— Последняя трапеза перед концом! Будь, что будет! — изрекла Люция на небосводе.
Великий Червь присел у ее покрытых мхом и папоротником ног:
— Не забудь омыть их, — дал он совет, глядя на камень ступней.
— И солги, — вмешался Фобос. — Такова жертва и участь грешников.
Светлоокая поникла, но не сбежала от кармы. Червь же захлопнул Ящик Откровений, поглотил собрата и растворился в небытии.
Притча горцев о богах. Чарип Маны, Велес Х.
Зима на Ольхоне, наконец, отступила, и первый весенние растения стали пробиваться сквозь толщу снегов, чтобы получить долгожданные крупицы света и тепла. Река Сивир вскрылась, забурлила, понесла по своим венам прошлогодние льдины. Она как можно скорее хотела избавиться от обездвижившего ее рабства. И весна помогала ей в этом, не могла иначе.
Неровные края льдин хрустели и ломались, крутились в воде волчком, прибивались в заводях к берегам, дабы отдохнуть и набраться терпения перед последним путешествием. Если бы ни дневное светило, они вечность сплавлялись по руслу реки, найдя, в конце концов, пристанище где-то в заболоченной низине с духами жаб и пиявок.
Мархи открыл глаза. Его мутный взгляд уперся в серую перину облаков, медленно плывущих в сторону пика Кайласа.
Пушистая влага почти не меняла формы, оставалась безучастной к потокам ветра, которые гнали ее к вершине божественной горы.
Да, по поверьям там, на Кайласе были ступени к небесным вратам, а за ними жили, наслаждались вечностью пресловутые повелители трех миров: тэнгри и их потомки: ханы и хаты. Ольхон, созданный когда-то первым шаманом, был точной копией тех мест, откуда боги благословляли Срединные миры, и также как они, этот Ольхон имел мост с Вечным Небом.
Под лопаткой Мара заныло, и он поневоле дернул плечом. Раздался всплеск. Ему внезапно стало холодно и мокро.
Что? Вода?
Еще какая!
Вокруг него бурлили, вздымались потоки, обжигая и сковывая каждый сантиметр плоти. Жуткие и опасные, они терзали все, что попадалось на их безумном пути. И Мара. Нет, не так. Это он плыл по горной реке, подобно погибающим льдинам, и сам бросал вызов непокорной стихии, в которой оказался.
Минуты жизни шамана были сочтены. Ни один организм, даже самый выносливый, не справился бы с такими силами природы. А его изможденное тело и подавно.
— Мархи! — раздалось совсем близко.
Мужчина повернул голову разглядеть голосящего человека, но хлебнув жидкого льда, вновь вытянул шею вперед.
— Мархи, я пришла за тобой! — девичий голос с нотками истерики гневился, что ему не отвечают.
— Клубничка? — выдохнул кам и тут же погрузился всем телом в реку.
Боль в спине тут же прошла, чувствовать что-либо кожа отказалась, а рецепторы… А рецепторы решили, что их час настал, и отключились все разом.
Мархи зажмурился, отчего красивое смуглое лицо его покрылось морщинами страданий и превратило юные черты в маску старика.
Белый хранитель. Там, на планете водяных он, наконец, встретил духа, старого знакомца с Земли, но как только из пучин бессознательного показалась хищная морда зверя, сам Мар отключился.
Поговорить не пришлось, а жаль. Весна не дала им надежды на мирное сожитие, она призвала хищника из спячки, однако заставила человека уснуть до тех пор, пока бессмертный ни насытится и ни покажет свою истинную мощь.
Интересно, показал? Этого шаман не помнил. Черные фигуры, отсветы фонаря, разбитые капсулы с мертвыми уродливыми подопытными: на этом память обрывалась. И лишь издалека, из глубин восприятия до него доносились тонкие голоса, пробивающиеся сквозь кисель страстей. В них был и рев ие-кыла, и едва различимая человеческая речь.
На Ольхоне в водяном потоке медведь не показывал себя. Спрятался за обыденной и привычной остальным личиной кама. Он знал, видел черными глазами человека все, что делалось вокруг, однако открывать звериное нутро не торопился. Быть может, его измотали непрерывные скитания по Срединным мирам или он просто-напросто насытился.
Шаман вздрогнул и из последних сил дернул ногами, которые едва ощущал. Времени на размышления о былом у него не осталось, ведь тело охладело настолько, что последние искры разума слились в непрерывный поток белого сияния. Чувства стали угасать. Теперь Мар находился между двумя ступенями бытия. И одной стопой почти опустился на самую нижнюю.
«Не хочу больше» — наконец, решил он и безвольно расслабился.
Тут же, будто с издевкой, зазвенел знакомый голосок:
— Эй, сопляк, куда собрался? Ты же обещал меня найти!
Внутри Мара вспыхнуло пламя. Он распахнул глаза, в которых мелькнула бурая искра радужек ие-кыла. Умереть? Сейчас? Что за чушь он придумал? Тупень, нельзя! Не время!
Теплая волна разлилась по телу, и холод, только что сковывающий Мархи, стал уходить. Он не только согрелся сам, он невольно подогрел этим жаром воду, в которой кувыркался, почти добравшись до дна.
Мышцы налились силой, напряглись до звона сухожилий. Ноги встали на гальку, оттолкнулись и устремили парня наверх, к воздуху и весне. Спустя полчаса промерзший до костей, но пышущий внутренним огнем шаман выбрался на берег. Плыть против течения было делом рисковым, почти безнадежным. Слава тэнгри, он справился. Значит, сегодня не день, когда они призовут его ами, значит, время на жизнь еще есть.
В кармане черной льняной рубахи хранились спички.
Когда-то славный повар Тимур подарил ему коробку в полиэтилене и наказал беречь до самых страшных времен.
«Когда не будет иного путятки и на Ольхоне застоится зима — обогреться», — проговорил он, засовывая подарок в узкий кармашек на груди подростка.
Слава Тимуру, слава старому толстяку с доброй, детской душой. Сколько заботы и тепла он вместе с кашей вкладывал им. Не сосчитать.
Огонь из сухих веток радостно затрещал, будто вторя словам благодарности. Совсем скоро мелкие язычки разжирели, обернулись мощным костром, и Мар, наконец, расслабился, разомлел.
Сняв перчатки и маску, он бросил их на ближайший куст. Рубаха с влажными портками полетели туда же. Мощный торс, твердые как камень мышцы за время скитаний ие-кыла почти пропали, вместо них появились обтянутые кожей кости и по-мальчишески впалый живот.
Это не смущало парня. К сожалению многих раз в год такой бедой страдали все шаманы. Особенно тяжко приходилось так называемым нагвалям: баксам со способностями оборотней. Их хранители надолго завладевали человеческим телом и могли месяцами путешествовать по землям, драться с другими ие-кыла и бесчинствовать на просторах в свободе и вседозволенности. Иногда погибать.
Животный дух после этого оставался скитальцем без материальной оболочки, а души-осколки шамана переходили в миры, откуда они когда-то пришли, чтобы соединиться с вечностью или дождаться сансары.
Сидя на камне, шаман выдохнул. Он решил остаться на Ольхоне подольше. Восстановить силы и порисовать сны под шепот клена было сейчас как никогда важно.
Ольхон, точка соединения Вселенных — родина, без которой ему теперь не обойтись.
Что бы ни говорил люд Срединных миров, но холод и суровый климат нравился Мархи намного больше благодатных широт юга. С первым же заданием он попал в Калифорнию, землю солнца и безбрежного океана, но даже тогда, будучи подростком, знал, что такой рай ему не по душе. Здесь же в маленьком мирке баксов, он ощущал мощь и величие природы, крепость закаленных бессмертием духов.
Мар повернулся за подсохшей рубахой и ахнул. На плечах и спине его синели ушибы.
Количество синяков казалось достаточным, чтобы покрыть среднестатистический класс Сургуля из восьми человек. Самым заметным было пятно у левой почки, однако боль сосредотачивалась выше. Между лопаток, у позвоночника безумно ныло и чесалось. Видеть раны парень не мог, но решил, она загноилась. Или замерзшая плоть игралась с сознанием, подкидывая хозяину нелепые ощущения.
— Приду в поселение, попрошу Тимучина настойки, — высказался Мар, натянув через голову холщовую ткань рубахи.
Неясная тень поднялась с обратной стороны камня, на котором отдыхал Мар, и кивнула. Старик Асай вновь вернулся к внуку после многодневного отсутствия. Нельзя сказать, чтоб он исстрадался, разлегшись на подушках в призрачном мирке Дома Духов, но долг перед шаманом заставил вернуться к прежним обязанностям.
До путейцев Мархи дошел быстро. Место приземления ие-кыла оказалось не так далеко от селения, как предполагал кам. Полдня хватило, чтобы преодолеть небольшой перелесок чуть ниже стойбища и приблизиться к вратам-истуканам, защищающим шаманский народ от враждебных гостей.
После случая с Клубничкой нападений не наблюдалось, однако Тимучин строго-настрого приказал восстановить защитное поле заговором и поставить к старым еще троих свежевыструганных секвойных стражей.
Вот к ним-то Мар и подошел.
Тени под белесой мордой центрального истукана заскользили, губы будто бы сжались. Движения были незаметны, размыты, обычный человек их не увидал бы, но только не Мар. Тот знал повадки одухотворенных изваяний, поэтому поклонился.
— Цветочному богу салют. Не спрашивай, где меня носило: ие-кыла проснулся. Все на местах? Тимучин у себя?
Сэсэг, младший эжин морока и цветочной пыльцы, неопределенно хрюкнул. Потом издал икотный звук.
— Что? — встревожился Мар.
— Все спят.
— Не понял. День же.
— Спят все, говорю. Что-то неладное в поселке.
Шаман сжал губы почти так же, как ранее это сделал истукан, и быстро прошел мимо статуй к юртам. Шагов через десять остановился, вновь обратился к Сэсэг.
— Демоны? Люди? Боги? Кто приходил?
Грубо высеченное из дерева лицо повернулось вокруг оси столба, нахмурилось, вспоминая, что случилось в последние дни.
— Все свои, путейские, — нерешительно произнесло оно. — Хотя погоди. Из ненашенских был белый Ал. Один почему-то.
— Он еще там?
Морда поникла, черты лица потекли морщинами:
— Нет. Ушел с рассветом.
— Не догоню. Почти вечер, — буркнул себе под нос путеец и решительным шагом направился по белой, галечной дороге к юрте главы.
***
Восемь чернеющих лепестков земли пропали из виду, растворились, как только Ал начал спускаться в одну из долин. Дорога вела сквозь темный, освободившийся от зимнего покрывала пролесок к узкой тропе. Там внизу расстилались пологи с колючим кустарником, мхом и едва заметными в предутренних сумерках осколками скал. Даже здесь, на высоте слышался грохот полноводной бунтарки Сивир. Слева направо текла она змеей, то и дело совершая повороты и диковинные извилины.
— Когда все закончится, приду сюда снова с томиком Тагора. — Дал себе клятву странствующий кам и улыбнулся.
В голубых льдинах глаз появился победный огонек.
Скоро, совсем чуть-чуть и он получит то, чего так жаждал все эти годы шаманства. И никто, ни живая или мертвая душа не остановит его праведную месть. Кара падет на головы тех героев, кто принял участие в медленном, но верном расчеловечивании индийского парня из далекой жаркой Калифорнии. И прежде всех понесет наказание Макс.
В мыслях всплыла картинка времени, когда он, Хад и Мархи спасали духа-защитника из Нижнего мира.
Старый скиталец, как обычно, был невозмутим, направо — налево сыпал несмешными прибаутками и все еще пытался читать нравоучения повзрослевшему ученику. Путеец — молчал и бросал опасливый взгляд на Ала. По резким движениям и скромным речам было понятно, он с удовольствием бы провалился сквозь землю, ради возможности сбежать от бывшего товарища.
Уйти не удалось. Напротив. Они вполне удачно разыскали панголина, освободили души горожан и наказали арахнида, что совершал гнусности.
И все бы ничего. Только Ал не терял надежды отомстить и когда Мара засыпало обломками храма, и он чуть не погиб, белоголовый радовался.
Угловой столб слева повело, крыша полетела на парадные ступени, а вернувшийся из Нижнего мира шаман открыл глаза и просто наблюдал.
Силуэт в черной меховой накидке сидел на нижнем ярусе ступеней, не двигался. Здание тряслось, начало покачиваться, многовековая пыль кружилась в воздухе.
Ал чихнул, отвернулся.
— Проклятье! — ругнулся он и подошел к учителю Хаду.
Тот застыл в позе лотоса и едва слышно шептал древний заговор от злобных существ. Камлал.
— Хад! Очнись! — крикнул, наклонившись, альбинос и толкнул старика в плечо.
Будить шамана в экстазе категорически запрещалось. Поговаривали, будто будящий мог стать виновником потери вечной души, но молодого шамана это не смущало. Тащить медведя на собственных плечах он был не готов.
Хад рыкнул, замотал головой. Вторя ему, заскрежетали центральные столбы и принялись медленно крениться, чтобы вскоре найти гибель под тоннами древесины и камней широкой крыши. Позолоченные узоры посыпались градом на голову странствующих шаманов и только тогда Хад очнулся.
Ал не стал дожидаться, пока старик полностью придет в себя, и побежал вниз к подступам умирающего сооружения, по пути выкрикивая имя учителя.
О Маре кам не думал, точнее, думал, но злобно, с предвкушением. Парень видел, как три балки кубарем полетели по черным ступеням и похоронили под собой человеческое тело, как вся восточная сторона утонула в хламе и черепице. Кроме кривой улыбки мщения, это не вызвало ничего.
Если бы ни Хад с его любовью всех и всюду спасать, то предатель остался под завалами. Ан, нет. Старик самоотверженно кинулся к черепице и кускам древесины, и Алу пришлось пойти следом. Старший поднял прут из добротного металла местной породы, принялся поднимать массивные обломки, орудуя стержнем от крыши словно рычагом.
— Видел драконшу? — выкрикнул он и вытер пот с морщинистого лба. Медвежья накидка полетела в пыль.
Ал качнул головой.
— Нет.
— Хм. Чудно. Она точно не дух.
— Почему? — спросил ученик, выкорчевывая каменную глыбу из рамы, лежащей рядом с его ногой. — Хад, смотри!
Старик повернул голову и увидел, как из-под черепков огромного, с человеческий рост горшка торчит рука.
— Ай да молодчик! Нашел-таки. Клубника!
— Какая клубника? Эт же Мархи!
— Клубникой, говорю, пахло. Так ароматно только тэнгри смердят.
— Шутник, — съязвил Ал и протянул руку, чтобы вытащить путейца. — Лучше б помог.
Хад прищурил хитрые, карие глаза и улыбнулся. Из-под губ появились поредевшие от курительных трав зубы.
— Он не мой — твой друг. Вот и выручай.
Этим же вечером, когда уснул Хад, засунув большой палец в рот (привет от спящего, косолапого ие-кыла), Ал вернулся в мирок арахнида. Он камлал тихо, еле слышно стуча колотушкой в потрепанный бубен. Шептал песню, прикрыв лицо маской оборотня и заговором пустоты. Тайная мысль не давала покоя, и узнать истину шаман решил на месте преступления.
Сфера, где был недавно замурован Верховный Панголин, бесследно пропала, вместо нее возникла пустыня камней. Она безвинно переливалась острыми гранями в отсветах луны и холодила прогретый пожаром борьбы воздух. Где-то впереди за краем земли виднелось зарево: то ли солнце желало заменить усталую бутафорию ночи, то ли сумеречный мирок задумал разрушиться и похоронить под своими обломками незваного кама.
Из маленькой коробочки, подвешенной на ремне шамана, выползла дымка и сложилась в человекообразную тварь. Жилистые конечности заходили ходуном и почти развалились на части, как в последний момент существо напряглось и сумело сохранить тельце единым. Серая кожа, подобие тонкой чешуи, покрылось легкой испариной.
— Звали, хозяин?
— Чуешь ягоду? — без вступлений спросил Ал у узута.
Злобный дух втянул поток воздуха в отверстия, которые заменяли ему нос, и кивнул.
— В нем запах божества и смрад ярости.
— Что значит? — с раздражением бросил белоголовый и присел на пологий камень рядом с духом.
— Он почуял Восточных небожителей, — раздался резкий фальцет за спиной шамана.
Узут всполошился, забегал вокруг хозяина и, в конце концов, спрятался под его меховой накидкой. Ал не двинулся. Только в руке медленно расползлись терновые ростки. Так, на всякий случай. Ибо никогда не знаешь, что в разуме женском таится, тем более в разуме стервозной, рыжей правдорубки с Ольхона.
— Чего тебе, Ал? Зачем вернулся? — бросила Клубничка и обошла кама, встав перед ним незащищенная: без оружия и амагята.
На Ала воззрились изумрудные колкие глаза.
— Рад видеть тебя, малявка, — заигрывающе ответил парень и с интересом принялся рассматривать шаманку.
Сколько он ее не видел? Семь? Девять лет? Белый уже и не помнил.
Перед ним стояла низкорослая и тонкая, как осина, красавица с огненными кудрями, которые торчали мелкими пружинками из-под ковбойской шляпы. На носу рисовались веснушки. Поверх них, на пол-лица была надета алая повязка с бахромой, а руки перетягивались высокими бархатными перчатками.
Губки Клубнички сжались:
— Врешь как всегда. У тебя с рождения изо рта ни одного правдивого слова не выходило. Может, убить, и дело с концом?
Девушка надменно наклонила головку и улыбнулась. Не дожидаясь ответа, она высокомерно поставила ногу на острие ближайшего камня, повела бедром. Кожаные брюки натянулись и продемонстрировали каму идеальность форм, силу мышц собеседницы. Грозди фигурок помощников на ее поясе зазвенели.
Кам хмыкнул. Он понял, что Клубничка — грозный противник, но признавать это открыто не возжелал. Пасовать перед дамой было унизительно, какими бы силами она ни игралась.
Если возникала необходимость, рыжая без труда призывала любого из подчиненных, но сейчас надобности в них не имелось. Фигурки висели милым украшением и время от времени позвякивали, заставляя Ала слегка, хоть и малозаметно, напрягаться.
— Если путейцы тебе враги, тогда не трать силы на меня и разберись с ними, а я помогу.
Рыжая округлила глаза.
— П-почему? — смущенно пролепетала она, заикаясь, как в детстве.
— Они убили отца, разрушили мою вполне успешную жизнь. Этого хватит?
Девушка криво усмехнулась. Мелкие жемчужины зубов сверкнули в свете заходящего диска.
— И то верно. Только Удхани убил узут. Не шаманы. А теперь он присосался к тебе. Не боишься?
— Нет, — ответил Ал. — Демон служит мне и когда надо уносит в миры экстаза и радости. В остальное же время — я ему бог и повелитель. С ним не так одиноко, понимаешь?
Клубничка промолчала и сложила руки на груди: лезть в ее душу гадкому каму она позволить не могла.
— А ты? — вдруг спросил Ал.
— Что?
— Почему сбежала с Ольхона? Куда?
Щеки рыжей внезапно покраснели, и она почти закричала:
— Н-никуда я не сбегала! М-меня выкрал отец. — Потом спокойнее пояснила: — Оказывается, Путь прятал меня, чтобы получить власть над богами Востока.
— Зачем? Они служат Западу. Мощи у них и так хватает.
Хата капризно подбоченилась. В ее голове не укладывалось, как можно быть настолько глупым и не видеть элементарных вещей. Ну, ничего, скоро все поймут, кто такие эти жалкие людишки, которым дозволено говорить с духами.
— Смеешься? Разве есть во Вселенных сила, способная победить лошадиного бога, тэнгри тьмы?
Ал пожал плечами. Спорить с дочерью небожителя он не планировал.
— Значит, договорились? Работаем в паре?
Клубничка кивнула.
— Жди указаний. Их тебе передаст узут. Он — раб Ата Улана и слышит приказы хозяина через расстояния и время.
— Какая честь. Чего молчал, дохляк? — рыкнул Ал и вытолкнул узута из-под накидки.
Тот грохнулся у ног маленькой богини и, трясясь всем тельцем, стал молить и пощаде и шептать слова восхищения Ата Уланом.
Клубничка сжалилась над паразитом и, опустившись на одно колено, помогла ему встать. Мордочка демонической сущности расправилась от морщин. Расплылась в улыбке на сто сорок мелких клычков-присосок.
— У тебя на хвосте старый медведь. Как ты сможешь помочь, чтоб он не заметил? — обратилась она к Алу перед отбытием.
Продолжать болтовню со старым товарищем по Сургулю ей претило.
Внезапно она услышала ответ, от которого побежали неприятные, липкие мурашки. Оказывается, есть на свете сволочи, куда страшнее вампиров, демонов наваждений и болезней. И имя им — люди. Алчущие и несчастные, униженные и одинокие. Злые, без надежды и веры внутри.
— Убью. Дряхлый маразматик мне не соперник, — спокойно сказал белобрысый шаман и спустя секунду рассмеялся так беззаботно, что в сердце Клубнички похолодело.
Девушка ушла, даже не попрощавшись.
Ал вернулся из воспоминаний и подавил смех, который рвался наружу каждый раз при возникающем образе зеленоглазой богини. Быть может, она будет благосклонней, если кам выполнит обет. А после войдет в пантеон Восточных тэнгри и станет мужем драконши, белым волком Преисподней.
— Сначала приказ выполни, придурок, — ругнулся на себя Удхани и вынул из-за пазухи флакон с бурой жидкостью. Осталось найти чан поваренка и добавить пару капель в ужин путейцев.
Не за горами великое время. И он часть тех, кто творит сии перемены. Герой. Вот кто такой Николас Удхани. Бессмертный герой.