Василек едва заметно вздрогнул, когда Павел слегка тронул его за плечо. Он открыл глаза, в которых не было никакого выражения, словно у мертвеца. Пару раз монашек мигнул, взгляд стал осмысленным.
— Куда вас проводить, князь? В ваши покои, в трапезную или желаете посетить баню? Последнее очень рекомендую. Брат Афанасий топит на славу. Венички дубовые есть.
Павел брезгливо поморщился. Что за варварские развлечения!
— Благодарю вас, но не воспользуюсь. Мне нужно к дяде.
— Как угодно, — ответил монашек и пошёл по коридорам. Время от времени он останавливался. Прислушиваясь. Князь напряг слух и с трудом уловил шаги дальше по коридору. Василек ожидал пока шаги стихнут и только после этого вел князя дальше.
Окна располагались высоко под потолком. Выглянуть в них не представлялось возможным, но несколько раз сменившееся направление солнечных лучей ясно говорило о том, что Василь вел его кружным путем. Это укладывалось в теорию о том, что монастырь, в котором заправляет Кирилл Плечеев, занимается отбором и воспитанием магически одарённых детей. Именно по этой причине Василь старался не столкнуться ни с кем из идущих по коридорам.
Наконец, их путь подошёл к концу, и они оказались перед уже знакомой Павлу дубовой дверью, ведущей в кабинет Кирилла. Он прошёл, не удостоив сидящего в приемной монаха взглядом. Князь втайне надеялся, что тот возмутится, но к его неудовольствию монах и бровью не повёл. Он вообще, наглец эдакий, вязал, нахлобучив очки на нос и беззвучно шевеля губами.
В кабинете Павел обнаружил дядю Кирилла в компании отца, пребывающих в приподнятом настроении. Они душевно поприветствовали Павла, усадили за стол и предложили разделить с ними радость дегустации монастырской настойки. Одно перечисление содержащихся в ней трав грозило продолжаться часами, так что Павел прервал дядины словоизлияния и спросил напрямую:
— Дядя, а правда что вы отбираете у простолюдинов магически одаренных детей и передаете их в благородные семьи?
Он ожидал немой сцены. Ожидал, что дядя с отцом многозначительно переглянутся и один из них начнет говорить мягким, вкрадчивым тоном, тщательно подбирая слова…Но нет. Они были совершенно невозмутимы и молча смотрели на него. От досады князь шлепнул по ладонью по столу:
— Да скажите же хоть что-нибудь!
— А что тут говорить? Это правда, — ответил отец. — Ты мне родной, дар у тебя врожденный. Хотя внешность пришлось подкорректировать, волосы — то у тебя в мать пошли, от рождения рыжие были. А вот Кирилл неведомо какого роду племени.
— Я плоть от плоти Плечеев, — торжественно продекламировал дядя, после чего они с отцом чокнулись и опрокинули содержимое рюмок в рот.
— Правильно говоришь, Плечеев ты. Кровное родство, оно для простолюдинов важно. Нам же, благородным, важнее чтобы страна стояла. А для этого нам необходимо чтобы ни у кого, даже у перепившегося до полного помрачения рассудка гуляки и тени сомнения не возникало в праве благородных править. Мы сильны до тех пор, пока щелчком пальцев можем простого человека жизни лишить. Ты сам подумай, Паша, вот допустим на войну идет полк. Полного состава полк, тысяча человек, с обозом, при броне и оружии. А с ними всего три человека из благородных. И вот эти три молодых парня будут посылать на смерть сотни человек. Допустим, надо реку форсировать и врагу в незащищённый фланг ударить, или для успешной атаки нужно отвлекающий маневр организовать. И вот, безусый юнец объявляет сотне бывалых, не одну военную кампанию прошедших головорезов, что им предстоит идти в безнадежную атаку из которой хорошо если половина вернётся. Станут они его слушаться, коли не будут знать, что он их может в мгновение испепелить, утопить или заставить между собой драться?
— Я не стану с этим спорить. Но зачем же всех без исключения детишек одаренных забирать? Можно только самых сильных, а слабых оставлять. Какую пользу слабые целители могут крестьянам оказать? Ведь целые сёла вымирают от заразы, пока к ним целитель придворный доберется. А может и не поехать, если у цесаревича приступ простуды совершится.
— Верно, — с неприятной улыбкой ответил Кирилл, — но так мы порушим всю систему. Сейчас есть чёткое деление: есть мы, благородные и могущественные, и есть простолюдины, которые могущества лишены. Если же не будет чёткой границы между сословиями, всё рухнет. Какому — нибудь разбогатевшему на торговле или добыче золота мужику рано или поздно придёт в голову мысль, что сотня слабых магов имеют шансы против одного сильного. От этой мысли до гражданской войны один шаг остаётся. Ты этого хочешь для нашей Империи?
Павел мотнул головой.
— Ну так прими существующее положение вещей, и займись тем, что приличествует наследнику рода Плечеевых, — неожиданно жёстко сказал отец. В душе Павла поднялась буря негодования:
— Отец, я этим и занимаюсь! Тебя прокляли и я тебя с того света, можно сказать, вытащил! Тёмные сцепились с Витеничами, они хотели тебя убить, а меня привлечь на свою сторону.
— Я знаю, — спокойно сказал отец.
— Знаешь!? — поразился Павел.
— Конечно. Это был риск, но риск разумный. Злоумышленники вскрыли свои замыслы, ты проявил себя хорошо. Я горжусь тобой. сын. Кстати, кого ты выбрал в жены?
— Никого, — буркнул князь, — ты сам — то когда женился? Вот и я торопиться не буду.
— Разумно, — согласился отец, — но если бы я умер, ты кого бы выбрал?
— Ведьму, наверное.
Отец выразительно посмотрел на своего брата. Тот тяжело вздохнул и отодвинул чёлку. У Павла глаза на лоб полезли от удивления, когда отец отвесил Кириллу увесистый щелбан, а тот покряхтел и молвил:
— Вероника злая будет.
— Да и пусть её злится, — беззаботно махнул рукой отец, — Паша, ты иди. Мы с Кириллом о своём покалякаем. Сегодня в трапезную спускайся, познакомлю тебя кое с кем. Хотя ты. Думаю, уже успел с ней познакомиться.
— Отец, погоди. Я правильно понимаю, что сейчас при дворе борются две партии?
— При дворе всегда идет борьба, и партий немного больше, чем две. Но в целом — да, ты прав.
— И мы, Плечеевы, выступаем на стороне тёмных?
— Нет, конечно. Мы, Плечеевы — опора трона, и потому сейчас мы используем темных в интересах короны.
— Но ведь это настоящие тёмные. Не такие, как Домидов и подобные ему, это настоящее зло. Я ведь был у них на сборище. Я думал, что они давно истреблены, но они живы.
— Никакого зла не существует. Есть инструменты, и эти мрачные семьи с их изуверскими ритуалами всего лишь инструмент. Инструмент неприятный, но эффективный. Мы используем их: столкнем с Витеничами, и таким образом ослабим и тех и других, а сами выйдем победителями. Как и всегда. К тому же, Домидов силён. Он справится с ними.
— И сам немного ослабнет заодно, а то много силы себе забрал, — буркнул Кирилл. Отец согласно кивнул.
— Но они же прокляли тебя, отец!
— А Домидов, узнав об этом, помог тебе найти лекарство. И с радикалами не поссорился и мне помог. Хотя тебя темные теперь не очень любят, так что будь аккуратнее. Ладно, иди себе. Только от Василька сбегать не пытайся.
Павел встал. Направился к двери.
— Я серьезно, — сказал ему вслед отец, — даже не пытайся сбежать от Василька.
Павел попросил Василька проводить куда — нибудь, откуда видно хоть что — то кроме стен. Тот не долго думая, привёл князя на небольшую террасу, с которой открывался прекрасный вид на окружающую монастырь местность, но при этом с неё никак нельзя было наблюдать за происходящим во внутреннем дворе. Ну, хоть что — то, решил князь и выразил желание остаться здесь. Василек ничуть этому не удивился, или не подал виду. Уселся себе в уголке и принялся беззвучно молиться. Павел некоторое время честно пытался полюбоваться пейзажем. Как и всегда — не получилось. Он был плотью от плоти Александровской Слободы. Неплохо чувствовал себя во всех трёх столицах — Центральной, Северной и Южной. Вполне сносным находил присутствие в родовых гнёздах благородных родов, в которых ему доводилось гостить. Ему всегда были интересны люди, а природные просторы, так восхищавшие придворных девиц и художников, он находил не о что бы скучными — просто никакими. Это лишь зеленое, желтое, серое или белое — в зависимости от времени года, пространство, на котором трудятся крестьяне, о существовании которых он знал лишь теоретически. Ещё существовали горы, внутри которых добывались руды и уголь, превращавшиеся на заводах Домидова в полезные вещи. Чтобы не прослыть при дворе бездушным и чуждым красоты типом Павел иногда застывал вот так как сейчас, вперив взор в пространство и начинал думать о делах, планировать стратегические военные операции, решать в уме задачи из учебника или анализировать исторические трактаты. Лицо у него в эти моменты обретало вполне подходящее выражение.
Он принялся раздумывать о том, какую роль в состязании двух партий при дворе может сыграть то, что происходит сейчас на юге. Здесь среди столичных царедворцев он редко встречал тех, кто мыслит стратегически, в основном мысли у них заняты сиюминутными союзами и скоротечными интригами. Отец и ещё несколько человек составляют редкое исключение, и потому именно они стоят на верхней ступени трона, а остальные ищут их милости и пытаются привлечь внимание.
Вот и сейчас, если вдуматься, за Витеничами, стремящимися отпихнуть от трона потомков Рарога, наверняка стоят островитяне. Среди высшей аристократии господствует точка зрения, что политика Империи самодостаточна и замкнута на самое себя, будучи не подверженной никаким внешним воздействиям, однако, это очевидно не так. Павлу пришлось совершить большое путешествие и многое пережить, чтобы понять, что в мире множество мест, в которых живут люди, даже не знающие о существовании Александровской Слободы, а ведь он не так уж далеко удалился от границ Империи, запутывая следы и скрываясь от агентов островитян. Игра идёт гораздо более масштабная, чем эта возня, в которую его пытаются втянуть. Действительно, прав отец и прав дядя Кирилл, этот заговор есть мелочь. Досадно лишь, что даже такой мелочи может хватить чтобы лишиться жизни. Отец уже стар и не боится смерти, а вот он, Павел, жить очень даже хочет. Не только потому что в нем говорит острая жажда жизни, столь присущая молодости, но и потому что у него есть множество планов.
На горизонте показалось облачко пыли. Откуда — то сзади и сверху послышалось пение сигнального рожка.
Василек заворочался в своем уголке. Павел зажмурил один глаз, на втором создал линзу из слёз. Присмотрелся. По дороге к монастырю приближалась целая процессия из роскошных карет, эскортируемых всадниками в кавалергардских доспехах. В монастыре забегали люди. Раздавались приказы. Послышался детский плач, резко прервавшийся.
— Князь, — послышалось из — за спины, — надо бы вам спуститься в покои.
Павел развернулся и сказал повелительным тоном:
— Нет, проводи меня к парадному входу. Полагаю, именно там сейчас будут мои старшие родственники. Похоже, монастырь сегодня будет принимать высоких гостей.
Путь к крыльцу занял довольно много времени. Василек теперь не только постоянно прислушивался к звукам в коридорах, но и обращал внимания на знаки, наспех намалеванные на стенах коридора, вносил в них свои правки. Пару раз он открывал двери, жестом велел князю входить, закрывал и после этого они ожидали, пока по коридору пройдут другие люди. Павел мог бы поклясться, что не все шаги из тех, что он слышал, принадлежали взрослым. Некоторые люди в коридоре шагали слишком часто и слишком тихо даже для женщин. Миновав все препятствия, Василек вывел Павла на крыльцо и тот смог убедиться в собственной правоте. На крыльце стоял Кирилл, рядом с ним в кресле расположился отец. За их спинами пристроились Дилмурод, крепкий монах, виденный князем в приёмной Кирилла. и ещё один, довольно пожилой, судя по всему, приставленный к отцу в качестве личной прислуги.
По краям двора выстроились монахи крепкого телосложения, выглядевшие довольно внушительно, чтобы не сказать — боевито. За воротами прогудел рог и створки распахнулись. Во двор начали въезжать экипажи, украшенные гербами известных фамилий. Князь привычно читал гербы, прикидывая в уме, кем ему приходятся живущие ныне представители этих семей. Без особого удивления он осознал, что слишком многие экипажи принадлежат тем, кто числит среди своих предков мифического князя Витеня, хотя гербы потомков Рарога тоже встречались. Еще недавно, буквально несколько дней назад, если бы кому — нибудь в голову пришло поинтересоваться у князя, чем отличаются Витеничи от Рароговичей, он бы даже растерялся немного. Две крупнейшие ветви коренной имперской аристократии официально не враждовали между собой, но определенное соперничество было. Представители обоих лагерей предпочитали разные школы, молодые люди неизменно задирали друг дружку на балах, иногда дело доходило до дуэлей. К тому же существовало очень четкое разделение по практикуемым видам магии: Рароговичи неизменно управляли водой и воздухом. А Витеничи огнём и льдом. Это укладывалось в известную всем истину: магия наследуется. Однако же теперь, с учетом полученных от Кирилла и отца сведений, Павел понимал, что это разделение имеет под собой иное, отличного от древнего права крови, основание. Какое именно, пока ему неизвестно, но он непременно это узнает. Не из досужего любопытства. Чтобы мир был для тебя безопасным, надо знать правила этого мира.
Тем временем двор наполнился каретами. Вздумай незваные гости въехать все вместе во двор, в нем попросту не хватило бы места, так что внутри монастырских стен остановились только кареты с гербами. Все сопровождающие остались снаружи. Они должны будут искать приюта в расположенном подле монастыря селении.
Карета с гербом Друбецких остановилась у ступеней крыльца, с козел соскочил сидевщий рядом с кучером слуга, облаченный в ливрею фамильных цветов дома Друбецких, открыл дверцу и переломился в низком поклоне. Из кареты, величественно ступая, вышел глубокий старик. Он оглядел землю у ступенек, брезгливо поморщился. Пока его сапог опускался на землю, грязь успела замерзнуть. Он встал на схватившуюся льдом землю, оперся обеими руками на трость, украшенную крупным сапфиром, посмотрел на отца. Тот приложил руку к левой стороне груди сказал радушным тоном:
— Добро пожаловать, старый друг, милости просим!
Старик, медленно ступая, поднялся по ступенькам, снял белую перчатку и протянул руку для рукопожатия. Отец ответил рукопожатием, всё так же молча. Старик прошествовал внутрь, не удостоив Кирилла, Павла и уж тем более слуг даже взгляда.
— Друбецкие разговаривают только с Плечеевыми, а Плечеевы только с Императором, — прошептал Кирилл и заговорщически подмигнул Павлу. Князь же пребывал в легком замешательстве. Александр Друбецкой покидал свой особняк редко, и только для того что бы почтить своим присутствием самые фешенебельные собрания или императорский дворец. Самый могущественный из ныне живущих магов льда, и одновременно один из наиболее могущественных магов в истории. Ледяной царь, как называют его за глаза. Уж если он счёл нужным лично посетить монастырь, значит сегодня намечается что — то очень и очень серьезное.
Из кареты показалась следующая фигура. Это была уже знакомая князю Александра Друбецкая. Дом Друбецких всегда был чрезвычайно консервативен в вопросе выбора имён. Бледнокожая красавица с уложенными в замысловатую причёску ослепительно белыми, практически седыми, волосами легко поднялась по ступенькам, неожиданно тепло улыбнулась князю, протянула для поцелуя руку сначала отцу, после сыну. Прощебетала вежливое приветствие и последовала за отцом. Павел неожиданно для самого себя задумался, о том, какую же проблему гости подкинули обитателям монастыря, их всех ведь надо приютить. И ведь не согласятся высокородные гости на монашеские кельи. Им требуются роскошные апартаменты…Он отогнал от себя эти плебейские мысли. Слуги, в конце концов, для того и существуют, чтобы решать приземленные задачи, о которых благородным людям думать не следует.