— Шеренга, выше копья! Правый край, подтянуть строй! Готовься, мужики!
Одноглазый офицер не терял времени даром. Каждую свободную минуту, что выдавалась между бросками, он посвящал муштре. Пока командир обходил строй, солдат в доспехе медного цвета поставил копье и утер пот. Несмотря на поздний час, зной только начинал слабеть, уступая место вечерней прохладе. Опершись на древко, он посмотрел на дорогу. Последние лучи заходящего солнца окрасили изможденную жаром землю в зловеще красный цвет.
Воин прищурился, вглядываясь вперед. Между шатрами неспешно проплывала фигура в темно-сером, почти черном балахоне, наподобие монашеской сутаны. Кожа коня, хвати кому смелости или глупости назвать это существо конем, отливала болезненным блеском, просвечивая молочно белыми венами. С пояса таинственного путника свисал меч в добрую половину его роста. Черные как уголь ножны и такого же цвета рукоять жадно поглощали малейшие частицы света, создавая ощущение ненасытной пустоты в пространстве. Лица человека было не разобрать. Солдат поморщился и недовольно сплюнул в сторону.
— Эй, тебя мои слова не касаются!? — Раздался резкий голос офицера.
***
Нокс двигался неспешно. Мицелан осторожно ступал по жесткой, изрытой мелким узором трещин земле.
— Раз, два! Левую ногу назад, плечо выше! Раз, два!
— А я слыхал Ольнийские девки отдаются за медный пятак!
— Ринулась черная рать на последний оплот человечества! И пробил последний час! Пора отчаяния и время погибели! Разверзлись небеса, загрохотала земля в праведной ярости! И явил в великой скорби спаситель нам недостойным пламенного посланника своего! И вознесли неверующие молитвы, прокляв ложных богов!
Оттуда и отсюда раздавались голоса солдат. Церковники в который раз за день читали проповеди. Офицеры выкрикивали команды. Хор голосов и бряцание железа прерывались только свистом ветра да хлопками камлота шатров, что колыхались от бурных порывов.
Нокс мельком взглянул на собравшихся: малиновые плащи, медные вороны, магниканты. Сборище пестрое, как павлиний хвост. Гвардейцы, обычные солдаты, несколько рот из Кларидены. В лагере неподалеку от столицы владений Аластрии собрались далеко не все. Явились представители Центрального пояса. Не было разве что воинов Ольнии и земель, что к ней примыкали. Из тех, которые славились своей боевой мощью и отменной выучкой, Ольнийцы были лучшими. Костяк армии приходился на воинов Синистрии — тоже не худший из вариантов.
Десять рот по тысяче воинов. Шел третий день, а сбор уже завершился. Но пришла лишь малая часть южан. Отчасти из-за спешки, частью по причине буйства запретных земель в это время года: представители окраин явиться не пожелали. Винить их он не мог: перебираться через пустоши без поддержки теургов было чистым самоубийством. Скорее всего, этот путь не пережила бы и сотая часть воинов. Отчасти же из-за завесы тайны, которая покрывала предстоящее дело. Прохибитор Рем свою работу знал.
Хотя явились лишь некоторые, притаившейся в тени Аластрии армии хватило бы, чтобы без передышки вырезать несколько городов. Солдаты в полном доспехе отрабатывали маневры, оттачивали мастерство, чтобы в решающий момент без всякой пощады уничтожить врага. Даже без теургов: у тех хватало своих забот, это была мощная сила. Да, мощная, грозная…
«…и совершенно бессмысленная», — подумал Нокс.
В раздумьях остаток пути прошел быстро. Теург приблизился к высокому шатру из красной ткани, спрыгнул с мицелана и похлопал скакуна по кожистому боку. Привязал зверя к одной из жердей, которые частоколом стояли по сторонам от палатки. Подойдя чуть ближе, он услышал срывающийся тенор. Ему вторил басовитый голос.
Теург откинул полог и шагнул в полутьму шатра.
— А я говорю, атаковать нужно немедленно, прямо сейчас! — Воскликнул пожилой человек в белом наряде и невысокой конической шапочке. — И бить нужно без утайки!
— Опять начинается… И нарваться на укрепленную стену добрых двадцать метров высотой? Вы в своем уме? — Ответил коренастый мужчина тех же лет с густыми усами, бакенбардами и необычайно живыми, ястребиными глазами цвета ореха. — Лобовой атакой! Да нас перебьют раньше, чем мы пернуть успеем!
Нокс незаметно обошел вокруг большого дубового стола и занял свободное место, кивнул всем присутствующим. На его жест ответил только молодой человек в красном. Еще один, совсем юноша лет шестнадцати с коротко остриженными волосами, неуверенно потупил глаза. Двое других были слишком заняты спором и не обращали внимания на прибывшего.
— Сейчас нападения он как раз не ждет! — Не унимался человек в белом, — такой шанс дается лишь единожды, истинно говорю, мне было видение! Наши солдаты в блестящих доспехах, стены, что пали словно сделана из пепла и череп предателя под пятой прекрасного воина, облаченного в железо! Нас ведет сам Владыка! Кто мы такие, чтобы сомневаться в его мудрости и несравненной милости?!
— Да, да, ну тогда я стройная храмовая девственница вооот с такими грудями! — Рыцарь сделал выразительный жест, изображая неестественно преувеличенные изгибы женского тела во всех анатомических подробностях.
Тот, что в белом, недоверчиво расширил глаза, а потом покраснел как кровяная колбаса.
— Кощунство! Кощунство! Да вы богохульник! — Старик ударил кулаком по столу. Раздался звон стоявших кубков. Красное содержимое сосудов засуетилось, едва не расплескавшись по отполированной глади дерева. Мужчина резко вскочил с места. — Теперь мне все ясно! Ваш брат и вы… не иначе дурная кровь взывает к дурной крови! Истинно говорю! Семейство Латвер должно нести клеймо еретиков!
С каждым словом одетый в белое тыкал пальцем в своего оппонента да так, что тряслись обвисшие как у собаки брыли. Для полноты образа не хватало разве что обильно брызгающей слюны.
— Что ты сказал? — Дородный мужчина в доспехах сверкнул острыми как лезвие клинка глазами и медленно поднялся. Он положил руку на рукоять широкого меча, намереваясь одним рывком обнажить оружие.
В воздухе густым, липким ихором разлилась жажда крови. Юноша вскочил из-за стола, подбежал к дородному рыцарю, разверз руки и перекрыл своим телом путь.
— Отец, умоляю вас, остановитесь! Вы не смеете!
Рыцарь смерил его суровым взглядом и презрительно хмыкнул.
— Ишь ты, будешь еще отцу указывать, что он смеет, а чего не смеет! От горшка два вершка, а туда же! У тебя уши законопатило? Этот мерзавец только что нас оскорбил! — Прорычал рыцарь и ткнул толстым мозолистым пальцем в церковника, который ответил полным презрения взглядом, — шлюший сын, бесполезный груз на моей шее. Ни силы в дряблых ручонках, ни тактического гения, ни на худой конец, проблеска умишка! Болван болваном! И куда смотрел магистрат, когда навьючивал нас такими бездарями? Так еще и языкаст сверх всякой меры. Я никому не позволю поносить славный дом Латвер! А теперь…
Рыцарь попытался обнажить клинок, но его руку перехватила изящная молодая рука, которая подошла бы скорее деве, чем крепкому на вид юноше.
— Убери руку.
— Нет, отец.
— А ну с дороги, сопляк!
— Я сказал нет! — Упрямо повторил юноша. Казалось, он источает уверенность, но дрожащие колени говорили совсем о другом.
Нокс наблюдал за разворачивающейся баталией, которая рисковала перерасти в смертоубийство, со смесью раздражения и разочарования. Он понимал, чего стоило собрать в одном месте такую пеструю компанию, однако не мог смириться с их глупостью. Разве они не понимают, что стоит на кону?
Еще больше его раздражала предстоящая миссия. Церковники умело раздували пламя религиозного пыла, многие из собравшихся воинов уже назвали поход священным. Что они, служители в белом, понимали в священном… Что могли знать о том, как служить Его воле? Сам факт того, что его призвали сюда, был нелепым и оскорбительным. Он не солдат. Он не прохибитор и уж тем более не обыкновенный палач. Ни он, ни его братья никогда не были тупыми орудиями смерти, что бы ни думали другие. Теперь, однако же, предстояло вернуть безумцев на путь разума, к здравому суждению.
— Тогда как пить дать сейчас получишь по первое число!
— Владыка! И этот человек называет себя бароном! Недостойный, что готов поднять руку на глас рассудка, — воздев руки к небу, воскликнул одетый в белое.
— Достаточно, — произнес молодой человек в красном. Все это время он наблюдал за перепалкой с безразличным видом. Голос был глубоким и на удивление спокойным, — хватит этого фарса, викарий Ледер.
Ледер перевел взгляд на говорившего. На его лице застыло удивление. Наконец, церковник опустил руки.
— Как пожелаете, прохибитор… — сказал викарий, насупившись.
Прохибитор удовлетворенно кивнул.
— Что же до вас, господин Магнус, — он встал с резного стула, поправил алую сутану, — сатисфакцию за оскорбление семьи вы можете получить позже и иным способом. Сейчас у нас есть более насущные дела. Мы потеряли день в пустую, но так ни к чему и не пришли. Ваши распри делу не помогают.
— Но, господин Рем! — начал было Магнус, однако прохибитор поднял палец вверх, призывая к тишине. Единственным жестом он дал понять, что не потерпит препирательств. Спорщик немедленно замолчал.
Нокс едва заметно усмехнулся: молодой человек приструнил пару вздорных стариков вдвое старшего его самого. Но дело казалось вполне естественным. По крайней мере для таких как он: ведь у теургов не было возраста.
— Теперь выскажусь я. Его превосходительство Магнус прав, идти на укрепления грудью вперед — идея неразумная. Как и десяток предыдущих. Я бывал в городе еще до того, как его барон решил бросить вызов Иерархии. Лично видел стены Ольнии. Сам взбирался на укрепления. Мы потеряем сотни в первые же минуты.
Магнус хмыкнул и с победным видом скрестил руки на груди. Самодовольная физиономия рыцаря засияла как начищенная золотая посудина.
— Но и сидеть на месте мы не можем, — прохибитор покосился на рыцаря, — скрывать такую толпу долго не удастся. Барон Лангос очень скоро прознает о наших планах и начнет готовить оборону. Действовать все же придется. Как — вопрос, ради решения которого мы здесь собрались. С радостью выслушаю ваши мысли, уважаемые господа.
— Окружим город с трех сторон! Отвлечем его внимание и пробьем форт! Тогда гадине не сдобровать! — воскликнул Магнус, нависая над столом. Для пущей убедительности рыцарь ударил кулаком по столу. Наполненные кубки вновь жалобно взвизгнули.
— Нужно что-то большее, чем общее намерение, — ответил прохибитор.
— Ох! Об этом не беспокойтесь!
Следующие минут 10 прохибитор, викарий и рыцарь обсуждали план предстоящего штурма. Молчали только двое: сын Магнуса и молодой человек с бледной кожей, черными глазами и такой же темной короткой бородой на узком угловатом лице.
— Хм. С этим планом я спорить не стану. Что ж, тогда, наконец, решено, — сказал прохибитор, — есть возражения у присутствующих?
Юноша робко поднял руку.
— Я, я бы хотел высказаться…
— Мы вас внимательно слушаем, молодой человек, — покровительственно ответил прохибитор.
— Я хочу сказать, нет, скорее даже спросить. Неужели штурм — единственный выход?
Шатер погрузился в молчание. На юношу устремились пристальные взгляды. Сколь удивленные, столь и раздраженные. Это была не светская встреча и отнюдь не дружеские посиделки. Ситуация приближалась к критической точке. Каждый из присутствующих знал, почему он здесь и зачем явились все остальные. Вопрос звучал абсурдно. Тем не менее, Рему стало интересно.
— Что вы имеете в виду?
— Я думаю… нет, я настаиваю! — Мальчишка твердым взглядом посмотрел на Рема, но на сей раз уверенность не была напускной, — с дядей нужно поговорить.
В воздухе вновь повисла тишина. Магнус и викарий Ледер вперились в парня огромными как монеты по десять денариев глазами. Прохибитор же смотрел с любопытством, хотя и сохранял внешнюю невозмутимость, какой позавидовал бы последний стоик.
— Вы с ума сошли, юноша? — Спросил ошарашенный викарий.
— Тут я с этим шутом соглашусь. Ты спятил! — Воскликнул Магнус. — Старый ублюдок достоин позора и смерти!
— Отец! Должен ли я напомнить вам, что случилось в поместье пять лет назад? Что бы стало с вашей честью, не вмешайся дядюшка? Сколькие приходили за помощью? Сколькие получали ее без подлостей и упреков? Как много он внес в фонды церкви, которая теперь так упорно призывает к скорой расправе? Нет! Он достоин милости!
— Единственной милостью этому псу станет кол в его поганую глотку или веревка на шею, будь он трижды проклят! — Проревел Магнус.
— Он — добрый и милосердный человек! Он не мог опорочить имя семьи без причины!
Магнус хотел было возразить, но его прервал прохибитор.
— Заслуги вашего дяди мы под сомнение не ставим. Но это не отменяет факта его преступлений в настоящий момент. Старые благодеяния не покрывают грехов дня сегодняшнего, юноша.
— Но…
— Он виновен и должен понести наказание. — Стальной голос и твердый взгляд бледно голубых глаз Рема не оставляли простора для возражений. На мгновение юный Латвер растерялся.
— Я прошу лишь о снисхождении, господин Рем. Отсрочьте кару. Уверен, всему есть причина. Он заслуживает того, чтобы объясниться!
Рем отвернулся, прикусил большой палец, подумал и, наконец, произнес:
— Мнение юного Аргуса принято к сведению. А что скажете вы, брат Нокс?
Рыцарь и церковник посмотрели на последнего участника совета. Того, что не проронил ни слова с самого начала бурного обсуждения. Ни тот, ни другой не старались скрыть своего отвращения. На презрение теург отвечал безразличием. Все это время Нокс следил за руганью, подбирая подходящие слова. Аргус бросил на теурга умоляющий, полный надежды взгляд.
— Господин Рем, разве стоит слушать подобных ему? Неужели мнение палача так необходимо? — Ледер скривил физиономию.
— Я предпочитаю видеть предмет целиком, прежде чем принимать решение и не привык пренебрегать ценным мнением.
Рем кивнул Ноксу, призывая того высказаться.
Нокс почесал подбородок, чуть взъерошив короткую черную бороду, задумчиво прикрыл глаза, а потом ответил.
— Я тоже считаю, что с Лангосом стоит поговорить.
Теург был человеком действия, но на сей раз не разделял преступного рвения двоих воинственных членов совета.
Магнус открыл рот и застыл на месте, словно не поверил своим ушам. Церковник же выглядел так, будто сейчас завизжит, как деревенская баба на сносях.
— Здравствуйте, приехали. Еще один безумец… — выдал наконец Магнус. После чего плюхнулся на свой стул. Дерево напряжно затрещало под весом тучного мужчины в латном доспехе.
— Ты предлагаешь простить еретика!? — Викарий то бледнел, то краснел. — Это… это неслыханно! Ты….
— Нет, вовсе нет, — перебил его Нокс, — я предлагаю действовать сообразно нашей добродетели. Как и подобает праведным служителям Владыки.
— Добродетели!? — Оживился Магнус, который мновение назад сидел в меланхолии.
— Именно. Добродетели.
— Еще один святоша выискался! Я те щас расскажу о добродетели, о вере и о кротости в придачу! Хольвик!
В шатер вбежал старичок с седой бородой.
— Неси донесения!
— Опять?
— Да, опять. Чего встал? А ну живо, болван!
Хольвик кивнул и как-то раболепно, чуть ли не на цыпочках бросился прочь. Вернулся меньше чем через минуту. В его руках был кусок пергамента.
— Читай.
Старик поклонился и развернул бумагу.
— Я, почтенный Дантон, управитель Пернанта, Элтии и…
— Короче, старый дурак! Переходи к сути! — Рявкнул Магнус.
Эм… Считаю должным сообщить, что 12 сентября по календарю Иерархии почтенный Лангос, барон Ольнии, шестнадцатый сын семьи Латвер издал запрет на подготовку золотого денария для выплаты церковной десятины. А равно запретил платить зерном, шкурой, святым металлом и далее по списку. Под угрозой смерти велел подписаться всем управителям, к коим отношусь и я.
— Читай дальше. Мы умираем от любопытства, — сказал Магнус.
— На третий день управитель Палон просил аудиенции, в чем ему было отказано. Четвертого дня достопочтенный Палон удостоился разговора с его превосходительством, пока тот шел ужинать в свои покои. Обозначенный вопрошал о причинах отказа от выполнения святейшего долга, взывал к богобоязненности и добродетели, чем страшно разозлил его превосходительство. Был бит палками, пинан сапогами и оплеванный выгнан прочь под угрозой казни.
Вечером седьмого дня ко двору явились сборщики податей его преосвященства. На призывы и угрозы обруганы нехорошими словами, а после короткой беседы — отведены на личную конюшню барона Лангоса. Пороты кнутом, облиты нечистотами из общественной уборной и нагими выгнаны взашей.
— Просто красота… — прошептал викарий.
Хольвик протер глаза и продолжил.
— Пятнадцатого дня по календарю прибыл ко двору барона Элгус, отпрыск двенадцатого сына… так…хм…, — пробормотал Хольвик, — был обруган нехорошими словами, на что обозвал того…так и читать?
— Читай как есть, — отмахнулся Магнус.
— На что обозвал того плешивым оборотнем, шелудивым псом, демоновой отрыжкой, ребенком инцеста и в красках описал процесс зачатия барона, не забыв при этом упомянуть его уважаемую матушку (да возрадуется она в садах Владыки). За оскорбление раздет донага, обмазан ослиными фекалиями и повешен за шею на площади, покуда не задохнулся.
— Достаточно.
— И что все это значит? — Спросил Нокс.
— А то, что мой брат бандит, который позорит имя семьи!
— Но есть ли причина такой враждебности?
— Если верить донесениям, он проклинает церковь, а нас, — прохибитор кивнул на Нокса, — клеймит предателями. Просителей не принимает и каждого пришедшего гонит. Поговаривают, никто кроме свиты его не видел уже с месяц. Может всему виной безумие. Возможно, колдовство. А быть может, он просто искал повода для мятежа. Есть предположения, что Лангос собирается объединить Ольнию с Синистрией.
— Тем более не вижу причин действовать сломя голову.
— Не раздражай меня! — Заорал Магнус, — он наплевал на закон! Он выпорол сборщиков, убил собственного племянника! Тебе мало? Он собирается идти на меня войной!
— Мы этого точно не знаем. У нас есть веская причина скорее разрешить проблему, но мы не можем действовать силой.
— Владыка! Ты продолжаешь нести эту чушь даже после того, что услышал!?
— Ни к чему лить большую кровь, если можно отделаться малой.
— Ахах, — викарий издал короткий смешок, — и кто это говорит! Человек, профессия которого — резня! Вот уж не думал, что доживу до этого дня!
Теург нахмурился. Людер и подобные ему смотрели на малефикантов как на палачей. Тупых головорезов, отбросы. Его хотели видеть убийцей. Фасадом для легитимации расправы и одновременно страшным демоном, живым напоминанием тому, что станет с предателями. И вот молчаливое орудие выступает миротворцем. Насмешка вполне ожидаемая.
— Здесь мы с вами похожи, викарий. — Нокс посмотрел на церковника своим черными глазами. Поспорить было сложно. Тот ожидаемо промолчал. Представители культа вешали, жгли люд и предавали попавших к ним в руки более ужасной смерти, прерываясь разве что на обед, и то не всегда. — Я предпочитаю не чинить смертоубийство там, где возможно мирное решение. В этом и есть воля Владыки, которую все мы признаем высшей истиной. — Он снова посмотрел на церковника, который скривил физиономию, все еще не находясь, что ответить. — Не позволяйте доктринам и мелочному солдафонству затуманить здравые суждения. Если вас не убеждает гарантированная смерть сотен, а может и тысяч людей, есть более…осязаемые вещи.
— Тебя сюда позвали не умничать! Ты здесь только как… — начал было Магнус, но его грубо прервали.
— Поясните, какие же? — Спросил прохибитор.
— Нападение на владения барона означает войну. Бои быстро перекинутся за пределы города и его окрестностей: насколько я помню, тут полно недовольных властью церкви и так же много тех, кто боготворит барона, — заметил Нокс, после чего краем глаза взглянул на викария. Ледер скривился в отвращении, его физиономия говорила больше всяких слов. — Теурги стоять в стороне тоже не станут. Заполыхают молнии эмпирея, землю на лиги вперед искалечит эфирное пламя. Пара недель и все кончено — пробоина на приграничье, толпы темников, орды мертвяков, Владыка знает какой еще нечисти. И это не считая вероятности, что на месте боя образуется Высота. Тогда мы наверняка потеряем весь юг.
Его довод был массивен как молот запретителя. Казалось, об этом никто раньше не думал. Но теперь осознание медленно касалась их разумов. Оно пробиралось в мозг сквозь повисшую тишину. По выражению лиц присутствующих было понятно — они согласны. Сбудется половина или даже четверть сказанного — не имело значения. Сценарий граничил с катастрофой.
— Колдуны не станут вмешиваться, они не будут… у Лангоса нет своих колдунов, — неуверенно проговорил Магнус.
— Что это меняет? И что остановит других? Я наслышан, что заклинатели из Ольнии, как и другие выходцы с юга отличаются обостренным чувством справедливости и ослиным упорством. Они свято чтут заветы Нисса: никто не имеет права казнить без доказательства вины. Теурги потребуют объяснений. И если мы не сможем подобрать убедительные слова, не важно, кто победит. То, что начнется после, ввергнет нас в хаос. Такой, что предательство Лангоса покажется мелкой блажью капризной дворянки.
И вновь в самую точку. Лица присутствующих менялись, вытягивались в подлинном страхе. В их поведении Нокс находил какое-то мрачное удовлетворение.
— Что ты предлагаешь? — Спросил викарий с кислой миной.
— Прежде чем хвататься за орудия смерти будет лучше снарядить дипломатическую миссию. Использовать слово вместо меча.
— У тебя проблемы со слухом или ты просто безумен? Ходоки к моему братцу плохо заканчивают, — сказал Магнус, — время дипломатии закончилось, когда он поднял руку на сборщиков.
— Дипломатия хороша, когда пришедший готов слушать и слышать. Теперь мы возьмем дело в свои руки.
Нокс поймал на себе недоуменный взгляд Магнуса, но остановил того жестом и продолжил.
— Так мы убьем сразу двух зайцев. Если Лангос окажется сговорчивым, проблема решится сама собой. Если нет, что ж, по крайней мере мы поймем, что им движет, какие настроения царят за стенами города и куда ударить, чтобы сломить оборону барона с малыми потерями. Возможно, мы что-то упустили. Нам не помешает большая осведомленность. А доводов за штурм будет более, чем достаточно, чтобы убедить последнего упрямца. Зная правду, никто даже из самых лояльных югу теургов не решится бросить вызов объединенным силам.
— Это очень рискованно, — прохибитор поджал губы, обдумывая предложение, — барон не будет рад ни теургам, ни тем более служителям церкви. Если дипломатическая миссия провалится, кто бы ни отправился в Ольнию, шансов вернуться у него не много. Весь поход будет скомпрометирован.
— Значит нам нужен тот, кто, осознавая риски, все равно возьмется за это дело. Кто-то способный добраться до барона и попытаться убедить его с минимальной угрозой для себя и всего похода.
— И кто же это может быть? Я не собираюсь рисковать своей шкурой ради твоих авантюр, нелюдь, — с отвращением проскрипел викарий, отвернувшись.
— О, не беспокойтесь, викарий, — отмахнулся Нокс, — думаю, многочасовые проповеди и рассказы о чудесных видениях среди жителей Ольнии сейчас не в чести. Как не востребовано и умение носить пышные наряды. А значит, для вас работы там не найдется.
Викарий вновь покраснел и уже собрался разразиться гневной отповедью. Однако заговорил прохибитор.
— Ольния славится отличной защитой от угроз Пограничья. Даже самый сильный теург в лучшем случае сможет отсрочить момент, когда его сущность станет известна последнему оборванцу. Возможно, я бы смог добраться до Лангоса, но без плана внедрения это пустая трата сил. А времени на планирование у нас уже не остается.
— Значит придется рисковать.
— Разумно ли это? Как я уже сказал, для барона теурги все равно, что порошок гриба-патера для берсерка. Могу ручаться, любой одаренный потратит свою жизнь впустую. А попытка проникнуть в город разгневает его еще больше и, что хуже, Лангос узнает о нашем первоначальном плане. Мы потеряем преимущество.
— В таком случае нужно действовать наверняка. Позвольте пойти мне, одному. Я попытаюсь убедить барона заплатить десятину. А еще принять публичную кару, как того требует церковный закон. Разумеется, с оговорками и поправками на его положение. Если ничего не выйдет — я соберу столько информации, сколько смогу.
— Вы полагаете, что сможете преуспеть? — Спросил прохибитор, — на чем основана такая убежденность?
— Нет, но я полагаю, что выхода у нас нет. И я считаю, что это разумнее, чем бросаться в бессмысленный бой с заранее понятным исходом. А если все согласны в этом, думаю мы согласимся и в том, что мой Орден — лучшее лекарство от баронова беснования.
— Но хватит ли вам сноровки, брат Нокс? Ваш орден предпочитает, скажем так, более прямые методы.
— Как раз поэтому я предлагаю оставить Лангоса на меня, раз уж вы в своих действиях слишком витиеваты. Формально мы не входим в Совет, нам нет дела до власти и тех, кто вершит судьбы простых людей пока они следуют воле Владыки. Если меня раскроют, поводов для смертоубийства у барона будет меньше. Кроме того, мы куда лучше сопротивляемся силам эмпиреев.
— Вы так уверены, что останетесь в живых?
— Нисколько, но раз уж вы гарантированно провалитесь, ничего другого нам не остается.
Рем непринужденно посмотрел на Нокса и кивнул.
— Полагаю, это так. Малефиканты не замешаны ни в светских, ни в церковных делах, а благодаря природной сопротивляемости колдовству, у вас больше времени. Так действительно проще.
Нокс согласно мотнул головой. В глубине души он был рад, что среди членов военного совета был человек из братского ордена, разумный человек.
— И как ты собираешься с ним говорить? — Насмешливо спросил Ледер. — Иль ты оглох? Еретик спрятался за стенами, сидит себе в теплом поместье в окружении баб, напомаженных слуг да всех пришедших порет, дерьмом поливает и взашей гонит. А иных еще и вешает. Никому к нему доступа нет.
— Я что-нибудь придумаю.
— Он убил моего племянника! — Не выдержал Магнус.
— За публичное оскорбление. Помнится мне, это вполне вписывается в законы славной семьи Латвер, — ответил Нокс с ноткой едва заметного презрения.
Члены совета замолчали, обдумывая его слова. Тишину прервал Рем.
— Допустим, мы одобрим ваше предложение. Скажите, брат Нокс. Если он продолжит упорствовать в своем грехе и у вас будет такой шанс, сделаете ли вы то, что должно? — Спросил прохибитор.
— Если мне представится возможность — не сомневайтесь. Я узнаю все, что могу и поступлю, как велит Его непогрешимая воля.
— Все ли согласны?
Магнус сидел в глубокой задумчивости, опустив глаза на массивные латные перчатки. Все желание спорить он растерял и теперь впал в какую-то меланхоличную апатию, Ледер, недовольно сопя, отвернулся. Ни один, ни другой не издали ни звука против.
— В таком случае будем считать, что решение принято. Постарайтесь не задерживаться. Времени у нас не так много.
Нокс кивнул и направился к выходу.
***
Безжизненное плато раскинулось на лиги вперед. Много недель не знавшая влаги земля растрескалась, обнажая мелкие камни и сухой глинозем. Мимо столба, сделанного из неизвестного дерева, вымуштрованным шагом прошел солдат в полном боевом облачении. Лагерь лежал далеко позади: даже самый пытливый взгляд выхватывал лишь очертания шатров, конных и пеших строев, отдельные силуэты людей. Ни один глаз не сумел бы разглядеть, что происходит поодаль. Человеку такое было не под силу. Как только солдат в красном доспехе исчез, из-за массивного черного камня вперед юркнула невысокая фигура.
В существе не было и полуметра роста. Его дряблая, студенистая шкура землистого оттенка в точности повторяла цвет засушливой почвы вокруг. Создание огляделось по сторонам, сделало шаг, затем еще один, неуверенно протянуло руку и тут же со стоном отскочило назад. Путь вперед для него был закрыт. Барьер жалил как скорпион. На безносом лице с огромными желтыми глазами отразилось разочарование. Так могло показаться.
Посмотрев по сторонам, существо ринулось вбок, избегая препятствий. Его скорости позавидовал бы теург, связанный с эйдосом ветра. Едва завидев людей, создание пряталось или мгновенно обращалось горстью земли. Стоило путнику скрыться из виду, оно продолжало путь, двигаясь по затейливой траектории. Обшарив лагерь по периметру, существо внезапно остановилось. Оно резко подняло голову, странно, по-звериному прислушалось к обстановке и на прежней скорости прыгнуло за очередной камень.
Послышался топот копыт. Верхом на мертвенно бледном скакуне, поднимая завесу пыли, промчался всадник в
черном. Из укрытия на путника смотрели два огненно желтых глаза. Существо оскалило ряд острых, тонких как иглы зубов.
— Мунгулус все видел, все слышал! Мунгулус все знает! Хозяин будет доволен! — Тварь удовлетворенно промурчала, дождалась, пока шум галопа не сменился тишиной, а затем бросилась прочь от людской стоянки.