Рубильник кроме таблеток от истощения выписал мне еще и антидепрессант, который помогает хорошо спать. Я должна принять 75 миллиграммов.
За это время я прошла все возможные виды терапии. Музыкальная терапия — это самое смешное, что есть в клинике, если, конечно, не считать Рубильника. Врача зовут Буркхард Блюм- хенпфлюккер. Из-за очков он очень похож на филина, так считаю не только я но и все остальные. Все говорят, что он самая настоящая сова.
На его сеансах нас восемь человек. Вначале мы описываем Сове свое настроение. Если ты настроем агрессивно, можешь бить в барабан, если печален — берешь какой-нибудь тихий инструмент. Каждый дудит, как говорится, в свою дуду до тех пор, пока Сова не говорит: «Угууу.а теперь сыграем все вместе!» И тогда не следует выражать свои чувства, нужно ощутить себя частью целого^ выбрав себе конкретную роль, например задавать такт. Сначала я как ненормальная стучала по инструментам, но потом мне стало смертельно скучна и я даже закосила пару занятий.
По пятницам индивидуальная художественная терапия у фрау Велльштейн. У нее рыжие волосы до плеч, она слегка пухленькая, но при этом невероятно милая. С ней мне разговаривать гораздо приятнее, чем с Рубильником. Если бы я встречалась с ней чаще чем раз в неделю, у нее были бы неплохие шансы стать моей новой матерью. Художественная терапия — одна из немногих, доставляющих мне удовольствие. Я могу мазать огромным количеством красок. Потом мы с фрау Велльштейн разговариваем про картины, иногда мне даже удается интерпретировать их самостоятельно. Моей первой нарисованной на художествен- иой терапии картиной была абсолютно дикая комбинация красок на огромном листе бумаги — тысячи маленьких клякс которые я ляпала как сумасшедшая. Это соответствовало состоянию моей психики в момент появления здесь. Всё наперекосяк и безотрадно! А на последнем занятии мы сравнивали мою первую картину с самой новой. Краски на новой были упорядочены и более веселые. Мне и на самом деле гораздо лучше, если говорить о моей психике. (По крайней мере, я так думаю.)
Несколько дней у меня был полный кризис. Отделение даже заперли на два дня, потому что думали, что я могу сбежать или покончить жизнь самоубийством. Причиной моего кризиса стало разрешение Рубильника позвонить маме, что я конечно, и сделала. Мама спросила, почему я заболела. Я попыталась объяснить, что это связано с ее манией, и она стала меня упрекать, говорить, что я сумасшедшая, что не следует перекладывать с больной головы на здоровую, что я сама во всей виновата. Прежде чем бросить трубку, она еще сказала: «Ты довела до болезни меня, а теперь и сама заболела! Всё по справедливости!» После этого у меня началась истерика, я засунула голову под подушку. Маргит тут же полетела к толстой дежурной воспитательнице по фамилии Нарашевски. Та сразу примчалась меня утешать. Но мне было так худо, что я на нее наорала. Потом фрау Нарашевски спросила: «Что бы ты сделала, если бы могла делать все что захочешь?» А я ответила: «Я бы выбросилась из окна!»
Вот почему они на два дня заперли отделение. Никто не мог ни войти, ни выйти, если, конечно, вдруг не появился бы, например, представитель федеральных пограничных войск, который сбил бы замок. Но на фиг мы ему нужны!
Само собой разумеется, теперь мне абсолютно запрещено звонить матери. А мне на это плевать, я бы все равно не стала звонить этой глупой гусыне.
На своих терапиях я теперь все время говорю о чувстве вины (спасибо родителям!). Только сейчас я осознала, что не могу ничего поделать с этим дерьмом. Головой я всё понимаю, а вот душой — нет. Я все время задаю себе вопрос, в чем моя ошибка, почему так получилось. Безусловно, на эту тему я могу ломать голову еще лет двадцать и все равно не найду ответа, потому что, говоря по совести, я не сделала ничего плохого.
Сегодня утром Рубильник, этот любитель оливок, снова дал повод посмеяться над собой. Он шел по общей комнате, когда новенький по имени Лео, Феликс Ева и я играли в карты. Он на полном серьезе спросил Еву, почему она в черном и соответствует ли это ее внутреннему состоянию. Сам по себе этот вопрос неплох, но ведь его задает психиатр, который сам одет во все черное. Рубильник же всегда ходит в черном! Постоянно! Если бы я не прикусила губу, что мне часто приходится делать в присутствии Новака, у меня бы начался дикий приступ смеха.
Кстати, сегодня я вешу 44,8 килограмма. Хочется выть, но чему тут удивляться, если я ем все, ·что мне дают.
Если я и дальше буду так поправляться, то через месяц-другой меня выпишут! Я буду свободна при весе 53 килограмма.
Суббота, 30 марта 1996
Сегодня у меня первый раз был свободный полдник. Это значит, что я могу сама выбрать что я хочу, и сама решить, сколько чего мне нужно. Если я похудею, мне снова придется есть под надзором.
К сожалению, я понятия не имею, справлюсь ли, потому что я не умею оценивать, сколько мне нужно есть. Сегодня я съела йогурт с кусочками яблока.
На РТП у фрау Лур я уже научилась расслабляться гораздо лучше. Недавно даже заснула.
Позавчера мы с Феликсом и Марком устроили шампуневую битву. Сначала мы вымазали друг другу дверные ручки, а потом эта парочка все время открывала мою дверь и обливала меня из водяного пистолета. Кровать промокла насквозь, а я орала как резаная. У ночных дежурных чуть приступ сердечный не случился, потому что носиться ночью по коридорам запрещено, не говоря уж о воплях, измазывании шампунем и поливании водой. Естественно, на следующий день нас заставили мыть коридор и не разрешили выйти на прогулку.
Но если выходить нельзя троим, то это уже не страшно. Можно продолжать дурью маяться. У Феликса с собой гитара и песенник. Хотя никто из нас особенно петь не умеет, мы все равно часто сидим в коридоре вшестером или всемером и поем в стиле кантри, хотя никому, кроме Маргит, кантри не нравится. А спев все песни из песенника, мы начинаем сами сочинять какую-нибудь новую лабуду. Например, вчера, когда нам запретили выходить, мы сочинили песню о колбасе. Теперь это наш национальный гимн. А еще мы написали песню про фрау Ховорка, эту куклу Барби. Само собой разумеется, в этот день у доброй женщины дежурства не было.
Я думаю, что некоторые девчонки начинают меня ненавидеть, особенно Эвелин и Марина, две противные бабы, потому что Марк все время меня щекочет, а я визжу. Поэтому кто-то распустил слух, что Марк в меня влюблен. Не знаю, насколько это правда, мне без разницы, он все равно мне не нравится. Марк здесь из-за психоза, у него, как и у Ронни, наркозависимость. С тринадцати лет он постоянно принимал ЛСД. Сейчас ему семнадцать, но он так ничему и не научился.
Вчера мне разрешили переехать. Наконец-то я избавилась от храпящей кошелки по имени Маргит! Теперь я живу в трехместной палате вместе с Евой и Сильвией. Это самая Kрасивая палата на всем отделении, с видом на речку Ваннабе. Эти девчонки здесь мои лучшие подруги, несмотря на то что мы с Евой иногда друг за другом следим.
Ева ворчит, что это невыносимо. Поскольку мы меняемся с ней одеждой, я часто роюсь в ее шкафу. Вчера я нашла под грудой белья весы. Они даже были завернуты в полотенце, чтобы никто их не обнаружил. Конечно, я никому ничего не сказала, зато страшно обозлилась. Это действует на нервы, но я не могу ее ругать, потому что у меня самой мания контроля, и теперь я тоже пользуюсь весами.
Сейчас на отделении нас четырнадцать, и если у нас не очередная терапия, то мы проводим свое время, играя в настольный футбол, или бесимся в спортзале.
Мы все уже просто мастера спорта по настольному футболу! Часто устраиваем настоящие поединки, как правило, мальчики против девочек. Мальчишки начинают бахвалиться еще до начала игры и хвастаются до тех пор, пока мы у них не выигрываем. Иногда мы сражаемся против воспитателей. Особенно хороши господин Шмидт и господин Мондмюллер.
Большинство девчонок здесь ленивы до безобразия или не могут заниматься спортом из-за своего веса. Все, кроме Сильвии и меня. Чуть ли не каждый день мы ходим с мальчишками гонять в футбол на площадку или играем в баскетбол. Парням понадобилось время, чтобы до них дошло, что бывают и девочки, играющие в футбол.
но теперь уже они без нас не начинают. В баскетболе я звезда первой величины, потому что играю уже давно. Здесь я пока еще не проиграла ни одного матча.
В прошлый понедельник мы с Лео и Марком играли в бадминтон. Взяли четыре мячика и три ракетки, а вернулись с одним мячиком и двумя ракетками. Первые два мяча я забила под потолок в спортзале, они там так и остались. А третий забила на дерево, это уже на улице. Лео швырнул ракетку, чтобы сбить мячик, но она тоже повисла на дереве. Вот неудача! С тех пор нам запретили играть в бадминтон.
Вторник 2 апреля 1996
Со вчерашнего дня у меня свободные завтрак, ланч и полдник. Очень непривычно сидеть за завтраком вместе со всеми. Никто не таращится на твою тарелку, не провожает глазами каждый из отправляемых в желудок кусков. Но, если говорить честно, мне это не очень легко. Мне снова начинает казаться, что фрукты покрыты плесенью.
Сегодня был мой первый школьный день. Я не очень понимаю, почему мне нужно идти в школу за два дня до пасхальных каникул, но что тут поделаешь! Школа находится в новом здании. В ней всего дм маленьких класса и четыре учителя — господин Хейн, господин Бабалис, фрау Тилыиерер и фрау Кедербаум. Мой учитель — господин Бабалис. Фрау Тильшерер преподает только английский в классе у господина Хей- на, а фрау Кедербаум преподает рисование и домоводство. У Кедербаум классная прическа.
На самом-то деле занимаются не очень много, потому что ученики собраны из разных школ и разных классов. У нас четыре человека из простой школы, четверо из реальной и трое из гимназии. Но учеба доставляет удовольствие. Мне кажется, господин Бабалис не настоящий учитель, он наверняка только делает вид иначе он ни за что не был бы настолько мил. Ведь милых учителей не бывает, а если и бывают, то о них тут же начинают писать газеты. Бабалис занимается с нами очень интересными вещами. Например, на уроке биологии мы изучаем цветы, которые растут в лесу за нашей клиникой. Лиз с моего отделения и мне поручено нарисовать все цветы, которые мы определяем, но сделать это надо как можно более точно. Это очень здорово, прежде всего потому, что я рисую гораздо лучше, чем Лиз.
А вот математика — это сплошной ужас даже несмотря на наличие Бабалиса.
Математику я ненавидела еще в те времена, когда толком и слово-то это написать не могла. Я ненавижу уравнения, потому что никакие они не равные, я ненавижу шары и пирамиды, потому что их нельзя подсчитывать по формуле правильного конуса (а она единственная, которую Я смогла запомнить), я ненавижу круглые цилиндры, потому что мне вообще не нравится круглое, не говоря уж о цилиндрах, ненавижу корни, потому что не умею их извлекать, ненавижу степени, потому что не понимаю, почему они более интересны, чем другие числа, ненавижу логарифмы, потому что не разбираюсь ни в каких «рифмах», ненавижу пропорции, потому что они непропорциональны, ненавижу натуральные числа, потому что они вполне могли бы быть из ненатуральной пластмассы, да и все остальные числа — рациональные, положительные, а также простые и комплексные, — потому что считаю, что отрицательными являются все числа, кроме тех, которые стоят в активной части моего счета. Я ненавижу все математические законы, которые никогда не соблюдаю, но больше всего я ненавижу пустое множество. Я никогда не смогу понять, что это такое. Если я произведу подсчеты, занимающие целых пять строчек, и у меня не получится никакого приличного результата, а только пустое множество, то, по-моему, и замо- рачиваться не стоит. Просто нет смысла. Я считаю, что вполне достаточно научиться складывать и вычитать два числа, ну хотя бы 2,5 и 1,8 марки.
Хотя вынуждена признаться, что даже это вызывает у меня определенные трудности.
Господин Бабалис сразу же заметил, что мои математические способности ограничены весьма скромными рамками, поэтому он уделил мне дополнительное время и даже увел в соседний класс, чтобы объяснить задачу. Ненавижу, когда учителя тратят на меня силы, чтобы объяснять математику, ведь они тут же замечают, что считать я не умею. Так до сих пор и не научилась!
Сегодня во второй половине дня все мы должны были собраться в общей комнате, потому что Ронни завтра утром выписывают. Каждый должен был добавить перчику в расставание. Большинство говорили весьма оригинальные вещи типа: «Жалко, что ты нас покидаешь, желаю тебе счастья в дальнейшей жизни!»
Как я ненавижу этот сироп! Я попросила Ронни прислать мне песок из Италии, он туда поедет на каникулах. Еще сделала ему пару комплиментов, просто чтобы сказать что-нибудь приятное. И конечно же мы обменялись адресами. Ронни был единственным, кто мог победить меня в настольном футболе.
А сейчас я вернулась с групповой встречи. Мы планировали дела на выходные и распределяли, кто будет готовить в воскресенье. Дело в том, что в воскресенье еду дают только тем, у кого алиментарные нарушения. Все остальные должны готовить сами. К счастью, мне готовить не надо. Я всегда это ненавидела, потому что мама, пока она еще была более или менее нормальная, всегда парила и жарила с огромным удовольствием. Если бы сейчас мне пришлось готовить, то, возможно, от продуктов совсем ничего не осталось бы, потому что мне в нос опять бы ударил запах плесени и я бы всё повыкидывала, пока мыла, рубила, толкла, терла, резала и чистила. Итак, в это воскресенье готовят Лео и Йела. Хорошо, что мне их стряпню есть не придется.
С Иелой мы однажды долго болтали. Она не может ездить одна в метро, потому что боится. Я этого не понимаю, точно так же, как и то, что она боится стоять одна в большом поле. Она попробовала мне объяснит но до меня так и не дошло. Она уже восемь раз пыталась покончить жизнь самоубийством. Один раз таблетками, второй — с помощью электрического кабеля. Ее руки сплошь в рубцах от порезов. Да и по внешнему виду похоже, что от жизни она мало чего ждет. По-моему, большую часть своего мозга она просто уничтожила наркотиками. Нет, этим я займусь только в том случае, когда у меня не останется совсем никакой надежды! Например, если мне исполнится тридцать, а до этого времени так ничего и не изменится.
Четверг, 4 апреля 1996
Последний школьный день!