, что за ними стоит: станут Лешку Чижика колошматить день-деньской, обучая новым казацким приемам. И ладно если только это… Лукич давно ворчал, что нет в моей жизни распорядка: когда хочу ложусь, когда хочу встаю. Живу вольной пташкой, не знающей забот и хлопот. Всё — хватит, долетался. Пришла пора из Чижика настоящего казака лепить. Какого именно, бобыль не уточнил, но и без того было понятно, что навроде того молодняка, которого в казармах натаскивают. Живое мясо для будущей схватки с Фавелами. В том, что таковая грядет, не оставалось сомнений: существовавшее до сих пор равновесие было нарушено, некогда разделявшая противоборствующие стороны серая зона перешла под контроль малажцев, а значит быть войне.

Капли дождя заскользили по поверхности гладкого пластика. «Аполлинарий Андреевич Стоцкий» — ведущий специалист по челюстно-лицевой хирургии клиники Святого Пантейлемона Целителя, — гласило содержимое визитки и номер персонального приемника в самом верху. Пять цифр… набрать их и одной проблемой в жизни станет меньше. Всего лишь пять цифр… набрать их или погодить, чтобы не вышло как в той старой пословице, когда из огня да в полымя. Как бы не оказались социалисты наихудшей проблемой из имеющихся. Малажские казаки они что — зло известное, действующее в рамках понятной логики, а чего эти нехристи хотят, еще поди разбери. Пудрят мозги обывателю рассказами о справедливости, дескать нет её в обществе… А она вообще когда-нибудь была, эта самая справедливость? Даже в сказках такого нет, что уж говорить о реальной жизни. Благо они хотят для простого народа… Пардонте, а сами-то вы откуда вышли, из рабочих и крестьян? У одного на роже написано, что дворянчик, другой доктор, паштетом французским на обед питается, третий и вовсе царю родственником приходится. И все с заботой о простых людях.

Визитка в пальцах дрогнула…. Бандиты малажские или социалисты, до чего же непростой выбор предстоит. И посоветоваться не с кем… Хотя стоп, о чем это я?

Крышка шкатулки с глухим стуком захлопнулась. Спрятав сокровище, я спустился с крыши и уже с легким сердцем направился по родному адресу.

Тополина, дом семнадцать…

Хозяйка небольшой квартирки выглядела заспанной, словно извлеченный из норки сурок. Пока я говорил, она все зевала и расчесывала пальцами комья спутавшихся волос, а когда закончил — потребовала:

— Теперь тоже самое, но помедленнее.

Дала кружку чаю, чтобы смог перевести дух. Поставила на стол вазочку полную овсяных печений — погрызть и успокоиться. И вправду, чего это я раздухарился? Аж дыхание сбилось, пока пытался изложить свой рассказ.

Вторая попытка далась куда легче. Я старательно делал паузы, сцеживая воду и взвешивая слова. Не отклонялся от заданной темы и Арина, до того дремавшая — заинтересовалась. Уселась напротив, подогнув под себя ногу и даже подперла кулачком щеку, что означало крайнюю степень внимания.

Когда повествование было закончено, девушка некоторое время молчала, обдумывая услышанное, а после спросила:

— Ты точно уверен, что они не аферисты?

— Кто? — не понял я.

— Ну эти твои «великий князь и компания». Тайное общество за закрытыми дверьми, свечи, чтение вслух книг… прости, но это больше тянет на развод.

— И какой в этом смысл?

— Ну ты же сам рассказывал, что теперь работаешь на малажцев. Аж на самого Лукича — смотрящего за целым районом. А это значит через тебя можно получить доступ к сверхсекретной информации.

Мне показалось или в голосе девушки прозвучала ирония. Нет, не показалось, вон и лукавая искорка промелькнула в глазах. Эх, знала бы она, насколько близка к истине. Ткнув пальцем, угодила в самое яблочко. Имелся уже один охотник до тайн — ловкий стригун. Вот только неслышно его в последнее время, запропастился куда-то.

— Нет, это не аферисты, — уверенно заявил я. — Зачем разыгрывать сложную комбинацию, если существуют более простые пути. Да и не они ко мне пришли, я к ним.

— Угодил на тайную вечерю с великим князем во главе стола, — рассмеялась девушка. — Позволь спросить, что же они читали: Новый Завет, Жорж Санд или о ужас, запрещенного к изданию Герцена?

— Не скажу, — пробурчал я.

— Не скажешь, потому что не знаешь или потому что обиделся? — Арина состроила озабоченную мордашку. До того потешно получившуюся, что я с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ.

— Не скажу, потому что без понятия.

— Хмм, полусумрак… свечи, — девушка сделала вид что задумалась. — Погоди, а может они вызывали красного беса революции. Точно — беса! Ведь не зря же в народе говорят, что они с нечистой силой знаются… Эй, кавалер, ты куда это собрался?

— Приду, когда будешь настроена на серьезный разговор, — бросил я через плечо.

— Ну хорошо-хорошо, я сдаюсь, — Арина задрала вверх руки, такие же худые и тонкие, как и она сама, — клянусь больше не шутить по данному поводу.

— Свежо предание, — проворчал я больше для порядка. Уж очень не хотелось уходить из уютной квартиры. Не портила общую картину даже разобранная постель, с которой поднял девушку — вон, до сих пор продолжает зевать, хотя до того и выпила кружку крепко заваренного чаю.

— Ну? Чего уставился, кавалер?

— Ты вредная.

— Да, я могу быть вредной, — призналась хозяйка, — но и ты пойми правильно. Заявился весь такой красивый посреди дня, разбудил бедную девушку, навел шороха: тайное сообщество, великий князь… Знаешь, сколько в истории России было самозванцев, одних только Петров Третьих с десяток наберется. А уж Лжедмитриев…

— Товарищ Ортега не такой. Он ни на что не претендует, наоборот сам предложил.

— Да-да, я уже слышала про место в Академии, — наигранно скучным голосом произнесла девушка, — а чего еще он обещал?

— Не он, а доктор.

— Ах да я забыла, был же еще доктор в ресторане. Напомни, как называлось сие заведение?

— Лячебича… или лячибичита, — я потер лоб, пытаясь напрячь память. — Блин, да не помню. Оно еще на Калюжке углом стоит, на входе лестница с ковром и швейцар имеется.

— Может «Ля шабишу»?

— Может и так, — не стал я спорить, — паштет гусиный у них и вправду отменный. Только на хлеб его почему-то не мажут, едят прямо так — с зеленью, и вприкуску с кислючим соусом.

— И бокалом Шардоне, — непонятно отчего вздохнула моя собеседница.

— Не-е, бокалов не было… Мы пили сладкий чай из фарфоровых чашек, а после доктор карточку всучил, — я извлек из кармана красивую визитку и не без гордости положил на стол. — Сказал, ежели надумаю сотрудничать, чтобы позвонил, но обязательно до декабря, иначе потом поздно будет.

— Надо же, похоже на настоящую, — девушка покрутила в руках визитку, — качество материала, золотое теснение… Аполлинарий Андреевич Стоцкий — ведущий специалист по челюстно-лицевой хирургии клиники Святого Пантейлемона… Х-м-м, мне кажется, или так называется одна из больниц в центре горда?

Я сроду не ходил в лекарни, потому и промолчал.

— Не возражаешь, если я оставлю визитку у себя. Хочу проверить кое-какую информацию.

— Да без проблем, — пожал я плечами. Пятизначный номер запомнился, а большего и не требовалось.

— Теперь по поводу твоей просьбы, — Арина на секунду замялась. Неужели кусок картона пошатнул уверенность девушки в том, что все случившееся афера или глупый розыгрыш? Похоже на то, иначе не стала бы она хмурить тонкие брови и отбивать дробь по столешнице острыми ноготками. — Предлагаю встретиться через неделю. Надеюсь, что к тому времени мне удастся раздобыть кое какую информацию. И если доктор действительно существует…

— … значит я оказался прав, — продолжил я за девушку. Рассчитывал получить ответную улыбку, но Арина нахмурилась только сильнее.

— Это лишь будет значить, что некоторым важным господам из верхнего города зачем-то понадобился ребенок.

— Я не…

— Помолчи!

— Но я не…

— Помолчи, я сказала! Или напомнить, сколько детей пропадает каждый год? Не все они тонут в озере или убегают играть в степь. Бывают случаи и похуже.

— Что я, девка какая, чтобы меня насильничать, — попытался я перевести все в шутку и снова неудачно. Настолько, что Арина чуть ли не силком выперла меня за дверь, строго наказав явиться через неделю, а до той поры никому не звонить, с подозрительными господами по ресторанам не шляться и вообще, вести себя тише воды, ниже травы. Будто я до этого только и делал, что шумел, да столовался по дорогим заведениям.

Целую неделю я не покидал пределы внутреннего двора. Не из-за слов Арины, не из-за опасения быть убитым или похищенным, вовсе нет… Другая причина держала меня.

Привел Лукич для моего обучения молодого казачка — Дмитрия, стало быть Митьку. Правда последний на простонародное обращение обижался. Требовал величать себя на «вы» и непременно мастером. Ну надо же, какие мы важные. У самого вместо усов цыплячий пушок, а требований вывалил целый вагон и маленькую тележку: от драки не убегать, палку в руки не брать, песком и камешками не бросаться, в низ живота не бить. Взял и лишил за раз всех козырей, а других в запасе не имелось. Трудно на равных драться с противником, который мало того, что старше, так еще и обучен хитрым приемам. Как он меня только не кидал: и через плечо, и через бедро, и закрутив волчком на месте. А один раз, упершись ногой в живот, перебросил через себя, запустив в долгий полет. О многом успелось подумать в те секунды, что находился в воздухе, в том числе и нафига все это нужно? В пушечное мясо хотите превратить для будущих бандитских разборок? А вот хрен вам — сбегу. Не к социалистам, так за Южные ворота. Сооружу лежанку в заброшенном гараже и как-нибудь перезимую. Не пугала меня перспектива остаться без крыши над головой, чай не в первой. Куда хуже виделось будущее, состоящее из сплошной череды тренировок.

Укатал меня мастер Митька, что сивку крутые горки. К концу недели я не только с постели вставал с превеликим трудом, но и конечностями шевелил еле-еле. На какой бок не повернусь — всё больно. Не осталось на теле живого места: всюду синяки, да ссадины. А этот мастер, растудыть его в качели, заявлялся чуть ли не каждый божий день. Ходил к нам в дом, как на церковную службу, и гонял, гонял, гонял…

Никакими увещеваниями его было не пронять, никакими жалобами. Дождик крапает на улице — обсохнешь, грязи во дворе по уши — отмоешься, рука болит — пройдет. Все у мастера Дмитрия было легко и просто.

Кажись, никогда в жизни так не изматывался. Ходил по дому живым мертвецом: не думал, не мечтал и ел только потому, что должен, не чувствуя вкуса. До раскладушки добирался, чтобы упасть и тут же заснуть. Даже забывал в туалет сходить. Просыпался посреди ночи с готовым взорваться от напряжения мочевым пузырем. Ох и тяжко мне было… тяжко.

Когда пришла пора идти к Арине, подумалось: «а может ну его»? Может лучше остаться дома и прикорнуть? Тем более что небо за окном снова заволокли свинцовые тучи, и принялся накрапывать противный дождик. Идти не хотелось, но я все же собрал остатки раскисшей воли в кулак. Накинул куртку на плечи и выбрался наружу или вернее будет сказать — выполз, а потом долго хромал по родным улицам поселка, припадая то на левую ногу, то на правую, до конца так и не определившись, какая больше болит. Раньше прошел бы это расстояние не задумываясь, а сейчас каждый поворот, каждый новый проулок отдавался ноющей болью.

«Потерпи пару недель… скоро привыкнешь», — говорил мастер Дмитрий, забывая уточнить, к чему именно. К нагрузкам или ощущению половой тряпки, которую многократно выжали и бросили обсыхать у порога? Я настолько устал идти, что даже не обрадовался, когда впереди замаячил знакомый фасад. Придерживаясь за перила, словно старый дед, поднялся на второй этаж — постучал. За соседней дверью зашебуршало, а это значит любопытствующая старушка была на посту.

Арина долго не открывала, и я уже собирался уйти, когда раздался звук шлепающих по полу босых ног. Щелкнул замок, и маячившая в сумраке тень отступила в сторону, дозволяя войти. Странно все это было… Обычно хозяйка встречала меня у самого порога, а тут словно специально шагнула в тень. Еще и свет в прихожей не зажгла.

— Чего застыл, кавалер? — не выдержала девушка. — Ты уж давай — решайся или туда, или обратно. Вечно открытой дверь держать не стану.

Полный нехороших предчувствий, я переступил порог. Руки мыть не пошел, вместо этого уселся на табурет и принялся наблюдать за копошащейся у плиты девушки. Точнее за профилем на фоне светлого окна.

— Ты чего? — Арина почувствовала мой взгляд.

— Можешь повернуться?

— Обойдешься.

Я не стал спорить, вместо этого спрыгнул с табуретки и подошел к ней. Ну точно, на левой скуле виднелись следы синяка. Арина попыталась скрыть их под толстым слоем тонального крема, но не помогло. Как не помогла и кофта, которую девушка сроду дома не носила. За стоячим воротничком пряталось пятно кровоподтека.

— Такое себе, — пробормотал я, ошарашенный увиденным.

— Ой, а себя-то давно в зеркале видел, — обиделась девушка, — синяк на синяке.

— У меня тренировки.

— В качестве груши для битья? — хмыкнула она. — Ты уже ходить нормально не можешь, всего перекособочило. Ну, чего пялишься?

— Жду, когда перестанешь соскакивать с темы и назовешь имя того, кто это сделал.

— И что тогда, к Лукичу своему побежишь докладывать?

Сказанные слова прозвучали хлестко, словно Арина пыталась причинить ими боль. Знала же, что не по своей воли я оказался среди малажцев. Знала, и все равно бросила…

— Прости, — кажется, девушка поняла, что перегнула палку. Отвернулась и тихо пробормотала: — последние дни сама не своя: срываюсь на всех, хамлю. Синяки… да что синяки — ерунда по сравнению с прочими обстоятельствами.

Арина оперлась руками о столешницу и склонила голову, так что я не мог видеть её лица. Лишь слышать невыносимую горечь в словах.

И что же теперь делать? Понятно, что среди уличной шпаны лезть в душу считалось стремным, особенно в такие моменты. Проблемы каждый должен переживать сам, не вешая сопли на окружающих. Хочешь утешения — иди в церковь, а улица она… она слабых не любит, не терпит и не прощает. Потому и не любили среди пацанвы жалельщиков, могли в случае чего и в глаз засветить. Но то среди пацанвы, а как быть с девчонками?

Рука дрогнула, но так и не смогла подняться, погладить по голове. Вместо этого я попросил:

— Расскажи.

— Тебе это нужно? — прозвучал глухой голос из-за шторки волос.

— Это нужно тебе, а раз так, я готов сидеть и слушать… Печушки найдутся?

Угощение к чаю вскоре закончилось, а рассказ девушки все продолжался и продолжался, прерываемый походами в ванну и шмыганьем распухшим носом. Я и не знал, что в салоне мадам Камиллы творилось столько всего. Подозревал конечно, что в борделе существует своя строгая иерархия, но вот нюансы… Их мне никто никогда не рассказывал. В первую очередь сама Арина, пытавшаяся оградить мелкого Чижика от грязного белья. И вот теперь пришло время.

В Желтых Фонарях существовало три ценника. Первый и самый дешевый стоял на опытных жрицах, чьи груди обвисли от времени, а килограммы косметики с трудом скрывали морщинистое лицо. В ту же категорию входили дурнушки, простушки и те, кто нуждался в срочных деньгах. Они клиентов не выбирали, а потому вынуждены были делать все что прикажут. Сказано обслужить бандитскую малину они и поедут, несмотря на все сопутствующие риски.

Второй ценник был закреплен за подавляющим большинством работниц. Достаточно высокий, он позволял отсеять из числа клиентуры всякую подзаборную шваль. Прибытка от таких не было никакого: чаевых — ноль, заказанного в номера вина — ноль, фруктов и прочей закуски — ноль. Зато хлопот набиралась целая авоська. Обыкновенно дорвавшиеся до женского тела нищеброды желали попользоваться товаром по полной, забывая о том какие услуги были оплачены. Смотреть и не трогать — была самой распространенной из них. А как утерпеть, когда прелести — вот они, прямо перед глазами. Ты только протяни руку и схвати. Некоторые хватали, а после вылетали на улицу под свист и улюлюканье других посетителей. У мадам Камиллы с этим было строго.

Имелись у второй категории жриц и свои особые преференции, вроде согласованного рабочего графика и процента от чаевых. Сумма последних могла перекрыть первоначальную стоимость оказанных услуг в несколько раз. Оно и не удивительно, расслабленные клиенты под хмельком отличались повышенной щедростью. Выезды за пределы салона назначались исключительно по желанию девушки. Хочешь подзаработать лишних деньжат — пожалуйста, не хочешь — неволить не станут.

И наконец третий ценник, предназначенный для ночных бабочек ВИП класса. У них и процент от чаевых был куда выше и возможность отказать клиенту имелась. Последнее было особенно важным, учитывая скотское отношение некоторых из них. Товар есть товар, его пнуть можно и бычок затушить. Пока охрана услышит крики, пока прибежит на помощь… Покуражился чутка, с кем не бывает. Это «шалости» нищебродов мадам Камилла не могла и не хотела прощать, а богатым клиентам из города многое дозволялось. Ты главное виру за порчу имущества отстегни и бывай до следующего раза. Девушки про таких клиентов знали, и начинали дрожать от ужаса, стоило тем переступить порог. Боялись все кроме счастливых обладательниц ВИП статуса.

Арина принадлежала к числу последних, поэтому до недавнего времени чувствовала себя в безопасности. Постоянные клиенты из числа состоятельных граждан купали девушку во внимании и подарках, что пузырьки в бокале шампанского. Вырученных средств хватало не только на одежду и еду, но и на аренду квартиры в одном из самых спокойных районов трущоб. Так было до недавнего времени, пока не случилась ссора с мадам Камиллой. Причины конфликта девушка не назвала, упомянув только, что поругались горячо, а уже на следующий вечер хозяйка борделя подложила её под одного из чиновников мэрии. Сей господин считался завсегдатаем Желтых Фонарей, спускающим стопку банкнот каждые выходные. Мадам Камилла любила богатых и щедрых, и всячески их приваживала, потакая некоторым «слабостям» из числа сомнительных.

К примеру, сей господин любил бить своих партнерш во время услады. Начиналось все с невинных похлопываний по филейной части, а заканчивалось пощечинами и ударами по лицу. Не так чтобы сильно в кровь, но синяки после свиданий с ним оставались.

— Это было похоже на изнасилование. Я кричала, я сопротивлялась… Наконец мне удалось вырваться из комнаты и убежать, — девушка грустно улыбнулась. — Надеюсь этот козел надолго запомнит нашу встречу. Я столько ногтей обломала, пока расцарапывала ему лицо. Ты же знаешь, я могу.

Арина попыталась изобразить хищницу, выставила перед собой руки — зашипела на манер дикой кошки, вот только получилось это жалко. Словно дрожащий маленький котенок, испугавшийся собственной тени.

— Правильно сделала, — одобрил я поступок девушки, — значит в следующий раз не придет.

— Этот не придет, придут остальные.

— Тогда и им дашь поджопника. А не поймут, мы их быстро в бараний рог скрутим.

Девушка грустно улыбнулась.

— Мой кавалер, мой защитник, ты не понимаешь… понижение в статусе уже состоялось. Теперь спокойной жизни мне не дадут. Речь сейчас идет не о мадам Камилле, с ней то как раз все понятно, а вот остальные… Трудно работать в женском коллективе, особенно когда занимаешь привилегированное положение. Столько завистниц вокруг, только и ждущих возможности втоптать тебя в землю. Да я лучше бы снова под этого козла легла, чем видеть ухмыляющиеся рожи. Сучки!

На Арину это было не похоже. Обыкновенно она редко ругалась, да и меня сколько раз хлопала по губам за сквернословие, а тут словно прорвало.

— Может уволишься?

— Как? — раздался жалостливый то ли стон, то ли всхлип.

— Просто перестанешь ходить туда и все.

— И все? А паспорт, а другие документы, оставшиеся у мадам в сейфе? Без них я на нормальную работу не устроюсь, и даже уехать из этого треклятого места не смогу.

— Можно обратиться в жандармерию — сказать, что потеряла. Они восстановят.

— Серьезно? — красные от слез глаза уставились на меня. — Ты знаешь, сколько месяцев продлиться бумажная волокита?

Я этого точно не знал, никогда не имел дела с документами за неимением оных. Слышал только, что долго.

— Хозяйка выдумала какие-то штрафы, издержки, — продолжила хлюпать носом Арина. — Сказала, что я должна отработать положенное, иначе не видать мне паспорта.

— И каков размер виры? — осторожно поинтересовался я.

— Пятьдесят тысяч.

— Рублей?

— Но не фантиков же, — Арина попыталась изобразить улыбку, но ничего не вышло. Дрожащие губы отказывались подчинятся своей хозяйке. — У меня остались кое какие накопления, которых не хватит и на десятую часть озвученной суммы. А еще надо платить за жилье, за еду… Ладно, чего уж там, мне не впервой… и не из такой задницы выбиралась. Давай лучше поговорим о тебе.

Признаться, после всего услышанного я успел позабыть о причинах визита. Вечно сильная и уверенная в себе девушка вдруг оказалась такой уязвимой… Без родни в городе, без ухажера и близких подруг, способных помочь и защитить, она была одинокой в целом мире. Настоль же одинокой, как и я сам. Вот только шкету с улицы выжить в трущобах куда проще, чем молодой и красивой девушке. Но она молодец, держится. И даже сейчас вспомнила обо мне, хотя своих проблем было выше крыши.

Повинуясь порыву, я подошел к скособочевшейся на табурете девушке и крепко обнял. Прижал к себе, чувствуя, как по щеке заструилась влага: то ли моя, то ли чужая. Одни в целом мире…

— Спасибо, — прошептала она. Чмокнула сухими губами в лоб, а после легонечко оттолкнула. — Ну хватит уже телячьих нежностей, а то сейчас разревусь.

— Доктора говорят, плакать полезно.

— В моем случае бесполезно. Поверь, этот водопад слез ничем не остановить, стоит только начать.

Арина сумела достаточно быстро переключиться с одной темы на другую, словно и не было мгновения слабости. Деловым тоном пересказала все, что удалось узнать за неделю.

Господин Стоцкий и вправду числился в штате медперсонала клиники Святого Пантейлемона. Арина мало того, что пробила информацию по базе данных, так еще и сумела раздобыть копию фотокарточки. Плохого качества, с поперечными полосами и многочисленными пятнами по сторонам, но все же я узнал его. Это был тот самый Аполлинарий Андреевич, угощавший гусиным паштетом.

И великий князь тоже нашелся — Александр Михайлович Романов, который год пребывающий в достославном городе Алтополис в статусе инкогнито. Пресса о причинах столь затянувшегося визита не сообщала и официальные лица помалкивали, но как известно шила в мешке не утаишь. Ходили слухи, что между дядей и племянником случилась крупная ссора: один наговорил всякого, другой же разгневался сверх всякой меры, и даже соизволил разбить фужер вина о стену. Как известно монарших родственников не сажают, вот и отправился Александр Михайлович в далекий степной город. Где по сей день и прибывал в качестве ссыльного.

Раздобыть фотографию великого князя не составило труда. Со страниц журнала на меня уставился товарищ Ортега, только моложе лет на пять: без морщин и задорного блеска в глазах.

— Выходит, не мошенники, — пробормотал я рассеяно. Не то чтобы изначально были сомнения… просто одно дело, когда общаешься с человеком в сумраке бара без соответствующего антуражу и величия, и совсем другое видеть его запечатленным на фоне гербового флага Империи в военной форме.

— И что мне теперь делать?

— Соглашаться.

— Но они же социалисты?

— И что?

— Как что?! — удивился я. — Да они же хуже турков будут, те хоть басурмане — враги понятные, а эти — православные, своих же бомбами закидывают. И царей убивают, и церковь всячески поносят. Они… они…

— Тебе тоже бомбу дают? Нет? Вот когда всучат, тогда и начнешь паниковать, а сейчас успокойся.

— Когда всучат, поздно будет, — проворчал я из одного лишь упрямства.

— Никогда не слышала, чтобы социалисты кого-нибудь силой заставляли. Да и какой в этом смысл, когда своих фанатиков хватает. Тебя же не обрабатывали идейно, не уговаривали в партию вступить?

— Вроде нет, — пожал я плечами. — Но все равно не хочу иметь с ними никакого дела. Социалисты хуже чертей, так еще бабушка Лизавета говорила.

— Экий твердолобый, — вздохнула девушка. — И откуда только в вас мужиках упертость берется? Встанете как бараны напротив ворот и бьетесь башкой раз за разом. Нет чтобы обойти…. Вот скажи, кавалер, только честно — ты до конца жизни хочешь проторчать в этой дыре? Что тебя ждет в Сермяжке? Долгая мучительная смерть от туберкулеза, свирепствующего каждую зиму или быстрая от лезвия ножа в пьяной драке? Кем ты мечтаешь здесь стать — шестеркой на побегушках у бандитов? Или рассчитываешь дослужиться до валета? Какое своим будущее видишь, кавалер? Нет, если тебя все устраивает, то пожалуйста — возвращайся к Лукичу и забудь, о чем мы только что говорили. Продолжай жить и дальше никчемной жизнью маленького человечка, которого даже за пределы трущоб не выпускают.

— Почему это не выпускают. Я хоть сейчас могу выйти.

— Куда, в степь? Ну да… ну да… суслики новым гостям всегда рады.

— Почему сразу в степь, — обиделся я, — подрасту малясь, паспорт оформлю и получу пропуск в верхний город.

— Дырку ты от бублика получишь, а не пропуск.

Обидно признавать, но Арина была права — не пустят меня в Алтополис. Тут и без криминального прошлого добиться разрешения будет не просто, а уж с оным. Теперь Лешка Чижов известен в поселке, как человек Лукича. А раз знают в трущобах, прознают и в жандармерии. Прощай верхний город навсегда, если только не соглашусь на предложение товарища Ортеги… До чего же не хочется.

— О чем задумался, кавалер? — в стакане девушки звякнула ложечка.

— О том, что у судьбы своеобразное чувство юмора. Терпеть не можешь социалистов, тогда получи и распишись. Презираешь стукачей, доносчиков и информаторов… что же, теперь сам станешь одним из них.

— Дурачок ты, Алеша и уши у тебя холодные, — впервые за все время знакомства девушка обратилась ко мне по имени. Все чаще кавалером дразнила, иногда Чижиком, но Алексеем никогда.

— Чего это я дурак?

— А того, что одного от другого отличить не можешь. Тебе выпал редкий шанс вырваться из болота, может быть единственный за всю жизнь. Поэтому не раздумывай — хватайся обеими руками за возможность, а если сомневаешься — выйди на улицу, оглядись. Стоит ли это место того, чтобы прожить здесь остаток своей жизни и умереть? Присмотрись к лицам прохожих, неужели они счастливы? Не веришь им, посмотри на меня. На девчонку, которая мечтала танцевать и играть в спектаклях, а в итоге стала шлюхой. Внимательно посмотри и запомни.

Я попытался было возразить, но девушка накрыла ладонью мой рот.

— Беги дурачок… Беги отсюда со всех ног.

К вечеру того же дня я зашел на телеграф и оставил сообщение для Аполлинария Андреевича. Доктор не заставил себя долго ждать. Уже на следующий день пришел ответ:

«МЕСТО ПЕРВОЙ ВСТРЕЧИ. В ТО ЖЕ ВРЕМЯ ТОТ ЖЕ ДЕНЬ. БУДУ ЖДАТЬ. АА»

И гадай теперь, чего хитромудрый Аполлинарий Андреевич хотел этим сказать. Допустим с местом все понятно — это бар «Три медведя», где мы впервые встретились. Но вот что он хотел сообщить следующей частью шифра: «в тот же день»? Что здесь имеется в виду — день недели, а может число месяца? Если последнее, то придется ждать аж до октября. А вторник — вот он, уже на носу. Мудрит доктор, ох мудрит… Неужели думает, что жандармские устроили за мной слежку или секретность вошла в привычку?

Оказалось, не то и не другое. Устроил Аполлинарий Андреевич будущему работнику проверку. Так и сказал — тест на сообразительность. Мол приду к означенному времени — хорошо, не приду — тоже неплохо. Ибо бестолковые в предстоящем деле не нужны.

— Мой друг, вы же понимаете, что Академия Его Императорского Высочества — это не простое учебное заведение? — спросил он, когда мы разместились в задней комнатке заведения, любезно предоставленной барменом. Да и не комнатка это была, скорее кладовая, заполненная припасами и многочисленными ящиками. На один из них господин доктор и сел, предварительно постелив носовой платок. Я же подобной брезгливостью не страдал, потому плюхнулся на первую подвернувшуюся коробку.

— Да уж не глупее прочих буду — понимаю.

— И то, что за студентами ведется круглосуточное наблюдение и то, что охрана повсюду?

— Вы, господин хороший, жути не нагоняйте. Пуганные мы и жандармскими, и охранниками, и прочей нечистью. Лучше прямо скажите, чего делать надобно?

Аполлинарий Андреевич вздохнул.

— В том-то и дело, что сами пока не понимаем. Это место словно пятно на солнце в безоблачный день: вроде у всех на виду, а присмотреться не получается — глаза слепит. Разобраться в происходящем со стороны невозможно, вот поэтому нам и понадобился свой человек внутри.

— Хорошенькое дельце выходит, — присвистнул я, — прямо как в сказке: поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что.

— Я понимаю, это непросто…

Укрыться от утренних заморозков — вот это не просто, когда в одежде прорех, что дырок в сыре. Или ходить целый день голодным, когда натурально начинаешь грызть шелуху из-под семечек, лишь бы заглушить ноющую боль в животе. А пребывать в сытости да тепле, тоже мне задачка.

— Вы хоть скажите, на что это будет похоже?

На холеном лице доктора проступили глубокие складки. На миг он задумался, перебирая в голове возможные варианты, и наконец спросил:

— «Рассвет над Цусимой» видел?

— Это который с Юзефом Савицким в главной роли? — я аж замер от восхищения.

— С ним самым, — улыбнулся доктор. — Помнишь, как главный герой устроился на военную базу секретарем? Он и не подозревал о планах японского правительства захватить южную часть Сахалина. Просто продолжал работать и ждать, когда попадется что-нибудь интересное. Только через два года ему удалось перехватить обрывок зашифрованной радиограммы. Вот и тебе так придется.

— Ждать — это легко.

Выказанное утверждение не понравилось доктору. Настолько, что аж полоска тонких усиков дернулась от возмущения.

— Время — самый коварный враг, которое только можно представить, — возразил он строгим голосом. — И не спорьте, юноша, уж я-то всяко больше вашего повидал и знаю, на что оно способно. Стоит лишь на мгновение расслабиться, потерять бдительность…

— Прям уж на мгновение, — не поверил я.

— Юноша, не забывайте, что у вас нет необходимых маркеров, чтобы считаться потенциальным носителем таланта, поэтому мельчайшая капелька крови в пробирке, полученная вне рамок стандартной процедуры, будет грозить разоблачением. Любая оговорка, любая оплошность при передаче информации будут стоить свободы до конца жизни, а может и самой жизни. Понимаешь это? Осознаешь ту цену, которую придется заплатить в случае провала?

Мне вдруг вспомнился последний кадр фильма с красивым закатом и супругой казненного Одзаки, одиноко бредущей по берегу. Почему-то подумалось про Арину… будет ли она переживать, когда узнает про мою гибель. Или сама к тому времени уйдет из жизни, не выдержав побоев пьяных клиентов. А может просто исчезнет, как исчезали сотни молодых и красивых до неё. Найдут опосля полуголую за железнодорожной насыпью и похоронят на краю кладбища, неподалеку от безымянных могил. У неё же кроме меня никого нет, а уйду я и вовсе никого не останется. С мадам Камиллой в контрах, девчонки на работе отвернулись. Нет, надо решаться — сейчас или никогда.

— Я помогу вам, но с одним условием?

— Каким же?

— Вы передадите указанной барышне сумму в размере пятидесяти тысяч рублей.

Кажется, мне удалось удивить доктора, успевшего вспотеть в душном помещении. Он полез было в карман за платком, но вспомнил, что тот находится в другом месте. Пришлось утирать выступившие капельки пота по-простецки — тыльной стороной руки.

— Признаться, не ожидал… Пятьдесят тысяч — серьезная цифра.

— Поэтому и предлагаю считать это авансом в счет заключенного договора. Мне же полагается некая сумма подъемных от покровителя? Ну вот, считайте, что вы их и выплатили.

— Как все легко и просто у тебя получается, — улыбнулся доктор. — Подъемные это не просто строчка в контракте — это в первую очередь возможности. Возможности для таких как ты общаться с сокурсниками на равных, даже самыми именитыми и богатыми. Академия находится в пределах городской черты, поэтому все удовольствия Алтополиса будут в вашем распоряжении: ночные дискотеки и вечеринки, походы в рестораны и кино. И за все это придется платить из собственного кармана.

— А как же стипендия? Я слыхал про повышенную в размере имперского полтинника

— Мой друг, вы плохо представляете уровень жизни в городе. Озвученной суммы хватит разве что на пару раз выбраться в клуб.

— Да и плевать… харчи казенные, койка есть, одёжку на поносить дают — чего еще нужно? А городские развлечения — подумаешь, без них раньше обходился и сейчас как-нибудь обойдусь.

Аполлинарию Андреевичу подобная лихость пришлась не по душе. Он снова задергал тонкими усиками, после чего спросил:

— Тебе доводилось слышать выражение белая ворона? Знаешь, что значит эта метафора?

Я само слово «метафора» не понимал, что уж говорить про ворону-альбиноса, сроду в наших краях не водившуюся.

— Быть не таким как все, выделятся из общей массы — вот что это значит, — печатая каждое слово произнес Аполлинарий Андреевич. — Ты уверен, что хочешь сидеть в четырех стенах Академии, в то время как твои приятели по учебе гуляют и веселятся? Коллектив не любит одиночек, в особенности тех, кто ими пренебрегает.

— Ничё, меня полюбят, — шмыгнул я носом.

Понятное дело, что доктор был прав. Коллектив — это считай морская волна, против которой лучше не плыть. Иначе отбросит, что щепку в сторону, забьет под самый корень, где и будешь сидеть, не высовываясь до самого выпуска. Я это прекрасно понимал, вот только Арина… И угораздило же её устроить свару со старушенцией, известной на все Красильницкое скверным характером. Уж кто как не работница Желтых фонарей должна была это знать. Сколько раз предупреждала, а сама… Перед глазами возникло бледное лицо девушки с потухшим от безнадеги взглядом.

«Беги дурачок», — отзвуком колокольного эха зазвучал в памяти её голос, — «беги отсюда со всех ног».

Дед Пахом говорил, что нельзя поддаваться страху, сколь бы силен он ни был. Стоит один раз дрогнуть — побежать, и будешь бегать всю оставшуюся жизнь. Нет, я не Гринька-подлец, который ради спасения собственной шкуры готов заложить друга или бросить спутницу в парке. Я никогда не стану таким как он — не хочу!

Аполлинарий Андреевич увидел твердую решимость в моих глаза, а потому спорить не стал.

— Хорошо, я переговорю с товарищем Ортегой, — произнес он на прощанье. Назначил дату следующей встречи и первым вышел из подсобки, оставив после себя перевернутый ящик и расстеленный на нем платок. Почти не пользованный, с вышитым в углу торговым знаком «К. О. Жиро и Сыновья». В отличии от фабриканта Волобуйского эти господа рассчитывали совсем на другой контингент, потому и задирали цены на продукцию в два, а то и в три раза. К примеру, за обыкновенный платок на рынке отдашь пару копеек, а за чудо с голубым орнаментом выложишь все сорок и это если отыскать удастся сыщешь. В поселке подобным добром не торговали. Да и кому, скажите на милость, сдались платки, пускай даже самые дешевые? Велика важность, сморкнуться на землю и вытереть пальцы об штаны. Блажь все это господская, вот что.

Я с сомнением посмотрел на лежащий на ящике кусочек ткани. Блажь то она блажь, но все же сорок копеек…

Недолго думая, засунул платок в карман и выбежал следом.

Дни до следующей встречи тянулись в монотонном ритме тренировок. Каждый день я вставал и делал разминку в ожидании прихода Митьки, точнее мастера Дмитрия. Росту в казачке было немного, зато гонору — что ты… выискался мастер.

Вот господин Ганзбур, сидящий в небольшом ларьке при входе на рынок — тот да, тот настоящий мастеровой. Механизмусы любых часов сладит, хоть нашенских, хоть европейских. Только диву даешься, как он в скоплении шестеренок умудряется разбираться. Вечно крутящихся, вертящихся и до того мелких, что при одном только взгляде вышибало слезу. Старого еврея уважали все вокруг и даже расписные не трогали, признавая за ним право беспошлинной работы. Один он был такой рукастый на все Красильницкое, и этот черт тоже рукастый, но по-иному: через плечо бросать горазд, блокирует ловко, в железный захват берет. Про таких в поселке обычно говорили драться горазд, но чтобы величать мастером… Это на Дальнем Востоке целый культ вокруг мордобоя возвели, специальных храмов понастроили, где только этим и занимаются. У нас же в церквях молятся за спасение человеческой души, и словом «мастер» за другое величают.

Попытался я Митьке объяснить, что грешно непотребными для православного человека вещами гордиться. Тексты из Священного Писания в пример привел, а тот возьми и подсеки мои ноги, да так ловко, что шлепнулся я с размаха о оземь, отбив мягкое место. Больно было и обидно, что с этаким болваном приходится иметь дело. Но ничего, я умел терпеть, день за днем постигая науку рукопашного боя. Тело уже не ныло по утрам, прося милости и пощады. Не умоляло доползти до раскладушки и рухнуть навзничь, без задних ног. За два месяца я успел приноровиться к Митькиным уловкам и тому приходилось потрудиться, чтобы провести очередной хитрый прием. Эх, мне бы силенок поболее, тогда бы поглядели, кому чаще в осенней грязи валяться.

Лукич иногда выходил во двор, чтобы посмотреть на мои мучения. Устраивался на бревно, если светило солнышко, или прятался от непогоды под козырьком. Стульев на крыльце не имелось, поэтому бобыль усаживался прямо на ступеньки — один, а иногда в компании Василя или дядьки Степана. Он никогда не вмешивался в тренировочный процесс, лишь наблюдал, потягивая чефир из дымящейся кружки.

Я много раз задавался вопросом, что сделает Лукич, когда узнает о моих планах. Как расценит мое бегство в верхний город? Как предательство? Выходит, что так… Раньше никогда не доводилось слышать о бывших стригунах, отставных малажцах или вышедших на пенсию членах картеля. В этих конторах срок действия трудового договора отсутствует за ненадобностью, будешь впахивать до конца жизни, а если что-то не устраивает, то степь — она широкая, она в свои объятия всех примет.

Не то, чтобы об этом много беспокоился. Проклятые тренировки выматывали, не оставляя места для лишних мыслей. Поесть, поспать, умыться… и снова задний двор, мастер Митька — день за днем, круг за кругом.

Единственное, что меня по-настоящему тревожило — это предстоящая встреча. Я все гадал, примет ли князь мое предложение по поводу пятидесяти тысяч. Деньги-то не маленькие, чтобы их так просто отдавать. Наверняка попросят какие-нибудь гарантии… Думал, предполагал, так оно по итогу и вышло.

— После оформления свидетельства ты подпишешь все требуемые документы — это первое, — начал перечислять Аполлинарий Андреевич. — Озвученную сумму мы передадим барышне напрямую без твоего участия или участия иных посредников — это второе. И наконец третье, ты будешь беспрекословно выполнять все наши указания. Никаких если, не могу или я передумал… С момента заключения контракта и до его окончания ты становишься негласным членом организации со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Я не хочу заниматься политикой.

Доктор усмехнулся, и неожиданно мягким голосом произнес:

— Мой друг, право заниматься политикой еще нужно заслужить. Данная профессия требует определенных знаний, умений и опыта, мы же берем тебя на совсем другую должность.

— Должность? — переспросил я. — Вы так говорите, будто принимаете меня на работу.

— Так и есть. Любая крупная организация напоминает предприятие с разветвлённой структурой, где каждый занимается своим делом. Есть юристы и приказчики, есть своя служба безопасности, бухгалтерия и рекламщики — много кто есть. Твоя задача — добыча информации, исключительно и только. Никаких политических акций…

— И вас не смущает тот факт, что я не разделяю вашу веру.

— Взгляды, мой друг, — поправил Аполлинарий Андреевич, — всего лишь взгляды или если будет угодно — социалистические учения. Не люблю термин вера. Он слишком претенциозен, а потому подразумевает под собой нечто величественное, оторванное от реальности. Мы же суть есть люди мирские, рассчитывающие на собственные силы… исключительно и только на них.

— Получается, вы против Бога?

— Не в коей мере. Вопросы веры носят личный характер, мы же занимаемся делом общественным, направленным на изменение материальной составляющей жизни, такой как законодательная система, финансовая, образовательная, и прочее-прочее-прочее, не имеющее никакого отношения к проявлению божественной воли.

— Атеисты, — вспомнилось мне научное слово. Правда, бабушка Лизавета называла их безбожниками, нехристями и чертовым семенем, но я все же решил не перегибать палку.

— Мы не можем со сто процентной уверенностью опровергнуть существование высшего разума во вселенной, поэтому атеизм — это тоже своего рода вера. Они могут часами спорить о том, кем создан человек и в чем его предназначение, рассуждать о вопросах высшего порядка не менее витиевато, чем это делают церковные иерархи. У нас же другие задачи, направленные на решение материальных проблем — здесь на земле, а не где-то там в небесах среди облаков. Атеисты ли мы? Может когда доживем до пенсии и появиться свободное время… Еще вопросы?

— Тут такое дело, — замялся я, не понимая, как толком выразить собственную мысль, — по поводу подчинения. Я сейчас живу в доме одного человека…

— Ты о Лукиче? Не волнуйся, до подписания контракта наши требования не будут вступать в противоречия с его приказами. Живи как живешь — тренируйся, исполняй указания, в общем делай все то, что делал ранее. Когда придет время, мы просто вывезем тебя отсюда.

— А дальше?

Аполлинарий Андреевич изобразил легкое непонимание на лице, поэтому пришлось пояснить:

— Что будет на новом месте? Вы уверены, что Лукич меня не достанет?

— Об этом можешь не переживать, — доктор успокаивающе улыбнулся. — В поселке малажские бандиты имеют большую силу — это правда, но на верхний город их власть не распространяется.

Я сильно сомневался по этому поводу, но спорить не стал. У каждой банды имелись свои представительства в городе. У тех же стригунов всем заведовал Кича, по слухам снимающий трехэтажные апартаменты недалеко от центрального парка, у фавельцев — один из генералов, а у казаков… У них наверняка имелся свой человек в городе, может даже не один. Просто народная молва об этом умалчивала или несла столь откровенную чушь, что и обсуждать не хотелось.

— Если вы говорите, что защитите…

— Защитим, будь уверен, — кивнул доктор, — а теперь давай вернемся к личности барышни, которой внезапно посчастливилось разбогатеть.

Конечно же Арина ничего не знала о намечающейся сделке. Я не стал ставить девушку в известность, понимая, что та вряд ли одобрит мое решение. Начнет отказываться, еще и сливу накрутит вдобавок, а деньги сожжет. Она такая, что может. Поэтому я с радостью возложил сию непростую миссию на плечи доктора.

Аполлинарий Андреевич сильно удивился, узнав подробности.

— Это конечно не мое дело, — сказал он, немного поразмыслив, — но оставлять столь крупную сумму этой… этой девушке.

Слово «шлюха» так и не прозвучало из его уст. Доктор был человеком воспитанным и лишь неодобрительно покачал головой.

— Я не изменю своего мнения.

— Как знаешь, парень… как знаешь.

Передача означенной суммы была назначена на третьей декабря, а уже пятого числа меня должны были забрать из опостылевших трущоб в город. Все приготовления были закончены, нужные бумаги подписаны, оставалось лишь ждать.

Страдай я бездельем, точно бы издергался из-за переживаний. А так с утра тренировка, потом перерыв на обед, переваривание пищи и снова тренировка до самого вечера. Оставшиеся часы перед сном я обыкновенно проводил за чтением книги или посвящал бессмысленному шатанию по поселку. Прощался с родным местом, выглядящим столь неуютно в сезон дождей. Серость и безнадега царили повсюду, крысы и те забились в кучи раскисшего мусора, не показывая носа наружу.

Знакомые до боли места… Вот старый дом, где я когда-то давно жил с мамой, дедом Пахомом и бабушкой Лизаветой, и от которого почти ничего не осталось. Новая хозяйка умудрилась сменить все, начиная от занавесок на окнах, и заканчивая выкрашенной в зеленый цвет парадной дверью. Теперь вместо нее темнело безликое железное полотно.

Иду дальше, перепрыгивая через лужи на Первозванной. Сворачиваю в ближайший закоулок и оказываюсь перед пекарней, ставшей когда-то давно вторым домом. Труба на крыше по-прежнему оставалась теплой. Я специально проверил — забрался наверх, провел ладонью по шершавой поверхности кладки. На севере горели шпили высокого города — пустого и бездушного, едва различимого в мареве дождей. С юга простиралась степь, все такая же грязно-рыжая, будто шкурка линяющей лисы. Она одна оставалась неизменной, и будет оставаться такой еще очень долгое время. Пережив и маму, и деда Пахома с бабушкой Лизаветой, и меня.

Я не умел прощаться. Раньше никогда этого не делал, а потому не знал какие поступки принято совершать, какие слова говорить. Хотелось перекинуться парой слов с Тошей, которого не видел с тех самых пор, как начались изматывающие тренировки. Узнать у Малюты, починил ли тот свои авиаторы, и даже выслушать едкие замечания от Гамахена. Почему едкие? Да потому что других у него не бывает.

Я долго думал, как заявлюсь к пацанам на заправку, как увижу курящего за складом Тошу, вечно расхристанного, со скинутыми ниже пояса лямками комбинезона и торчащей наружу футболкой. Как протяну поздороваться руку, спрошу про дела и… не случилось. Не умел я прощаться, просто не знал как.

Не зашел и по знакомому адресу на улицу Тополиная, но совсем по другой причине. Сегодня Арине должны были принести оговоренную сумму — наличными, в специально подготовленном для этого дела чемоданчике. То-то она обрадуется, когда его откроет. А еще больше удивится, когда узнает благодаря кому получила эти деньги. Сначала, конечно, разозлится, а потом обрадуется. Ведь это решит кучу проблем и заодно позволит начать новую жизнь в верхнем городе.

Я очень хотел, чтобы она переехала вместе со мной. Переданных денег хватит с лихвой, чтобы расплатиться с мадам Камиллой и арендовать новое жилье. Рядом с Академией вряд ли, уж больно престижным считался район, но где-нибудь на севере запросто. Первое время буду помогать ей по хозяйству — мало ли, что может потребоваться: гвоздь забить или шкаф собрать. В качестве гостинца буду приносить столь полюбившееся девушке печенье с кокосовой стружкой. А потом мы станем пить чай и болтать о всяких пустяках, как было раньше.

Осталось только уговорить саму Арину. Именно с этой целью я и собрался заглянуть к ней завтра в гости. В последний день перед отъездом.

Вечером у Лукича нашлось занятие. Он притащил невесть откуда взявшийся ящик с хламом и велел разобрать. Пока я раскладывал болты с гайками, бобыль занялся своим любимым делом: перевернув газету на последнюю страницу, принялся разгадывать кроссворд. Имелся у Лукича для этого дела огрызок карандаша, который он все никак не сточит. Уж и пальцами держаться было неудобно за этот «коротыш», а он все продолжает писать. Забавно было наблюдать, как он волосатой лапищей выводил отдельные буковы, как подслеповато щурил глаза, натолкнувшись на особо мелкий шрифт. Как принимался ворчать если попалась плохая новость, словно брехливый старый пес, которому запрещено было лаять, но звериное нутро требовало свое.

Лукич почуял мое внимание. Оторвав взгляд от газеты, недовольно поинтересовался:

— Чего там?

— Перебираю.

— Долго ты.

— Тут мелочевки вона сколько, каждый винтик по размеру переложить надобно. Нет, ну ежели хотите, могу в кучу бросить.

— В кучу не надо, — заметил Лукич. Некоторое время наблюдал за моей возней, а потом вдруг произнес: — холода на носу… Куртку тебе новую купить нужно.

— Так есть же.

— В том, что у тебя есть, перед нормальными людьми показаться стыдно: заштопанная дыра прямо посредине груди. И ладно бы цвет нитки совпадал: белый шов на синем фоне — это же додуматься нужно.

— Какие нашел, такими и заштопал, — пробурчал я, понимая, что спорить бесполезно. Прав был Лукич, шов и вправду смотрелся уродливым. Куртку я еще прошлой весной изорвал, когда неудачно с крыши спрыгнул. Шляпка гвоздя прямо под козырьком торчала, вот и не заметил. Треску было…

— В выходные пойдешь на рынок, купишь новую. И не спорь! Ты теперь не голь перекатная, чтобы в рванине по улицам щеголять.

— Дорого поди, — произнес я, до сей поры одежку никогда не покупавший. Да и смысл тратиться, когда ту же куртку нашел в гаражах за Южными воротами. Видать кто-то в ней работал, да и забыл, повесив на ручку ворот. А штаны удалось выменять на блок украденной жвачки. Конопатый Петрусь был выше и шире в поясе, поэтому поначалу приходилось мучиться. Но то ничего, за последнее лето организм мой малясь вытянулся и теперь не возникало нужды закатывать брючины. Жаль только от пояска отказаться не получилось: то ли пузо у Петруся было слишком большим, то ли задница.

— Деньги в тумбочке возьмешь, — утвердил Лукич.

— Сколько?

— Сколько нужно. Будем считать это премией за хорошую службу.

Ох уж эта тумбочка, сколько искуса в ней было первые месяцы. Деньги хозяин дома хранил открыто, даже не думая прятать. А порою словно специально устраивал проверку, мол возьми пару банкнот — купи краковских колбасок в мясной лавке, или печенья, или сыра непременно Пресненского наисвежайшего. Один раз я не утерпел-таки, стащил пару копеек со сдачи. Лукич ничего не сказал, молча принял продукты, а на следующий день поинтересовался:

— Ценник подняли? А на что, на молоко? Скажи тамошнему молочнику, если еще раз стоимость задерет, лично приду и шею намылю.

С той поры искушения больше не возникало.

На следующий день я подошел к тумбочке и, открыв верхний ящик, долго смотрел на разбросанную мелочь вперемешку с банкнотами. Сколько здесь, рублей сто — сто двадцать. Тут не только на новую куртку хватит, но и оставшийся гардероб обновить. Постоял я, подвигал пальцем монеты, пошуршал «синицами» (примечание автора: простонародное название пятирублевых купюр за синий цвет основного фона) да и захлопнул, не взяв ни копейки. Сам не понимаю, отчего так поступил. Казалось бы, не тормози, выгребай всю имеющуюся наличность подчистую. Ведь завтра Лешки-Чижика уже здесь не будет. Тю-тю, дядя — прощай.

Подумал, и все равно не смог. Сколько не накручивал себя, сколько не вспоминал всего плохого, что приходилось снести от бобыля. И в грудак тот бил с такой силы, что едва смог дышать. За дело, но бил же… И Михасю вынес меня на блюдечке и сразу же отнял. И в банду записал без спросу. Только имелся ли у бобыля другой вариант?

Искать ответы было некогда. Уже через пять минут в дверь постучал мастер Митька и началась изматывающая тренировка. До самого обеда мы кружились по раскисшей от дождя земле: прыгали, бегали, отрабатывали приемы. А после, наспех перекусив и приняв душ, я направился по ставшему родным адресу.

Шел, а в мыслях раз за разом прокручивался предстоящий разговор. Интересно, Арина станет браниться? Да наверняка… Таких как она называли демоном в юбке. Сначала отругает, обзовет глупым рыцарем или накрутит сливу, а после обязательно обнимет.

Почему так? Все из-за несносности характера, привыкшего к плохому и потому не умевшего принимать добро. Это не я выдумал, это она сама так сказала. Случались у Арины приступы плохого настроения, когда она принималась ворчать не только на окружающих, но и на саму себя. Дескать слишком наивный я, привык смотреть на мир широко открытыми глазами ребенка, и не понимаю, какая она на самом деле испорченная.

Неужели она думает, что когда я вырасту — все изменится? У меня же ближе её никого нету…

Я с необычайной легкостью поднялся на второй этаж и осторожно постучал: раз, второй… На третий послышалось легкое шебуршание за соседней дверью — вредная старушенция была на посту. Да и плевать…

Я снова застучал, на этот раз с большей силой. Тарабанил так, что заломило в сбитых после тренировки костяшках. Обыкновенно в это время девушка была дома: отсыпалась после ночной или копошилась по хозяйству. Может вышла в магазин?

Громко щелкнул замок соседней двери и сквозь щель протиснулось сморщенное лицо.

— Чего шумишь, — проворчала недовольная старушка, — али не видишь, нету хозяйки.

— Нет так нет, — покладисто согласился я, — значит через часок загляну.

— И через часок не будет.

— Значит через два.

— И через два не застанешь, — не успокаивалась вредная старушенция, — сказано же, нет её. Съехала сегодняшним утром.

— Как съехала?!

— А так! Погрузила чемоданы и укатила на все четыре стороны.

Мысли с трудом ворочались в голове — плыли, цеплялись друг за друга, потому и спросил, глупо хлопая глазами:

— Куда погрузила?

Старушку мой растерянный вид порадовал. На морщинистом лице расплылась довольная улыбка.

— В такси — специальное грузовое, у нас в поселке такие не ездют, стало быть, заказала из самого города. Я все видела я все считала. Девять чемоданов погрузила — это же откуда такому добру взяться, а? Жила-то небогато, мужиков не водила, а тут чемодан за чемоданом, коробка за коробкой — туда-сюда… туда-сюда, шоферюга аж выносить устал. Я как это дело увидела, сразу хозяйке позвонила, чтобы вертихвостка эта чего лишнего не прихватила. А Степановна, ох и наивная в душе женщина. Сказала, что дескать квартирантка полностью расплатилась, потому никаких претензий к ней не имеет. А может та краники с ванной свинтила или душ? Цены то поди не маленькой стоят, в особенности ежели недавно меняли. И светильники! Уж больно на дорогие Степановна разорилась. Я ей говорю, куда такие в съемную квартиру ставишь, не для себя же стараешься — для чужих людей.

Старушка продолжала трещать, но я уже не слушал. Спустился на площадку ниже, только бы не видеть сморщенной физиономии. Уселся на голые ступеньки и принялся думать. Как назло, мысли в голову не шли, лишь дребезжал в ушах противный старческий голос:

«… укатила на все четыре стороны».

Арина не могла так просто сбежать. Она бы обязательно попрощалась или оставила сообщение… Да, точно — сообщение. Записку или устное послание кому-то из числа общих знакомых. Вот только кому? Имен хватало, и все они находились, точнее работали в одном и том же месте. В заведении, куда приходить было запрещено под страхом физической расправы. В квартале Желтых Фонарей…

При других обстоятельствах я может и мог бы рассчитывать на забывчивость человека. На то что обида истлела и поросла ковылем, но только не в случае с мадам Камиллой. Она никогда никому не спускала: будь то конкурент по бизнесу или ленивый почтальон. «Поругавшись единожды — поругался навеки» — под таким девизом жила зловредная хозяйка борделя.

Только что она сделает — прикажет охране дать тумаков? Меня за всю жизнь столько раз колотили, что парой новых затрещин не испугаешь.

До квартала развлечений добрался быстро, не смотря на ноющие после тренировки ноги. То и дело дорогу преграждали напитавшиеся влагой лужи, чья темная поверхность таила неприятные сюрпризы вроде ям. Утонуть в таких не утонешь, чай не колодец бездонный, но искупаться успеешь знатно. Несколько раз приходилось обходить настоящие озера, а один раз я был вынужден искать брод, потому как от дома до дома не имелось сухого места. Кто-то заботливый подложил доску, но увы длины её хватило ровно до середины. Вторая доска тоже имелась, но была отброшена в сторону и теперь валялась у противоположной стены. Может смыло волной от проехавшего мимо автомобиля, а может кто-то злой решил подшутить. В поселке подобного люда хватало, живущего по принципу «лишь бы другим сделать хуже».

Здание борделя встретило привычной тишиной. Темнели зашторенные окна, молчала и вывеска, имевшая обыкновение мигать, издавая сухое потрескивание. Желтые Фонари спали в преддверие очередной веселенькой ночи. Сколько дней прошло с тех пор, как я был здесь последний раз? Теперь уж и не вспомнить… Мало что изменилось с тех пор. Поселок застыл в безвременье, застыл и бордель, являющийся его неотъемлемой частью. Все те же потрескавшиеся стены фасада и дверь, своей уродливостью бросавшаяся в глаза. Ее несколько раз обливали какой-то дрянью, пилили и даже пытались прострелить. Однако мадам Камилла, известная своей прижимистостью, ни в какую не хотела её менять. Ночью следы от пуль незаметны, а днем… а днем бордель не работает.

Из этого же принципа со стороны черного входа никогда не прибирались. Свои успели привыкнуть к нагромождению мусора на заднем дворе, а другим здесь делать нечего. На то он и задний, чтобы чужаки здесь не шлялись.

Поднявшись по ступенькам, я отбил костяшками положенный ритм. Глупо было рассчитывать на то, что пароль останется прежним. Сколько воды утекло с тех пор…

В коридоре послышались звуки тяжелых шагов, а следом щелкнуло оконце. Оно находилось высоко, слишком для моего роста, поэтому пришлось подпрыгнуть, чтобы стоявший по ту сторону человек смог разглядеть лицо.

— У-ух ё, — от неожиданности выругался охранник, — Чижик, ты что ли? Чего пугаешь?

Хвала небесам, сегодня дежурил туповатый Густав, он же Гриша-Рябой. Яго на его месте не стал бы даже разговаривать, а этот открыл дверь и обрадованно уставился на меня.

— Ты где пропадал?

Обмануть деревенского Гришу было легче простого, но я решил этого не делать, честно напомнив.

— Мадам Камилла запретила появляться.

— Ах да, точно, — Гриша наморщил лоб, — извини малой, но внутрь заведения впустить не смогу. Сам понимаешь, хозяйка отругает.

— Да мне только спросить насчет Мари.

Разгладившееся было лицо Гриши снова нахмурилось.

— Насчет этой вертихвостки? Даже не начинай! Она такое учудила — ТАКОЕ!

Сердце тяжело бухнуло в груди, предчувствуя плохие новости. А Гриша разошелся не на шутку, принялся шуметь и размахивать руками, рассказывая о том, какую змеюку пригрели на груди. Оказывается сегодняшней ночью Мари обчистила мадам. Сейф открыть не смогла, зато вынесла бижутерию, хранившуюся в верхнем ящике и что хуже всего украла фамильную драгоценность в виде бриллиантовых сережек. Хозяйка имела обыкновение снимать их к концу ночи. Прятала сразу в сейф, но в этот раз то ли отвлеклась, то ли слишком устала. Положила в ящик стола, а плутовка хвать чужое и такова.

Пропажу заметили только к утру. Пока искали вора, Мари успела собрать вещи и уехать из города. Оскорбленная мадам дернула за ниточки, подключила все имеющиеся связи, но как выяснилось напрасно. Девушка не собиралась отсиживаться в городе, а сразу отправилась в аэропорт, откуда прямым рейсом вылетела в Санкт-Петербург. И ищи теперь ветра в поле! В многомиллионной столице затеряться одному не составит труда, а ежели сменит паспорт, то и вовсе невозможно.

— Паспорт? — удивился я, — а разве у Мари не забрали документы?

— Кто?

— Хозяйка ваша.

— Мадам Камилла? С чего бы это? — удивился Гриша.

— В наказание.

— Ты чего такое городишь? Ты в своем уме? Чай на дворе не девятнадцатый век царит. Рублем наказать — пожалуйста, с работы выгнать — в два щелчка, а личные документы изымать имеют право только жандармские. Ты же хозяйку нашу знаешь, она на подсудное дело никогда не согласится.

— Это если не конфликтовать, — возразил я, — меня вон в зашей выгнала.

— Так выгнала, не убила же, — резонно заметил охранник. — Да и какой смысл им враждовать. Всех все устраивало: хозяйку — доходы, Мари — статус первой звезды. Она тут как сыр в масле каталась: клиентами перебирала, что модница в магазине платьев. Когда хотела приходила, когда хотела уходила. Все было для неё.

— И ВИП статуса не лишили?

— Зачем? — удивился здоровяк. — Ты же не станешь резать курочку, приносящую золотые яйца. Один важный ухажер из города только за встречу готов был выложить три сотенных. И выкладывал, прикинь! Что и говорить, умела Мари кавалеров вокруг пальца обвести, больно уж ловка была девица. Эй малой, ты чего?

Я схватился за рубаху Гриши. Но не от того, что поплохело — нет, просто окружающее пространство вдруг показалось дурным сном. Ткань под пальцами была грубой, как и должно быть с форменной одеждой охранники. И запах пота от неё исходил самый натуральный. Нет, не сон… Может врет? Другой может и приукрасил бы, но только не простоватый от природы Гриша.

— Чижик, ты куда?

Я махнул рукой и вышел из-под козырька под начавший накрапывать дождик. На душе сделалось пусто: ни мыслей не осталось, ни чувств. Одно лишь биение сердца, отдававшееся в ушах глухими ударами. Перед глазами заклубились пары выдыхаемого воздуха. Может это все же сон? Бывает же такое, что кошмар нельзя отличить от яви. Помнится, один раз с голодухи колбаса копченая приснилась. И запахи она имела и вкус. Вот только наесться ей было невозможно…

Я задрал голову, подставив лицо небесной хмари. По коже моментально заскользили холодные змейки. Они бежали по лбу, по щекам, заставляя ежиться от проникавшей за шиворот влаги. Хотелось навеки забыться, как случалось порою в сказках. Съесть волшебное яблочко или выпить заколдованной воды, только бы не ощущать сосущую пустоту, тошнотворным комком подступившую горлу. Только бы не знать…

Не помню, как добрался до дома. Снял хлюпающие ботинки и пошел на кухню, оставляя за собой мокрые следы. По ним меня Лукич и вычислил. Не став вдаваться в подробности плохого настроения (не тот был человек бобыль, чтобы в душу лезть) всучил тряпку и заставил убрать за собой. После скомандовал лезть в горячую ванну.

— Только попробуй засопливить, — предупредил он, словно в человеческих силах было отказаться от болезни. Зараза не спрашивает, стоит ей приходить или пока лучше обождать. На то она и зараза…

После водных процедур мыслей в голове не прибавилось. Наоборот, захотелось спать еще больше. Я бы непременно достал раскладушку и завалился спать, но у Лукича на вечер имелись другие планы. Решил он обучить меня обращению с холодным оружием. Не бою, как показалось вначале, а всего лишь заточке. Для этого дела достал три оселка разной степени зернистости и начал показывать с какого бруска следует начинать, чтобы по всей длине лезвия появился заусенец. Какими движениями и под каким углом держать, чтобы получился боевой нож, а не кухонный — только и годный, что разделки замороженной рыбы.

Провозились мы до поздней ночи, перепробовав с десяток разных лезвий, а под конец Лукич спросил:

— Запомнил?

Я молча кивнул, хотя у самого в голове ничего не осталось. Лишь обрывки разнородной информации, плавающей на поверхности сознания никому не нужным мусором.

— Завтра закрепим, — пообещал напоследок Лукич, сам того не понимая, что завтра уже не будет.

Когда засветлело за окном, я собрал вещи и вышел из дома. В закинутой за спину сумке было не так уж и много: перочинный ножик, пара понравившихся книжек и фотоаппарат, доставшийся на память от стригуна. Можно было взять больше, к примеру дорогие наручные часы, которые Лукич надевал, когда выходил из дома или экзотический африканский нож с ручкой из слоновьей кости. Можно было обчистить тумбочку, где хранилась вся имеющаяся наличность. Можно было… но я не стал. Одно дело воровать из нужды, когда пузо сводит от голода и совсем другое, имея в сердце холодный расчет. Не было у меня на это права, каким бы плохим человеком Лукич не казался: не по божьим законам, не по людским.

На улицах поселка было пусто. Лишь редкие прохожие попадались на встречу, да завсегдатаи питейных заведений, с удивлением обнаруживших, что наступило утро. Пару раз дорогу перебегали крысы, до того наглые и упитанные, что оставалось удивляться, почему это люди хозяйничают в городе, а не они.

Помятую о разлившейся по пути лужи, свернул направо, в сторону Первозванной и уже оттуда напрямки потопал в сторону Транзитной зоны. Вот где народа было полно в любое время суток. Цепочка из авто протянулась от шлагбаума и до самого конца улицы. Уставшие от ожидания водители дремали, откинувшись в креслах, другие кучковались по интересам, обсуждая последние новости и смеясь, третьи на скорую руку перекусывали, благо уличной еды вокруг хватало. Я остановился у лотка, торгующего беляшами, и уже собрался купить один, ароматно пахнущий, капающий жиром на бумагу, когда меня окликнули. Молодой человек лет двадцати, одетый в форму водителя.

— Алексей Чижов? — уточнил он еще раз.

— Да, но…, - я собирался возразить, что мне вообще-то назначено в здании автовокзала, но парень слушать не стал. Да и что там было до того здания — рукой подать.

— Пройдемте, Аполлинарий Андреевич уже ждет.

Водитель не обманул. В салоне черного Понтиака действительно сидел доктор. Был он на редкость задумчив, и потому не сразу отреагировал на мое появление.

— Мой юный друг, — воскликнул он, убирая в сторону бумаги, которые до того внимательно изучал. — Прошу вас, садитесь. Вот видите, приходится читать полученные документы, можно сказать только с печки. Вот это, — протянул он мне первый листок, — разрешение на въезд в деловой район Алтополиса. Административный и жилой до двенадцати часов ночи, но это временное ограничение — до тех самых пор, пока не получите официальный статус студента. Берите-берите, не сомневайтесь… Вот копия свидетельства о рождении… с оригиналом, увы, придется пока обождать. И наконец экземпляр договора на попечительство. Данные бумаги входят в перечень обязательных при пересечении контрольно-пропускного пункта. Стоит напомнить о правилах поведения в ходе проверки?

Я отрицательно покачал головой.

— Что же, прекрасно, — доктор зашуршал листами. — Второй экземпляр договора я оставлю пока у себя, а к остальным документам привыкайте, мой юный друг. Они теперь неотъемлемая часть вашей новой жизни или если угодно будет считать — личности.

— А что со старой? — удивился я. Как-то нехорошо прозвучали слова доктора, словно у меня собрались забрать кусок чего-то очень важного и дорогого.

— А старая останется здесь. Вы теперь не просто Лешка Чижик с трущобных окраин, а Алексей Чижов, абитуриент и будущий студент Академии Его Императорского Величества. Звучит?

Я кивнул. Кажется, вышло не убедительно, поэтому доктор счел за нужное спросить:

— Вижу, вас что-то тревожит. Может быть остались неразрешенные дела в поселке или проблемы, о которых мне, как представителю вашего попечителя стоит знать?

— Не то чтобы проблемы, — замялся я, — скорее вопрос… Вы позавчера передали деньги?

— Ах вы об этом, — улыбнулся доктор. — Всё, как и договаривались: пятьдесят тысяч наличными Арине Балыкиной, урожденной Островой. До чего же интересная биография оказалась у вашей избранницы. В шестнадцать лет вышла замуж, в семнадцать развелась, обокрала бывшего супруга на значительную сумму и сбежала сначала в Оренбург, а после в Алтополис. Попала в плохую компанию, наделала долгов в следствии чего была вынуждена скрываться в трущобах. Весьма колоритная личность, стоит заметить, замешанная в многочисленных аферах, кражах, подлоге с ценными бумагами. За руку её ни разу не ловили, то правда, однако собранное досье не оставляет ни малейших сомнений в сопричастности ко всем вышеперечисленным преступлениям. После того как товарищ Ромеро дал полную раскладку, я было засомневался, а стоит ли передавать ей деньги. Может попытаться переубедить вас, продемонстрировать доказательства? Но товарищ Ортега настоял на своем: «людям свойственно ошибаться, кто мы такие, чтобы лишать их этого законного права».

Судя по всему, последняя фраза была цитатой, потому как доктор произнес её намеренно громко, выделив голосом.

— Людям свойственно ошибаться, — повторил он снова.

— Это не ошибка, — выдавило мое пересохшее горло.

— Как скажете, мой юный друг… Благодаря аттракциону невиданной щедрости, ваша знакомая по прилету не стала задерживаться в столице, а сразу же вылетела в Париж — la Cité de l'amour (примечание автора: в переводе с французского «город любви»). Почему бы и не попутешествовать, имея на руках столь приятную сердцу сумму. Париж, Мадрид, Лондон — о, эта барышня нигде не затеряется.

— Она… она что-нибудь просила передать? Запиской или может на словах?

Аполлинарий Андреевич покачал головой.

— Ни единого словечка?

— Мне очень жаль.

Автомобиль развернулся на небольшой площадке перед вокзалом и, выдав рокочущий рык, покатил в сторону КПП: мимо спешащих пешеходов, мимо выстроившихся цепочкой машин. Дождь забарабанил по крыше, оставляя россыпь мелких капель на стекле. Они то и дело сливались, сбегали вниз, оставляя след из ломанных линий.

Жалел ли я о чем-нибудь? Разве что о беляше в промасленной бумаге, который собирался, но так и не успел купить.

Конец первой книги.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• »