Внезапно всё закончилось. Пропало словно сон, который выветривается из головы без следа спустя пару мгновений после пробуждения. Только что в спальне чувствовалось нездешнее присутствие, краски были блёклыми, и в воздухе разливался запах затхлости, и вот уже из окна льётся тёплый солнечный свет, воздух свеж, и дышится легко.
— Удивил ты меня, Ринат Вагитович, — просипел отец.
— Прости, Пётр Павлович, пришлось. Другим способом узнать, что с тобой за неприятность приключилась, никак нельзя было.
— Ну и как, получилось хоть?
— Получилось, но… — медик показал глазами на Павла. Отец кивнул — можно и при нём, мол, говорить.
— Плохие новости, Пётр Павлович. Проклятие на тебе.
— Да понял я уже, — отец скривился, словно ему подали незамороженное шампанское.
— Не одно проклятие. Два. Одно тёмной природы, второе стихийной.
— Ну значит, в два раза больше тебе постараться нужно будет.
Целитель посмотрел на отца как-то странно. Покачал головой.
— Этого мне не вылечить, — сказал он просто, но так, что сразу стало ясно — лейб-медик не шутит.
Отец открыл было рот, но не нашёл что сказать.
— И что же теперь делать? — спросил за него Павел.
— Привести в порядок дела, — коротко ответил целитель. Он положил руку на плечо отцу, пожал руку сыну и молча вышел.
— М-да, — крякнул отец.
Павел смотрел на него и не мог уяснить себе: как же так? Это же отец. Это Пётр Павлович Плечеев, глава тайной службы Империи, серый кардинал двора. Он всемогущ, всезнающ и… да он просто непотопляем! Он всегда знает что делать, всегда имеет козырь в рукаве и запасной план. Все при дворе знали: если тебе кажется, что Плечеев проигрывает — тебе просто кажется. Ну не может он просто так взять и умереть от проклятия!
— Сынок, послушай меня.
— Да, папа?
— Сдаётся мне, темнит наш целитель. Ты иди пока, а я думать буду.
Павел встал и на негнущихся ногах вышел из спальни отца.
Павел сумел совладать с эмоциями, пока спускался в сад, и к тому моменту когда он подсел за стол к Домидову, продолжавшему поглощать еду, он был уже спокоен, по крайней мере — внешне. Домидов пробурчал что-то неразборчиво. Он, будучи представителем тёмного рода, в отличие от многих других сородичей, и не пытался выглядеть добропорядочно или безобидно. Напротив, всем своим видом — рыжей бородищей, громогласным голосом, многочисленными шрамами и сверкающими зелёными глазами, он словно кричал: да, я тёмный маг. Я могу проклясть вас, навести морок, запутать и довести до безумия. Мне это ничего не стоит. Да, я потомок тех самых людей, которые правили миром много веков назад, и которых потом жгли на кострах. Вот он я, бойтесь меня, ибо я вас не боюсь.
В Империи к тёмным магам относились много лояльнее, чем в других странах, и здесь было делом почти обычным то, что за границей было немыслимо: глава тёмного рода был вхож во дворец правителя и пользовался доверием короны. Домидов не мог похвастаться каким — то из ряда вон выходящим могуществом, зато он был несметно богат. Ему и его семье принадлежали огромные заводы и рудники на востоке. Он, в отличие от большинства аристократов, не стеснялся лично вникать в дела и даже руководить ими. А ещё он слыл непревзойдённым интриганом. В пользу того, что слухи о его искусности в придворных интригах правдивы, говорил тот факт, что он ни разу не был замечен в участии в оных. Он не делал ровным счётом ничего, однако же, всё словно само собой неизменно обращалось к его пользе. Домидова при дворе боялись и ненавидели. Перед ним заискивали, его дружбы искали, но очень часто его спину сверлили ненавидящие взгляды тех, кто доброжелательно улыбался в лицо бородатому чернокнижнику. И вот сейчас он здесь, в саду особняка Плечеевых. Он оказался здесь именно тогда, когда Плечеев вернулся к отцу с докладом. Ведь Павел тщательно, по всем правилам конспиративной науки замёл следы, и думал, что о его возвращении никто не узнает раньше чем он посетит отца. А Домидов сидит себе, ест и с виду ничуть не удивлён приездом младшего товарища. И сейчас внимательно так поглядывает на Павла, явно ожидая услышать новость.
Так, ни в коем случае нельзя поддаваться эмоциям. Да, там наверху лежит умирающий отец, и даже лейб-медик Его Императорского Величества не знает как его спасти. Вспоминаем, как отец учил успокаиваться. Глубокий вдох, задержка дыхания, выдох
Неожиданно Домидов отложил очередное пирожное, вытер губы салфеткой и предложил:
— Поехали в «Царскую Охоту», нормально позавтракаем? А то, как говаривал один из моих мужиков, я этими закусками уже наедаться начал.
— Не очень хочется, — протянул Павел, — только приехал и сразу вот так, в водоворот светской жизни с головой прыгать…Мне бы отдохнуть с дороги, помыться.
— Ты вчера целый день себя в порядок приводил в гостинице. Сказать в какой? Могу номер назвать и то, какого цвета полотенца были в твоей ванной комнате
— Не сомневаюсь в твоей осведомлённости.
— И правильно делаешь, что не сомневаешься. Поехали.
Он встал. Павел не спешил последовать его примеру.
— Поехали, говорю, а не то я тебя шантажировать буду.
— Есть чем? — осведомился Павел ледяным тоном. Домидов начал его злить.
— Ну конечно же есть. Мне всегда казалось интересным, что ты на поле боя ведёшь себя тихо, незаметно и всегда хладнокровно следуешь плану, тогда как я — рвусь в бой. Теряю голову и…ну ты сам знаешь, как это бывает. А вот в мирной жизни всё наоборот. Ты берсерк, а я — хитрый и изворотливый пройдоха. Так что, берсерк, шантажировать тебя мне есть чем, уж поверь.
Павел пожал плечами, встал и покорно последовал за Домидовым в его карету.
Они уселись, кучер гикнул и лошади помчали их на окраину Александровской Слободы, где находился самый дорогой и фешенебельный ресторан империи — «Царская охота». За окном проплывали увитые зеленью вычурные ограды особняков высшей аристократии Империи. Небо голубело, пели птицы, и казалось, мир полон благости и покоя. Павел немного расслабился.
— Как здоровье Петра Павловича? — спросил Домидов настолько безразличным тоном, что Павел тут же понял — он всё знает, и, как обычно, плетёт свою невидимую сеть. Что бы Павел сейчас ему не ответил, какой бы шаг не предпринял, в каком бы направлении не повёл беседу — он попадёт в ловушку. Если уж Феофан начал игру, значит проиграть он не может. Так что лучше не отвечать, или…Павел почувствовал, как в кулаке сам собой возник и начал сгущаться водяной шар. Если его сконцентрировать до нужной плотности и выпустить наружу тонкой струёй — он пробьёт что угодно. Лист металла, бревенчатую или даже каменную стену, и уж точно пробьёт Домидова насквозь. Ну а что? В конце концов, кто ему что сделает? Ну вышлют на время в родовое имение или в крайнем случае в крепость где-нибудь на отшибе, если родные Феофана мстить начнут. Хотя это вряд ли. Как только разойдётся весть о его смерти, наследники передерутся за право первородства и им будет не до Павла Плечеева. Да и к тому же, после смерти отца…
— После смерти отца ты станешь главой дома, — сказал Домидов негромко, глядя прямо в глаза Павлу. Тот вздрогнул. Домидов что, мысли читать умеет? Это многое объясняет…
— Нет, Паша, я не умею читать мысли. Просто ты прозрачен аки родниковая вода — уж поверь. Не зря тебя отец не торопится до серьёзных дел допускать. Всё надеется выпестовать из тебя достойного приемника. Однако, случилось то что случилось — и тебе вскоре предстоит занять его место. Стать главой влиятельнейшего клана, а скорее всего и унаследовать пост главы тайной службы.
Павел усилием воли развоплотил водный шар и взглянул на Домидова.
— Как ты понимаешь, перед тобой имеется одно небольшое препятствие. Холостяк стать главой клана не может — таков императорский закон. Он ни разу не был нарушен — что, сам понимаешь, большая редкость.
Павел продолжал молчать.
Карета неожиданно остановилась.
— Давай-ка выйдем, прогуляемся, — предложил Домидов и, не дожидаясь ответа Павла, с присущей ему тяжеловесной грацией вылез из кареты.
Они стояли на участке дороги, который был со всех сторон закрыт рядами деревьев, и не просматривался ни с одной точки. По всему видать, Домидов заранее присмотрел это место. Павел снова призвал водяной шар и принялся накачивать его для удара.
— Я вокруг да около ходить не буду, скажу прямо. Обстановка у подножья трона нынче неспокойная. Некоторым вдруг стало не по нраву, что подобные мне свободно по землям Империи разгуливают. Хотят, понимаешь, как там, за кордоном, сделать.
— А ты что?
— А что я? Я, само собой, против. Думается мне, как раньше было, так пускай и впредь остается. Оно так бы и было, только вот теперь самый могучий род Империи может изменить позицию. Так что, самый мощный водяной маг, который вскорости встанет во главе рода, должен принять решение, с кем он: с теми, кто сделал Империю такой, какова она сейчас или с теми, кто хочет продать её с потрохами.
— Самый сильный маг Империи удивляется и не понимает, чего от него хотят.
— Это всё потому что он юный дурак. Твой отец при смерти, Паша. Вскоре ты станешь главой клана, поднимешься на первую ступень трона, но для начала тебе надо жениться, и от твоего выбора очень многое будет зависеть. Так что, не мудрствуя лукаво, представлю-ка я тебе госпожу Воронову, Велемиру Карговну. Смотри.
С этим словами Домидов свёл ладони перед собой на уровни груди, но не коснулся ими друг друга. Между ладонями появилось облачно тьмы. Он начал разводить ладони. Облачко между ними росло.
— Смотри, говорю, — сказал он, и Павел помимо своей воли уставился на облачко. Через мгновение оно выросло до размеров мира и его окутала тьма. Спустя ещё мгновение тьма рассеялась, и Павел оказался в лесу. Не парковом лесу, обихоженном и безопасном, какие окружали Александровскую Слободу или его родовое имение, а старом, страшном и дремучем лесу. Деревья, не знавшие топора, стволы которых не смогли бы обхватить и трое мужчин. Мох, устилающий землю упругим ковром, разлапистый папоротник. Пряный запах прошлогодней листвы и тишина. Ни звука, ни чириканья птиц, ни шороха лап мелких зверьков по листве — ничего.
— Здравствуй, — услышал он голос и обернулся. Прямо за его спиной стояла бледнокожая девушка с тёмными волосами и большими зелёными глазами. Павлу показалось странным, что она при всё этом вовсе не выглядела роковой женщиной. Совсем девчонка ещё. Хрупкая. Румянец на щеках. Словно смущается.
Павел слегка поклонился.
— Здравствуйте, сударыня.
Она обошла его по кругу. Он чувствовал себя словно конь, выставленный на продажу на лошадиной ярмарке.
Девушка цокнула языком.
— Знаешь, кто я? — спросила она.
— Не имел чести быть вам представленным, — церемонно ответил Павел.
Она покачала головой.
— Совсем корни забыли, но это поправимо, — она приблизилась к нему, заглянула в глаза. Постояла мгновение и толкнула в грудь обеими ладонями. Павел сделал шаг назад и мир разделился, спереди него был тёмный лес и зеленоглазая девушка, а вокруг — поляна с каретой и Домидовым. Два мира словно разделяла чёткая грань.
Внезапно от кареты к нему скользнула человеческая фигура — он заметил её боковым зрением. Рефлекторно выставил руку, но фигура поднырнула под неё и встала спереди. Это верный Дилмурод, оказавшийся не в силах понять что происходит, решил прикрыть своего господина от неведомой опасности, понял Павел. Девушка расхохоталась — словно серебряный колокольчик зазвенел, хлопнула в ладоши и морок обратился в дым, который втянулся в одну точку и исчез.
Дилмурод с саблей наголо непонимающе крутил головой.
— Ты-то откуда взялся, дикарь? — спросил Домидов.
— Он всегда следует за мной, — ответил за него Павел.
— Ну вы даёте, — усмехнулся Домидов, — ты познакомиться-то успел?
— Кто она?
— Она, друг мой, древностью рода тебя за пояс заткнёт. Из самых изначальных тёмных. Могуществом она с кем угодно из живущих может поспорить. Ну и красива, как сам ты мог убедиться.
— И ты прочишь мне её в жёны?
— Да. За ней пойдут все тёмные роды Империи.
— Я думал, твоя семья у ваших главная.
— Ну, могу тебе свою одну из своих сестриц сосватать. Любую выбирай. Хорошее приданное дам.
Павел с трудом удержался от того чтобы не вздрогнуть. Сёстры Феофана от него самого отличались разве отсутствием бороды.
— Не переживай так, пошутил я, — хлопнул его по плечу рыжий, — но о моём предложении подумай. Не торопись, но и не задерживай особо. Пока ты на юге приключениями душеньку тешил, тут обстановка немного изменилась.
— Что случилось-то?
— Сам всё поймёшь, — уклонился от прямого ответа Домидов, — а пока поехали перекусим. У меня от волшбы, как всегда, аппетит разыгрался.
Они собрались было ехать назад, но оказалось что Дилмурод пребывает в каком-то оцепенении. Его не без труда удалось отвлечь от созерцания места, где только что стоял морок Вороновой и усадить на козлы. Уехать не удалось, на поляну прискакал запыхавшийся гонец на роскошном коне, вручил Домидову пакет. Тот прочитал, помрачнел и объявил, что ему надо срочно ехать. Он забрал у гонца поводья лошади, взгромоздился в седло и ускакал, напоследок выкрикнув:
— В качестве извинения за внезапный отъезд приглашаю вас вечером ко мне. Приходи, будет весьма интересное общество.
Павел поклонился в знак согласия. Гонец почесал в затылке и ушёл пешком, вполголоса матерясь, а Павел решил, что перекусить это действительно неплохая затея и велел кучеру править в «Охоту».
Очень давно, в ходе известных событий тогдашний Император перенёс свою резиденцию из шумной многолюдной столицы в тихую Александровскую Слободу. В то время Слобода была одним из многочисленных имений правящей династии, принадлежавшей им ещё до утверждения на троне Империи. Слобода располагалась в относительной близости к столице, но в стороне от больших дорог и рек. В центральных землях Империи всегда было плохо с землёй, пригодной для земледелия, и потому обрабатывался любой клочок, даже расположенный посреди глухих лесов и болот. Однако, в какой бы глуши не располагалась Слобода, она была местом пребывания правителя огромной страны и туда вслед за ним потянулись высшие аристократические семейства, начавшие обустраиваться на новом месте. Император проявил деловую хватку, сдавая принадлежащую ему землю, но никогда не продавая её. Так он обеспечил себе немалый доход, немалую часть которого тратилась на благоустройство Слободы. Захудалое небогатое имение со временем превратилось в процветающий город, состоящий из роскошных усадеб богатейших и знатнейших фамилий. Дабы не портить прекрасный вид города, людям простого звания воспрещалось в нём жить — за исключением обслуги, проживающей при особняках.
Центром притяжения Александровской Слободы, без сомнения, являлся дворец Императора, выстроенный на искусственном холме, но со временем появился и второй центр. Не такой формальный и великосветский, но оказывающий не меньшее влияние на дела Империи. Ресторан «Царская Охота». Любой вернувшийся из путешествия аристократ должен был появиться в «Охоте» — таков своеобразный ритуал. Таким образом аристократ, вернувшийся из странствия официально заявлял о своём возвращении в высший свет. Ровно так же обязательным было появление в «Охоте» хотя бы раз в месяц для членов постоянно проживающих в Слободе фамилий. Ну а приезжающие сюда провинциалы появиться в ресторане почитали делом чести, пускай оплата счёта и вставала им в полугодовой доход от их родового имения. Цены в ресторации кусались и были велики даже по меркам богатой сверх всякой меры Слободы, но Павел Плечеев имел весьма смутное представление о покупательной способности денег — так воспитывали всех людей его положения.
Он соскочил с подножки кареты и не замедляя шага вошёл в ресторан. Швейцар услужливо распахнул перед ним дверь. Слуга, одетый в богато украшенный костюм, достойный принца крови, вежливо склонившись указал ему на столик, тихо молвив:
— С возвращением, Павел Петрович. Вас ожидают.
Павел посмотрел в направлении, указанном слугой, и споткнулся об ослепительную улыбку матери, сидевшей за столиком в компании двух юных девушек.
Павел подошёл к ним.
— Разрешите присоединиться к вам, сударыни?
— Конечно садись, Паша, — низким, чуть хрипловатым голосом сказала мать, — добро пожаловать домой.