Мика
Если бы девятнадцатилетний Мика Рамос Ривера знал, чем закончится этот день, он поступил бы совсем по-другому. Он считал себя хорошим человеком. Много работал, старался поступать правильно и любил своего брата. Всегда верил, что все будет хорошо, если он будет поступать правильно по отношению к людям. Он ошибался.
Мика взвалил огромный поднос на плечо и поспешил из жаркого, звенящего камбуза через распашные двойные двери в столовую «Оазис». Уклонившись от очередного официанта, идущего ему на встречу с полным подносом посуды, он направился к капитанскому столу на центральном помосте.
— Ваш суп-пюре из сладкого картофеля, мисс Блэк. — Мика расставил горячие тарелки перед гостями и снял серебряные крышки. Белая льняная скатерть украсила круглый стол, на котором красовалась центральная композиция из свежих орхидей.
— Спасибо, — с легкой улыбкой поблагодарила Амелия Блэк, подняв голову.
Он наклонился и поправил очки, испытывая смущение. Она интриговала его своей светящейся фарфоровой кожей, бровями и ресницами, похожими на кроличий мех. Ее лицо было прекрасным, но сдержанным, а глаза — отстраненными.
— Не за что. — Официанты в смокингах, белых перчатках и с латунными табличками с именами суетились по всему залу. С трехуровневого потолка свисали десятки хрустальных люстр, ослепительных как бриллианты. По обе стороны обеденного зала из окон от пола до потолка открывались захватывающие виды. Но именно к Амелии Блэк притягивался его взгляд.
Мика заставил себя перейти к следующему гостю, снял крышку, чтобы открыть глазированного медом лосося с соусом из цитрусов и авокадо — авокадо считался деликатесом даже на «Гранд Вояджере». Почувствовав урчание в желудке, Мика отвел глаза. Он не пробовал авокадо уже более четырех лет.
Капитан Йоханнес Либенберг прикоснулся ложкой к своему бокалу с вином. Это был рассудительный южноафриканец в возрасте около пятидесяти лет, всерьез относившийся к обязанности развлекать почетных гостей.
— Мы гордимся высокими традициями качества, которые так великолепно представляет это замечательное судно. Для нас большая честь принимать Саммит Процветания уже шестой год подряд.
— Позволю себе дополнить ваш тост. — Отец Амелии, Деклан Блэк, поднял свой бокал. — Всеобщая вакцина против гриппа — это только начало, друзья мои. Мы празднуем успех инициативы Национального дня здоровья. Хотя она не смогла присутствовать здесь, мы с вице-президентом Слоан посвятили этому начинанию несколько месяцев работы. Сегодня мы побеждаем грипп, и в то же время сосредоточились на борьбе с внутренним терроризмом с помощью Закона о безопасности и защите. Мы не успокоимся, пока каждый гражданин не окажется в безопасности. Это наш моральный долг.
— Да, да, — поднимая бокалы, поддержали присутствующие гости.
— Позови метрдотеля. — Блэк щелкнул пальцами в сторону Мики, хотя тот стоял всего в футе от него. — И сомелье. Нам нужно еще «Шато Ле Пин».
— Конечно, сэр. — Мика опустил подбородок и поспешил прочь, борясь со вспышкой негодования. Выпить вина на девяносто тысяч долларов за одну ночь даже для «Гранд Вояджера» слишком экстравагантно. Сколько семей могли бы прокормиться на эти деньги неделями, месяцами?
Мгновение спустя струнный квартет объявил перерыв. Амелия Блэк поднялась на помост, спина прямая, платье сверкает, смычок в одной руке, скрипка зажата под подбородком.
— К вашему удовольствию, — объявил метрдотель, хлопая в ладоши, — дочь Деклана Блэка и будущая виртуозная скрипачка.
Мика замер прислушиваясь. Амелия провела смычком по струнам. Первые изысканные ноты поплыли по воздуху, проносясь над ним, вокруг него, сквозь него. Мелодия звучала чувственно, томно и проникновенно. Он узнал ее, но не помнил композитора — возможно, Дворжак или Чайковский. Его мама всегда наслаждалась классической музыкой на заднем плане, когда он читал ей в больнице. Музыка вызывала те же волнующие ощущения, что и при чтении Томаса, Плата или Каммингса — бурлящие эмоции, глубокие, мощные и волнующие.
Напряжение в челюсти и вокруг глаз Амелии ослабевало по мере того, как она играла. Она закрыла глаза, потерявшись в гармонии своего искусства, ее пальцы двигались с прекрасной плавностью и грацией. Когда последняя нота затихла, наступил момент полной тишины.
— Это моя девочка! — захлопал в ладони Деклан Блэк, вскочив на ноги, его лицо сияло от гордости.
Зал разразился громом аплодисментов. Амелия открыла глаза, моргая, словно выходя из транса. Мика глубоко вздохнул, сбрасывая оцепенения вместе с ней.
Она отвесила небольшой поклон и сошла с помоста. Через мгновение шум в столовой вернулся к своему обычному уровню. Струнный квартет занял свои места, музыка стала лишь фоном для звона и стука столового серебра и гула разговоров.
Мика вынырнул из задумчивости и занялся остальными своими обязанностями, подавая дымящиеся тарелки с едой и изысканные десерты, которые ему не разрешалось есть. Но, несмотря на все это, глубокие, звучные ноты по-прежнему вибрировали в его костях.
***
Позже тем же вечером, после того как Мика закончил обслуживать вторую очередь, он вернулся на камбуз, чтобы взять белье и столовое серебро для сервировки столов. В камбузе стояла жара и шум, кругом было полно пара, стали и звенящей посуды.
— Ривера! — Пожилой официант-индиец помахал ему рукой и жестом указал на лифт в задней части камбуза. — У нас закончились тканевые салфетки. Не хочешь и их захватить?
— Без проблем. — Более опытные официанты всегда поручали ему дополнительные обязанности, но Мика не возражал. Он упорно трудился, чтобы заработать себе на пропитание. Каюта, которую он делил под палубой с тремя другими парнями, была тесной, часы долгими, работа — семь дней в неделю. Ему повезло, что богатые все еще ценили человеческое отношение, а не ботов, захвативших индустрию обслуживания.
Мика миновал конвейер, доставляющий грязные кастрюли и сковородки в посудомоечные машины промышленных размеров, и спустился на служебном лифте под палубу. Здесь, внизу, глухо ревели корабельные двигатели. Воняло рассолом и отбеливателем. Море билось о корпус судна. У Мики всегда возникала клаустрофобия, словно двести тысяч тонн металла над ним могли в любой момент смяться и обрушиться на его голову.
В прачечной было влажно и душно. Невысокий, коренастый мужчина азиатского происхождения руководил двумя другими рабочими, разгружавшими поддон с пятидесятифунтовыми мешками стирального порошка. Несколько мешков стояли открытыми.
— Можно мне получить партию льняных салфеток, пожалуйста? — спросил Мика, перекрикивая ровный гул машин.
Мужчина выпрямился и быстро зашагал к поддону. На его бейдже значилось: «Лю Вэй Чжан». На голове у него красовалась желтая бандана, а на волосах выступили бисеринки пота.
— Конечно. Ву, помоги ему.
Но тут Мика кое-что заметил. Что-то белое, квадратное и завернутое в пленку выглядывало из голубого порошка. Он сдвинул очки на переносицу.
— Что это?
— Ничего. Сюда, я помогу тебе. — Чжан жестом указал налево, где в желтой металлической клетке лежали сложенные полотенца, простыни и столовое белье. — Иди сюда.
Мика шагнул к мешку и сдвинул в сторону порошкообразное моющее средство. Упаковки таблеток. Наркотики. Он узнал их. Его желудок сжался.
— Ты перевозишь «Шелк».
Чжан нахмурился.
— Говори тише.
Все логично. Наркоторговля представляла собой огромный бизнес на любом виде международного транспорта, даже на роскошных круизных лайнерах. Учитывая, как мало платили экипажу, лишние несколько тысяч за поездку служили достаточным стимулом, чтобы не обращать внимания на происходящее.
Но все равно, это неправильно. Серенафин — «Шелк» — худший из синтетических наркотиков. Его собственный отец подсел на него. Пока это его не убило. Новая волна гнева захлестнула Мику.
— Ты же знаешь, что я не могу этого допустить.
— И что ты собираешься делать?
— Я должен сообщить Шнайдеру. — Франц Шнайдер был главным офицером безопасности корабля, немцем лет сорока, который всегда курил сигары в баре экипажа.
Чжан фыркнул.
— Думаешь, он еще не в курсе?
— Я тебе не верю.
— Поговори с ним сам. Ему хорошо платят, это все, что я знаю. Может, он и тебя подключит.
— Я не хочу быть втянутым в это. — Мика подумал о своем отце, из которого медленно высасывались жизненные силы, когда он день за днем, месяц за месяцем сидел, сгорбившись на диване. Его ребра становились все более заметными, впадины на щеках углублялись, пока он не уподобился живому скелету. Пока не стал им. — Я пойду выше. Я дойду до капитана, если понадобится.
Чжан недоверчиво покачал головой. Он подошел ближе и ткнул пальцем в латунную табличку с именем на груди Мики. Его кольнуло опасение. Однако Мика и не думал бояться.
— Твое имя. — Дыхание Чжана пахло чем-то кислым и слегка чесночным. — Ривера. Твой брат ведь из команды охраны?
Мика ничего не ответил.
Чжан прочитал ответ на его лице. И улыбнулся.
— Делай то, что должен делать. Ты сообщишь о наркотиках, и твой брат загремит вместе с нами. За такое количество килограммов, я думаю, дадут тридцать лет. Может быть, он выйдет вовремя, чтобы встретиться с твоими внуками.
Мика застыл на месте. Он смотрел, как два бота подают простыни в челюсти машины, которая автоматически сжимала и складывала белье. Казалось, что огромная рука сдавливает его горло. Он с трудом обрел голос.
— О чем ты говоришь?
— О твоем брате. Он… как бы это сказать? Он сильно замазан, амиго.
В его голове промелькнуло воспоминание о брате. Габриэль учил его кататься на ховер-борде, когда ему было семь, а Габриэлю — девять. Габриэль хватал его за руку, пытаясь удержать, когда доска шаталась как маятник. Габриэль всегда держался позади него, обеспечивая безопасность.
Внутри него зародилось сомнение. Не Габриэль. Это не может быть Габриэль.
Чжан усмехнулся.
— Ну и что ты теперь будешь делать?
Мика хотел ударить Чжана по лицу. Вместо этого он с силой прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы пустить кровь.
— Просто дай мне салфетки.
— Спроси его, — посоветовал Чжан, его глаза блестели. — Он сам тебе расскажет.
Трещина сомнения ширилась.