Господи, как мне надоела вся эта общинная тягомотина! Пришлось звонить Симону и объяснять ему, что ничего не выйдет. Он был страшно разочарован, это я сразу заметила. Я тут же набрала номер Жасмин, чтобы уговорить ее представиться нашим. Но кто торчит дома в пятницу вечером, кроме меня?
Понедельник, 15 марта 1999
Снова сижу в комнате для самоподготовки и стараюсь вести себя как можно незаметнее. Аде- ла все время посматривает на меня с глупым видом, боюсь, что она подойдет и спросит, сколько я успела выучить за это время. Где-то в середине февраля Жасмин меня навестила. В следующие же выходные мне разрешили переночевать у нее (у Симона). Оказалось, что Жасмин выглядит достаточно серьезно.
Один раз в месяц бывают «домашние выходные». Большинство навещают свои неполноценные семьи. Но я теперь все время буду уезжать к Симону.
Меня очень волнует, что я сижу в этом общежитии взаперти. Время от времени для Валерии делают исключение, и она имеет право в выходные возвращаться в двенадцать часов. Мне никогда не продлевали время, потому что я «постоянно» (один раз в месяц) ночую вне стен общежития.
Теперь мне дают дополнительные уроки по бухучету. До сих пор все самостоятельные по этому проклятому предмету я писала на двойки, и если бы не существовало экономической математики, которой я могу уравновесить свои успехи, мне бы ни за что не выдержать испытательный срок.
Суббота, 20 марта 1999
Меня от всего этого тошнит! С тех пор как Виви уехала, меня ни разу не тошнило, но в данный момент одновременно скопилось так много всяких гадостей! Если бы меня уже давно не просветили по поводу последствий, которые имеет здесь, в общежитии, рвота (например, постоянные вопросы, почему ты снова пытаешься привлечь к себе внимание, почему ты не хочешь выздороветь и т. д.), то я бы с удовольствием очищала свой желудок, потому что от всего происходящего зверски мутит.
Не знаю, что за гадкий сегодня день... Может быть, это день послания Иова? Но без шуток, мать Фионы покончила жизнь самоубийством! Сегодня утром мне позвонила Мария и всё рассказала. Как я рада, что уехала из нашей деревни и не принимаю участия во всей этой гадости, как тогда, с мамой Амелии. Мне страшно не хочется иметь к таким вещам хоть какое-то отношение! С Фионой, Никки и всеми остальными контакты постепенно сходят на нет. Расстояния и дела... Кроме того, у меня такое чувство, что Фиона и Никки не смогут правильно понять мои проблемы. А вот с Амелией и Рамином у нас до сих пор все в порядке. Они понимают, что я теперь уже не та же самая София, которая была раньше. Я изменилась и повзрослела. Я познакомилась с массой людей, и теперь уже
мы стали совсем разными... Совсем-совсем! А вот Фиона с Никки как-то не могут с этим смириться.
С тех пор как я уехала, я старалась избегать нашей дыры. Не хотела видеть никого оттуда и не хотела, чтобы они видели меня. Я все время представляла себе, что они говорят обо мне (обо мне, психе). Но теперь... Я поеду к Фионе и попытаюсь ей помочь. У ее матери была та же болезнь, что и у моей, это мы всегда знали. Но никогда об этом не говорили. Я прекрасно понимаю, что помочь ей по-настоящему не смогу, но зато смогу дать ей почувствовать, что она мне _ . _ небезразлична. Сейчас ей это очень нужно. Мне тоже нужны подобные подтверждения, иначе я чувствую себя одинокой и пустой. Вот по этой причине в выходные я должна ехать в «город ужаса».
Но не только по этой! Моя мать прервала лечение! Не знаю почему, не знаю когда, не знаю, пьет она сейчас или нет. Она мне позвонила. В первый раз, после того как я уехала, она дала о себе знать и сказала, что хочет меня видеть. Конечно, я тоже хочу ее видеть. Это не вопрос. Но я так боюсь! Если она снова напьется, то мой визит станет настоящей катастрофой. А если она будет врать, нести какую-нибудь околесицу или будет за меня хвататься, все окажется еще хуже. Я не смогу сдержаться.
А теперь последняя часть истории ужаса. Пикассо умер. У него был заворот кишок. Его владелица позвонила мне через семь минут после того, как я поговорила с Амелией. Она рассказала только, что он ужасно страдал и кричал от боли. Копытами разломал весь бокс. Ветеринар не мог ничем помочь.
Пикассо умер?.. И почему мать Фионы? Почему?!
Поскольку сегодня все как-то сошлось в одном, Янос послал меня к Рафаэлю, который навя- зал мне дополнительный сеанс терапии. Это была О самая грубая терапия, с которой мне приходилось сталкиваться. И самая трудная.
Сеанс состоит у нас из тридцатиминутного слушания музыки и размышлений и еще тридцати минут разговора с Рафаэлем,
Мне не пришлось долго думать, что рассказать Рафаэлю. Поэтому те полчаса, которые я пролежала на диване в кабинете для групповых занятий и должна была размышлять, показались мне чрезвычайно долгими. Я не нашла ничего лучше, чем грызть ногти. Последний раз я грызла ногти лет в семь-восемь...
Я весь день была не в себе и, когда наконец оказалась на диване у Рафаэля, могла только рыдать. Я рассказала ему всё. Почти всё. Я рассказала, что страшно боюсь ехать к родителям, что боюсь встретиться с матерью и что мне очень хочется вызвать у себя рвоту. А Рафаэль вдруг просто сказал, что мне не стоит переживать из-за человека, который никогда не переживал из-за меня и все равно меня не любит. Сначала я раскисла и начала бормотать, что я абсолютно уверена, что мама меня любит. Но Рафаэль только посмеялся. Я замолчала и не сказала больше ни слова. А потом снова заревела, потому что поняла, что он прав. Чтобы окончательно меня убедить, он объяснил, что зависимые любят только свою зависимость и больше ничего. Тут уж нервы у меня окончательно сдали, потому что реальность умеет делать очень больно.
Но Рафаэль хотел раз и навсегда лишить меня всех иллюзий. «Дорогая София, уже несколько месяцев мы на наших сеансах говорим только о твоей матери. А ты должна бы разобраться и в своих отношениях с отцом. У него, несомненно, тоже рыльце в пушку, он явно не совсем такая невинная овечка, каким ты его изображаешь. Ты идеализируешь его без всякой на то причины. Подумай о своем папочке до понедельника! А выходные ты вполне переживешь, может быть, они окажутся даже очень приятными».
То, что Рафаэль заговорил о моем отце, заставило меня на минуту окаменеть. Потом появились мурашки, а чуть позже страх. Я ни за что не смогу рассказать Рафаэлю историю с видеокассетами. Во-первых, на отца тут же донесут, а во- вторых, возможно, Рафаэль отправит меня в закрытую психушку, потому что я больше двух лет живу с этим знанием и до сих лор ничего не предприняла. Совесть мучила меня весь вечер так, что мне стало плохо. И поговорить не с кем...
Воскресенье, 21 марта 1999
Я не поехала к родителям. Мама заболела, и мы перенесли нашу встречу на... на не знаю когда. Фионе я написала письмо на четырнадцати страницах. Сегодня я в пух и прах переругалась с Эрвином, потому что он утверждает, что я снова «взяла курс на похудание». Вроде бы пусть говорит что хочет, мне не мешает, но если бы это действительно было так. А в данном случае он неправ. Сейчас я вешу 61,2 килограмма. Вполне достаточно. Мой нормальный вес находится в границах от 57 до 65 килограммов, то есть у меня самое то. И тут вдруг является Эрвин со своими офицерскими замашками и начинает воображать, что знает всё лучше всех. Хотел заставить меня съесть свиной шницель, а я их даже видеть не могу. В конце концов мы сошлись на гигантской порции салата. Он хоть' вкусный, хотя такой же маслянистый, жирный, как свинина.
После ужина я разговаривала с Карлоттой и выяснила, что она не такая гадкая, какой кажется. Хочет сходить со мной к гинекологу, потому что беспокоится обо мне. Кроме того, мы битый час проболтали о сексе. Это было действительно интересно, потому что она не только выспрашивала меня, но и поделилась собственным опытом. О Симоне я ей ничего не сказала. Здесь я должна молчать, потому что боюсь, что Рафаэль или кто- то из воспитателей вмешается в наши отношения. Тому, кто не живет в таких условиях и не вынужден ежедневно выслушивать воспитательные бредни, понять меня трудно. Но эта трепотня обо всем и разбирательства со всеми и по всякому поводу могут убить всякие отношения. Можно же дообсуждаться до того, что уже и видеть человека не захочешь. Так что эту тему лучше оставим.
Вот почему я не хочу говорить о Симоне. Я точно знаю, что бы мне ответили.
Вторник, 23 марта 1999
До трех часов в понедельник я не знала, что рассказать Рафаэлю о своем отце. Говорила о том, как он меня мучил. Например, о мышке. Я гово-
рила и говорила, пока Рафаэль меня не перебил. Он решил, что отец надругался надо мной сексуально. Сначала я всё отрицала, но когда Рафаэль сказал, чтобы я не лгала, пришлось признаться. Вернее, я соврала и сделала вид что он прав. На самом деле отец ни разу мной не воспользовался и не надругался. По крайней мере, сексуально. Он никогда до меня не дотрагивался, если не считать того, что бил. Не знаю, что хуже — никогда не прикасаться или прикасаться слишком часто. Для меня гораздо хуже, что он вел себя так, как будто ORQ я существую только для битья.
Итак, я наврала Рафаэлю. И сразу же поняла, что таким образом могу освободиться от своего чувства вины. Сработало. «Надо же, и это называется отец! Это свинство, и ты ни в чем не виновата. Знаешь, София, откуда я узнал, что должно было иметь место нечто подобное? По твоему поведению с другими мальчиками. Ты все время подаешь себя исключительно со стороны своей женственности. Ты знаешь* что таким образом добьешься от мужчин того, чего другими способами тебе не получить. Я это наблюдал еще на празднике в Рождество!»
Рафаэль решил, что видит меня насквозь.
После терапии мне стало лучше. Мне показалось, что если я буду говорить с Рафаэлем о своем
отце, то смогу освободиться от ненависти и злости. И от страха, который так часто меня грызет. Страх, что отец не будет обращать на меня никакого внимания, что я ему безразлична. И не в последнюю очередь страх из-за ударов, которые в беседе с Рафаэлем я выдала за сексуальное надругательство.
Поскольку сегодня я обязательно хотела побыть с Симоном (говоря откровенно, потрахаться), я рассказала Аделе, которая дежурила в первую смену, что у нашего класса сегодня день здоровья и мы идем в зоопарк. Поэтому не исключено, что 251 я вернусь позже. После школы, где я буквально изнывала от скуки, мы с Симоном поехали к нему. Он такой милый! Стоит его поцеловать, он тут же начинает дрожать, это так трогательно. А если мы спим вместе, он тоже дрожит. И тогда вибрирует все, что не прибито и не прикручено. Здорово!
М
Si к
Симону я не говорила, что у меня еще ни разу не было месячных. Я не рассказывала ему ничего, потому что побоялась, что он будет обращаться со мной так же, как Юлиус. Тот знал обо мне практически всё и использовал меня по полной программе. Поэтому больше я с парнями не откровенничаю.
Суббота, 8 мая 1999
Ничего себе, как быстро пролетел апрель! Завтра я переезжаю на Зеннингерштрасе. В апреле к нам въехали четыре новых человека, а на завтра назначен еще один экстренный прием. Поэтому мне можно к зеннингершам.
На прошлой неделе я один раз прогуляла школу и сама написала себе записку. Подписалась просто: «Б. Майер». Он или она не существует в природе, но мои учителя понятия об этой _ _ _ не имеют. Я ужасно боялась, что все откроется, и чуть не умерла от страха, когда сегодня Карлотта вошла в комнату самоподготовки, зло на меня посмотрела и сказала: «София, я должна с тобой поговорить, подойди, пожалуйста, ко мне!» Пошла за ней на негнущихся ногах в кухню, где она объявила, что завтра мне придется переехать. А злилась она просто потому, что после разговора с ней убежала Елена. У меня с сердца упала тысяча камней. Побег Елены не интересовал меня ни в коей мере. Я все равно терпеть ее не могу.
Я уже успела всё упаковать. Валерия разревелась, из-за того что я уезжаю. А ведь мы будем встречаться с ней каждое воскресенье, когда зен- нингерши приходят на групповые беседы и съедают всё.
Понедельник Юная 1999
Теперь я живу вместе с Бибианой, Стеллой, Ванессой и Вивиан.
Я сразу же заметила, что не все девчонки такие противные, как я думала.
На самом деле гадкая всего одна — Бибиана! Она не только выглядит отвратительно, но и ведет себя самым мерзким образом. Ее лицо напоминает свиное рыло — розовое, круглое, с крошечными светлыми глазенками. У нее такие огромные оттопыренные уши, что даже я со своими слоновьими вынуждена капитулировать, если речь идет о размерах. Бибиана чувствует себя среди зен- нингерш бабушкой (потому что живет здесь дольше всех) и ответственной за нас. То есть она раздает приказы направо и налево и кажется при этом очень крутой. Самой себе. Она не понимает, что все над ней смеются. Скоро ей исполнится восемнадцать, тогда она переедет в Б., в одну из квартир. Какое счастье!