Женька появилась в моей жизни постепенно, как чеширский кот, возникая вначале улыбкой, потом ушами, лапами, глазами и всем остальным котом. Истории случайных романтичных знакомств, когда "они встретились взглядами и поняли, что не могут жить друг без друга" — это не про нас. Нас познакомила Светка, мой новый московский друг, вытащенный мною из недр Интернета, и ставший моим ближайшим сотоварищем, сестрой по оружию. Светка — смешная. Она ненамного младше меня, ей двадцать восемь.
Мне нравится слушать истории девчонок, приехавших "жить и работать" в столицу, калейдоскоп амбициозных планов, растоптанных или взращенных впоследствии, в зависимости от жестокой или заботливой руки садовника-удачи. Иногда я смотрю на Светку и думаю, что сидеть бы ей в родном городе, замуж бы выйти, борщи варить, рожать и работать. И было бы ей счастье. Но мой друг свою лесбийскую ориентацию осознала еще в детстве, так что стандартный алгоритм "женского счастья" был отметен ею еще в раннестуденческую пору. Светка производит впечатление основательности. Высокий рост. Крупная фигура. Красивой Светку назвать сложно, но не без обаяния девчонка. Высшее техническое образование. Работа менеджером среднего звена с медленными, но внятными поступательными перспективами. Шажок, еще шажок, повышение, прибавка к жалованью, йес, сэр. Офис с тонкими перегородками. Кого миновала чаша сия?
Коня на скаку остановит, горящую избу потушит плевком, если понадобится. А в личной — "привет". Когда мы познакомились, в море любовных переживаний у Светки был полный штиль, позади осталось драматичное расставание с девушкой, с которой они прожили пару лет. Как это и бывает, появилась соперница, девушка изменила, влюбилась, ушла. Светка очень переживала, но с течением времени простила и забыла. Нетусовочный человек по натуре своей, мой боевой товарищ за год нашей дружбы так и не обзавелась новой пассией.
Ну ведь есть такие люди, которым это дается легко: процесс "пришел — увидел — победил" у них или заложен в программу изначально, или выработан и отшлифован годами. У таких, как Светка, все сложнее. И придти. И увидеть. И, самое трудное, победить.
— Был бы в тебе драйв, все бы девки твои были, — вздыхаю я, отламывая вилкой кусочек сырника. Мы завтракаем в кофейне и делимся последними новостями.
— Мне всех не надо, — Светка заказала себе большой гамбургер, несмотря на постоянную маниакальную страсть к похудению, резонную в ее случае. Я вижу, что она розовеет, таким розовым, каким могут подсвечиваться только люди с очень белой от природы кожей, и жалею, что так бестактно веду себя по отношению к, пожалуй что, самому лучшему своему другу.
— Ну и правильно, никого тебе не надо искать. Сама найдется.
— Куда она денется! — Светка допивает кофе одним глотком, и немного неуверенно начинает искать глазами официантку.
Неуверенность изживается со временем, надеюсь я. Мне хочется, чтоб у моих близких все было хорошо, хотя я побаиваюсь, что в случае появления у моей подруги личной жизни, я отойду на второй план. Я бы никогда не познакомилась в реальности с этим вот преданным созданием, если бы не изначальная, исключительно дружеская тональность нашей виртуальной переписки. За месяц таковой мы со Светой уже выделяли друг друга из общей массы, и рискнули встретиться под предлогом концерта в клубе, встреча нас не разочаровала, а наоборот, доверие усилилось, ура, плюс один хороший человек в большом городе.
А потом, недели две спустя, мы познакомились с Женькой. Она случилась сначала мельком — по касательной: у Светки заглохла машина, когда мы катались по каким-то неважным делам, и первый телефонный номер, набранный ею, дал ответ на том конце бодрым и решительным: "Сейчас приеду". Готовность друга придти на выручку воскресным утром, пролетев половину Москвы, меня приятно удивила и заранее расположила.
— Так неудобно перед тобой, — только несколько недель спустя я привыкла к вечному Светкиному озвучиваемому или молчаливому "неудобно", диктуемому не столько чуткостью, сколько все той же неуверенностью, желанием выглядеть всегда и на все сто: сильным, умным, преуспевающим человеком. Стремление, делающее ее, с одной стороны, прекрасным, верным, заботливым другом, стопроцентно надежным партнером, будь то деловое или личное, но, с другой стороны, нервной и вечно напряженной девушкой, иногда пытающейся спрятаться под маску "темы-актива". — Собрались покататься и вот тебе!
— Ну, ничего страшного, — я попыталась успокоить свою новую подругу, — Главное — понять, в чем дело, да? Сейчас приедет твоя Женя. Она разбирается в автомобилях?
— Да, ну не то что бы… Но, может быть, поможет.
Мысль о том, а уж тем более озвученная, что кто-то в чем-то разбирается лучше нее, была, по-видимому, для Светки невыносима, и она с деловым сосредоточенным видом пятнадцать минут кряду проковырялась под капотом своей машины, озабоченно покачивая головой и периодически повторяя: "Непонятно, вроде все должно работать. С электрикой что-то, точно. Ты уж извини, что мы тут застряли".
Я решила настойчиво донести до Светки, что поломка машины — это не ее, Светкина, личная вина передо мной, что я готова морально помочь, например, развлечь болтовней, раз уж я ничего не смыслю в технике, тем более, что делать мне было абсолютно нечего, планов никаких, вокруг — самый что ни на есть солнечный конец марта, центр Москвы, сотни перемешанных в воздухе запахов, звуков, свойственных только самому началу весны, когда снег уже стаял, асфальт и редкие участки черной земли, готовящейся выпустить зеленое на белый свет, нагреваются и негромко урчат от удовольствия.
Предвкушение. В каждой — еще пока черной — ветке, в каждой бесшапочной голове прохожего, в радостно стучащих каблуках только сегодня — впервые в этом году — надетых легких туфлей вместо надоевших сапог. Это — почти летящее чувство, когда выходишь впервые на улицу в весенней одежде, когда ногам легко-легко в обновке из тонкой кожи, когда на шее никакого шарфа, и она — голая! — обдувается легким, теплым уже, ветром, и глаза радостно стреляют в прохожих, с которыми хочется объединиться в понимающем соучастии молчаливого торжества: пришла! Весна! Хочется присвистнуть или подпрыгнуть ни с того ни с сего.
— А вот и она! — Светка кивнула, указывая подбородком на лихо остановившуюся машину. Женька мне показалась чем-то похожей на моего отца, неуловимо, мимически, это был первый взгляд. Ничего, кроме бессознательного расположения. Мы поздоровались, я словила вопросительное выражение Женькиного взгляда, отнеся его к Светке, мол: где это ты такую девушку подцепила? "Такую", — однозначно, пронеслось с одобрительной интонацией, потому что я всегда чую, когда нравлюсь людям.
Мне сразу же захотелось как-то дать понять Жене, что мы со Светкой так просто тут в машине сидим, что дружим мы уже, или пытаемся подружиться, что между нами ничего личного, ничего "такого", и я себя внутренне одернула: мне-то какое дело, что думает обо мне неизвестная девушка — мальчик в ярко-красной куртке? Пусть даже с карими живыми глазами, почти черными волосами, выстриженными на висках замысловатыми линиями, пусть даже с таким низким, спокойным голосом, вносящим расслабление в наши малость напряженные ряды с первой секунды звучания. Какое мне до нее дело? И спрашивать у Светки я ничего не буду, вот еще!
— А что у нее с личной жизнью? Вы давно знакомы? Вы — близкие друзья? — Любопытство победило всухую, шесть-ноль, и мое независимое и гордое самолюбие пылесосило корт, что-то напевая себе под нос. Все поломки были устранены спокойно и быстро, уже состоялся обмен взглядами на прощание: "– А ты ничего такая, интересная (легкий прищур)… — И ты тоже, приятно познакомиться (отвожу взгляд в небо)".
— Они совсем недавно разбежались с Катей. Прожили вместе пять лет. Знаешь, не хочу говорить о друзьях за спиной, получается, как будто сплетничаю, — моральная сторона Светкиной души вызывала во мне, конечно, уважение, но и раздражение впридачу. Я такими принципами не обладала, и мое голодное, жаждущее информации любопытство взвыло от лихо убранного за пазуху надкушенного бутерброда. Мы перевели разговор на другую тему, полчаса спустя Женька выветрилась из моей головы, и, вероятно, я бы и не вспомнила о ней больше никогда, если бы через пару недель мы не оказались в одном автомобиле, теперь уже на более длительное время.
Девчонок объединяла давняя дружба, вывезенная ими из общего родного города, куда они регулярно совершали променады к своим мамам и папам. Город, как и положено, затридевятьземельный, посему путешествие было многочасовым, со сменой рулевого. Я поехала с ними, поскольку их город N был в списке тех красивейших мест России, в которых хочется добывать, в пятерке лидеров. Уже потом, гораздо позже, я узнала, что Женька была не в восторге от третьей участницы путешествия, так же как и я, приняв предложение от Светки отправиться в дальнюю дорогу, и узнав, что Женька едет с нами. Мы не хотели в эту машину вместе, втроем.
Может быть, при какой-нибудь мимолетной встрече, я бы и не обратила на Женьку особого внимания, как, впрочем, и она на меня. Но мы оказались в замкнутом пространстве, впереди у нас было почти две тысячи километров совместной дороги (туда и обратно), и мы были вынуждены построить на этот короткий отрезок наше общение наиболее комфортным образом.
Мне она понравилась сразу, возможно, толчком послужило то, что я почувствовала, что симпатична ей, возможно мне понравился ее голос. Или глаза. Нет, наверное, все-таки — голос. Женька все время разговаривала по телефону. У нее случилась какая-то сложная ситуация на работе: проект, полностью подготовленный ею, презентовался ее сотрудниками как раз в то время, когда мы отъехали от Москвы на безопасное расстояние. Мне понравилось, как она контролирует напряжение от ожидания результатов, но, когда там, по ту сторону линии связи, возникла абсолютно внештатная ситуация, переговоры сорвались, проект канул в небытие, увлекая за собой очень негрустную сумму денег, я посмотрела на сидящего за рулем человека совсем другими глазами.
В ее поведении не было ничего от бабской истерики, от бессмысленной агрессии, ни одного из тысяч вариантов реакций на крупную неприятность, которые могли бы быть совершенно простительны, но не вызывали бы уважения. Она спокойно выяснила все детали провала, констатировала его значимость в ее карьере тремя-четырьмя непечатными выражениями, расстроилась, конечно, но уже некоторое время спустя была полностью собрана и вела непринужденную беседу со мной, параллельно давая по телефону новые ценные указания.
На кого что производит впечатление. На меня — кроме всего прочего — способность личности достойно справляться с кризисными ситуациями. Рядом с ней было спокойно. Ей хотелось доверять. Очарование уверенного в себе человека всегда действовало на меня, как валерьянка на кошку.
* * *
Ночью у нас пробило колесо. Как будто Амур, зная особенности моего характерца, специально подобрал такие элементы мозаики, которые позволяют за самое короткое время увидеть другого человека в разных обстоятельствах. К тому моменту между нами с Женькой уже установилась связь, какая бывает у действительно нравящихся друг другу людей. Взгляды, общие темы для разговора, шутки, энергия взаимного притяжения, витками гуляющая по салону автомобиля…. Я расслабилась, несмотря на то, что со Светкой мы были знакомы всего не больше месяца, а Женька, вообще, была для меня новым человеком. Мелкая авария. Девчонки меняли колесо, я сидела в салоне и думала о своей неприколоченности и авантюризме.
— Ты как тут? — Женька открыла дверь и наклонилась ко мне.
— Я нормально. Ничего, что я вам не помогаю?
— Не говори глупостей, — улыбнулась она так, что мне стало как-то особенно прекрасно. — Ты не замерзла? Подожди!
Женька принесла из багажника теплый плед и бережно расправила его на мне, заботливо подоткнув по бокам. На пару секунд ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего, наши взгляды встретились. Мы одновременно улыбнулись.
— Мы скоро, уже почти все. Не скучай тут, — она протянула руку, чтобы сделать погромче музыку, мне захотелось ощутить ее прикосновение.
— Хорошо. Вы — молодцы, все-таки.
— А то! — подмигнула она. — Мы такие.
И все, я уже была немножко влюблена. Так просто. Кристаллизация произошла. Надежда плюс сомнение по Стендалю. А вдруг? Может быть? Неужели? Я точно чувствовала, что нравлюсь ей, но моя осторожность была, как всегда, на страже границ. Я задумалась. Французский шансон из автомагнитолы прорывался короткими отрывочками на фоне белого шума. Что-то новое пробивалось сквозь заасфальтированное сердце, еще помнящее тяжесть катка и крики полупьяных рабочих: "Че, не видишь, что здесь знак? Куда прешь, клуша?!"
Я вышла из машины и попала в ночное звездное небо, опустившееся гигантским куполом вокруг меня, стоящей на маленьком земном шарике размером с футбольный мяч. В десяти метрах от меня в открытом космосе два малознакомых человека негромко переговаривались, занимаясь своим делом. Одиночество хлынуло сверху потоком апрельского свежего ветра, ночь сказала, что я заблудилась. Я вернулась в машину, под теплый плед, с новым, щемящим чувством детской незащищенности, обреченной отныне прятаться под маской взрослой уверенности непонятно в чем.
* * *
Затри дня в их родном городе, мы окончательно сдружились со Светкой, и еще более серьезно я поняла, что Женька мне не просто нравится, а очень, очень, очень…
Впервые за несколько лет кто-то, кроме Киры, вызывал у меня такие яркие эмоции практически с первой — пусть в данном случае и затянувшейся — встречи. Я узнала, что она очень привязана к своей семье, что воспитана она в атмосфере любви и вседозволенности. Что она недавно рассталась со своей девушкой, с которой прожила вместе пять лет. Что она изменяла этой Кате с регулярностью, выдающей неслучайность такого образа жизни. Что ее моральные представления далеко не соответствуют образу человека, которому можно безоговорочно доверять в близких отношениях. Избалованная вниманием, привыкшая получать все, что захочет, Женька, тем не менее, была мне ничуть не менее симпатична.
А вот Светка была несколько обеспокоена, наблюдая мой нездоровый блеск в глазах.
— Я, конечно, не буду тебе ничего рассказывать, тем более что она — мой самый близкий друг, и я многим ей обязана. Но…
За этим "но" стояла Светкина мораль и нравственность, все немного наивные, но пленяющие своей чистотой представления о том, что "вместе — это вместе". Все последние годы Светка очень близко могла наблюдать совместную жизнь Женьки с Катей, и, понятное дело, я бы отдала многое за детальную информацию.
Мне хотелось знать больше. С другой стороны, я понимала, что любое поведение человека складывается из двух составляющих: своего характера и ситуации, в которой он живет, человека, с которым он рядом. А описание чужой жизни далеко не всегда может быть объективным. Были и у меня такие отношения, в которых я выглядела, мягко говоря, не очень.
Мне было важно другое: сильный ли это человек, умный ли, нравлюсь ли я ей, получится ли у нас что-нибудь, стоит ли увлекаться дальше. Женька вела себя сдержанно, временами совсем отстраненно, что еще больше меня заводило. Было видно, что она все еще поглощена своим расставанием с Катей, тем более, что та ушла первой. Было понятно, что Женька страдает, не принимает уход, не может смириться с ним.
Но сам факт того, что я на несколько дней полностью забыла о Кире, говорил мне о многом. Они были похожи, непонятно чем, но безусловное сходство было очевидно. Похожие семьи — где родственники связаны не формальными узами родства, а искренней и глубокой любовью и заботой. Балованные дети, убежденные в том, что весь мир существует для их радости и развлечений. Уверенность в себе, манера говорить, реагировать… Я злила саму себя поисками такого сходства, но ничего не могла с собой поделать. Я везде искала Киру, и очень редко могла найти ее случайное отражение. Вместе с тем, Женька была совершенно не похожа на нее. И нравилась мне от этого еще сильнее.
Мы выехали обратно в Москву ранним утром, полночи со Светкой проговорив о всяких разностях, выпив литра два фруктового чая на маленькой кухне старой квартиры Светкиных родителей. Ее мама, ничего не знающая о нетрадиционной сексуальной ориентации своей дочки, гостеприимно приютила нас на три дня, и перед отъездом специально встала пораньше, чтобы проконтролировать, позавтракаем ли мы "как следует":
— Света редко привозит в гости своих подруг, а мне так важно знать, с кем она там. Она так занята все время. А я скучаю, хотя и понимаю, что у нее теперь своя жизнь. Не знаешь, у Светы не появился… друг?
— Вроде бы нет, насколько мне известно. Она вся в работе, — сдержанно балансировала я на грани вранья и правды. — Да вы не волнуйтесь за нее, успеет еще выйти замуж. Если захочет. Разве в этом счастье?
— А в чем еще наше женское счастье? — резонно вздохнула Ирина Степановна, — Не в работе же…
К счастью, Светка вовремя присоединилась к столь остроугольной утренней беседе.
— Ты кушай, кушай. — Светкина мама, судя по всему, задалась целью утрамбовать в гостей максимальное количество пирогов (с лимоном, творогом, рыбой — ужас моей диеты, ночной кошмар моего "не есть после шести"), салатов, борща, конфет, еще окрошки, девочки, попробуйте, с квасом свежим, и сметанку возьмите…
— Мама! — Светка возмущенно пыталась встать из-за стола. — Хватит кормить меня так, как будто это последний день моей жизни. Мы худеем.
— Успеете еще похудеть в своей Москве. Небось, сидите там на всяких дурацких гамбургерах! А домашний супчик — это совсем другое дело. От него не толстеют. Положить вам еще?
— Нет, Ирина Степановна, спасибо. Я, правда, больше не могу.
— Мама, хватит, прошу тебя. И про еду, и про моих женихов.
— Вот и привези мне жениха в следующий раз. Буду кормить его.
— Мама! Сколько можно! Ой, вот и Женька приехала, все, мама, нам пора бежать.
— Я вам тут завернула с собой пирогов, и пару баночек варенья, — голос Ирины Степановны дрогнул. — Приезжай почаще. Приезжайте вместе.
Мы поспешно допили кофе и распрощались.
— А ты не хочешь ей рассказать правду? Ведь ты у нее не единственная дочь — старшая сестра Светки, Таня, представляла собой как раз идеальный образец "правильной девушки", умница, красавица, работящая, замуж вышла вовремя, как и положено, ребенка родила. — Может быть, она немного успокоится, ну, со временем, конечно, относительно твоей личной жизни. А то ведь это никогда не прекратится. Тебе, по ее меркам, уже страшных двадцать восемь, — я скорчила бармалейскую рожицу, — скоро приедет тебя сватать с каким-нибудь местным принцем.
— А зачем? Зачем я буду ее расстраивать? Она — здесь, я — там. Мы видимся раз в несколько месяцев.
— Да, Свет, и тебе, действительно, было бы сложно о чем-то ей рассказать, пока ты у нее в гостях.
— Почему?
— Рот занят. Едой.
Мы с хохотом вылетели из подъезда, увешанные разноцветными пакетами с домашней снедью, на улице уже ждала нас Женька, выглядевшая откровенно отвратительно: красные глаза, серо-зеленый цвет лица.
— Что с тобой? Тебя били всю ночь? Или, как нас, пытали пирожками с палтусом?
— Угу, — кивнула она, — если бы. Пила до трех ночи в клубе, потом… у-у-у-у…
— Что — потом, бедняжечка?
— Ну что потом? Понятно что! Поехали с какой-то Оксаной к ней. Я вообще ничего не помню. Нет, помню. Брр. Проснулась в семь, хорошо не забыла будильник поставить. Заехала на такси к родителям, забрала вещи и к вам. Ой, как-то мне нехорошо. Зачем я ее трахнула? Не помню. Фу! Голова раскалывается.
— Хочешь таблетку? — я достала из сумки две цитрамона и четыре — янтарной кислоты.
— Зачем так много?
— Пей. И спи. Будет легче, поверь мне на слово.
— Хорошо. Спасибо. Фу! — Женька передернулась, по-видимому, ночь с какой-то Оксаной и впрямь была неудачной. Уже через пять минут с заднего сиденья послышалось смешное посапывание, периодически прерывающееся тихими всхрапываниями.
— Вот бедняга, — искренне, тихо откомментировала я. Несмотря на возникающие во мне весьма светлые чувства к этой шлендре, никакой ревности или раздражения я не почувствовала. Обычное, по-видимому, дело.
— Не понимаю, — категорично заявила Светка. — Разве так можно? А, если девочка влюбится?
— После пьяной ночи в клубе? Хорошенько! — рассмеялась я.
— Вы какие-то циничные обе. Что ты, что она.
— Ну, всяко бывает. Она же никому ничего не должна. Теперь. Да и, по сути, ей от такого времяпрепровождения тоже никакой радости.
— Тогда зачем?
— Взгрустнулось, может быть, — я сама не понимала, почему выбрала позицию защиты по отношению к гулене-Женьке. — В этом ведь нет, на мой взгляд, никакой радости: напиться, переспать с первой, попавшейся под руку. Хм. Буквально под руку причем. Потом утром вспоминать с отвращением…
— Ты так тоже делаешь? — Светка подозрительно воззрилась на меня.
— На дорогу смотри. Я же не пью. А такие вещи творятся только в состоянии сильного алкогольного опьянения. У нормальных людей.
— Все равно, как-то легко у вас, нормальные люди, все получается.
— Да ничего у нас не получается! — возмутилась я. — Просто, я не вижу в данном конкретном случае причин для осуждения. Пожалеть ее надо, а не морали читать.
— А если бы вы встречались? Ты бы так же спокойно к этому относилась?
— Вряд ли. Но и не факт, что она бы вела себя таким вот образом.
Светка в ответ подняла глаза к небу с загадочным выражением лица, означающим: ага, наивное дитя…
— То есть, Женька так же шлялась и в то время, когда они жили вместе с Катей?
Молчание, многозначительное молчание было мне ответом.
— Мда. Ну что ж, бывает, — констатировала я. Все-таки, какое-то отношение к этой, обнимающей во сне маленькую подушку и мирно храпящей в метре от меня девице у меня уже появилось. Неравнодушное. Зря, может быть? Люди не меняются. Но делать выводы еще рано. Или уже пора? — Свет, но ведь не всегда же так было, правда?
— Не всегда, — ответила Светка. — Но часто. Не будем об этом, хорошо? Я считаю, что изменять нельзя. Что, если люди вместе, то ни о каких шашнях на стороне речь вообще не должна идти. Хочешь изменять — расходись со своим партнером и гуляй, сколько влезет.
— Думаешь, все хотят изменять? А если ты искренне хочешь быть вместе, быть верной и преданной. А потом, проходит какое-то время, год, два, ты вдруг кем-то увлекаешься…
— У тебя есть обязательства. Мы же не животные, чтобы не иметь возможности контролировать свои инстинкты. Мы в ответе за тех, кого приручили. Банально, но это так. Ведь ты бы не хотела, чтобы твоя вторая половина все время обманывала тебя.
— Нет, конечно. Но я бы и не хотела, чтобы она насильственно сдерживала свои, как ты говоришь, инстинкты. Если бы моя девушка влюбилась в другую… То я бы предпочла знать.
— Между "влюбилась" и "захотела" есть большая разница.
— Может быть, для кого как…
Когда Женька проснулась, мы продолжили этот интересный разговор.
— Тебе полегче, дебоширка?
— В порядке! Я в полнейшем порядке. Если не вспоминать детали.
— А что случилось, неужели, так все грустно?
— Да вообще непонятно, зачем мне это было нужно.
— Ну вот и расскажи, — вмешалась Светка. — Правда, зачем?
— Мы тут, пока ты спала, об изменах разговаривали. Ты вот, например, когда с Катей жила, часто ей изменяла?
— Не часто. Но изменяла.
— А у тебя был период идеальной верности?
— Конечно, был. Первый год, даже дольше, наверное.
— А потом?
— Все-то тебе расскажи, — рассмеялась Женька. — Ну а что потом? Один раз изменила и понеслось, это — как нарушенное правило, как вето. Мне, кстати, нравилось быть верной, я даже гордилась этим.
— А как тебе удавалось скрывать измены?
— С трудом. Ну, у меня была постоянная любовница. Мы встречались днем. И редко, повторяю, очень редко, были какие-то случайные связи.
— Интересно, можно ли вообще не изменять? — мой риторический вопрос завис в воздухе.
— Наверное. Может быть, как-то со временем к этому приходишь. Хотя, вряд ли.
Светка молча смотрела на дорогу, а мы с Женькой обсуждали, что лучше: жить в обмане, или знать правду.
— Но ведь можно же как-то построить отношения таким образом, чтобы твой партнер тебе не врал.
— А ты бы хотела знать?
— Да, а ты?
— Тоже. Это, во всяком случае, лучше, чем полгода спустя обнаружить, что ты задеваешь дверные косяки своими рогами. Еще противнее, когда об этом знают все, кроме тебя.
— Точно.
— А как хорошо обычно все начинается, правда? — я потянулась в кресле, мы ехали по пустой кочковатой дороге на приличной скорости, впереди оставалось не менее пятисот километров до Москвы, а ничего так не скрашивает долгий путь, как волнующие беседы. — Мы любим друг друга, мы будем всегда вместе. Так считают многие влюбленные в самом начале отношений. Я так и думаю всегда, а ты? А?
— Ну, а как иначе, сразу и до гробовой доски. Любовь навек.
— Ага, а потом… Вначале желания и чувства искренни, а с течением времени отношения меняются и на смену эйфории и взаимному принятию приходят претензии и обман.
— Думаешь, всегда?
— Наверное. Все проходит, или, если не проходит, то трансформируется. Не принимать тот факт, что взаимные чувства двух людей меняются на протяжении отношений — это все равно… все равно что с приходом осени упрямо пытаться гулять в летней майке и приклеивать на ветки обратно зеленые листья. В поисках вечного фейерверка страсти, хм, эк я загнула, меня, наверное укачивает, или местная дорога навевает высокопарность? Короче, можно менять партнеров через каждые два-три месяца, по мере угасания первых — самых ярких — ощущений и чувств. Но поскольку мы — ну все, сидящие в этой машине, я имею в виду, — люди взрослые и умные, то нам ясно, что осенью нужно носить куртки и теплые ботинки, и чувство, возникающее при первом поцелуе, исчезает уже во время второго.
— Это точно. Исчезает, как не крути.
— И вообще, гармоничные пары, не распадающиеся на протяжении долгих лет — это большая редкость. Быть вместе, оставаться друг с другом и после того, как с глаз спадает романтическая вуаль — это даже не искусство, это ежедневная работа, которая, во-первых, недоступна большинству, а, во-вторых, обязательная для обоих партнеров, ведь в одиночку даже самому тактичному и терпеливому невозможно создать гармонию пары.
— У моих родителей гармоничная пара, — гордо сказала Женька. — Они так любят друг друга, как будто не сто лет вместе, а первый год. Когда я к ним приезжаю, то мечтаю о своей семье, о своем — таком же идеальном — доме.
— Так ведь вот в чем и фишка, парадокс в том, что все понимают, что для того, чтобы жить в уютном и красивом доме, его нужно построить, продумать дизайн, сделать ремонт, поддерживать порядок… Тем не менее в отношениях мы хотим получить такой дом в один момент, просто потому что мы о нем мечтали.
— Но ведь, когда любишь, действительно мечтаешь, что у вас все будет идеально.
— Так, Жень, одно дело мечтать, другое — жить вместе бок о бок долгое время. Ты еще вчера не видела в ней, ну сама придумай в ком там, в какой-нибудь прынцессе заморской, ни одного недостатка. А сегодня ты почувствовала раздражение из-за того, что она слишком долго сидит в ванной, или оставила на столе чашку с недопитым чаем. А тебе ее мыть что ли? В сто пятый раз? И вместо привычных уже ласковых смс и звонков — молчание, или спокойный ответ: извини, я очень занята, освобожусь — перезвоню. Что, не так? Кто-то из вас, несомненно, первым забьет тревогу: любовь прошла? У нее появилась другая? Она больше меня не хочет? Ты задаешь вопросы или слышишь их от своей девушки: "Что-то случилось?" "Почему ты не позвонила мне?" И в ответ говоришь или слышишь: "Нет, все в порядке". "Все нормально".
— Да, так я и отвечала, — комментирует Женька. — Потом вообще начинается идиотизм, сидишь и пишешь смс не потому, что хочешь, а потому, что так надо.
— Ну вот, и я о чем! Напряжение растет. Появляются обиды, требования, претензии, просьбы, начинаются маленькие спектакли по привлечению внимания под различными предлогами (плохое самочувствие, проблемы на работе). Не получив нужной дозы нежных чувств, вы катите дальше растущий с каждым днем снежный ком претензий, начинаются предъявы. Тихая растерянность сменяется истериками, молчаливое раздражение, бубнеж — громкими скандалами.
— Да, и при этом вы же не хотите расставаться, вы не стремитесь найти кого-нибудь на замену, просто "что-то стало не так, как раньше".
— Когда-то моя преподавательница психологии задала вопрос аудитории: "Какой, на ваш взгляд, должна быть ваша первая реакция на заявление вашего партнера об измене"? Ну и с мест раздались разнообразные версии: от угроз до воплей негодования. А она спокойно все выслушала и говорит: — Нет, дорогие мои, вы должны поблагодарить его за честность.
Все хором: "Ка-а-а-ак?! Он изменил, а я ему должна сказать спасибо"?
— Ну, еще бы! — согласилась Женька. — Я бы убила просто. За что благодарить?
— А я вот думаю, что гармоничная пара — это не та, которая во что бы то ни было сохраняет видимость хороших отношений, не та, в которой один или оба партнера постоянно чувствуют себя "идущими на уступки", это, прежде всего, атмосфера, в которой обман теряет смысл. Мы все не ангелы. Мы думаем об измене, нежно обнимая свою вторую половину. Жень, согласись, что мы врем каждый день, исходя из убеждения, что это ложь во имя спасения, что тем самым мы бережем нервы друг друга. Мы, просто, боимся, что если наш близкий человек узнает правду — он уйдет. Страх одиночества — вот основная причина обмана в отношениях. Я, конечно, не призываю начинать утро и заканчивать день с исповеди. Цель — не донести что-то до другого человека, а сделать так, чтобы у партнера возникло желание быть откровенным. Это происходит не сразу, но есть несколько ключевых моментов, несколько правил, соблюдая которые, через некоторое время можно совершенно изменить качество общения и степень взаимной откровенности.
— Но не все же хотят знать правду.
— Конечно, это не относится к тем, чей принцип "меньше знаешь — крепче спишь". Я не против такого подхода к личной жизни, он во-многом оправдан, и при взаимных усилиях действительно, можно просто умалчивать и о тех моментах, которые нас не устраивают, и о наших желаниях, которые могут задеть самолюбие партнера, и о наших потребностях и способах их реализации на стороне. Для многих, конечно, проще, сохраняя видимость идеальной пары, ничего не обсуждая со своей второй половиной, спокойно получать где-то в другом месте все то, чего нам не хватает. Да? Секс, например, если дома все приелось. Да, Жень? Или поболтать по душам с приятелем, о той же самой любимой. Посплетничать элементарно. Но, если представить, что твой партнер делает то же самое… и в этот самый момент он не задерживается на работе… Становится не по себе. Любому, да? Поэтому, лучше дать возможность близкому человеку эту самую горькую правду сказать. Это — ключ для тех, кто хочет, чтобы его близкий человек мог свободно, не опасаясь быть непонятым, придти и поговорить обо всем, что его волнует.
— Лил, у тебя какая-то идеальная модель получается. На практике я так лично сомневаюсь, что смогу спокойно выслушать. Да и ты тоже.
— Никто никому ничего не должен. Эта простая фраза как-то моментально перестает быть такой симпатичной, когда речь идет об отношении к нам, любимым. Причем, так горячо любимым еще вчера. Нет, Жень, нам же, если разобраться, все должны — и вечную любовь, и постоянное непреходящее вожделение, и заботу, граничащую с самоотречением, и, конечно же, верность до гроба, и внимание к мельчайшим изменениям нашего настроения, и все, что угодно. Перечисление этого списка выглядит абсурдным, но на практике наши требования ко "второй половине" не менее идиотские. Просто, нам всем хочется именно так, и совершенно нет желания мириться с тем, что сегодня мы не вызываем тех же чувств, что и вчера. Самое неблагодарное занятие, которому можно с упоением посвятить свое время, это — обвинение другого в этих самых переменах.
— А кто виноват?
— Так дело не в том, что кто-то виноват. Дело в том, что выбрать: сидеть в иллюзии того, что все "как раньше" или признавать, что все меняется. По-сути, выбора-то и нет. Если тебе изменяют, или ты изменяешь, то никакой идиллией уже и не пахнет. И, если мне не хочется, чтоб мой партнер меня обманывал, я должна сделать так, чтобы он не боялся сказать мне правду.
— Я раньше была уверена, что не смогла бы простить измену, — сказала Женька.
— И сама при этом гуляла направо и налево. Где же справедливость?
— Знаешь, кажется, что это — разные вещи. Когда ты, и когда — тебе.
— Удобная позиция, ничего не скажешь.
— Теперь я думаю не так, что уж ты меня принимаешь прям за какого-то монстра. Все сложнее. Или, наоборот, проще.
— Наверное, проще. И неважно, есть у тебя партнер в данный момент, или его нет, связывает ли вас только секс на одну ночь, или вы живете вместе уже второй десяток лет. Основные проблемы в отношениях, скорее всего, заложены только внутри нас самих, и, избавляясь от конкретного человека, мы не решаем эти заморочки, а только загоняем их вовнутрь, превращая в так называемый опыт и выводы. Мне кажется, что исходная точка одна: что я могу изменить в себе, чтобы мне жилось лучше? Только так и не иначе, понимаешь? Что бы ни происходило с нами в нашей личной жизни, я уверена, всегда есть какая-то позиция, какое-то внутреннее состояние, в котором мы и не прогибаемся под изменчивый мир, и не тратим огромное количество нервов на то, чтоб изменить кого-то рядом.
— Никто не знает, как правильно жить, — подытожила Женька.
— Да, а, если и знает, то на практике что-то не получается. Все равно хочется вечной непреходящей любви.
— Ее нет, — отрезала Женька.
— Возможно, — согласилась я, и сделала музыку погромче.
— А я в нее, все-таки, верю, — добавила Светка. Мы с Женькой грустно переглянулись.
* * *
Приехав домой, в Москву, попрощавшись с девчонками, я, почему-то, разозлилась на себя. Вот еще! Выдумала себе влюбленность, не получив никакого внятного подтверждения о взаимной увлеченности. Вымотанная дорогой, я пообещала себе, отключаясь в пятом часу утра, что оставлю эту поездку, и Женьку, и все весенние эмоции, вызванные путешествием, в уплывающем дне. И больше не увижусь с ней. Незачем. Самоуверенная девчонка, совсем недавно пережившая расставание. Она даже телефон мой не записала! Все, брысь!
Утром меня разбудил звонок. Непроснувшаяся рука услужливо поднесла к глубоко еще спящему уху радостное:
— Привет, — пауза, конец которой был отмечен моим сонно-удивленным ответом. — Я о тебе так и не переставала думать, мне кажется, я и не спала совсем. Приезжай ко мне в гости. М? Без Светы уже.
В ее голосе было все, что нужно для начала отношений. Не было только одного. Серьезности.
Поэтому я в тот же день вместо свидания уехала в Питер. Выветривать Женьку из головы. Из вредности.
Дальше все так просто не кончилось.
Мы начали встречаться, созваниваться по несколько раз в день, но некоторое время спустя я поняла, что в этой ситуации все несколько сложней, чем хотелось. Дело в том, что Женькино самолюбие никак не давало ей забыть свою бывшую девушку Катю.
Есть такие люди, я их называю "человек-процесс". Они не очень-то умеют быть вместе. И регулярные Женькины измены своей бывшей партнерше были тому очевидным подтверждением. Такие люди есть как среди мужчин, так и среди женщин. Они заводят себе жену, "постоянного партнера", заведомо не удовлетворяющего всем их запросам, но для них это не принципиально. Одного из людей, встретившихся им на пути, они назначают "главной женой". Обычно — это крайне приятная им, по-своему горячо любимая, более слабая личность, изначально зависимая, нерешительная, но надежная, спокойная, нежная, умеющая подстроиться под навязанные ей условия совместного бытия.
Катя была именно такой. Их роман был наполнен эмоциями только в течение первого года. Потом "жена" заняла свою тихую, незаметную, но очень удобную компактную ячейку в сознании Женьки. Нет, она, безусловно, по-своему любила ее все эти пять лет. От выражения "по-своему любить" попахивает глухим болотом то ли затянувшейся привычки, то ли неприятного компромисса. Интеллектуально Женька удовлетворяла себя с друзьями, сексуально — с постоянными и случайными любовницами. И только внезапный уход Кати стал для комфортно устроившейся в своей, хорошо организованной, жизни Женьки серьезным пинком, столкнувшим ее с небес на землю.
Несомненно, она многое переосмыслила. И любовь, уже угасшая несколько лет назад, казалось бы, вспыхнула от ужаса потери… Собственности. Привычной картины мира, в которой Катя никак и никогда не могла не только уйти, но даже изменить, даже платонически увлечься кем-либо.
И в этом была доля правды, потому что львиную часть энергии партнеру, оказавшемуся на месте Кати, приходится тратить на такие неприятные вещи как постоянные подозрения, обвинения, упреки, обиды, ожидания, недоверие, поиск чувств в груде уже не то что погасших, а давно холодных углей.
Человеки-процессы прекрасно умеют настойчиво завоевывать, виртуозно отбивать, цепко удерживать, убедительно возвращать назад. Они мастерски владеют искусством "пришел — увидел — победил", вот только совершенно не могут получать удовольствие в тихой гавани в условиях мира, а не войны.
Как завоевывать им, Македонским, понятно, а что такое быть вместе с завоеванным? Они бродят по своему новоприобретенному тридесятому царству и сладко так зевают. Скучно им, грустят, бедолаги, прожив три дня в любви и согласии с объектом еще вчерашнего вожделения, а на четвертый день, тяжело вздохнув, потихоньку подтягивают поближе к линии фронта старых, отодвинутых в сторону с пометкой "до востребования", боевых подруг, протирают бинокли, чтобы начать очередной осмотр местности.
И что с такими делать? Опуская детали, есть два варианта — найти какие-нибудь плюсы в отношениях с таким человеком — если они, объективно, имеются в наличии на складе — и заниматься своей жизнью, полностью игнорируя его, порой слишком отвлеченно-задумчивое, выражение лица и предательски уловимые даже сквозь запахи мыла, табака или его любимой туалетной воды ароматы чужих духов. Или, второй вариант, никогда не расслаблять свою правую ножку (ну, если пинки привычней давать правой под чьи-то, постоянно радостно и бодренько бегающие направо и налево, ягодички).
Но, как гласит народная мудрость: на всякую хитрую задницу найдется шурупец с резьбой похитрее. Ибо есть другой тип людей, завоевать который вообще невозможно. С такими Македонские могут остаться всерьез и надолго, потому что процесс завоевания никогда не прекращается.
Философствую над бессмысленным вопросом: почему мы выбираем, зачастую, тех, кто нам не подходит? Риторический вопрос. А если они, эти интуитивно выбираемые, очень похожи между собой? Атака клонов!
После телефонного разговора с подругой, которая в четвертый раз "полюбила гитариста", (он такой необыкновенный, он самый красивый, он готов ради меня на все, он спросил, как я хочу назвать нашего будущего ребенка. Только я не понимаю, куда он начал исчезать по вечерам? Я звоню ему, он не отвечает, а потом говорит, что не слышал, я не понимаю, что могло измениться всего-то за неделю?) думаю, что многое в этом мире поистине непостижимо.
И все — подчеркиваю — все — и гитаристы — Македонские, в первую очередь, долго и с упоением мечтают вслух о "тихих семейных вечерах" и добиваются, прежде всего, эмоциональной стабильности и уверенности в чувствах другого.
Шурупец с хитрой резьбой — суть моей психики, наивно уговаривала себя я, размышляя о Женькином характере. Подруга и с четвертым по счету подряд гитаристом ума не наберется, несмотря на все выводы. Потому что, игнорируя внезапное понижение температуры в домашней метеосводке, спрашивает у своей пожилой тетушки рецепт его любимого блюда, чтобы приготовить сюрприз ненаглядному своему. Ой, чует мое сердце, что именно в момент извлечения подрумяненного кулинарного чуда из духовки, ее любимый позвонит и нежно-нежно произнесет: "дорогая, я сегодня задержусь немного… струны подкрутить нужно…"
* * *
Есть такая штука, как внутренняя значимость, которую каждый придает тому или иному событию или отношениям в большей или в меньшей степени. Для меня всегда была не так важна формальная сторона отношений: можно сказать много прекрасных слов, можно не расставаться ни на минуту, но так важно, несоизмеримо важней, быть уверенной в том, что этот вот, нежно держащий тебя за руки человек, не придает гораздо больше значимости отношениям с кем-то еще, со своей бывшей, например.
Женька ухаживала за мной с такой последовательной настойчивостью и вниманием, которое редко встретишь. Но я понимала, что, несмотря на то, что очень нравлюсь ей, более значимым, все же, для нее остается недавнее прошлое.
У игры в придавание значимости есть свои законы. Самыми важными для нас, зачастую, являются отношения, завершившиеся не по нашей инициативе, уход партнера, обычно, делает роман с ним прекрасным и трагическим мифом. Еще вчера тебе не было до него почти никакого дела, ты могла спокойно, без особых угрызений совести, проводить время "где-то там", изменять ему, тебя раздражала куча мелочей, вы ссорились по три раза в день, ты бросала трубку в ответ на упреки. И вдруг он уходит.
Моментально ее значимость в твоей жизни вырастает до небес и выше. И вот ты уже искренне не понимаешь, как ты могла быть где-то, не с нею рядом. Ты вспоминаешь какие-то мелкие детали: как она смешно и немного фальшиво на высоких нотах напевала Стинга в ванной комнате, как любила сидеть напротив, положив голову на руки и наблюдать за тобой, как вы — вот еще же недавно! — целовались в лифте, как она поправляла рукой прядь волос, так здорово спадающую на глаз…
И ее больше нет рядом! Как можно было так несправедливо к ней относиться?! Если бы она только знала, как сильно ты сожалеешь, что так себя вела, если бы она только послушала тебя, ты бы на коленях просила прощенья. Ведь не могло же все исчезнуть в ее душе! Ведь она же любила тебя! Если бы вернуть все назад, ты — никогда, никогда в жизни не поступила бы так же! Значимость.
Или еще вариант: классический любовный треугольник. Тайная связь. Ты доволен своим постоянным партнером, и не хочешь ничего менять. Ты не думаешь о расставании, или такие мысли посещают тебя крайне редко. Но только чувства между вами уже не те, что были полгода назад. И бывает, что вы по целой неделе не прикасаетесь друг к другу. Ты уже спокойно проводишь вечера без нее, ты уже не ревнуешь ее к каждому фонарному столбу. Нет, ты по-прежнему любишь ее, но уже не так. Что-то в ней тебя, безусловно, раздражает. Иногда ты испытываешь сильную нежность, радость оттого, что вы вместе. Но противный скрипучий голос внутри иногда говорит: все проходит, все приелось, секс стал скучным, разговаривать вроде бы и не о чем, и чувства испаряются, а жаль. И тут в твоем поле зрения появляется новый объект. Искра. Столкновение прямых взглядов, объявляющих: началось!
Флирт, обмен телефонами, звонки, смс, тайные встречи. И ты, вроде как… ммммм… вообще-то… так получается… эх… не свободен. И, несомненно, еще рано делать какие-то выводы. Ты являешься домой с двойным чувством: вины и радостного возбуждения.
Там, на свежезасеянном поле романтической игры, все так заманчиво ново, так интригующе волнует. Первые прикосновения, поцелуи. Ты отключаешь звук у телефона — на всякий случай — и каждые десять минут незаметно косишься на него, проверяя, нет ли там пары новых строчек от твоей тайной связи? Или ты начинаешь проводить в Интернете все свободное время, отсылая и получая любовные послания. И ты все более изворотливо сочиняешь легенды, извечные вариации на тему "я немного задержусь", или, что круче, "срочно нужно уехать на пару дней по делу".
Твой постоянный партнер сжался в сознании до уровня маленькой пылинки. Нет, конечно, тебя иногда мучает совесть, ты временами становишься вдохновенно внимательным и нежным, но значимость, как колобок, сбежавший и от бабушки, и от дедушки, укатилась в далекий лес. Биохимия диктует свои правила. Увлеченность, эффект новизны, сексуальное притяжение — все там, все векторы души и тела нацелены в новую сторону. Ты, поморщившись, молчаливо отмечаешь, как не идет твоей второй половине этот вот наряд, тебя задевают ее бытовые замечания, немного раздражает звук ее голоса, когда она подпевает музыкальному телеканалу, выходные, проводимые вместе, кажутся адски скучными. Ты начинаешь всерьез подумывать об уходе. Значимость твоих постоянных отношений едва колеблется в районе нулевой отметки. Ты ждешь звонка "той", как манны небесной. Вчерашняя ночь — а сколько пришлось придумывать, чтобы вырвать эту ночь у твоей обычной жизни, — кажется тебе самой фантастической из всех возможных ночей. Ты отчетливо понимаешь, что засыпаешь и просыпаешься совсем не с той, и уже ясно хочешь это изменить.
Казалось бы, все понятно. Одни отношения подошли к концу, другие начались. Но игры со значимостью — интересная штука. И вот, вернувшись домой, еще ощущая вкус губ "той", легкий запах ее духов, слыша ее нежное "до завтра" ты видишь, что твоя, почти уже покинутая вторая половина собирает вещи. Она все узнала. Она увидела вашу переписку, или вас, держащихся за руки, на улице, или прочитала смс в твоем телефоне. Она больше не хочет иметь с тобой ничего общего. Она уходит. Хлоп! Звук закрывшейся двери ставит печать — "лишен доверия" на первой странице книги.
Первое время, может быть — час или двадцать пять, или восемьсот четырнадцать часов, ты почти рад. Ведь ты сам хотел этого. Конечно, противно чувствовать себя последним подлецом, конечно, пусть и заслуженно, но немного обидно слышать горькие слова о предательстве. И ты почти уговариваешь себя: зато теперь мне не нужно прятаться, не нужно врать… И ты звонишь "той" и говоришь, что — барабанная дробь, напряженные зрители замерли на вдохе, не смея даже моргнуть, — ты свободен.
Но что происходит? Почему и куда испарилось еще вчерашнее очарование. Кажется, что со снятием покрова тайны, исчезло что-то важное. Колобок значимости вспоминает про бабушку и про дедушку. И вечер в пустой квартире тебя уже не радует. И твоя новая связь уже не кажется настолько привлекательной. И ты начинаешь скучать, может быть не сразу, но начинаешь. И по мере того, как химия влюбленности, подвергнутая суровому испытанию разоблачения, испаряется, ты вдруг — надо же было так заблуждаться! — видишь: тебе совсем не нужны эти "новые" отношения, ты бы все отдал за то, чтобы вернуть свою обманутую любимую. И понеслось!
Ну, это — как вариант. Значимость — интересная штука.
* * *
Катя, в свое время, долго терпела и Женькин флирт направо и налево, и давление нехилых атмосфер сильного характера. Но и Катя не была ангелом. До того, как объявить о своем уходе, она крутила тайный — а что может быть притягательней и опасней? — роман более полугода, успешно скрывая его от своей второй половины. Когда же Катя все-таки решилась покинуть домашний очаг, то она не сообщила Женьке, что давно и серьезно встречается с их же коллегой по работе. Девчонки еще и работали вместе, в соседних отделах крупной компании. Женькина тайная соперница, она же сослуживица, Лида, соседствовала с Катей рабочими столами — друг напротив друга. И, некоторое время спустя, девушки, отодвинув все преграды: компьютеры, факсы и папки с бумагами, перебрались из-за столов в более удобное положение — непосредственно в кровать.
Когда Катя ушла, невнятно, без признаний и объяснений, Женька впала в ступор. Ночь за ночью она перебирала свои ошибки, измены, моменты невнимания. И, конечно же, пыталась все исправить. Весь рабочий коллектив стал свидетелем яркого витка Женькиных ухаживаний. Цветы, подарки, сюрпризы.
Катя, переехавшая непосредственно к Лиде, тем не менее, рассказывала Женьке и всем окружающим трогательные истории про тяжелую одинокую жизнь в съемной квартире самого что ни на есть дальнего района Москвы. Коллеги переживали за несчастную Катюшу. Женька мучилась втройне, обвиняя себя в прежней холодности, невнимательности и неверности, пытаясь всеми возможными способами хотя бы на расстоянии облегчить жизнь своей любимой.
Правда вскрылась случайно. И большего удара по Женькиному самолюбию, чем узнать, что у нее не просто есть соперница, но она есть давно, и это — вот, та самая Лида, которая не раз попадалась в коридоре навстречу Женькиным букетам и подаркам. Это был настоящий удар ниже пояса.
И я понимала, что оправиться от подобного потрясения можно нескоро. И нет лучшего способа в данной ситуации, чем вернуть свое "утраченное родное" на законное место, а потом уже, разобравшись с вопросами оскорбленного самолюбия, понимать, что, в конце концов, осталось от чувств.
* * *
Было очевидно, что пока Женька не вернет Катю, пока они не проведут вместе энное количество дней и ночей, значимость этих отношений в Женькиной душе не пройдет. А отношений со мной — не вырастет. Устранив себя, отобрав себя у нее, я искусственно расставила новые акценты. "Ты этого хотела — прекрасно, я очень рада, что ты, наконец-то, добилась своего". "Я могу с тобой только дружить. Нет, не нужно пытаться со мной встречаться. У меня сейчас совсем другие планы". "Извини, я не могу сейчас говорить. И вообще, уже поздно, и я не одна".
На той чаше весов лежали пять лет, но я чувствовала, что совершенно исчерпавшие себя отношения сделают всю грязную работу за меня. А нет — так нет. Я не собиралась ни воевать, ни, тем более, встречаться с Женькой в статусе "тайной связи". Я не настолько сходила с ума по ней, чтобы сильно страдать. Не была настолько очарована, чтобы долго и мучительно сожалеть. И решила: будь как будет. Если она, все осознав, сверив все показатели, почувствует, что нужна ей — я, то эта самая я — последний человек, который будет облегчать ей задачу.
Человеки-процессы ценят только то, что им достается с огромным трудом. И лучше быть на месте желаемого завоевания, решила я, чем верной подругой-жилеткой, в шотландскую клетку которой так сладко вздыхать о потерянных былых отношениях.
* * *
Я стала играть роль друга, точнее — хорошей знакомой. Роль эта предполагала достаточную дистанцию, некоторую мою недоступность, и откровенные разговоры об их с Катей отношениях. Роль эта давалась мне с трудом, но я понимала, что только так я смогу сохранить самоуважение.
— Тебе нужно ее вернуть, — убеждала я Женьку. — Иначе вся эта история будет преследовать тебя привкусом поражения. Нет ничего страшнее задетого самолюбия эгоистки, не так ли? — смеялась я.
— А зачем? У нас все равно уже ничего не будет так, как раньше.
И это было правдой. Мой взгляд со стороны отчетливо видел совершенную бесперспективность их дальнейших отношений. Но опыт подсказывал, что залеченные синяки самолюбия — самый короткий путь к свободе от старых привязанностей.
— Она уже хочет начать все сначала. А я боюсь, что потеряю тебя окончательно, если позволю ей вернуться.
— Будем дружить. Я тебя все равно по-другому не воспринимаю, ты уж меня прости.
— Я не хочу с тобой дружить! — возмущенно парировала Женька.
— Ну, извини. Либо так, либо никак. Сосредоточься, лучше, на Кате, реши, наконец, свою проблему до конца, иначе у тебя никогда не будет нормальных отношений. Ты так и хочешь промучиться от подавленной обиды и ревности еще несколько лет?
— Нет. Я хочу…. Я не знаю уже, чего я хочу.
Вот такие "дружеские" разговоры. Я рассказывала Женьке о Кире. Она мне о Кате. Это не мешало нам иногда целоваться. Это вообще ничему не мешало. Между нами что-то происходило, мы были очень нужны друг другу, но требовалось время и еще кое-что для того, чтобы ситуация изменилась.
И этим кое-чем было возвращение Кати и мой уход. Перебазировка. И я решила самоустраниться полностью. Мне было несложно это сделать. У меня была Кира. Точнее — ее иллюзия. У меня была Москва. У меня был лучший друг — Светка. И тотальный вакуум.
Это время кинооператор моей памяти хочет пустить в режиме быстрой перемотки, дни были похожи друг на друга, отличаясь только температурами: воздуха за окном и внутреннего накала эмоций. Я поняла, что силы, отведенные природой на терпение, закончились.
Я чувствовала себя, как недавно вернувшийся в спортивную карьеру после серьезной травмы бывший олимпийский чемпион на рядовой тренировке, который, проплыв не одну стометровку, отстал на непроизносимое количество времени от всей команды, уже минуты три обсуждает что-то с тренером. Сочувствующие и немного насмешливые взгляды собратьев-соперников, черт бы побрал их превосходство, черт бы побрал трижды эту травму, десять раз отдал бы этому дураку – черту сбившееся дыхание, которое так трудно скрывать, а в глазах круги и черточки, и пульс вылетает из барабанных перепонок наружу, и скоро соревнования, и неужели это все, конец? Неужели те заветные три ступеньки пьедестала почета останутся болезненным воспоминанием?
И так хочется просто, по-человечески, напиться по вечерам, чтобы забыть и больничную палату, и бесконечно одинаковую, наигранно-бодрую интонацию, произносимую разными голосами: "Ты сможешь, ты вернешься, следующее олимпийское золото твое, боец". Но нужно невозмутимо отвечать, кивать, улыбаться, не показывая ни усталости, ни отчаяния. И только вмятина, глубокая неровная вмятина размером с кулак в стене, рядом с кухонным столом, может кое-что рассказать внимательному взгляду случайного гостя.
Конечно же, я думала о Кире. Ее ливжурнал регулярно повествовал о новых проектах, встречах с интересными людьми, впечатлениях о походах в кино, театры, на выставки. Иногда меня поражало, насколько часто мы совпадали в одних и тех же пространствах, разминовываясь буквально несколькими минутами, насколько синхронно мы могли переживать одни и те же состояния. В этом виделась некая связь, во всяком случае, при желании, обнаружить ее было несложно. И ничего о личном. Черт! Получалось, что самое интересное было мне недоступно. Периодически я давала себе клятвенные обещания прекратить эту виртуальную связь, не приносящую мне ничего, кроме ухода от реальности в вымышленный мир, наполненный смутными мечтами о том, как могло бы все сложиться, если бы…
* * *
Женька безрезультатно бомбардировала меня звонками уже несколько дней. Я вежливо, но непреклонно ограничивалась обсуждением погоды и наотрез отказывалась от встреч.
Я, вправду хотела с ней дружить? Нет, разумеется. Нас тянуло друг к другу со страшной силой, Женька весьма болезненно реагировала на мои попытки отдалиться и все время нарушала искусственно создаваемую мной дистанцию. Мы могли бы начать встречаться уже на следующий день после нашего первого путешествия. И, вполне возможно, что уже через несколько недель все кати выветрились бы из Женькиной упрямой головы. Но.
Есть такая интересная шутка сознания — не смотреть в лицо реальности. Сколько раз я слышала возмущенные голоса своих знакомых: "Так быть не должно! Она клялась мне в любви! Она обещала никогда меня не предавать! Она обманывала меня, изменяла, врала!" Их много, вариаций. Да, нам всем хочется, чтоб все в жизни происходило так, как должно быть по нашему представлению. И мы все поступаем с точностью до наоборот. Поэтому видеть реальность отношений такой, какая она есть, — неплохой навык взросления.
Я не хотела жить втроем с призраком. С накатывающими воспоминаниями, с незавершенной моделью отношений. Пять лет. И Катя ушла к другой. Поэтому все мои представления о том, чего и как мне бы хотелось, я нежно, но непреклонно задвинула на задний план. Я старалась не втягиваться глубоко эмоционально, не привязываться. Но я знала цену себе, изучила характер Женьки, и, поразмыслив об их ситуации с Катей, я четко понимала, что нужно поступить наоборот.
Пусть она ее вернет. Все равно того доверия, надежности, стабильности, иллюзия которых держала Женьку рядом со своей партнершей долгие годы, безвозвратно испарились. Да, Женькиных чувств ко мне недостаточно для того, чтобы стереть Катю из своей памяти в два счета. И меньше всего я бы хотела когда-нибудь попасть в положение человека, который "все равно не тот". Я слишком хорошо знала это состояние вечного разочарования, компромисса, знала его изнутри. Поэтому я ничем не рисковала. Не проявляла своих чувств — их проявление ничего бы не изменило. Не время. Сначала прошлое. Потом я.
Тем не менее, мы, до момента их с Катей торжественного воссоединения, встречались почти каждый день. Катались на машине по измученному жарой, огромному, уже любимому моему, городу, гуляли в летних парках, подолгу разговаривали по телефону. Флиртовали. Иногда мы были похожи на друзей, которые могут совершенно откровенно рассказывать друг другу все, что думают. Иногда мы вели себя совсем не по-дружески. Но что бы там ни было, пока Женькины мысли были заняты бывшей девушкой, в ее сердце не было места для новой любви.
Рассказывая об этом периоде, который можно озаглавить "когда она еще меня не любила", я все время ловлю себя на желании сжать эти несколько месяцев до маленького отрезка, закрыть на них глаза, отвернуться. Мы обе были несчастны, каждая по-своему. И Катя для Женьки, и Женька для меня были первыми поражениями, с которыми никак не хотелось мириться.
— Почему ты так смотришь? — спросила я у Женьки, уже минуты две неотрывно, чересчур пристально наблюдающей за мной. Я рассказывала о чем-то несущественном, жестикулируя сигаретой в руке.
— Любуюсь. Ты очень красивая, ну… ты знаешь об этом. Мне страшно тебя потерять, понимаешь? Упустить, проморгать. Меня так злит, когда ты начинаешь разговаривать со мной, как с другом. Я к тебе отношусь совсем не по-дружески.
— Знаю, — гашу сигарету в темно-зеленой стеклянной пепельнице, официантка моментально выкраивается из воздуха коротким сарафанчиком и четкой линией каре и меняет ее на чистую. — Чем мне нравятся наши отношения, так это тем, что мы говорим обо всем честно.
— Да, даже слишком. Я иногда жалею, что была так с тобой откровенна. Лил, может быть, мне нужно было просто запудрить тебе мозги с самого начала, взять в охапку, ты бы никуда не делась тогда. Мне кажется, мы можем быть очень счастливы вместе.
— Наверное. Если бы не было правды…. Пока ты думаешь о Кате, ничего у нас не получится. Сначала я расстраивалась, а теперь…
— Что теперь? — Женька вопросительно вскинула брови. — Катя — прошлое.
— Не в этом дело уже. Я не могу так. Наполовину. Мне нужно или все, или ничего. Было нужно, — поправилась я. — Теперь уже нет.
Мне приходилось врать ей. Так что честной и откровенной была в нашей непаре только Женька. Ее мысли и внутренние метания лежали на моей ладони открытой книгой. Для моего же самолюбия роль "безответно влюбленной" была невыносима. Я прекрасно понимала, что лишние проявления чувств не принесут мне ничего, кроме потери интереса с ее стороны, сочувствия, равнодушия в конечном итоге. Поэтому я изображала полнейшее безразличие, некую смесь симпатии и дружеского участия, с тех пор, как поняла истинную расстановку сил на весах ее эмоциональной значимости. Женьку это бесило.
— Я хочу тебя.
Смеюсь в ответ на это наглое заявление. Конечно, хочет!
Я отлично выгляжу в белой майке и белых брюках, загорелая, с эффектной стрижкой. Я знаю, что Женьке нравятся коротко-стриженые темноволосые девушки. Еще я знаю, что она терпеть не может, когда ей отказывают. Что ее азарт удачливого, всегда побеждающего, в конечном итоге, охотника никогда не позволит ей сдаться на полпути к добыче. Поэтому я не удивлена, что ее интерес ко мне выходит далеко за рамки светских бесед. Только кто в нашей игре был настоящим охотником?
— Поедем ко мне?
Я мотаю головой, улыбаюсь и вежливо прошу отвезти меня домой.
— Я думаю, что тебе пора прекратить заниматься глупостями, иди-ка ты лучше, привези Катерину обратно, и попробуйте еще раз. Я серьезно! Пока ты это не сделаешь, никаких разговоров со мной о "наших отношениях", — я вкладываю в последние слова все ехидство, на которое только способна, — не заводи. Иначе, ты потеряешь в моем лице еще и друга.
— Ну что же. Хорошо. Я так и сделаю, как ты говоришь. Странно это все, да?
— Нормально, — я резко поднимаюсь с места. — Поехали!