Род Плечеевых, восходящий к Рарогу Объединителю по прямой мужской линии, относится к самой верхушке иерархии аристократических родов Империи. Лишь Император и Его Августейшее Семейство превосходят их благородством происхождения. Как и положено столь родовитому и влиятельному семейству — а богатство Плечеевых не сильно уступало знатности происхождения — они имели множество усадеб и имений по всей Империи. Вторым из них по роскоши был особняк, расположенный в Александровской Слободе. Он уступал родовому гнезду семейства, однако, именно здесь, в непосредственной близости от официальной резиденции Его Величества, постоянно проживал глава семьи — Пётр Павлович Плечеев, доверенный советник Императора и глава Его Величества особой тайной службы, занимавшейся соблюдением интересов короны как в пределах Империи, так и вне оных. Сюда и прибыл с докладом о результатах своей экспедиции к южным рубежам государства его сын — Павел Плечеев.
Сегодня утром он прибыл в Александровскую Слободу, заехал в гостиницу, где немного привёл себя в порядок, и теперь стоял у ворот особняка, держа за уздечку породистого скакуна южных кровей.
— Добро пожаловать домой! — рыжебородый здоровяк граф Домидов на правах друга семьи расположился завтракать прямо в саду особняка, — Мой друг, прошу к столу! С дороги просто необходимо подкрепиться!
Павел на собственном опыте знал, что отказ совместно отобедать нешуточно обидит Домидова, но всё равно ответил:
— Прошу простить, но мне надо к отцу.
Домидов жестом попросил сесть рядом:
— Понимаю, ты задержался в пути. Я наслышан о твоих приключениях. И тем не менее — не стоит торопиться. У него посетитель. Как и всегда, дело невероятно деликатное и совершенно секретное. Я потому и пришёл. Хотел поболтать со старым другом, пока он ожидает приёма у отца.
— Ты просто хочешь быть первым, надеешься разузнать у меня что-нибудь, старый лис.
— И вовсе я не старый, — буркнул Домидов, намазывая икру на тост. Он сунул его в рот целиком, прожевал и оценивающе посмотрел на коня, которого держал под уздцы Дилмурод.
— Красивая скотинка.
— Грешно было пробыть так долго на юге и не прикупить хорошего коня.
— Такие не продаются, не выдумывай.
— Да, я слукавил. Интересная история с конем вышла, расскажу как-нибудь потом.
— Ловлю на слове, — ответил Домидов и сменил тему, — Ведь подумать только, тысячелетиями выводят породу, скрещивают кобыл с жеребцами. Отбирают лучших из лучших, и вот результат. У меня на конезаводе такие мастера работают, лучше нет во всей Империи, ездят по городам и весям, выискивают и скупают лучших из лучших, но до скакунов, подобных твоему, моим лошадёнкам не дотянуться. Даже рядом не стояли.
— Островитяне справились с выведением своей породы чуть больше, чем за полстолетия, — заметил Павел.
— Это потому что они вывезли к себе на остров десяток скакунов с родословной подлиннее твоей. Но вот что меня действительно удивляет, так это то, почему эти красавцы до сих пор не выродились. Ведь чистокровных коней не так много, и их постоянно скрещивают между собой.
— Действительно интересно — почему?
Домидов хмыкнул, отложил очередной бутерброд, взглянул на Плечеева серьёзно.
— Задание выполнил?
— Разумеется.
— Э — эх, не умеешь ты своим талантом распорядиться как следует. Я бы на твоём месте провёл через Голодные Пески полк, а то и дивизию. Вдарил бы с неожиданной стороны по мятежникам…
— Это не мятежники.
— Что? — удивился Домидов.
— Мятежниками называют тех, кто восстаёт против законной власти, а в зоне столкновения интересов империй власти нет — если не считать местных князьков.
— Власть, не подкреплённая силой, ничего не стоит.
— Я встретил там пару человек, наделённых силой.
— Всё едино — дикари. Надо не мешкая ввести войска, поставить толкового человека генерал — губернатором, дороги построить, хозяйство наладить. Сами потом благодарить будут.
— Возможно и будут.
— Тебе что, жалко этих дикарей, что ли? — нахмурился Домидов.
— Нет, их мне не жалко. Мне наших солдат жалко. Сколько бы погибло, если бы я полк провел через пески? Пустынные воины драться умеют, уж поверь. Ты хоть на моего дикаря посмотри, которого я с собой привёл.
Домидов не удостоил Дилмурода даже взглядом. Тот стоял столбом возле коня, мирно объедавшего цветочную клумбу.
— Да какая разница, насколько хорошо дерется твоя ручная обезьянка или сколько на очередной войне погибнет простолюдинов. Они всё равно погибнут, так или иначе. Я ведь, ты сам знаешь, люблю бой. Труса не праздную и другим этого не позволяю.
— Знаю, знаю. Я не про жалость ведь говорю. Сам подумай, где люди больше пользы принесут — погибнув на войне, которой можно было избежать, или работая на твоих заводах? Зачем им воевать, если я могу то, чего не могут тысячи простых людей?
— Мысль не новая, — ответил Домидов, вливая в себя бокал вина, — одаренный маг может разбить стены крепости, сровнять с землёй замок или разметать войско, но после того как он разобьёт стену, крепость должны будут брать солдаты. Даже если бы твоя затея удалась — всё равно Империи рано или поздно пришлось бы вводить войска в пустыню. Если мы хотим обезопасить южные границы — туда придётся направлять армию, рано или поздно.
— С чего вы, уважаемый граф, решили, что мой замысел не удался?
— Насколько мне известно, тебя едва не схватили, начавшийся было бунт жестоко подавлен, ты чудом вырвался из плена, я ничего не упустил?
— Интересно, а откуда у тебя сведения, которых ни у кого кроме меня бытьне может?
Домидов развёл руками. Павел покачал головой, продолжил:
— Феофан, бунтовщиков эмир так или иначе умертвит. По их обычаям иначе нельзя, а если островитяне — советники начнут его отговаривать, их сочтут мягкотелыми и они потеряют авторитет. Собранное для набега на подконтрольные нам территории войско перестало существовать.
— И это меня считают первым интриганом Империи, — сокрушенно сказал Домидов.
На крыльце появилась статная женщина весьма преклонных лет — это управительница домашними делами особняка Плечеевых. Она произнесла хорошо поставленным голосом:
— Павел Петрович, прошу пройти в дом. Пётр Павлович ожидает вас.
— Ну всё, очередного просителя выпроводили через заднюю дверь, — пробурчал Домидов.
Павел вошёл в дом и вслед за управительницей поднялся на второй этаж, где располагалась комната, служащая отцу кабинетом, к ней примыкала спальня. Управительница открыла дверь перед Павлом и тут же закрыла её, оставшись снаружи. Павел знал, что теперь никто внутрь не пройдёт, пока отец не распорядится. Старуха, выглядевшая довольно безобидно (хотя в детстве Павел боялся её страшно), на самом деле была сильным магом Воды. Она происходила из рода, с незапамятных времён служившего князьям Плечеевым. Её талант не позволил бы пройти через пустыню или отвести русло реки, что было не таким уж трудным делом для Павла. Её дар был менее обширен и, скажем так, гораздо более конкретен. Её вода не умела давать жизнь, а вот убивать умела хорошо. Коронным трюком старухи было мгновенное осушение человеческого тела. В том же случае когда не требовалось убить жертву, она умела вызывать чудовищную головную боль.
Павел огляделся, ожидая найти отца в кабинете, но того не было ни за столом, где он обычно просматривал документы (сверхсекретные, разумеется, с другими он по роду службы не имел дела), ни в кресле у окна, где он любил сидеть с трубкой, размышляя и разрабатывая сложнейшие интриги. Даже у полок с книгами его не было, так что Павел совсем растерялся.
— Сынок, я здесь, — услышал он слабый голос, доносившийся из приоткрытой двери, ведущей в спальню отца, где он проживал с тех пор как перестал спать в одной постели с матерью. Павел подошёл к двери, толкнул её и спросил:
— Разрешите войти?
— Входи, сынок, входи.
Павел сделал шаг вперёд и увидел отца. Грозный князь Плечеев заметно сдал с тех пор как они виделись в последний раз. Волевое лицо посерело, скулы выступили сильнее обычного, взгляд потускнел, обычно боевито топорщащиеся усы обвисли. Отец полулежал, опираясь спиной на кучу подушек. На коленях у него лежала иностранная газета, на полу возле кровати лежало ещё несколько. Похоже, отец приболел, но несмотря на это не утратил интереса к тому, что обсуждает общественность.
— Я никогда не мог понять твоей тяги к чтению прессы, отец, — Павел сделал ещё шаг вперёд и остановился в ожидании приглашения сесть, — Ты ведь знаешь, что происходит на самом деле, так зачем читать эту…глупость.
— Одичал ты совсем в своей пустыне. Уже не можешь подобрать культурную замену площадной ругани. Хуже всего то, что ты думать начал ругательными словами, а это весьма прискорбно. Газеты же я читаю как для развлечения, так и для понимания, кто что считает приличным, но тебе до этих тонкостей пока дела нет. Впрочем, мне в твоём возрасте тоже до приличий дела не было. Однако ж, про твои успехи и здесь прочитать можно. Островитяне, само собой, всё замалчивают, но их заклятые друзья с континента не преминули вставить шпильку. Да ты садись, не стой столбом.
Павел подошёл к отцу, отдал ему написанный собственноручно краткий доклад и сел в кресло. Закинул ногу на ногу — в нём говорила юношеская обида на отца. Тот всё понял, улыбнулся и продолжил говорить, поглядывая в доклад:
— Миссия твоя в общем и целом удалась. Запланированное распространение своих интересов на север нашему недругу не удалось. Мы получили передышку, кою постараемся употребить на подготовку к дальнейшему противостоянию. Но есть у меня к тебе претензия.
— Да, отец?
— Больно шумно у тебя всё получилось, лихо. Слишком по — нашему. Я недавно с послом ихним в картишки играл на приёме у Карачевских, так он меня к стенке припёр. Пришлось дочку его свозить к ведьме одной на экскурсию. Домидов, дружок твой, пособил. Два дня как они с деревни вернулись, а я его до сих пор выставить не могу, он все кладовые уже опустошил, повара трудятся не покладая рук. От «Царской охоты» до нашего порога впору железную дорогу прокладывать, курьеры с ног сбились игристое вино сюда таскать ящиками. И куда в него только лезет, ума не приложу! — отец глубоко вздохнул, — Островитяне на ведьм и прочее тёмное чародейство падки последнее время стали. Мода у них, видите ли. Своих-то темных извели под корень, теперь к нам за экзотикой ездят. Хотя какая же это экзотика? Вон эта экзотика, сидит у меня в саду и поглощает провиант в поражающих воображение количествах.
— Отец, — нетерпеливо прервал его словоизлияния Павел, — может, хватит? Ты меня отправляешь на дела, с которыми справится кто угодно.
— Так уж и кто угодно, — буркнул отец.
— Любой из семей второго порядка справится. Я в который раз прошу тебя, поручи мне серьезное дело.
Отец приложил ладонь к левой стороне груди, деланно ойкнул. Павел поджал губы и с ледяной вежливостью процедил:
— Как ваше здоровье, отец?
— Вот только не превращайся в ледышку. Плохо моё здоровье. Расклеился совсем последнее время, голова на закате раскалывается, хоть на стену лезь. Колени выкручивает, перед глазами всё смутно, читаю уже с трудом. И главное резко так плохо стало. Сидел себе на совете у Его Величества, и тут как вступит, понимаешь. Император заметил, велел домой идти, отдыхать. Я сослался на недостаток сна. Потом пока в карете ехал, меня ещё сильнее скрутило. Вот теперь лежу, страдаю, а мне мой родной сын ледяным тоном обиду чинит.
Отец нахмурился — он всегда так делал перед тем как начать умасливать кого-нибудь, будь то очередной посол или мать, явившаяся требовать увеличения содержания. Но он не успел разверзнуть фонтан красноречия, его прервал пронзительный звук Горна. Звук этот мог означать только одно — прибыл человек от Императора.
— Уже успели доложить, паршивцы, — тихо проговорил отец, — в собственном доме не могу шпиона вычислить. Да, старею я, старею.
Он принялся спешно собирать разбросанные по кровати газеты, жалобно взглянул на сына, но тот остался сидеть в кресле. Пётр Павлович фыркнул как сердитый кот, откинулся на подушки и прикрыл глаза, приняв преувеличенно больной вид. Раздался звук открывающейся двери, в спальню вошла управительница и продекламировала поставленным голосом:
— Лейб — медик Его Императорского Величества и всего Августейшего Семейства князь Ринат Исуфов!
Павел поднялся на ноги, машинально одернул костюм. Отец сделал вялый жест. Управительница истолковала его как приглашение войти. В спальню вошёл сухощавый мужчина в очках с аккуратной седой бородкой, в руках он нёс небольшой саквояжем. Управительница вышла, прикрыв за собой дверь. Медик отвесил почтительный поклон отцу, поздоровался за руку с Павлом, подошёл к кровати, неодобрительно покосился на разбросанные по полу газеты. Поставил саквояж на прикроватную тумбочку. Положил отцу руку на лоб. Прикрыл глаза, пошевелил губами и резко отдёрнул руку. Внимательно посмотрел на отца.
— Павел Петрович, как вы себя чувствуете?
— Да скриплю потихоньку, Ринат Вагитович.
Лекарь пожевал губами, ещё раз положил руку на лоб пациента. На лице у него появились красные пятна.
Он пошатнулся и отнял руку ото лба Петра Павловича. Сделал несколько шагов по комнате, внимательно осматриваясь. Павел смотрел на него непонимающе. Медик явно что — то искал. Не обнаружив искомого на полу он вернулся к лежащему на кровати отцу и красноречиво посмотрел на него. Тот принял невинный вид.
— Пётр Павлович, — внушительно сказал медик.
Тот пожал плечами, сунул руку под подушку. Пошарил там, извлёк что — то и протянул медику. Павел присмотрелся — отец передал медику маленький стеклянный пузырёк. Тот понюхал и укоризненно глянул на отца.
— Ну что же вы, Пётр Павлович, право слово.
— Да некогда мне болеть, Ринат Вагитович! — отец сложил руки на груди, словно собрался молиться.
— Вы убиваете себя этим пойлом! Это хотя бы вы понимаете!? Признавайтесь, кто вам его дал?
Отец посмотрел на него так, что сразу же стало понятно — не скажет. Павел подошёл к медику:
— Вы позволите? — он протянул руку к пузырьку. Тот отдал. Павел понюхал и почувствовал, что у него зашевелились волосы на затылке.
— Отец, ты зачем это сделал?
— Оставьте, Павел Петрович, — оборвал его медик, — ваш отец взрослый человек и если ему угодно брать взаймы у самого себя годы жизни, это его личное дело.
Он извлёк из саквояжа цветастый платок, принялся наматывать его вокруг головы.
— Проблема в том, что после употребления настойки тарасунка он должен был не лежать, а бегать. Это означает, что болезнь его гораздо серьёзней, чем можно подумать. Если это вообще болезнь.
Медик накинул халат, выложил на столик лампадку, зажёг её, пробормотал заклинание. Свет тут же померк. Павел опустился в кресло.
Медики, или как их раньше называли — целители, встречались редко, значительно реже, чем телекинетические, температурные или тёмные маги. Многие теоретики относили их к последним, считали целителей последователями полулегендарных магов смерти. В самом деле, целители хорошо разбирались в том, как устроена жизнь и что может её прервать. Их искусство было тайной за семью печатями, обучение ему в обычных училищах и лицеях не проводилось, секреты передавались строго в семейном кругу. Хотя некоторые поговаривали о скрытых в глуши древних святилищах, едва ли не языческих. Последнее было что было, разумеется, полной чушью. Ну да, чушью. Полной. Кто ж в такое верит в наш просвещённый век. Так утешал себя Павел, когда по свет за окном померк и по стенам поползли странные тени. Целитель взял курящуюся тошнотворно — сладким дымом лампадку, вытянул её перед собой. Принялся говорить речитативом заклинания на странном, словно кашляющем языке. Павлу словно шлёпнули невидимой ладонью по ушам. Речитатив продолжился, голос целителя изменился и Павел понял, что теперь говорит не он. Похоже, он вызвал какую — то сущность, задал ей вопрос и теперь получает ответ. Павел призвал на помощь всю свою силу воли и гордость потомка древнего рода, чтобы не расстаться с завтраком, а то и остатками ужина, настолько пугающей стала атмосфера в спальне. На отца вообще было жалко смотреть, он похоже, готов был потерять сознание. Павел уже прикидывал, не стоит ли прервать ритуал. Да, последствия будут — прерывание ритуала вызова духов всегда грозит бедами, но если это не прекратить в ближайшее время, точно будет плохо.