Амелия
— Я должна тебя убить, — заявила Амелия. Она прижала лезвие к горлу Габриэля.
Он стоял перед ней на коленях, в его темных глазах пылала ярость.
Она победила. Впервые в жизни она победила. Она использовала его увлечение ею, заставив потерять бдительность. Теперь её ход. Она должна убить без пощады. Чтобы спасти себя.
Но она все еще колебалась.
За яростью и презрением в глазах Габриэля Амелия видела боль. Растерянность, обиду и беспомощность, сплетенные в клубок ярости. Часть ее сознания кричала, чтобы она вонзила нож в его шею. У нее есть на это полное право. Он террорист. Похититель. Убийца.
И все же.
— Я должна прикончить тебя, прежде чем ты расправишься со мной, — проговорила Амелия. — Ведь это все, что мы делаем? Обе стороны — каждая сторона — мы ненавидим друг друга и сражаемся и, когда у нас появляется шанс, мы наносим удар. А все наши разговоры — это просто борьба за позицию, поиск слабых мест. Мы не слушаем друг друга. Это не попытка понять или сделать что-то лучше.
Кровь стекала по его шее. Они стояли так близко, что Амелия могла видеть темную щетину на его лице, похожую на размазанный уголь, могла чувствовать его дыхание на своей щеке. Сияние голографических существ придавало его коже голубой оттенок.
— Просто сделай это, — прорычал Габриэль.
— Я еще не закончила. — Ей казалось, что она вот-вот распадется, тонкие нити ее души порвутся и улетучатся. — Я не хочу убивать тебя. Не хочу. Твой брат сказал, что ты хороший. Он сказал, что в тебе есть доброта. Он убеждал меня ее отыскать. Думаю, я нашла.
Габриэль не был злым. Она не верила в это. Не могла. Она читала людей всю свою жизнь, особенно своего отца. Габриэль совсем не походил на Деклана Блэка. Внутри Габриэля жило сострадание. Сочувствие, милосердие, доброта. Она видела это.
Габриэль был несовершенен. Его действия неправильны, но его дело — нет. Готовность Габриэля пожертвовать собой и умереть ради чего-то большего, чем он сам, взять на себя ответственность за будущее и бороться, чтобы изменить его к лучшему — Амелия уважала это, завидовала и хотела такого для себя.
Она не могла жить в крошечной коробке, которую построил для нее отец. Не могла мыслить как он, верить в его убеждения, делать только то, что он хотел, прекрасно играть роль, но никогда не жить по-настоящему, никогда не принимать собственных решений. Выбор требовал риска. И жертв.
Амелия тщательно контролировала слова, словно они могли самовольно сорваться с ее губ.
— Все, что я сказала раньше — правда. Каждое слово. Я прошу тебя пойти на огромный риск. Я прошу тебя измениться. Но нельзя требовать этого от тебя, если я сама не готова сделать то же самое?
Габриэль непонимающе уставился на нее.
Она убрала нож от его шеи. Сложила лезвие в рукоятку и протянула ему на раскрытой ладони.
— Вот я, иду на этот риск. И я нашла в тебе хорошее.
Амелия прислонилась к смотровому окну, отвернувшись от черной воды, бьющейся о стекло. Габриэль сидел рядом с ней, откинув голову назад и закрыв глаза. По крайней мере, на этот момент напряжение на его лице ослабло. Его ресницы трепетали на щеках, губы чуть приоткрылись. В тусклом свете он выглядел прекрасным — одновременно сильным и хрупким.
Она потерла покрасневшие, опухшие пальцы и глубоко вздохнула, впитывая каждую секунду спокойствия. Речь не шла о безопасности — они точно не находились в безопасности, не сейчас. То, что им еще предстояло, внушало слишком большой ужас, чтобы об этом думать. Но в этот момент, по крайней мере, наступил мир.
Амелия вспомнила о своей семье. Где ее мать? Отец? Ее брат? В безопасности ли они? Испытывают ли они боль, ужас и страдания? Страх и отчаяние скрутили ее желудок. Что сейчас делал Сайлас? Жив ли он, или…
Она не хотела даже думать об этом. Мысль, что последние слова, которые они сказали друг другу, вызваны злостью и гневом, не давала ей покоя. И что она так все испортила, что Сайлас уже не сможет смотреть на нее по-прежнему. А ей, возможно, никогда не представится шанс загладить свою вину перед ним.
Амелия никак не могла забыть последний разговор с братом. Он произошел два дня назад, за день до Саммита Процветания. Они с Сайласом отдыхали в шезлонгах на пляже, потягивая маргариту и глядя на белый песок и сверкающие бирюзовые воды частного пляжа в Очо-Риос.
Пот струйками стекал по ее шее. Вокруг них люди болтали, дремали или наслаждались массажем в своих кабинках. Между шезлонгами сновали сервисные боты, предлагая гостям охлажденные фруктовые шашлычки и замороженные напитки. Маленькие дети резвились на берегу, плескаясь в ласковых волнах. Но Амелия не могла сосредоточиться на рае перед ней.
— Мы можем поговорить? — спросила она. — Такое ощущение, что ты избегаешь меня всю неделю.
Сайлас еще больше ссутулился в своем шезлонге.
— Все потому, что я и правда избегал тебя всю неделю.
Она ненавидела это чувство разделения, словно между ними стояла стена, а не менее фута пустого пространства.
— Не веди себя так. Сайлас, пожалуйста.
— Чего ты хочешь?
«Я хочу вернуть своего брата». Резкие слова Сайласа, сказанные в начале недели, эхом отдавались в ее памяти. Когда-то они были так близки. Им не требовалось обмениваться словами, чтобы понять, о чем думает другой.
Амелия взяла водонепроницаемый футляр, в который мама положила лекарства, и обернула ремешок вокруг запястья. Встав, она протянула руку.
— Прогуляешься со мной?
— Как хочешь. — Сайлас поднялся на ноги. — Пошевеливайся. Этот шезлонг уже зовет меня обратно.
Она последовала за ним к берегу.
— Могу я тебя кое о чем спросить?
Он поднял брови в своей саркастической, легкомысленной манере.
— Ты уже спрашиваешь.
Мягкий белый песок приятно пружинил между пальцами ног. Перед ними простиралась миля девственного пляжа, пальмы и заросли джунглей с одной стороны, ласковое бирюзовое море — с другой. Она могла бы прожить остаток жизни в таком месте. Так спокойно, без ожиданий и требований, без стресса и тревоги, от которых у нее постоянно крутило живот.
— Почему ты бросил ховер-хоккей?
— Потому что я так захотел. Тебе стоит как-нибудь тоже попробовать.
— А как же отец?
Сайлас нахмурился.
— А что с ним?
— Он расстроен.
— Мне наплевать.
— Как ты можешь так говорить? — Ее грудь сжалась. То, как отец смотрел на Сайласа, с каким презрением и пренебрежением во взгляде, если он вообще удосуживался смотреть на сына. — Он ведет себя так, будто тебя не существует.
— Хорошо.
— Но ты же несерьезно.
На мгновение Сайлас замолчал. Звуки смеющихся детей и крики чаек наполнили воздух.
— Я закончил, Амелия. И ты тоже должна.
— С чем?
Он раздраженно хмыкнул.
— Не будь тупицей. Тебе не идет.
— Пожалуйста, не будь таким.
— Просто остановись. Перестань быть слабой и покорной как мама. Это жалко. Перестань зависеть от каждого его слова.
Волны омывали ее ноги. Вода здесь все еще сохраняла прозрачность, сверкая как стекло. Ей следовало бы рассердиться на него, но вместо гнева Амелия почувствовала страх. Страх засасывал ее, как подводное течение.
— Это нечестно.
Он остановился и повернулся к ней лицом, засунув одну руку в карман шорт, а другой размахивая бокалом.
— Он не бог, как все думают. Когда-нибудь он оступится и упадет со своей собственной горы.
— Почему ты его так ненавидишь?
— А почему ты недостаточно его ненавидишь? — огрызнулся Сайлас.
Она открыла рот, но ничего не смогла вымолвить. Как она могла это объяснить? Как можно ненавидеть человека, который спас тебе жизнь? Как можно ненавидеть человека, на угождение которому ты потратила большую часть своей жизни? Чтобы стать достойной его жертв? Его любви? Он никогда не бил ее. Даже не повышал голос и не кричал на нее. Как она могла его ненавидеть?
Ее чувства к отцу представляли собой темный, запутанный узел. Амелия не могла разделить переплетенные нити любви, обиды, уважения и страха.
— Ты не понимаешь.
Сайлас отпрянул назад, как будто она дала ему пощечину, его лицо исказилось.
— Я не понимаю? Серьезно? О, точно. Как я мог забыть? Ты думаешь, что ты особенная, единственная, кто сломлен. — Он отвернулся от нее и пошел обратно по пляжу.
— Я не это имела в виду! Сайлас! — Ветер подхватил ее слова и закружил их над водой.
Но он не обернулся.
Внутри нее что-то сжалось. На волосах выступили бисеринки пота, жара била по голове и плечам. Солнце висело в небе, как пылающее сердце.
Она закрыла глаза. Яркий свет обжигал сквозь закрытые веки, через глазные яблоки и ударял в центр мозга, как жесткое, палящее солнце внутри ее собственного черепа.
Амелия все еще могла видеть это солнце, горящее в глубине ее сознания, когда закрывала глаза и думала о своем брате. Она сделала вдох, чтобы успокоиться и подавить слезы, грозящие вот-вот хлынуть ниоткуда. Она не могла расклеиться, не сейчас.
Она должна найти способ увидеться с ним, чтобы сказать как ей жаль. Сайлас должен выжить. Она должна выжить. С Габриэлем рядом с ней, возможно, Амелия и правда справится. Надежда еще есть.
Габриэль рядом с ней зашевелился. Он потер глаза тыльной стороной руки и глухо вздохнул.
— Ты спал? — мягко спросила она.
— Думал. — Он смотрел на нее покрасневшими глазами, с напряженным, измученным выражением лица. Освобождая ее, выбирая ее, он предавал свой собственный народ. Казалось, это разрывало его на части.
— Что будет дальше?
— Я работаю над планом. Но у нас есть время. Здесь мы в безопасности. Ты в безопасности здесь.
С ним она и правда чувствовала себя защищено. Даже посреди всего этого хаоса она ощущала себя в безопасности. Она потерла распухшие пальцы.
Он посмотрел на ее руки и застонал во весь голос.
— Они заживут, — успокоила Амелия.
— Сейчас. — Его голос звучал хрипло, полный вины. — Пожалуйста, позволь мне.
Габриэль взял обе ее руки в свои и нежно провел подушечками больших пальцев по линиям ее ладоней. Он легко коснулся ее пальцев. Ее кожу покалывало, она вспыхивала от его прикосновений.
— Ты уверена, что с ними все в порядке? Это не повлияет на твою игру?
Амелия смотрела, как он массирует сильными пальцами ее собственные, как скапливается грязь под его ногтями.
— Я могу чувствовать и двигать всеми. Все в порядке.
— Хорошо.
— Послушай, — сказала она. — Я даже не знаю твой любимый цвет.
Габриэль фыркнул.
— Думаю, мы пропустили некоторые из этих приятных моментов? — Он поднял голову и встретил ее взгляд. — Синий.
Тепло разлилось по ее телу.
— Мой тоже. Видишь, мы кое-в чем похожи.
Он улыбнулся ей, на его левой щеке образовалась ямочка.
Они долго сидели так, Габриэль нежно растирал ее пальцы, возвращая их к жизни. Когда он посмотрел на нее, его глаза были полны печали.
— Я не хотел причинить тебе боль.
Амелия услышала все, что он не смог сказать.
— Я знаю.