Он почти добрался до выхода из сада, повернулся и крикнул князю:
— Ваша маман, кстати говоря, спешно уехала на из Слободы.
Князь развёл руками, как бы вопрошая: ну и что? Феофан не ответил на безмолвный вопрос. Он покачал головой и ушёл.
— Ты что — нибудь понял? — спросил князь у Дилмурода.
— Надо ехать к вашему брату, — ответил он немного невпопад.
Князь встал, сложил руки за спиной, поднял голову и посмотрел на небо.
— Я пойду вздремну, а ты, братец, будь добр, съезди к отцу. Уведомь управляющую, что мы с тобой с ними поедем. Пускай нас дождутся. Как вернёшься, распорядись, чтобы собрали нас в дорогу.
Дилмурод невозмутимо кивнул головой и пошёл к коню. Князь поднялся к себе и повалился на кровать не раздеваясь.
Проснувшись, он потребовал ванну. Залез в горячую воду и чуть не захлебнулся, уснув там. Его разбудил слуга. Князь наскоро облился холодной водой, вытерся насухо, после оделся в свежую одежду и пошёл в столовую, велев позвать к столу Дилмурода. Тот спустился. Лицо его несло на себе следы усталости, но вслух никакого недовольства он не высказал. Павел рассказал несколько анекдотов, но успеха не имел. Дилмурод вежливо выслушал князя, после чего сказал, что выезд в монастырь назначен на завтра, с рассветом. Князь усмехнулся. Отец не признавал часов, и встречи назначал опираясь на движение солнца. Однако ж, никто в Александровской Слободе, да что там — во всей Империи и за её пределами, не мог бы сказать что отец хоть раз опоздал на встречу. Раз сказал что выезд на рассвете — значит на рассвете. Князь отпустил Дилмурода — тот лишь невероятным усилием воли не начинал клевать носом, а сам пошёл в кабинет, где наконец — то начал записывать подробности своего путешествия. Рано или поздно он попадёт на приём к Императору, и тот может попросить подробного отчёта, так что лучше иметь наготове рукопись. Придётся собственноручно написать два экземпляра. Один оставить в семейной библиотеке. В ней хранились личные записки множество поколений князей Плечеевых, описания их путешествий, размышления об устройстве мира и государства, а так же магических приёмов и природы магии. Последние представляли особенный интерес. Все семьи высшего ранга тщательно оберегали свои секреты. Вопреки политике императоров, требующих делиться знаниями, поскольку это позволяло наращивать совокупную мощь аристократии, никто не спешил делиться по — настоящему серьезными находками.
Благородные семьи до сих пор соперничали между собой, пускай теперь вражда не означает кровопролитных столкновений на поле боя и даже магические дуэли стали редкостью. В современную эпоху аристократы соперничали при дворе. Они интриговали, выслуживались перед Императором и его фаворитами, проталкивали на важные должности своих протеже и выбивали для них ордена с нужными свойствами. Ложь, обман и недомолвки были одними из важнейших орудий этой войны и Феофан Домидов был величайшим из ныне живущих мастеров Игры. Так что безоглядно верить ему относительно сознательной селекции среди благородных семей не стоит, однако съездить к дяде в гости всё же следует. И что там он говорил про отъезд матери? Это какой — то намёк, или просто отвлечение внимания? Князь почувствовал тяжесть в голове и решил отложить рассмотрение сих важных вопросов на завтра. Или на послезавтра.
Следующим утром князь смотрел на своё отражение в зеркале и недовольно хмурился. Поход на юг и последовавшее за ним долгое возвращение домой оставили свой след на его лице. Под глазами залегли мешки, уголки губ опустись внутрь. Он вздохнул, умылся. Позавтракал, без особого аппетита запихивая в себя еду, после чего отправился к отцу. У особняка Плечеевых уже выстроилась кавалькада экипажей и телег, нагруженных множеством предметов первой необходимости, таких как: концертный рояль, дубовый стол, за которым отец привык работать, и коллекция бюстов императоров прошлого. Павел велел кучеру пристроиться в хвост кавалькады и дожидаться отправления, а сам погрузился в чтение последнего выпуска «Императорского вестника». Надо наверстать упущенное за время путешествия время. Он долго пробыл на юге и, естественно, ему казалось что центр противостояния великих держав расположен именно там. Князь с ранних лет знал, что человеческий разум любит лениться и считать касающиеся его непосредственно проблемы самыми главными. Так же твёрдо Павел усвоил, что разум часто обманывает своего владельца. Потому надлежит узнать о других мировых проблемах, помимо происходящего на южных границах, и таким образом привести мысли в порядок. Помимо международных, его внимания требовали и проблемы внутриимперские. Таковые, как правило, концентрировались у подножия престола. Хотя в последние он успел влезть с головой сразу как прибыл в Александровскую Слободу.
Кавалькада тронулась и медленно покатила по улицам, направляясь к юго — восточному выезду из Слободы. Однажды ещё в детстве Павел случайно услышал разговор прислуги, из которого следовало, что вокруг Слободы оборудована едва ли не граница, не уступающая самым охраняемым рубежам Империи по защищенности. Караул на ней несли, со слов слуг, отборные части имперской гвардии. Однако ж, лично князь ни с какой охраной не сталкивался. Из чего следовало, что либо её нет и всё это досужие выдумки прислуги, либо же охрана периметра препятствовала всем, кроме постоянных обитателей Слободы. Последнее вполне вероятно.
Вскоре они пересекли невидимую границу между вылизанными до блеска и ухоженными улочками Слободы и обычными дорогами Империи. Карету начало ощутимо покачивать, и князя снова клонило в сон от чтения. Чтобы не уснуть, он начал рассматривать пейзажи. Это не принесло облегчения: однообразные всхолмленные равнины, перемежающиеся с казалось бы неподвижными речками и небольшими озерцами, навевали скуку. Князь вернулся к чтению. Барон Кайзердорф — Царский разразился очередной статьёй о заговоре против Империи, который он якобы доблестно раскрыл. Барон постоянно раскрывал выдуманные заговоры. Вот и в этот раз он расписывал в красках как разбогатевшие на торговле хлебом и углём купеческие гильдии, желая приобрести близкие к аристократическим права, тайно финансируют группы фанатиков — экстремистов, исповедующих причудливую идеологию. Сути же якобы присущих фанатикам взглядов князь так и не смог уяснить из путаных объяснений барона. С картинки, приложенной к статье на него глянула худая девица с аскетичным, чтобы не сказать — изможденным лицом и огромными, на пол-лица, глазами. Фотография вызвала в памяти князя Велемиру Воронову. Было в ней что-то, не дающее князю думать о ней безразлично, хотя и симпатией испытываемые им чувства назвать было нельзя. В конце концов, он видел-то её один раз, да и то посредством внушенной Домидовым иллюзии. К тому же, она тёмная, и не из последних, а значит умеет вторгаться в разум. Князь взмахнул рукой, словно отгоняя наваждение. Он высунулся в окно:
— Дилмурод, составь мне компанию, — бросил он скачущему рядом…кому? Пока они путешествовали на юге, вопрос о статусе Дилмурода не посещал князя ни разу. Он был попутчиком, с которым не раз приходилось совместно отбиваться от нападавших бандитов и спать, укрываясь одним плащом холодной пустынной ночью. Но после возвращения так дальше не могло продолжаться. В конце концов, он — наследник благородной семьи, а Дилмурод — бывший разбойник из диких краёв. Вряд ли он согласится на роль личного слуги, но ничего другого князь Плечеев безродному бродяге предложить не может. Разве что кошелёк с приличной суммой в качестве благодарности за оказанные услуги и пожелание счастливой дороги. Дилмурод без лишних слов соскочил с лошади, накинул уздечку на ручку дверцы и вскочил на ступеньку кареты. Он вопросительно взглянул на князя.
— Помнишь, мы пережидали песчаную бурю в пещере?
Дилчмурод сверкнул белозубой улыбкой из — под чёрной бороды.
— Ты меня тогда учил вашей игре, — продолжил князь, — может быть, напомнишь правила?
Дилмурод пожал плечами и влез в карету. Уселся напротив князя и вытащил из перекинутой через плечо сумки горсть камешков двух цветов и игровое поле, состоящее из шести углублений, по три расположенных напротив друг друга. Они погрузились в игру.
Ближе к вечеру они достигли монастыря. Вид на него с вершины ближайшего холма открывался шикарный. Остроконечные крыши церкви сияли позолотой, аккуратные, словно игрушечные белые дома расположились вокруг в живописном беспорядке. Вокруг комплекса зданий монастыря, окруженных невысокой стеной, зеленели поля, поделенные на ровные прямоугольники. Через небольшую речушку, на берегу которой и расположился монастырь, перекинут добротный мост, сложенный из крупных брёвен. На склонах окружающих холмов паслись во множестве стада коров. Слуха князя донеслись звуки пастушеской дудки.
— Благодать, — услышал он слова кучера. Действительно, картина была благостная, навевающая покой.
— Тут хозяина живо на ноги поставят, — вторил кучеру голос одного из слуг, — местечко-то намоленное, да и лекаря тут знатные, моего свояка от грыжи исцелили.
Кавалькада подъехала к мосту, где и остановилась. Въезд на мост преграждало толстое бревно, ощетинившееся заострёнными сучьями, по бокам от него стояли рослые широкоплечие монахи с окладистыми бородами. На груди у одного блестел орден. Князь создал у себя на глазу тонкую пленку из слезы, усилием воли придал ей форму линзы и рассмотрел орден. Ого, Егорий Змееборец. Орден очень сильный и чрезвычайно редко вручаемый. Монах, похоже, до пострига успел повоевать, и даже совершил на воинской службе подвиг, достойный такой высокой награды. Линза не удержалась, лопнула, стекла по щеке князя словно слезинка. Он поймал на себе удивлённый взгляд Дилмурода, но объяснять ничего не стал.
Из второй с начала колонны кареты высунулся отец, монах увидел его и тут же распорядился убрать препятствие с дороги. В считанные минуты монахи отодвинули бревно на обочину и кареты поочерёдно начали преодолевать мост. После того как на том берегу оказались вся процессия, экипажи вновь выстроились в колонну и направились к воротам монастыря. Впереди них бежал молодой монах. У ворот он выкрикнул что-то неразборчивое и створки тут же начали открываться. Карета Павла въехала в монастырский двор и остановилась. Он открыл дверцу, спрыгнул на землю и огляделся. Везде царил идеальный порядок, дома были аккуратно побелены, дорожки выложены полированным камнем, клумбы обихожены, люди деловиты и целеустремленны.
— Кхм, — услышал он деликатный кашель и обернулся на звук. В паре шагов от него в почтительном поклоне застыл человечек в монашеском одеянии, с зажатой под мышкой холщовой сумкой.
— Княжич Павел Плечеев, я полагаю, — вымолвил человечек.
— Князь, — автоматически поправил его Павел. Он давно перестал злиться на казавшееся ему в юности пренебрежительным обращение «княжич». Плечеевы с незапамятных времён пользовались пожалованной монархом привилегией именоваться князьями с самого рождения — при условии что сын был единственным.
— Нижайше прошу простить, — человечек склонился ещё ниже, — Если угодно, я покажу вам вашу комнату. Вашего слугу проводят в покои, соответствующие его званию.
Павел проследовал за человечком к высокому крыльцу, а после они долго шли длинными путаными коридорами. Если снаружи здания монастыря выглядели образцом порядка и предсказуемости линий, то внутри они напоминали клубок змей, приготовившихся к зимовке. Князь старался запомнить все повороты, но вскоре решил, что это не лучшая затея, и что надо бы вытребовать себе проводника, иначе он рискует заблудиться в хитросплетениях коридоров.
— Вот мы и пришли, — человечек услужливо распахнул перед князем дверь в комнатушку, обставленную более чем скромно.
— А как мне отсюда выбираться, если я решу погулять?
— Не стоит самостоятельно пытаться гулять по нашим коридорам, — монашек по — прежнему выглядел воплощением подобрастия, но тон его голоса не подразумевал дискуссии.
Словно дрессировщик говорит с норовистым жеребцом, мелькнула мысль в голове князя.
— Что ж, в чужой монастырь со своим уставом не суются, — сказал он.
— Ваша правда, князь, хотя этот монастырь вам не чужой. Я поблизости буду, на этой вот лавочке. Как захотите куда прогуляться — только скажите, я провожу.
Монашек уселся на лавочку у стены коридора, прикрыл глаза и принялся беззвучно шевелить губами, перебирая чётки. Князь пожал плечами и закрыл дверь.
В его распоряжении имелась узкая кровать, накрытая тонким матрасом, столик для умывания с тазиком и кувшином, а так же сундук. Сундук, как он сразу убедился, пустой и. похоже, предназначен для его вещей. Которые остались в карете, надо полагать.
— Эээ… — как же к нему обращаться?
— Братец, а где мой багаж? — сказал он в пустоту, надеясь что монашек услышит.
Ни звука в ответ. Князь растерялся. Ему не приходилось ранее иметь дела с монахами и он понятия не имел, как с ними следует обращаться. Они ему не ровня — это ясно, но допустимо ли с ними обращаться как с простолюдинами? Князь сел на кровать и погрузился в размышления. Он уже решил было, что следует прикрикнуть на нахально игнорирующего его монашка, как в коридоре послышалось сопение. Дверь распахнулась, на пороге показался дородный румяный монах. На плече он держал огромный мешок с вещами князя. Он аккуратно опустил мешок на пол и вопросительно посмотрел на Павла. На мгновение в его глазах мелькнуло странное выражение. Князь подождал, не скажет ли монах чего-нибудь, не дождался и отпустил его.
Кое-как умылся, поливая себе на руки из кувшина — умываться, налив предварительно воду в тазик не пришло ему в голову. Осмотрелся в поисках зеркала, не обнаружил такового и причесался на ощупь. После переоделся, открыл дверь и произнес, чеканя слова:
— Я хочу видеть своего дядю Кирилла.
Монашек открыл глаза. Встал и всем своим видом выразил готовность проводить высокородного гостя. Князь заложил руки за спину, задрал подбородок и пошагал следом за семенящим монашком.
В этот раз они добрались до цели гораздо быстрее, у князя даже появилось подозрение, что в прошлый раз монашек специально вёл его кружным путем, намереваясь запутать. В этот раз он довольно быстро оказались перед украшенной резьбой дубовой дверью, у которой монашек остановился и глазами указал князю, что дальше ему следует идти одному.
За тяжелой дверью оказалась небольшая комнатушка, обставленная столь скромно, что это вызвало у Павла чувство нелепости происходящего. Словно ему прислали дорогую, богато инкрустированную шкатулку, он открыл её, предвкушая подарок, а внутри оказался булыжник. Комната оказалась проходной, в противоположной стене имелся проход, рядом с которым за небольшим столиком сидел монах, похожий на сопровождающего Павла сюда человека как брат — близнец. Он поднял глаза на Павла и указал ему на дверь приглашающим жестом. Князь вошел, и на этот раз он попал в кабинет, достойный высокопоставленного имперского чиновника. Из — за стола поднялся его дядя, широко разведя руки, словно собрался радушно обнять гостя. К ужасу Павла, дядя Кирилл его действительно обнял. Кирилл Плечеев был совершенно не похож на своего брата. Он пошёл в мать, был высок, плечист, русоволос и румян. С небольшими карими глазами. Одним словом, дядя Кирилл являл своим видом полную противоположность худощавым, бледным и яркоглазым Плечеевым.
— Добро пожаловать в мою скромную обитель, дорогой племянник! — провозгласил он натренированным пастырским басом.