С потолка юрты капало. Неторопливое «кап» раздавалось каждые полминуты и невероятно раздражало Мархи. Подняв железобетонные веки, он увидел над собой рисунки. Черно-белые, написанные неумелой рукой, они были реалистичнее реальности, в которой ему приходилось временами бывать.
Вот водяной утягивает в болото человека, а шаман с бубном ранит духа солнечным пламенем. Вот страшная физиономия узута корчится от радости, когда человек летит со второго этажа вниз на каменную дорожку. А здесь кудрявая девочка с невероятным количеством веснушек на милом детском личике показывает язык художнику.
— Очухался? — послышалось с соседней циновки и отвлекло Мара от смотрин.
Повернув голову, парень встретился взглядом со старым учителем. Безым расплетал косицу и щурился от дыма своей же трубки, что как обычно торчала между почерневших от табака и трав зубов.
— Ты побрил?
Безым кивнул.
— Бродишь по мирам, пугаешь местняков. С такой физиономией тебя на каторгу пора отправлять, а не исцелять люд.
— Без щетины во мне кама не видят. Считают, больно молодой. Благодарствую за помощь. Теперь придется снова отращивать.
Старый шаман неопределенно хмыкнул, отложил трубку и натянул маску, которая во время разговора была на лбу. Парни за его спиной расслаблено выдохнули. Вечно хмурый и морщинистый, словно шарпей, Безым казался им симпатичней в шаманском облике.
— Привет, молодняк. Признавайтесь, кто меня отделал? — обратился Мархи к младшим товарищам из Сургуля.
Алдан, самый старший и бойкий из них, оценивающе поднял бровь и скрипучим голосом подростка выпалил:
— Если бы мы приложились, от тебя ничего не осталось. А тут царапины, да синяки. Слабовато для камов Пути.
— Прекрати, вонючка. Он же шутит, — толкнул в бок долговязого эстонский мальчик с именем Тэн, подошел к старшим и присел рядом.
Несмотря на разницу в возрасте, жители юрты общались друг к другу на «ты» и любили подтрунивать, выражая этим привязанность и наивысшую степень доверия. Семи парням в одном доме было нелегко, частенько уровень тестостерона зашкаливал все возможные и невозможные границы и только опыт Мархи и немногословный авторитет Безыма заставляли подростков вести себя тише, останавливаться от битья лиц даже в самые накаленные моменты.
— Это не мы, Мар. На задании что-то пошло наперекосяк, — начал было Тэн, но умолк, когда учитель его перебил.
— На Икраксе тебе досталось. Ничего, вылечим. Будешь, как новенький.
— Почему досталось? В Нижний мы отправляем сульде, но тело остается в Срединном мире.
— Иди к остальным, — рявкнул на Тэна Безым и, как только парень с поникшим лицом отправился на другую половину юрты, неторопливо ответил:
— Когда Панголин, которого освободили Хад и Ал, вернулся в храм, он не смог вселиться в треснутый сосуд. Обитель не выдержала, порушилась. Хвала тэнгри, камы-отшельники уже были в себе и смогли спастись сами и вынести твое тело. Правда, оно немного изувечилось.
— Кто? — уточнил Мар. — Кто меня вытащил из-под завалов?
У старика дернулась рука. Он поспешно спрятал ее в карман.
— Не все ли равно? Хад.
Мархи отвернулся и еще раз осмотрел коллекцию снов, которые он перекладывал на бумагу вот уже восемь с лишним лет. Среди исписанных бумажных холстов выделялся один: женщина средних лет с огромными уставшими глазами и напряженной улыбкой. Морщинки у края губ шептали, она еле сдерживается, прилагает огромные усилия, чтобы не крикнуть во все горло:
— Верните сына и свободу! Дайте нам выбор, как жить и как умереть!
«Мама, прости. Не думал, что взрослеть так больно», — с искренним сожалением подумал вдруг Мархи.
Никто, никто в целом мире не любил его так, как она. Он понял это только сейчас, будучи взрослым. Здесь на Ольхоне парень выполнял миссию, которой его наградили предки, но как бы ни были добры местные, их попытки сводились к одному: не дать внуку Асая умереть.
— Кто? — повернув голову к Безыму, задал очередной вопрос Оциола. — Кто вернул мою душу из Нижнего мира?
— О, любопытственная историйка. Найти тебя среди бессчетных мирков мог бы только Тимучин…
— Но он же белый? Ему не спуститься вниз?
— Верно. Поэтому глава отправился в Дом Духов просить совета. А они согласились помочь. За плату.
— Мертвые брюзги. Нигде не упустят выгоды. И что он пожелали за мою сульде?
— Байку о встрече с драконом.
У Мархи отпала челюсть. Раскосые глаза удивленно округлились. Такой прозорливости от ленивых духов Ольхона он никак не ожидал.
— Откуда они знают?
Безым всплеснул руками, словно актер мексиканского сериала, и немного обиженно ответил:
— Не ведаю ни на грош. Ни-че-гошеньки. Старику Безыму, видать, не в чести такое рассказывать. Подай-принеси, спаси, исцели. И все тут. А как что интересное, то сиди и помалкивай.
— Ну-ну, не нагнетай. Помоги лучше подняться. Ребра болят.
Безым вскочил с меховой подстилки и, бережно подхватив огромными ручищами, способными сломать шею медведю, Мара, поднял с земли.
Вечерний костер почти догорел, поэтому в юрте стало свежо и сумрачно. Парни не спали, сидели и перешептывались в дальнем углу, то и дело бросая опасливые взгляды на старших.
Мархи поежился от прохлады, но не стал надевать попону. Прямо так: в льняной рубахе, штанах и босиком он вышел из жилища. Безым зашагал следом.
Алдан цыпленком вытянул шею, высматривая, как далеко кам с учителем от их общей юрты. Поняв, что неблизко, обратился к остальным:
— Интересно, ему скажут, что он разгневал богов?
Мальчик лет десяти, с короткими руками и широким плоским носом кивнул в знак согласия:
— Ага. И что Тимучина теперь не пускают на небеса. Как просить благословения? Как стать шаманом, если тэнгри не хотят слышать о нас?
— Эх, не кам, а сплошное недоразумение, — выпалил Тэн.
Остальные посмотрели на него с недоумением, кто-то даже с испугом.
— Ну а что? Для него что тэнгри, что лярва, что демон — одно. Главное — выполнить задание. А нам теперь страдай.
— Верно, — кивнули подростки и в тяжелых думах разбрелись по циновкам.
Тимучин сидел в позе лотоса на разноцветном коврике, связанном шаманками Ольхона, и улыбался. Под закрытыми веками глазные яблоки ходили так уверенно, будто старик перемещал взгляд от одного предмета к другому, или что-то внимательно осматривал в невидимом для остальных мире грез. Перед ним лежала кипа исписанной бумаги. И с каждой минутой ее становилось все больше.
Пожелтевшие листы мерно поскрипывали от движений пера, которое парило по воздуху без помощи человека, и отлетали в сторону, как заканчивались строки. Перо перепрыгивало на следующую страницу и продолжало свою работу. Оно останавливалось, снова вело борозду, выписывало вензеля на зависть многим каллиграфам.
На главе не было маски, значит, он не камлал. Бубен размером с бычью голову отлеживался неподалеку.
— К нам гость, уважаемый. Любимый ученик скоро войдет.
— Воля его. Не лежится, похоже, сердце не на месте.
Невидимка угукнул, помолчал.
— Скоро весна. Чую, проснется Он. Не боишься потерять преемника?
Тимучин дернулся. Глубокие морщины испещрили и без того древнее, сморщенное лицо шамана. На щеках расцвели красные пятна.
Конечно, он страшился мига, когда в душе неопытного шамана очнется древняя сила. Тем паче, когда предком был не безвольный и слабый дух, но яростный до безумия, плотоядный владыка.
— Бурхани, не грызи, сердешно прошу. Не всяко истина, что на языке мудреца. Поглядим, куда кривая выведет.
— Путь пути рознь. Но воля твоя: умолкаю и удаляюсь. Часть третья летописи дописана. Не запамятуй поглядеть ошибки.
— Благодарствую, мстительный дух. Не нарадуюсь на тебя, — ласково попрощался глава и краем глаза заметил тень в дверном проеме. Повернувшись, он кивнул Мархи.
Стройный, молодой мужчина напомнил старого друга Асая. Узкие черные глаза, орлиный профиль выдавали в нем породу шамана, а вот пепельные волосы и длинные ноги, напротив, намекали на славянские корни прародителей.
«Красавец, ничего не скажешь, кровь великих предков и будущих великих потомков», — подумал белый кам, когда ученик уже садился рядом на голые камни.
— Что это? — спросил парень, взглянув на бумажные стопки.
— Летопись — жизнеописания поколений путейцев. Решил побаловаться старушкой историей. Кхе-кхе. Как ты, сынок?
— Лучше, глава. Явился к духам предков, как ты им обещал накануне. Надобно поведать об одной встрече. Ведь вы так договаривались?
— Бат, войди! — крикнул Тимучин и секунду спустя в каменную обитель заглянул двухметровый шаман с крестоподобным шрамом на лице.
Шапка с рогами косули и длинный бежевый плащ делали из него персонажа японского анимэ. Если помечтать, то можно было вообразить, что он — брата Шрама из «Стального..» или, на худой конец, двоюродный племянник охотника Ди.
— Отбивай ритм мальчику. Предки хотят говорить с ним.
Полузверь-получеловек поклонился перед главным камом чуть ли не до земли и вынул из внутреннего кармана маску такого же песочного цвета, что и плащ. Надел. Присев и сняв со спины бубен, он прикрыл веки блеклых, серых глаз и ударил колотушкой в центр мембраны. Бубен запел. Из врат, соединявших два мира, выплыла лодка.
Густой туман не дал Мархи видеть, как движется посудина, но он знал, что пугаться причин нет: двойник Бата пребывал к хозяину не в образе коня, как его Бо, а был одиноким судном, переправляющим душу по реке безвременья.
Мархи обернулся на кама, покачал головой.
Неужели он выглядел также во время камлания? Страшное зрелище, пугающее. Слепой дьявол во плоти, не иначе.
— Поспеши, ученик. Духи здесь, я чую их, — послышался голос Тимучина, и Мар сел в лодку.
Река неспешно понесла суденышко в сторону врат.
За ними расстилались поля ковыля и чертополоха, которые едва двигались под ленивыми потоками воздуха. Цвели холмики красных хиганбан. Небо утопало в серой дымке и смущенно пряталось от незнакомых глаз живого гостя. На мягких подстилках из овечьей шерсти то здесь, то там восседали люди. Возраста хозяева были неопределенного, так как на каждом была надета прижизненная маска шамана и головной убор.
Мархи вышел на берег молочно-белой реки. Присел в позе лотоса перед одним из жителей храма, названного некогда Домом Духов. За ним последовал Асай. Молчаливый и незримый наверху, здесь, в своем мире, он больше походил на воина, чем на помощника кама. Накидка из волчьей шкуры неплохо скрывала субтильное тело и делала старика больше, могучей. Косицы седых волос спускались почти до бедер и утопали в кистях ковыли.
— Поведай нам о своих приключениях, милый друг, — женским голосом попросил дух в маске лисицы.
Мар помолчал, потом, будто решившись на прыжок с высокой скалы, рассказал древним шаманам о том, как со странниками возвращал удху, как парни спасали панголина, а он собирал ами людей, как на него напал безгранично сильный и прекрасный дракон. И, под конец, как узнал сквозь личину ие-кыла юную Клубничку, ее аромат.
— Души остались при тебе? Ты не согласился их отдать?
Шаман замахал руками и воскликнул:
— Конечно, нет! Жертвовать душами ради собственного спасения? Ни за что!
— Понятно, почему на небесах переполох, — почти грубо ответила шаманка-лиса.
Ее маска, которая веками носилась в загробном мире и оттого приросла к лицу, гневно скривилась.
— Что? — не понял Мар.
— Подвел ты собратьев, Мархи, — гаркнул один голос со стороны. — Дракон — старшая дочь верховного бога Востока Ата Улана, — нетерпеливо добавил другой.
Мар дернул головой, как это делают кони, отгоняя назойливых мух. В его голосе прозвучала расплавленная гневом сталь:
— Но это была Клубничка! Девочка из Сургуля, с Ольхона!
Настала тягучая тишина. Духи предков опустили лица-маски. Кто-то встал и начал прохаживаться, давая понять своей безучастностью, что разговор окончен. Лисица, сидевшая ближе всех, обратилась к потомку по ту сторону врат:
— Тимучин? Почему молчишь?
Ответа не пришло.
В разговор вступил Асай. Он, как истинный оборотень, редко вещал без потребности. Но сейчас надобность была и кроме него желающих рассказать правду среди мертвых и живых не нашлось.
— Тогда дело за мной.
Лисица вскочила и, взвизгнув, подбежала к Оциоле:
— Не надо. Ты слишком откровенен. Думаешь, это пойдет на пользу внуку? Пусть лучше Тимучин!
Асай оттолкнул руку шаманки и встал. Сквозь человеческие черты проявилась бурая морда зверя с острыми клыками и черными немигающими бусинами глаз.
Ие-кыла, вторая сущность шамана, рыкнула и сморщила нос так сильно, что верхние клыки открылись в полной красе.
Низкое небо обители духов угрожающе потемнело.
— Угомонитесь! Знайте свое место! — рявкнул Асай и как только заметил, что предки притихли, перешел к самому главному: поведал Мару секрет, который кроме него, Асая, Тимучина и этих нерадивых глав Пути не знала ни одна душа.
Клубничка, истинно, дочерь Ата Улана и западной хаты Эдуген. Богиня земли и плодородия полюбила Восточного бога. И признавшись ему, отдалась всей бессмертной душой. Шло время. Вскорости Эдуген почуяла, что не нужна любимому, а его слова были прибрежным песком, унесенным волной в океан.
Враг отца — Мала тэнгри он остался таковым до конца. И даже самоотверженность хаты не изменила предначертанного рока.
Не в силах больше переносить обиду и позор, Эдуген спустилась с небес в Срединный мир, где родила дочь от совратителя. Здесь, на земле, шансов спасти малышку и Вселенные от гнева отца и злого возлюбленного бога было больше.
Но уберечь миры богиня не смогла. Мучительные роды иссушили ее мощь, и скрываться стало невыносимо. Наказав мне прятать дитя, богиня умерла.
Первый раз Ата Улан нашел нас на Земле. Там, в больнице я смог дать отпор и утаить кроху на Ольхоне. Второй раз тэнгри оказался хитрее и увел девочку из селения, о котором никто, кроме шаманов Пути, не знал.
То, что Клубничка в руках отца — страшно. Она — Свет и Тьма, Гармония и Хаос. Мощь ее сравнима с мощью Отца Небес. Кто ее получит, кому она доверится, тот будет править Всем.
Жаль, мы не смогли сохранить секрет. Если бы девочка не ведала, кто она…
— То до сих пор бы думала, что сирота. Так? И над ней до этой самой минуты издевались бы другие, взрослые и опытные шаманы? Неплохая участь для богини: стать домашним питомцем людей.
Асай, застыв, взглянул исподлобья на разъяренного внука. В черных глазах юного шамана сверкнули молнии негодования. Как? Как могли те, кто положил жизнь на алтарь служения богам, человечеству и духам, совершить такое? Как могли они держать в плену хату и считать это благом? Как могли ЛЮДИ сделать несчастным ребенка ради призрачной выгоды и вымышленных идей?!
— Таков Путь и мой выбор, Максим. Ничего не поделаешь.
— Как Ата Улан разыскал Клубничку на Ольхоне?
— По ее желанию. Как-то в разговоре Тимучин посетовал, что уже семь лет на острове камов не было новых учеников. Девочка со всей страстью пожелала, чтобы дедушка получил трех самых лучших учеников.
Мечту богини услышала судьба, и незамедлительно ее исполнила. Ата Улан же по всплеску знакомой ки узнал, где спрятана дочь и пришел за ней.
Мархи, сердце которого готово было вот-вот выпрыгнуть, резко поднялся. У него пропало всякое желание разговаривать с духами. Каждое слово, произнесенное дедом, отдавалось болью в груди. Червь горечи и одиночества вновь вгрызся в его израненную сульде, а доверие к собратьям растаяло, словно весенний снег.
— Она не хотела новых шаманов для Пути, она мечтала о друзьях. А вы этого не поняли.
Продолжать беседу не было смысла. Старики утомили Мара. Он вошел в лодку и приказал помощнику возвращаться в обиталище, привязанное к бедру шамана. Асай повиновался. Перед тем, как превратиться в туман, он участливо предупредил внука:
— Мархи, что-то надвигается. Демоны и Восточные боги собирают армию духов и украденных душ. Противостоять им может лишь Мала, но его не сыщешь.
После смерти Эдуген он не говорит с белыми. И где он — никто не знает.
Мархи выслушал речь и только тихо вздохнул. Впереди ожидало много препятствий, задания становились сложней и опасней. Однако то, что Клубничка жива, грело надеждой на скорый исход. Каким бы и кем бы он ни был, старая дружба не угасала.
Если б Клубничка желала уничтожить шаманское сульде парня, она бы сделала это в ту секунду, как Мар отключился. Но чувство справедливости и верности себе не позволили молодой богине сжечь последнюю нить, соединяющую бессмертную сущность с человечностью.
Вера и надежда пока были живы. И это было хорошо.