В сероватой предрассветной дымке, словно призраки, появились волки. Один из них, самый большой, косматый, с отражающими лунный свет глазами, казался гигантом, духом из древних легенд. Они терпеливо ждали, пока Мангон, такой же сильный и старый, как они, подойдет ближе, и практически не шевелились. Люди прижались к камням, сбились от страха в стайку, ведь оборотней на этом берегу Отолуры не видели уже пару десятков лет. Но они снова появились здесь, чтобы заявить о своих правах, вернуть владения и власть.
Вперед вышел самый крупный волк, и Таня его сразу узнала. В их первую встречу она была на грани жизни и смерти и навсегда запомнила морду своего спасителя. Вук.
— Я получил твое послание, дракон, — невнятно проговорил оборотень. — Итак, это правда? Ты возвращаешь нам наше право свободно передвигаться по этим землям?
— Да, Вук. В обмен на твою помощь.
— Доставить вас к городу и защитить, если придется. Я понял. Все эти люди с вами? — он кивнул в сторону камней.
— Нет. Среди них два предателя, — холодно ответил Мангон. — Можешь забрать их себе.
Кору вырвался вперед и упал на колени.
— Дэстор, нет, умоляю!
— Да накой они мне сдались? Бабы в штанах, — презрительно фыркнул Вук, и сопровождавшие его оборотни зашевелились, заурчали. — Ничего плохого не имел в виду, — он слегка поклонился Тане, насмешливо приоткрыв пасть. — Ты чего в горелый замок рвалась?
— Там человек умирал, — еле слышно проговорила Таня, сжимая предплечья.
— Да там много, кто сегодня подох, — недобро усмехнулся Вук.
— Умирал из-за меня, — жестко добавилаа она, глядя оборотню прямо в его огромные желтые глаза. Он видел ее боль и сожаления, но лишь покачал головой.
— В первый раз? С почином.
Нет, не в первый. Еще был Айронгу, который тоже умер из-за нее. Она подумала, что все рушит вокруг себя, но признать это вслух не могла.
Небо быстро тускнело, выцветая, словно платок под летним солнцем. Звезды еще было видно, но не так ярко, шагнули из темноты силуэты кустов и деревьев, стали различимы черты лиц. Где-то далеко запела птица.
— Ночь на исходе, — сказал Мангон. — Еще немного, и мы будем подбираться к городу на глазах у всех, а нам этого не нужно.
Вук мог бы спросить про восстание, но не стал. Он только что получил былые привилегии назад и не был настроен их снова терять, ввязываясь в перепалку с драконом.
— Возьму девчонок, — сказал Вук, — они знают, как держаться на оборотне. Ты полетишь, Мангон?
— Мне нельзя оборачиваться сейчас, — сдержанно ответил тот, не вдаваясь в подробности. Пусть думает, что он не хочет, чтобы его видели мятежники.
— Тогда тебя возьмет Хокки, — распорядился вожак и принялся распределять людей по другим спинам. Хокки смотрел прямо на Таню, переступал с лапы на лапу, растягивал пасть в волчьей подобии улыбки: одним словом, ему явно было весело. Ей показалось, что она видела этого оборотня на празднике Мабон, что узнает его. Но может быть, она просто обозналась.
К девушкам подошел Вук. От него пахло влажной шерстью и немного, на грани чувствительности человеческого обоняния, кровью. Он легко пригнулся, позволив сначала усадить себе на спину Росси, а потом взобраться Тане.
— Вы намного лучше выглядите, когда не умираете, — усмехнулся Вук, переминаясь, выгибая спину и перераспределяя вес так, чтобы и ему было удобнее, и ценный груз по дороге не свалился. — И пахнете лучше.
— Ну спасибо, — откликнулась Таня. — Все волки — мастера на добрые слова?
— Нет, я особенный. Думал, ты это поняла.
Таня не ответила, стушевавшись. Но Вук уже забыл о ней. Он внимательно осмотрел оборотней, которые пришли с ним, проверил, правильно ли сидят люди. Убедившись, что все в порядке, Вук коротко и звонко рыкнул и с места сорвался в прыжок. Таня едва не слетела с его спины, так как Росси не удержалась и врезалась ей в грудь. Пришлось наклониться, обнять подругу и самой вцепиться крепче в густую влажную шерсть на холке. Оборотни бежали быстро. Холодный влажный ветер летел в лицо, выбивая слезы. Под лапами стелилась серая трава, покрытая тонкими узорами инея. Иногда Вук оборачивался, ворчал, что-то сообщая стае, но Таня была сосредоточена только на пальцах, которые держали шерсть, и бедрах, сжимавших вздымающиеся бока: главное, не упасть.
На востоке разрасталась светлая полоса. Небо голубело, над землей заклубилась туманная дымка, окрашенная в теплый желтый цвет. Впереди, над туманом, выросли далекие шпили илибургских небоскребов, их вершины горели огнем под невидимым еще с земли солнцем: столица была рядом. Пригород еще спал, и пятерым волкам удалось подобраться к ничего не подозревающим горожанам совсем близко. Солнце протянуло первые лучики из-за горизонта, погладило серебристую шерсть. Оборотни остановились, позволив людям слезть на землю.
— Я выполнил свою часть договора, — сказал Вук Мангону, когда все оборотни оказались свободны.
— И я благодарю тебя за это. Ты и твои собратья могут свободно проходить по моим землям.
— И охотиться!
— Зная меру, — уклончиво ответил Мангон. — Мы все обсудим, когда я наведу порядок в городе.
— Значит, у меня много времени, — весело ответил Вук. То ли он что-то знал о восстании, то ли просто имел свои соображения на этот счет, но на быструю победу драконов он явно бы не поставил.
— Мы не стали друзьями, волк, — предупредил его Мангон. — Следи, что говоришь.
— Само собой, дракон, — ответил оборотень и поднял лапу. Не задумавшись, Адриан протянул руку и пожал локоть волка, как сделал бы это при прощании с человеком. Тот шлепнул его лапой по предплечью, оставив на плаще грязный след. На других людей оборотни не стали обращать особого внимания, разве что на Тане и Росси Вук задержал взгляд чуть дольше, а затем его стая растворилась вместе с утренним туманом.
Вдалеке виднелась городская стена, но сам Илибург давно вытек за ее пределы, захватив посады. Постройки лепились к стене и усеивали весь склон, образовывая новые районы. Здесь находились небольшие домики в один-два этажа, некоторые покрытые цветной черепицей, а вокруг них были разбиты небольшие огородики. Где-то там стояло убогое убежище Фарухи, в огороде которой Таня помяла базилик. Как же давно это было! Здесь, в пригороде, все еще чувствовалась провинциальная атмосфера, люди просыпались раньше, развешивали белье на веревках, держали домашних животных и ездили на лошадях. Но они уже гордо называли себя илибургцами и пользовались всеми привилегиями горожан. А также платили городские налоги.
Из тумана выступал белый мостик через речку, несущуюся к величественной Отолуре, он напоминал спину змейки, гибкой и легкой. А за мостом начинались дома, все лучше различимые в лучах поднимающегося солнца.
— Это Малый Шерр, Раду, — сказал Мангон.
— Здесь же живет моя сестра, — радостно отозвалась экономка, а потом запнулась, посмотрела на господина, словно он хотел ее ударить. — Мы же поэтому остановились?
— Да, — Мангон не смотрел на нее, стоял ровно, заложив руки за спину. — Кажется, вот тот домик, с голубым фасадом? У самой реки?
— Верно, — отозвалась Раду. — Места у нее немного, но уверена, нам с вами хватит.
— Будет лучше, если ты одна навестишь сестру и побудешь у нее некоторое время.
— Но Дэстор! Вы отсылаете меня? — Раду смотрела на него своими бледно-карими глазами, не в силах поверить в происходящее. В ее голосе слышались слезы.
— Нет. Я забочусь о твоей безопасности. И безопаснее всего сейчас — подальше от меня, — строгим тоном пояснил Мангон.
— Дэстор, это как же? Я же столько с вами бок о бок. И теперь вы меня гоните? — она протянула руки к господину, сжала его предплечья. В лучах рассветного солнца он напоминал героя легенд: высокий, статный, со смуглым лицом и острыми скулами. Коса выбилась из-под плаща, и перо на ней тревожно алело. Таню кто-то дернул за рукав: это была Росси, она хмурила брови, мол, стыдно таращиться на Раду в таком состоянии, обычно суровую и храбрую, а сейчас треснувшую, как старая ваза. Под давлением подруги Таня отошла подальше, к Жослену и Владу, и не слышала, о чем говорил Мангон со своей верной служанкой, но иногда бросала в их сторону взволнованные взгляды. Раду прижимала руки к груди и что-то тихо говорила, Мангон нагнулся к ней, чтобы лучше слышать.
— Что будете делать дальше? — спросил Владимир.
— А я вам скажу, что! — встрял в разговор Вашон, который всегда держался чуть поодаль. Он выглядел злым и уставшим одновременно, и было в его фигуре, обмотанной мантией, гневной, напряженной, что-то удивительно поэтичное. — Я подписывал договор на один портрет. Я не собирался ни болеть страшной болезнью, ни прятаться от обезумевших бунтовщиков. Это все слишком для меня! Я не намерен оставаться здесь ни минутой более. Жослен, пойдем, у нас много дел. Нужно еще найти служанку, чтобы она привела в порядок мастерскую в городе и закупила еду. Или ты сам на рынок пойдешь?
Сен-Жан посмотрел на Таню, потом на Росси, и вид при этом имел совершенно растерянный и несчастный.
— Мастер, а как же мои друзья? — нерешительно начал он.
— Ах да, твои бесценные друзья, — Вашон сложил руки на груди, и длинные рукава его мантии взметнулись в воздух. — Твое право — оставайся с ними. Я не в силах навязывать тебе ни свои знания, ни свое участие.
— Мастер, — Жослен сделался еще несчастнее, если такое вообще было возможно. Он смотрел на Вашона, который свел густые брови к переносице, и не мог решиться. — Я же смогу видеться с ними?
— Навряд ли, если вы намерены остаться моим учеником, — отрезал тот. — Я недолго пробуду в Илибурге, да и в Илирии в целом. Обстановка здесь стала неблагоприятной для творчества. Я возвращаюсь в Лориш. Ты со мной?
Жослен ответил не сразу. Таня смотрела на него и видела, как он разрывался между желанием быть со своим учителем и долгом перед друзьями, и понимала, что оставаться с ней — не самая лучшая затея. Опасная, если честно, и почти безнадежная.
— Все в порядке, Жослен, — сказала она, поглаживая его предплечье. — Ты должен идти. Ты художник, твое место там, — она кивнула на Вашона, явно недовольного тем, что его ученик посмел сомневаться.
— Татана, — Сен-Жан сжал ее пальцы в руках, и глаза его были красные от выступивших слез. — Если все сбудется, все легенды, то это последний раз, когда я вижу тебя?
“Если Мангон убьет тебя”, — имел он в виду и не смел сказать. Таня кивнула:
— Да. Но это ничего. Давай я лучше посмотрю на тебя.
Она шагнула ближе, сжала его щеки, поросшие легкой щетиной, и на руки ей упали светлые кудри. Глаза у Жослена были отчаянно голубые, особо глубокие, когда на них блестели слезы. Лоб скрыт кудрями, лицо со впалыми щеками и высокими скулами золотисто-темное, будто выточенное из оливы. Такой красивый, изящный, в мире Тани он был бы любимчиком фотокамеры. Солнце поднималось над горизонтом и в его золотых лучах на мгновение показалось, что Жослен сошел с картины, где далекие тополя, и пожухлая осенняя трава, и бледное осеннее небо, и он, хрупкий ангел, не иначе. Солнечные блики запутались в его волосах, присыпанных пылью, блестули в скользящей по щеке слезе.
— Ты будешь помнить меня? — спросила Таня. Рядом всхлипнула Росси. Она гладила Жослена по плечу и прижималась к нему щекой.
— Я напишу тебя на самой великой своей картине, — пообещал Жослен и привлек Таню к себе, крепко обняв, вложив в силу рук всю любовь. А потом они пустили в свой круг Росси и стояли так некоторое время, склонившись головами, и шептали разные глупости.
— Жослен, я не могу ждать, пока вы наобнимаетесь, — прикрикнул Вашон.
— Ну что ты орешь? — протянул Владимир с явным укором в голосе. — Ребятишки прощаются. Тебе жалко что ли?
— В любой момент тут могут появиться мятежники, и я бы предпочел с ними не встречаться.
— Ну дай им еще пять минут, нельзя же быть таким старым жуком.
Вашон гневно глянул на врача, но ничего не сказал, на что потратил последние капли своего скудного терпения.
Круг распался. Друзья еще пару мгновений подержались за руки, а потом отпустили друг друга. Росси продолжала всхлипывать, Жослен зло вытирал щеки тыльной стороной руки. Таня почувствовала, что прокусила губу до крови, и быстро стерла ее. Подошел Мангон.
— Мастер прав, — сказал он, и тон его был по обыкновению спокоен и холоден. Раду рядом с ним не оказалось, и посмотрев вокруг, Таня увидела вдалеке, на противоположной стороне реки, одинокую фигурку, что брела, спотыкаясь, прочь. Что же Мангон сказал ей, как смог прогнать, как разбил сердце, возможно, самой верной женщине в его окружении? Тане вдруг нестерпимо стало жаль угрюмую, немногословную Раду, и она посмотрела на Мангона, но на его лице застыло холодное и сдержанное выражение. — Кто хочет уходить, сейчас самое время.
— Жослен? — еще раз спросил Вашон. Он не подал никому руки и явно не собирался ни с кем прощаться. Сен-Жан обнял Владимира, кивнул Мангону и встал рядом с учителем.
— Мне жаль, что картину не удалось написать. Ваше жалованье выслано на адрес мастерской, — сказал Мангон на прощание.
— Если бы я знал, что так все будет, никогда бы не согласился на работу, — буквально выплюнул Вашон.
— Справедливо, — не стал спорить Мангон. Мастер не протянул ему руки, просто повернулся и зашагал к городским воротам. Жослен бросил прощальный взгляд на друзей и последовал за ним.
Мангон сразу потерял к художникам всякий интерес.
— Росалинда, Влад, вы тоже отправляйтесь по домам. Дальше мы с Татаной сами.
— И куда вы пойдете? Про вас в городе наверняка все знают, — сказал Владимир.
— У меня есть пару мест, которые держат верные мне люди. Там переночуем, я продумаю план, потому что в голове одни обрывки мыслей.
— Вы уверены в этих людях? — не отставал Влад. — Поручитесь за их верность в это время? А за верность их помощников? Поймите, вы дракон и все такое, но Татану таскать по сомнительным притонам я не позволю.
— У меня пока нет альтернатив, — ответил Мангон.
— Тогда приглашаю ко мне в лабораторию, — предложил врач. — Там вы отдохнете, поедите нормально и пойдете дальше, куда надумаете.
Мангон качнул головой.
— Я не могу подвергать тебя такому риску.
— А то вытащив меня через тайный ход из осажденного замка вы не подвергли меня риску, — скривился Влад. — Пойдем, это лучшее, на что вы можете рассчитывать.
— Хорошо, возможно, ты прав, — Мангон потер глаза и снова натянул капюшон и маску, превратившись в подобие Тени.
Они двинулись вдоль речки к большому широкому мосту, по которому могли разъехаться две повозки и еще оставалось место для пешеходов. По нему проходил Тракт, ведущий к городским воротам, весьма условным, ведь город давно вырвался за пределы территории, которые они запирали.
— Росси, а тебя куда проводить нужно? — спросил Влад. Он щурился на яркий свет, чувствуя, как солнце понемногу начало согревать стылый утренний воздух.
— Мне некуда идти, — призналась Росси. Глаза ее все еще были красными. — Я из Каменок, это деревня в ста милях отсюда. Надеялась заработать в доме Амина, может, встретить хорошего парня, замуж выйти, — она вздохнула, и Таня неловко потрепала ее по руке. Парень, который так нравился Росси, предпочел ей блестящее будущее художника.
— Может быть, у тебя здесь есть родственники? Друзья? — продолжал Влад, но она снова замотала головой. — Ладно, не беда, побудешь пока у меня. А потом мы решим, что с тобой делать. Может, работку какую найдем.
Так они и отправились в город — вчетвером. До него оказалось дольше, чем можно было представить с первого взгляда. Тане казалось, вот она, стена, возвышается совсем рядом, только речку перейди, а оказалось, что и сам мост довольно длинный, и до ворот еще идти и идти. Судя по солнцу, было около семи часов по местному времени, когда они приблизились к центральному Илибургу. Мангон сильнее надвинул капюшон на глаза и снова стал припадать на левую ногу.
— Если стража на месте, — сказал он, — то перед воротами разойдемся. Я найду другой путь. Встретимся в лаборатории.
Впрочем, его осторожность оказалась излишней: стражи не было, а сам город представлял собой тревожное зрелище. Дома и лавки, которым в это время полагалось быть открытыми, закрывали ставни, а таверны и закусочные в столь неприбыльное время продолжали работать. Из-за их дверей слышались песни и крики, пьяные компании бродили по улицам. Один такой прохожий запутался в ногах и чуть не навалился на Росси, но Мангон ловко поймал его за шиворот и пинком отправил в сторону.
— Что, к Бурунду, тут происходит?! — прошипел он, как сделал бы Тень, и Таня вдруг почувствовала, в каком он гневе и растерянности. Они проходили мимо небольшой площади, на которой был установлен фонтан в виде дракона. Центральную фигуру явно пытались сбить с пьедестала, но это не удалось, только крылья обломали и голову, они валялись тут же, в фонтане. На площади собрались люди, в основном, молодые. Две девушки красили дракона в желтый цвет, цвет шутовства, какой-то парень мешал им, мочась на статую.
— Город взбунтовался против драконов, — озвучил Владимир очевидную вещь. — Для большинства это еще забава, они пьют, веселятся и глумятся. Но есть те, кто пошел убивать Мангона, кто за всем этим стоит, — он специально не обращался к Тени как к дракону, помня, что у каждого камня мостовой есть уши, — и они настроены серьезно.
— Нужно собрать Великий Совет, — в полголоса ответил Тень. — Один, без возможности обращаться… У Мангона нет шансов.
— Он мог бы поговорить с людьми, — предложил Влад. — Сделать заявление, выслушать требования. Насколько я понимаю, Илирия — последнее государство, находящееся под полной верховной властью драконов, народ всегда гордился этим и любил вас… Их. Нужно дать ему время повеселиться, а потом призвать всех к порядку.
— Я хочу понять, есть ли Мангона гвардия и на чьей стороне полиция. Особенно третье отделение.
— Ну а прежде всего, нужно отдохнуть. Сюда, моя лаборатория в этой подворотне, — Владимир повернул направо в арку, мимо маленькой забегаловки, из которой вышли, обнявшись, двое пьяных студентов. Здесь, далеко от центра, почти вплотную к восточной части стены, располагалась лаборатория Влада по прозвищу Странник. Ее окна выходили на тихий дворик с неработающим фонтаном под раскидистой липой. Лавочку под ней Владимир сколотил сам и сам же белил ее каждую весну. Окна на первом этаже были забраны решетками, на втором располагались жилые комнаты. Это был его дом, его пристанище, полученное через непосильную работу, порой позор и гонения. И сейчас на зеленой двери лаборатории какой-то парнишка вешал плакат с красной надписью “драконы — тупые ящеры”.
— Вали, это что такое?! — взревел Владимир, буквально подлетая к нему. Парень вздрогнул и обернулся. У него оказалось простое непримечательное лицо, глупая челка и низкий лоб. Кожа его была оливковой, как и у большинства местных.
— Дэстор Влад! Как это вы тут оказались? А у нас это… восстание, — заикаясь, начал Вали. — Мы драконов свергли.
— Это кто — мы? — сердито посмотрел на него врач. — Ты лично что ли сверг?
— Нет, но говорят, что замок Мангона сожгли, а его лично над пепелищем распяли и тоже подпалили, — парень переводил взгляд с уставших незнакомых девушек на Влада, с него на устрашающего мужчину в черном плаще, он боялся и одновременно захлебывался от восторга. Незнакомец в черном усмехнулся.
— Дракона? Сожгли? — переспросил Влад. — Ты бы еще сказал, что они русалку утопили или оборотня в лес на съедение отвели. Ну-ка, снимай это позорище, и чтобы я больше ничего про восстание не слышал!
— Ну как же это, мастер? — спросил Вали, с несчастным видом снимая свои художества. — Ведь решается судьба города. Да что там города, страны! Надо участвовать.
— Вот ты и участвуй: делай лекарства и спасай страну. А хотя… Съезди к старой Марте, привези ей трав на зиму, — врач махнул рукой, открывая дверь в лабораторию. — Подальше от всего этого. А если узнаю, что в городе остался, уволю к Бурунду, и не послушаю эти песни про больных сестер, — он сурово свел брови, чтобы никто не посмел усомниться в серьезности его слов. — Что смотришь? Снимай!
Владимир открыл дверь, отпихнув Вали в сторону, и пропустил гостей в свою обитель. Встретила их узкая темная прихожая, свет в которую поступал только через стекло черного выхода. Здесь было прохладно — дом, скорее всего, не отапливался, и витал тот особый запах обеззараживающих средств, которые встречаются в любой приличной лекарне, смешанный с ароматом сухих трав. Владимир засуетился, принимая верхнюю одежду, и Таня вдруг ясно представила его в маленькой квартире на пятом этаже в спальном районе Твери. Он бы так же говорил “да оставьте обувь тут”, “давайте я повешу пальто”, “тут есть тапки, но только одна пара”, как делал бы это в узком коридоре с обоями в цветочек и линолеумом на полу. Таня увидела во Владе радушного и хлебосольного хозяина, чуть одичавшего без теплой женской руки, но все равно знающего, как принимать гостей.
— Росси, давай затопим печи, — предложил он, распахивая дверь в комнату, которую звал в гостиной. В центре стоял диван в окружении двух массивных потертых кресел. Перед ними — чугунная печь, черная, с позолоченными ободками и ручкой, рядом с ней простые приборы на треноге. От нее шли металлические трубы вдоль стен, ныряли в другие комнаты, разнося тепло. В гостиной было уютно и чисто, но довольно захламленно. На столиках лежали журналы и книги, пробирки, чашки, какие-то статуэтки. Со стен скалилась пара масок с рогами, уныло опустил кисточки цветастый коврик, обнаружились даже мутные фотографии, на которых вполне был узнаваем Владимир, молодой и улыбчивый. В одном шкафу со стеклянными дверцами стояла посуда, навевая воспоминания о родине, в другом — колбы, пробирки и почему-то свернутый улиткой ремень. Таня обошла комнату по кругу, рассматривая картины, фотографии, фигурки. У нее появилось чувство, что она погрузилась в мир Владимира, явившийся экзотическим переплетением оставленной России и местной культуры.
Росси сразу пошла к печи, открыла дверцу и принялась со знанием дела укладывать в нее дрова, которые обнаружились тут же, в поленнице. В ее движениях чувствовался опыт деревенской жизни, незаменимый в отсутствие центрального отопления.
Мангон же не проявлял никакого интереса к происходящему вокруг. Он снял плащ, и оказалось, что под ним удобный черный свитер, из-под которого выглядывал воротник сорочки, словно у студента какого-нибудь престижного колледжа. Вместе с маской Мангон оставил образ Тени и теперь стоял, сосредоточенный и почти злой, и смотрел, как внутренний дворик по сантиметру занимает солнце.
— Я включил воду, — заявил Влад, вновь появляясь в гостиной, — печи затопим, и скоро станет теплее. Эти поганцы, мои ученики, ленились прогревать комнаты, за что им достанется отдельно. Росси, ты уже сложила клетку? Вот умница, — он по-отечески похвалил девушку, и ты заулыбалась. — Давай подожгу. Я там на твераневой плитке чайник поставил. Чай попьем и будем отдыхать.
Владимир на удивление быстро сладил с Росси, и они хлопотали уже на пару, попросив Таню сесть и не мешать. В комнату вошел большой пушистый кот дымчатого серого цвета. Он с недовольным видом оглядел гостиную, занятую чужаками, прошел в одну сторону, потом в другую. У него была острая мордочка и кисточки на ушах, а на хвосте была такая длинная шерсть, что свисала метелкой.
— Ильич, уйди с дороги! — прикрикнул Владимир, внося в гостиную большой поднос с горячим чайником. — Ошпарю, потом не ной мне! А вот и чай.
За ним шла Росси с чашками в руках, сложенными “розочкой”, как складывала их любая российская бабушка. Таня обняла себя за плечи: она как никогда остро почувствовала тоску по дому. Гостеприимство Владимира было замечательным и довольно милым, но выглядело, словно самовар с баранками на улицах какого-нибудь европейского города: узнаваемо, но до боли чужеродно. У Тани в московской квартире так же хранили чашки, стоял сервиз в гостиной, а вечерами они пили с папой чай, но то было настоящим, родным, незаменимым.
— Таня, чего загрустила? — окликнул ее Влад. — Возьми вангетки, вот, в коричневом пакете. Это конфеты, — он произнес это слово по-русски, тихо, чтобы Мангон не услышал. Дракон казался погруженным в свои мысли и навряд ли замечал, что происходит вокруг. — Адриан, хватит смотреть в окно, садись с нами, — Влад вдруг перешел с Мангоном на “ты”, будто приключение сблизило их, стерло все условности.
Мангон вздрогнул, когда его выдернули из глубоких раздумий, и обернулся, вопросительно подняв бровь.
— Присоединиться к чему?
— К чаепитию, — Влад обвел руками небольшой столик, на котором дымился чайник со свежезаваренными местными травами, жались круглыми боками чашки, аккуратной горкой возвышались вангетки. — Не кривись, нужно выпить горячего, крепче спать будешь.
Мангон медленно подошел к столику, посмотрел на него сверху вниз, словно на странного зверя. Мягко ступая лапами, подкрался кот, потерся о его ноги и, не дождавшись угощения, запрыгнул на кресло. Таня и Росси смотрели снизу на Мангона, ожидая, что же он сделает.
— Этот день не может быть более странным, — наконец сказал Адриан и опустился на диван рядом с Таней. Ему с его длинными ногами было явно неудобно сидеть, но он смолчал. Таня бы предпочла, чтобы Адриан выбрал другое место, но на одном кресле сидела Росси, на другом вылизывал пузо кот. Чувствовать близость Мангона было странно, в ее душе все еще бушевала буря, она не знала, как относиться к этому человеку, и продолжала страдать по Тени, поэтому сжимала чашку в холодных руках и старалась не смотреть направо.
— Ваш чай, дэстор Мангон, — Росси подала его чашку на блюдце, и Адриан молча принял ее. Сделал глоток. Лицо его осталось возмутительно бесстрастным, хотя он заявил:
— Это не чай, — и отставил чашку.
— А что же тогда? — Влад усадил Ильича себе на колени — тот возмущенно мяукнул — и тоже пригубил горячий напиток.
— Что угодно, но не чай. Татана, помнишь, я угощал тебя циньсиньским улуном? Вот это был чай.
Росси и Влад заинтересованно посмотрели на Таню, будто хотели узнать, когда же она успела отведать такой дорогой напиток в компании дракона. Таня вдруг покраснела, сама не зная отчего.
— Нормальный чай, — с досадой сказала она, чувствуя, как горят щеки. — Пейте, дэстор Мангон. Травы есть полезные для спокойствия.
Адриан выразительно покосился на нее, но ничего не ответил. К чашке, впрочем, он тоже больше не притронулся. Каждый за столиком в той гостиной чувствовал, какое напряжение царит вокруг, понимал, сколько вопросов не задано и ответов не получено, и все же молчал. Самое странное чаепитие, в котором принимала участие Таня, и, пожалуй, она многое бы отдала, чтобы его не состоялось.
Когда чашки опустели — конфеты остались нетронуты, — и молча сидеть больше не осталось сил, поднялся Влад:
— Ну что, друзья мои, а теперь нужно немного отдохнуть. Адриан, предлагаю тебе свою спальню, а девушкам две гостевые. Они маленькие, и в них давно не убирали пыль, но надеюсь, вы достаточно устали, чтобы не заметить этого, — нервно улыбнулся он. — Я посплю на диване.
— Все хорошо, Влад, — проговорила Таня, касаясь его руки. — Спасибо.
— В таком случае, Росалинда, пойдем, поможешь мне с постельным бельем.
— Я бы еще посидела немного, дэстор Странник, — беспечно отозвалась Росси.
— К сожалению, я без тебя никак не справлюсь, — настойчиво повторил Влад, делая страшные глаза, и Росси пришлось подняться. — Дело в том, что я понятия не имею, куда складывает белье горничная, а приходит она раз в две недели, кроме того… — Владимир вышел, увлекая за собой Росалинду, и голос его стих, а за ним и стук девичьих каблучков. В гостиной вновь повисла тишина. Мангон сидел близко, едва ли не касаясь ее, и Таня чувствовала его тепло и до боли знакомый запах кардамона и шалфея. И как она раньше не заметила, что они с Тенью даже пахнут одинаково?
— Наверное, у тебя есть вопросы? — тихо спросил Мангон.
Нелепее начала разговора трудно было придумать. В груди Тани вмиг вспыхнула ярость.
— О да. Например, как ты можешь нормально спать ночью? — прошипела она.
— В последнее время я плохо сплю ночами. Все больше провожу их на балконе одной тэссы, — отозвался Мангон, и в его голосе послышались знакомые насмешливые нотки. Это смутило Таню и еще больше разозлило ее, поэтому она обернулась, чтобы кинуть Тени какую-нибудь колкость, но увидела, вспомнила, что его рядом больше нет.
— Кажется, ты ненавидишь меня? — спросил он.
— Да, — коротко бросила в ответ Таня.
— За то, что обманывал тебя?
Таня несколько мгновений обдумывала дипломатичный ответ, но тактичность не была сильной стороной ее натуры, поэтому настоящие чувства вновь выплеснулись наружу.
— Я похожа на игрушку? — горько спросила она. — Можно меня крутить, оторвать руку, ногу, поменять их? Можно надеть смешное платье или заставить танцевать? — когда она злилась, акцент у нее становился совершенно ужасным, она забывала слова и путала их. — Можно дать мне друга\, а потом отобрать его?! Посмотри, у нее исчезать земля под ногами, как это смешно! Так?
Ее голос дрожал от гнева и слез, которые не могли пролиться, от боли, которая раздирала грудь. Потеряв Тень, она чувствовала себя так, будто оставила на пепелище Серого Кардинала своего настоящего друга, а не вымышленного.
— Я никогда не играл с тобой, — ответил Мангон. — И как бы я хотел…
— Чтобы все было по-другому, — Таня закатила глаза. — Я уже слышала сто раз. А ладно, забывай это, — зло сказала она, отворачиваясь. — Все нормально. Ты жедракон.
“У драконов есть сердце и чувства, им тоже ведомы и любовь, и боль”. Какая ирония, рассказывая про других, Тень на самом деле имел в виду себя.
— Я не согласен это забыть, — голос Мангона прозвучал глухо и совсем рядом. — Потому что мне не все равно. Снять маску Тени перед тобой и увидеть ужас на твоем лице… Это было настоящим ударом, я даже не думал, что будет так сложно.
Таня не обернулась. Мангон положил локти на колени, сцепил длинные пальцы и продолжил:
— Я просто был заинтригован. Хотел поговорить с тобой, узнать, какая ты, ведь до сих пор мне не приходилось встречаться с людьми из обратных миров. Просто так ты бы со мной разговаривать не стала, ты боялась меня и ненавидела по вполне понятным причинам. Но когда тебе, несмотря на это, хватило сил в открытую выступить против меня, мне стало немного интересно. Тогда и пригодился Тень.
— Ты придумал его для меня? — Таня наконец повернулась и посмотрела в знакомые янтарные глаза.
— О нет, — улыбнулся он. — Ты особенная, но не настолько, извини. Тень существует очень давно. Он — глоток свежего воздуха в моей жизни, способ не быть Мангоном.
— Не быть Мангоном?
— Это сейчас не важно, — с нажимом проговорил Адриан. Он сидел на расстоянии вытянутой руки, ближе, чем когда-либо в своем истинном облике, и Таня понимала, что все еще боится его. — Я не думал, что разговоры с тобой станут такой же отдушиной, как и брождение по крышам или выпивка в компании простых мужиков.
— О, крыши, выпивка и я. Отлично.
— Речь не об этом, — раздраженно проговорил Мангон. — Я хочу сказать, что мне самому не нравится, во что это все превратилось. План был не такой! Я хотел просто узнать, кого не пожалел для меня Амин, а потом найти с Айронгу способ вернуть человечность, а тебя отпустить домой. Великая Матерь мне свидетель. Я не собирался болтать с тобой ночами, учить твой язык и покупать для тебя безумно дорогие платья, чтобы доказать, что ты в них можешь быть прекрасна! — в конце он стал говорить громче, и Таня отпрянула, удивленная бурными эмоциями.
— Я и не просила ничего… — начала было она, но Мангон снова ее прервал:
— Ты хоть слово поняла из того, что я хотел сказать?
Таня набрала в грудь воздуха, чтобы достойно ответить, но ее прервали. Сзади раздалось вежливое покашливание: в дверях стоял Влад.
— Друзья мои, предлагаю сделать перерыв в криках друг на друга и немного отдохнуть. Спальни готовы.
Таня и Мангон выразительно посмотрели друг на друга. Оба были в смятении, и короткий разговор ничего не расставил по местам, но они слишком устали, чтобы выяснять отношения, а Таня вообще не была готова слушать какие-либо доводы. Влад прав, отдых был лучшим выходом.
Адриан поднялся, отряхнул с брюк невидимые крошки. Таня встала вслед за ним.
— Дэстор Мангон, — тихо позвала она. Он быстро обернулся. — Скажите Тени, что я буду скучать. Очень-очень сильно.
— Татана…
Но Таня уже обогнула старенький диван и шла прочь из гостиной. Видеть полное раскаяния лицо Мангона было выше ее сил.
Наверх вела простая, но крепкая деревянная лестница. Наверху обнаружился такой же тесный коридорчик, в котором с трудом расходились три человека. Влад показал Мангону свою комнату, и тот исчез за дверью, не сказав ни слова. Таня бросила ему вслед встревоженный взгляд, но ее окликнула Росси:
— Татана, все в порядке? Мангон так кричал, — тихо спросила она.
— Да говорил немного громче, чем обычно, — отмахнулась Таня. — Помнишь, как он злился, когда Виталина сделала ужин?
Они улыбнулись воспоминаниям, ставшим вдруг далекими и неожиданно теплыми, но потом в памяти всплыла Виталина, примотанная к стулу, воображение услужливо дорисовало языки пламени, и улыбка исчезла без следа.
— Давай отдыхать, — предложила Таня.
— Да, Татана. Я хотела попросить, — Росси немного помялась. — Можно я посплю с тобой? Мне будет очень страшно одной. Я знаю, что это дом Влада, он наш друг, но в этом городе, когда по улицам бродят мятежники… Я все жду, что они вломятся в окна.
— Конечно, Росси, — кивнула Таня. — Отдадим кровать для Влада.
Они объявили Владимиру, что он не должен больше ютиться с котом на диване, и вошли в очередную комнату, которая ненадолго стала принадлежать им. Здесь было простенько и уютно. Основательную кровать на толстых деревянных ножках Росси застелила свежим бельем, на невысоком комоде стояла пузатая ваза в компании статуэтки дракона и стеклянной лампы для свечи. Скромную обстановку дополняли платяной шкаф в углу и ковер на полу. Окно выходило на залитый солнцем дворик, но в комнату солнце пока не проникало. Несмотря на это, Росси дернула рычажок рядом с рамой, и на стекло опустились медные пластинки, напоминавшие жалюзи.
— К вечеру солнце будет здесь. Я хочу, чтобы ты отдохнула, — пояснила она. — Ночную одежду я не взяла, извини, слишком была напугана. Вот, Влад дал нам мужские рубахи, говорит, что они чистые. Ты уж потерпи, — Росси скривилась, будто предлагала Тане какую-то непристойность. А Таня смотрела на подругу, несчастную, с этими глупыми рубахами в руках, и любовь затопила ее сердце.
— Все равно на одежду, — сказала она. — Я так рада, что ты жива, Росси.
— И я тоже, — ответила Росалинда, и дрожащий голос предвещал обильные слезы. — О, Татана, как я рада, что ты со мной!
Росси бросилась Тане на шею, уже не сдерживая слез, и некоторое время они стояли так, обнимаясь, давая себе время перевести дух и осознать все, что с ними произошло. Потом они переоделись и улеглись под холодные одеяла: комнаты все еще не успели прогреться, хотя в черных батареях, проходивших внизу стен, журчала горячая вода. Росси, измученная слезами, уснула почти сразу, прижавшись лбом к плечу подруги. Таня же еще долго лежала, глядя в крашеный потолок, и пыталась пережить события этого утра. Но перед глазами то и дело возникало лицо Мангона, а в ушах звучал его голос: “Ты хоть слово поняла из того, что я хотел сказать?” Как страшно было понять, это меняло все, и как дальше жить с этим пониманием, было совершенно не ясно. Но через некоторое время к Тане пришел сон, тяжелый и беспокойный, и избавил ее от размышлений.
***
Когда Таня проснулась, был уже вечер. Она обнаружила это, дернув за рычажок у окна и впустив в комнату фиолетово-красный свет умирающего дня. На душе было тяжело, но дышалось куда проще, чем несколько часов назад. Поистине сон решает многие дилеммы. В животе заурчало — голод брал свое, как бы не сотрясался мир вокруг, и молодой организм требовал еды. Таня тихо переоделась, стараясь не будить Росси, и спустилась в гостиную.
Квартира Влада прогрелась за целый день. Почти все двери в ней оказались открыты, а сам хозяин обнаружился в лаборатории. Она была не такой большой, как зал, выделенный Владу в Сером Кардинале, зато это была настоящая лаборатория, больше напоминавшая кабинет алхимика. Таня удивленно присвистнула, войдя, и принялась осматриваться.
— Добрый вечер, Танюша, — поприветствовал Владимир по-русски. Мангона рядом не было, и он мог не опасаться, что он догадается об их связи. — Как ты себя чувствуешь?
— Жить можно, — пожала плечами Таня, рассматривая свое кривое отражение в большой пузатой колбе. Влад некоторое время следил за ней, будто желая удостовериться, а не врет ли, а потом, довольный увиденным, спросил:
— Ну, как тебе моя берлога?
— Она потрясающая, — улыбнулась Таня. — Особенно серванты в гостиной.
— О да, — улыбнулся в ответ Влад. — Известно, что можно увезти человека из деревни, а вот вывести деревню из человека не получится. С родиной так же. Посмотри, какой перегонный куб. Я заказывал его выдувку на стекольном заводе, по моим собственным чертежам, — гордо сказал он. — Красивый, правда?
— Я в этом ничего не понимаю, — призналась Таня, — но выглядит внушительно.
— О, у меня есть кое-что для тебя, — Влад открыл люк в полу, нырнул в помещение внизу на минуту и вернулся с коробочкой. — Там мои холодильники. Я голосую за развитие электричества, но пока это привилегия для богатых, поэтому приходится ставить твераневые баллоны, чтобы сохранить медикаменты. Это для тебя. Надеюсь, не поздно.
Таня с любопытством смотрела, как Владимир открывает деревянную шкатулку. В ней, пересыпанные опилками, лежали ампулы.
— Это вакцины от местных болезней. Я выбрал самые опасные и сделал когда-то эти препараты для себя. Как видишь, я жив-здоров, поэтому могу предложить их тебе. Навряд ли тебе захочется закончить жизнь с гноящимися глазами или от разлагающегося кишечника.
— О нет, — ответила Таня. Она аккуратно подцепила ногтем одну из ампул и просмотрела желтую жидкость на свет. — Я планирую умереть в огне дракона.
— Кстати об этом. Сначала закатай рукава, оба. Колоть сразу все не желательно, но соблюдать календарь прививок у нас не получится, — сказал Влад, набирая в многоразовый шприц с металлическим поршнем вакцину. — Кстати о твоем жертвоприношении. Мне ответил Свирл, он готов отправить тебя домой в ближайшие дни.
Сердце у Тани замерло, она даже не почувствовала, как игла вошла в плечо.
— В ближайшие дни? То есть я могу скоро увидеть папу? — голос предательски дрогнул.
— И обязательно увидишь, — заявил Влад, прикладывая к месту укола ватку. — Надо только кое-что купить из расходников. Товар редкий и дорогой, но у меня есть сбережения, должно хватить.
— Влад, — Таня схватила его руку, в которой он сжимал второй шприц, и посмотрела ему в глаза. — Я же не смогу вернуть деньги.
— Танюш, если ты вернешься домой, ты отплатишь мне сполна, — его взгляд был настолько добрым и нежным, словно он и вправду был ее добрым дядюшкой. Могла ли Таня подумать, что встретит таких замечательных людей в этом забытом богом мире? — Ну вот и все. Возможно, завтра ты будешь чувствовать себя не очень хорошо, но это нормально. Если что, обращайся прямо ко мне.
Таня сидела, прижав вату к ранке, где букет иномирных вирусов начали свои попытки уничтожить ее организм, и собиралась с силами, чтобы задать важный вопрос врачу. Влад суетился, перебирая инструменты, наводя на столе порядок. Вскрытые ампулы полетели в корзину, за ними отправилась игла.
— Владимир?
— Да, Танюш? — он повернулся, спокойный, домашний.
— А у тебя умирали пациенты? — голос предательски сорвался, засипел.
Влад нахмурился, поправил инструменты в металлическом изогнутом лотке.
— Конечно.
— Я имею в виду, умирали ли люди… ну… из-за тебя? То есть, не ты их конкретно убил, — поспешно поправилась она, — но ты понимаешь, что мог бы их спасти, но не спас?
Влад посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом из-под кустистых бровей. Он, конечно, понимал, о чем беспокоится Таня, что гложет ее еще не встречавшуюся с настоящими дилеммами совесть, но вопрос всколыхнул другие, его собственные воспоминания. В его глазах на несколько секунд появилась такое глубокое несчастье, старое, отравляющее кровь и сны, что у Тани холодок пробежал по спине.
— Да, Танюш, такое часто случается. Если честно, почти каждый раз, когда умирает кто-то из моих пациентов, я думаю, что мог бы его спасти. И ненавижу себя за то, что не смог. И его ненавижу.
— А пациента-то за что? — Таня удивленно распахнула глаза.
Влад скривил губы в подобии улыбки.
— За то, что не принимал лекарств, не поставил ребенку прививку, ходил полуголым по морозу и прочее, прочее. За то, что заставил меня чувствовать… Вот все это, — он снова отвернулся к столу, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
— И как ты справляешься?
— Как и все врачи — черствею душой. Цинизм, сарказм, здоровая злость — наши лучшие друзья. Пациенты часто недовольны этим, но что ж поделать, — Влад развел руками. — Иначе сердце не выдержит, надорвется и встанет. И так я точно уже никому не помогу. Э-эх, не хотел я всего этого, хотел в микроскопы смотреть и в чашку Петри палочкой тыкать. А жизнь-то, она вон как повернулась.
— И как же это — научиться быть циничной и злой? — спросила Таня, легко уворачиваясь от яда чужой боли и возвращаясь к своей. Она представила, как щит из цинизма и равнодушия защищает ее от мыслей о Виталине, что сгорела в драконьем замке, как за ним не слышно воображаемых криков.
— Жизнь сама нас учит, девочка моя, быть злыми и прыскать сарказмом направо и налево, — невесело усмехнулся Влад. — Ты попробуй остаться если не доброй, то хотя бы по возможности справедливой — вот это та еще задачка.
— Один человек сказал мне, что справедливости не существует, что то, что хорошо одному, принесет боль другому, — от воспоминаний о Тени стало только хуже.
— Если не справедливость, то что же признает твой друг?
— Милосердие, — пожала плечами Таня. — По крайней мере, он уверен, что не достоин его.
— Ну, это не ему решать. Иногда Бог твердо намерен быть милосердным, и как бы ты ни уворачивался, догонит и простит тебя.
Влад хотел продолжить мысль, но не успел: в дверях появился Мангон. На нем был черный плащ, маска спущена под подбородок. Он внимательно посмотрел на Влада и Таню, которая застегивала рукава, но никак сцену, открывшуюся ему, не прокомментировал.
— Я собираюсь в таверну поужинать, — просто сказал он.
— Не боишься выходить на улицу? — спросил Влад, снова перекладывая предметы на столе.
— Как Тени мне нечего опасаться.
— Если честно, я бы тоже не отказалась поесть, — Таня потерла живот, который уже ощутимо сводило от голода.
— Но я не успел купить продуктов, — Влад сокрушенно развел руками. — Однако я не думаю, что выходить сейчас на улицы — лучшая идея.
— Не выходите, — пожал плечами Мангон, натягивая капюшон по самый нос. — А я хочу послушать, что говорят люди. Что смотришь, Татана? Ты со мной?
Странно, как менялся его голос, стоило ему только натянуть маску на лицо. Пропадали холод и чопорность, появлялись разные краски и интонации, например, игривая, как сейчас. Он снова становился Тенью, насмешливым и свободным.
— Влад, я хочу в эту…
— Таверну, — подсказал Тень.
— Да. Со мной все в порядке, я могу стоять за себя, если что, — Таня чувствовала себя так, будто отпрашивалась у отца. Владимир нахмурился.
— Одних я вас не отпущу, и не уговаривайте, — от встал и принялся убирать бумаги, над которыми работал, когда вошла Таня. — А тебе бы надеть юбку. Женщина в брюках точно привлечет внимание, особенно с белыми волосами и кожей.
— Что, Влад, может, завалялась у тебя юбка какая-нибудь? — спросил Тень.
— Адриан, что за глупости? Откуда?
— Неужели девушки никогда у тебя ничего не забывали? — он почти в открытую смеялся.
— Без юбки пока никто не уходил, — резко ответил Влад.
— Кажется, ты не заставлял их терять голову?
— Да что с тобой такое? — сердито спросил смущенный врач. Он пристально посмотрел на Мангона, явно не узнавая старого знакомого в этом бесстыжем призраке.
— О, когда он надевает эту тряпку, он становится… — Таня запнулась, подбирая слово: ее знаний катастрофически не хватало, чтобы выразить противоречивое отношение к этому человеку.
— Давай я подскажу тебе. Невыносим, — протянул, почти мурлыкнул Тень.
Таня закатила глаза. Слово, которое он подобрал, было самым точным.
— Вот, возьми это, — Владимир достал из шкафа коричневый плащ, шерстяной, старый и очень длинный. Таня натянула его на плечи, спрятала голову в объемном капюшоне. Ей в нос ударил запах слежавшейся ткани и пыли. Кажется, плащ давно никто не надевал. Она покрепче затянула тесемки и только тогда вспомнила о Росси, которая наверняка испугается, проснувшись в незнакомом доме одна.
— Ты права, — согласился Влад. Он уже надел короткую куртку, напоминавшую дубленку, и был готов выходить. — Я разбужу ее и предупрежу, чтобы не волновалась. Подождите меня на улице.
Лабораторный дворик тонул в прозрачных сумерках. Здесь пахло сладковато, то ли перегноем, то ли нечистотами: к канализации подключился еще далеко не каждый дом. Липа сбрасывала пожухлые листья и они кружились в воздухе, словно мертвые мотыльки. В промежутке между крышами было видно кусок ночного неба, на котором зажигались звезды. Он были здесь намного бледнее, чем далеко от города, и все равно тревожили душу, далекие, чужие. Тень стоял рядом, и они с Таней не говорили друг другу ни слова. Любая мысль, как начать разговор, казалась неуместной и глупой. Время тянулось бесконечно, и когда Влад все-таки появился на пороге лаборатории, Таня тихо выдохнула от облегчения.
— Я предупредил Росси и дал ей поручение, чтобы ей не было скучно. Я пообещал принести ей еды, так что отведи нас в место поприличнее, — сказал он, зябко засовывая руки в карманы.
— Разве я могу отвести вас в дурное место? — возмутился Тень.
— Я его не узнаю, — тихо признался Влад. — И мне это не нравится.
— А мне не нравится настоящий Мангон, — тихо ответила Таня по-русски. — Надутый мороженый индюк. Кстати, ты знал, что современные ученые считают, что динозавры — это не ящеры вовсе, а предки птиц. Может, и драконы — это просто стервятники-переростки?
— Это бы все объяснило, — улыбнулся Влад.
Тень шел впереди, беспечно пиная камушки, попадавшиеся на мостовой. Никто не смог бы подумать, насколько внимательно он вслушивается в чужую речь, еле слышно звучавшую за его спиной.
Центральная улица Илибурга, тянущаяся от ворот к небоскребам, разительно отличалась от темных дурно пахнущих двориков, жмущихся к стене. Вдоль широкой дороги горели ярким желтым светом фонари, толстые скрутки проводов тянулись от них, словно змеи, и ныряли в подстанции, где жадно впитывали тверань из больших баллонов. Чем ближе к центру, тем богаче становились дома. Они все дальше отодвигались от дороги, огорождаясь заборами и садами, смотрели на праздно шатающихся людей арками слепых окон и балконов, которые поддерживали извивающиеся кариатиды. Небоскребы с каждым шагом становились все ближе, возвышались над прохожими, словно пальцы, готовые в любой момент схватить их. Высотные дома тускло блестели медными боками в вечернем свете фонарей. Здесь располагались апартаменты для богатых и, самое главное, государственные учреждения, поэтому небоскребы были устроены так, чтобы в любой из них с легкостью мог попасть дракон. Многие венчались посадочными площадками, от которой вниз тянулась шахта, по которой дракон мог бы доползти на любой этаж. Вокруг некоторых тянулись уступы, словно весь центральный район был площадкой для громадных обезьян. Таня вспомнила дом Филлиона и круглое отверстие в потолке, через которое в дом залез изумрудно-зеленый дракон, испугавший их с Росси до полусмерти. Тогда Таня не думала, что огромные ящеры станут для нее обыденным явлением.
Таня вспомнила, как смотрела в окно тверамобиля, везущего ее в лапы дракону, и как красив был Илибург в спокойное время. Таня представила, что по центральной улице прогуливаются богато одетые люди, останавливаются, чтобы поздороваться, пожимают друг другу локти. Дамы в вычурных шляпках и платьях с объемными турнюрами, мужчины в дорогих костюмах с жилетами, в цилиндрах и, конечно, с тростью. По дороге неторопливо едет экипаж, запряженный вороным конем, или, может быть, тверамобиль, останавливается у особняка, в котором широко распахнуты двери, а из холла на темную улицу льется свет. Тонкой струйкой в особняк стекаются гости, предвкушая веселый вечер. Но сейчас ворота были надежно заперты, свет в комнатах, окна которых выходили на главную улицу, старались не зажигать, чтобы не возбуждать интерес сомнительных личностей, которые толпами бродили по мостовой. И даже экипажи старались объезжать Центральную улицу стороной.
Таня чувствовала себя одной из таких бесцельно бродящих людей. В основном они гуляли небольшими группками, возбужденные, они говорили громко и много двигались. Иногда их неуемная энергия выплескивалась наружу, и какой-нибудь несдержанный парень нападал на фонарь и бил, и гнул его, пока тот не становился похож на гору металла и не переставал светить. Тень, наблюдая за тем, как громят его любимый город, растерял остатки веселья, и теперь скользил вдоль стен, безмолвный и пугающий. Таня цеплялась за руку Влада, и они старались держаться рядом с Мангоном.
Они не дошли до дома Амина буквально пару кварталов и повернули направо, в Жасминовый переулок, одно из мест в городе, где располагались самые дорогие рестораны. В лучшие дни здесь горело много огней, заведения светились панорамными окнами, и было видно, какая шикарная публика вкушает внутри деликатесы и как лощеные официанты скользят между столами, словно угри в воде. Но сейчас стекла были закрыты деревянными ставнями, в одном из ресторанов окна были разбиты, кадки с цветами перевернуты, и земля высыпалась на дорожки. Чрево ресторана было разврочено и разграблено, лампы побиты, и лишь блестел медным боком бар у дальней стены, в котором не осталось ни одной бутылки.
Тень не смотрел по сторонам. Он шел мимо шикарных заведений в самый конец Жасминового переулка, туда, где располагалась старая таверна “Красный Петух”. Ею владела семья Дубовичей не одно столетие, и пользовался “Петух” отвратительной репутацией, но никакие силы не могли выжить его из этого фешенебельного района.
— Добро пожаловать в “Красный Петух”, — Мангон насмешливо поклонился, пропуская Влада и Таню вперед.
Вниз вела короткая лесенка. Стоило спуститься, как гость попадал в большой зал, где не было потолочного света, а на стенах висели канделябры, в которых коптили толстые свечи. Поэтому тут было дымно, жарко и темно. Пахло едой, табаком, потом и еле уловимо — воском. Откуда-то из глубины раздавались звуки расстроенной гитары, но их перекрывал гомон людских глоток. Кухня располагалась в глубине таверны, и двери ее постоянно распахивались, чтобы выпустить разносчицу с подносом.
Таня о таких местах только читала в книгах, и на деле все оказалось не так здорово, как на страницах. Несмотря на то, что таверна была не средневековая, пахло здесь все равно дурно, и заталкивать в легкие теплый пахучий воздух было тем еще испытанием. Тень же, по всей видимости, чувствовал себя в “Петухе” прекрасно. Стоило ему подойти к барной стойке, как его тут же узнали:
— Тень, дружище! — пророкотал огромный бармен, и голос, похожий на звук трубы, перекрыл даже шум толпы. — Сто лет тебя не было! Это кто же с тобой?
— Это Ролу, старый сапожник, и его молодая жена, Розетта, — прохрипел на ухо бармену Тень. Чтобы услышать его, здоровяку пришлось перегнуться через стойку.
— Здорово, что ты вернулся в город, — пророкотал бармен, потирая длинную курчавую бороду. — Скоро придут музыканты, настоящие, не то, что этот пройдоха, — он кивнул на гитариста. — У нас сегодня праздник.
— Вот как? Что празднуем?
— Как что? Ты из навозной ямы вылез что ли? — коротко рассмеялся бармен. — Кейбл сегодня объявил, что отдает столицу людям! Видать, испугался гнева народа. То-то же, столько лет драконы нами помыкали и наконец-то нас ждет свобода! Ну, проходи, вон столик в углу сейчас вам освободим. Там мародеры собрались, не люблю этот сброд, гнусные они.
Бармен отложил кружку, которую натирал все это время, и медленно подошел к дальнему столику. Что-то сказал собравшимся там мужчинам. Двое встали добровольно, еще троих пришлось выгонять пинками под улюлюканье толпы. Кто-то из завсегдатаев даже помог бармену и отвел душу на спинах посетителей, попавших под опалу.
— Ну вот, стол свободен, — добродушно сказал бармен, как будто не он сейчас раздавал подзатыльники и дергал за шкирку других людей. Пару привычных движений полотенцем, и стол снова чистым. — Сейчас скажу Анке, чтобы принесла тебе и твоим друзьям как всегда. Хороша у тебя женушка, — подмигнул бармен Владу и ушел, держа в каждой руке по три кружки.
— О чем это он? — спросил врач, усаживаясь рядом с Таней за стол.
— Не имею представления, — ответил Мангон. Таня чувствовала кожей, насколько он зол. Она не могла понять, почему именно, половины из происходящего она не осознавала, могла только слушать, смотреть вокруг и стараться уловить меняющееся настроение. Мангон поставил локти на стол, сцепил пальцы и упер в них подбородок. Он смотрел по сторонам, молчал и слушал, почти как Таня, только причиной тому было не ощущение, что тонешь в неведомом мире, как у нее, а желание понять, что на самом деле происходит в его городе.
К столику подошла Анка, невысокая девушка с круглым добрым, но усталым лицом. На подносе у нее стояло три огромные запотевшие кружки. И как она только донесла их, не пролив? Влад понюхал золотистую жидкость.
— Мед?! Мангон, ты с ума сошел? Тане нужно поесть. Девушка! — крикнул он Анке. — Принеси нам лучше вот что…
Вскоре на столе появились большие миски с густым говяжьим супом, блюдо с дымящимся жарким, луковая закуска, хлеб, нарезанный крупными кусками, и горшок тушеных овощей. Таня, чувствуя себя ребенком на взрослом празднике, отправляла в рот то одно, то другое, чувствуя греховное удовлетворение от того, как тепло и сытно становится в животе. Влад с удовольствием присоединился к позднему ужину, а Тень просто тянул мед, опустив маску под подбородок. Вскоре его кружка опустела, и он потребовал еще одну.
Мужчины за соседним столом обсуждали ситуацию в городе. Они явно сидели уже давно, успели опьянеть, протрезветь и снова напиться. Долгое время их рассуждения вертелись вокруг того, как здорово заживут люди, когда драконы наконец уберутся обратно в Огненные пустоши, и эти фантазии, имевшие мало общего с реальностью, только раздражали Мангона. Но когда речь зашла о Кейбле, он напрягся, подался вперед и приготовился слушать.
— А я говорил, что нужно Кейблу все в морду его поганую сказать, — заявил один из пьянчуг, стукнув кулаком по столу. — Потому что правда с нами, и вот супротив этой правды он ничегошеньки поделать не сможет.
— Так что ж ты не пошел к Железной башне? — спросил другой.
— Я ж это… Жена к матери своей потащила, говорит, капусту убирать пора, померзнет… — за столом раздался дружный хохот, кто-то выпил за семейные скрепы. — Чего ржете? А то вы своих жен не слушаете!
Разговор было ушел в сторону семейных дрязг, но Мангон ловко направил его в обратное русло, вкинув одну фразу:
— И что, его бы пустили в Железную башню?
— Да кто б его пустил? — удивился мужчина в темно-зеленой шапке. — Туда собрались представители ордена геоцинта, они говорили от лица всех нас.
— Ну да, такие же богачи, только что крыльев у них нет, — буркнул кто-то, но на него все сразу зашикали, замахали руками.
— Ты помолчи, старый, если не знаешь, о чем говоришь! В ордене геоцинта самые храбрые из нас. Ты бы полез в пасть дракона? То-то же. И я б не полез. А они прошли в Железную башню и заставили Кейбла оставить наш город в покое.
— Я-то помолчу, — продолжал старик, — если ты мне подскажешь, как это их впустили в башню и не пожгли к Бурунду всех? А еще и власть вернули?
— А я и говорю, — встрял пьянчуга, который затеял разговор, — описали поди всю обстановку, так, мол, и так, весь народ против тебя встал. Мангона спекли в замке, Уэллу голову отрубили, остальных никто уже давно не видел. Один он остался, вот и скумекал что к чему.
— Голову Уэлла видел, да. Мангона мертвого не видел, но может случиться. Да даж если один остался… Не толкай меня, свинячье отродье! — старик со всей силы ударил по пальцам парнишку, который пытался его вытолкать, и тот взвыл. — Даже если один остался, что ж, он не защитился бы от вас, дураков?
— Дед, вот чего ты пристал? — поморщился мужчина в зеленой шапке. — Видел, катапульты какие по городу стоят? Говорят в них что-то, что разъедает чешую этих тварей, и их можно проткнуть хоть копьем, хоть шпагой.
— Ух, попадись мне дракон, — протянул пьяница, — я бы его убил. Вылил бы зелье это и своими руками бы задушил…
— Да ты и собаку не задушишь, у тебя от пива руки все трясутся! — за столом снова грохнул дружный хохот.
— Анка! — Тень взревел так, что Таня подпрыгула на месте. — Еще кружку!
— Эй, — Таня тронула его за руку, — ты как?
Мангон повернулся и посмотрел на нее. Он был пьян: выпил уже три огромные кружки, так и не поев ничего, — но в глазах горел гнев, а губы были сжаты в упрямую полоску. Таня и сама уже попробовала мед, тягучий, густой и коварный, он быстро вскружил ей голову, разлился колющим теплом по членам. Она почувствовала, что расслабляется, будто наконец смогла опустить тяжелый камень и поняла, насколько затекли ее руки.
— Они говорят, что Уэлл мертв, и его голову можно увидеть, — зашептал Мангон на ухо Тане голосом Тени, — что Кейбл предал нас. Что у них есть зелье, растворяющее чешую, а орден гиацинта оказался рыцарями-освободителями. И все у меня под носом, пока я смотрел на восток, на чертовых феррийцев, которые грабят границы… Я должен все увидеть своими глазами.
Решившись на что-то, Тень натянул повязку на лицо и попытался подняться, вероятно, чтобы тут же отправиться смотреть на голову Уэлла или прямиком к Кейблу.
— Великая Матерь, сядь, — Влад дотянулся до него и силой усадил обратно. — Ты пьян и никуда не пойдешь.
В таверне началось движение. Люди в центре зала вставали из-за столов, раздвигали их, освобождая место, появились новые лица. Это были обещанные музыканты в неярких, но удивительно многослойных одеждах. У единственной девушки можно было насчитать пару десятков юбок, из-под которых выглядывали стройные ножки. На мужчинах было несколько рубашек, поверх них жилеты, камзолы и перевязи, надетые крест-накрест. Головы их венчали небольшие цилиндры. Музыканты проверяли инструменты, посетители их подбадривали и шумно комментировали.
— Напомни, кто такие Уэлл и Кейбл? — тем временем спросила Таня.
— Мои друзья. Они… — Тень чуть было не сказал “драконы”. — Такие же, как я. Уэлл — книжная ящерица, хранитель знаний. Хозяин великой библиотеки. Кажется, он знал каждый том. Он водник, у таких, как Уэлл, нет дара огня. Он голос разума и наша совесть. И совсем не умеет драться. Не умел, если эти недоумки не врут, — он замолчал и сделал большой глоток из новой кружки.
— А Кейбл?
— Генерал Кейбл, — протянул Мангон. — Старейший в Илибурге, старше его только Аррон. Главный среди нас, глава города, повелитель всего, — в его голосе звучали странные ноты то ли зависти, то ли злости. — Он не мог продать город, он и так может взять все, что захочет.
— Тогда, может, не все? — тихо предположила Таня. Мангон снова посмотрел на нее долго и серьезно, как только мог в своем состоянии. Заиграла веселая музыка. Девушка вступила первой, крепко прижав скрипку к подбородку, за ней вступила вторая скрипка, послушная длинным пальцам парня в полосатом цилиндре. За ними волынка, и гитарист ударил по струнам своей яркой гитары с непривычно маленькой декой. Последний участник группы сел за большой пузатый барабан, звук которого делал музыку ощутимой почти физически и пробуждал в душе особое возбуждение. Мальчишка в смешно сдвинутой кепке, прибывший с музыкантами, бросился вперед, в свободный центр, и принялся танцевать так задорно, что к нему присоединилось сразу несколько человек. Музыка была громкой, простой, но с ощущением эпичности происходящего, словно из титров к хорошей приключенческой истории. Вот и Влад, сидевший настороженно весь вечер, вдруг заулыбался и начал притопывать ногой.
Заиграла вторая мелодия, и мимо их столика пролетела пара, парень и девушка, выплясывающие бесхитростный, но радостный танец. Те, у кого пары не было, просто притопывали. Анка ловко маневрировала среди танцующих с полными бокалами пива и меда, рискуя в любой момент свалиться и разлить напитки, но каждый раз чудом оставаясь на ногах.
— Тень! — радостный женский восклик с трудом пробился сквозь громкую музыку. Женщина лет тридцати извернулась и упала на колени Мангону, обвив его шею руками и чмокнув в капюшон. — Наконец-то ты пришел. Какой у нас праздник! Ты обязательно должен потанцевать со мной.
Таня удивленно наблюдала эту картину. Она знала Мангона очень недолго, но с трудом могла представить у него на коленях веселую кудрявую девицу, радостную, как сама жизнь, и не обремененную приличиями. Тень что-то сказал ей на ухо, и противное чувство завертелось в Танином желудке, обожгло сердце холодом. Она нахмурилась, потерла грудь. Что с ней?
— Да не ты один! Мы все пьем здесь за рушащийся мир! — рассмеялась девица. — Так пойдем потанцуем на его костях!
Мангон упрямо помотал головой. Он достал откуда-то свернутую банкноту и велел ей выпить за бедовую голову Уэлла.
— Я вообще не пью за драконов, но Уэлл был безобидным малым, — задумчиво проговорила она. — Ладно, но если только ты никому не скажешь.
И девица ловко спрыгнула с коленей Тени, чтобы спустя несколько секунд протянуть полученную купюру бармену. А Таня со спутниками остались сидеть, молчаливая троица посреди бушующей радости.
— А знаешь, что? — сказал вдруг Тень. — Пошли танцевать!
Таня посмотрела на него, будто он вздумал прям в таверне обернуться в дракона.
— Тень, ты в порядке? Мне страшно за тебя.
— Серьезно, пошли! Сезара права, потанцуем в последний раз на костях моего мира, — он смотрел на Таню, и глаза его дико блестели.
— Это не хорошая идея, — забормотала она, но Тень ее не слышал. Он уже встал и тянул ее за собой.
— Куда вы? — спросил Влад, пытаясь перекричать грохот музыки.
— Он ушел с ума, — с несчастным видом пояснила Таня, — и хочет танцевать.
— Так иди, милая, — улыбнулся Влад. — Я присмотрю здесь, — и принялся ловко собирать еду в припасенную сумку.
Как так могло получиться, что она оказалась в центре, среди столов, кружек, людей, криков и трелей скрипок, захлебывающихся от восторга? У нее кружилась голова, а ноги оказались легкими, как никогда раньше. Таня замерла напротив Тени, который, хоть и скрыл лицо капюшоном, улыбался, она это знала. Мимо промчалась парочка, толкнула ее в спину локтями, Таня полетела вперед, но Тень ловко ее поймал, одной рукой обхватил за талию, другой сжал пальцы и, не давая опомниться, потащил в общий вихрь. Впервые Тень был без перчаток, и руки у него оказались сухие и горячие. Они сначала мчались просто по кругу, приставляя одну ногу к другой, потом Тень закружил ее, подхватил, и вот они уже двигаются в другую сторону. Таверна вращается, мелькают люди, лица и столы. Капюшон слетает с головы, белые пряди падают на глаза, но в полутьме таверны никто не обращает на нее внимания. Грохают барабаны, и пары распадаются сами собой, и вот девушки кружатся отдельно, притоптывая, кто как может и умеет, и мужчины напротив хлопают и танцуют вприсядку, но с новым ударом барабанов пары снова сходятся. Какой-то малый попробовал перехватить Таню, но Тень ловко увел ее прямо из-под носа у нового ухажера, увлекая в новый круг. И вот Таня уже не тащится за ним, молясь, только бы не упасть. Она чувствует такт, вовлекается в ритм, она сама танцует так, как не танцевала никогда. Ноги гудят от притопов, из груди вырывается смех, и Тень рядом, он не дает запутаться, не дает упасть, а ведет, кружит, подхватывает. Позади и впереди них смерть, но они кружатся сейчас так, будто будут жить вечно, и вся таверна кружится вместе с ними.
Таня вырвалась на свежий воздух, тяжело дыша. Ветер пробрал ее насквозь, но она все еще смеялась, закинув лицо к звездам, и те подмигивали ей с холодной высоты. Тень выбежал следом, высокий, длинноногий и легкий, словно дух ночи. Он тоже тяжело дышал и улыбался. Они остановились друг напротив друга, раскрасневшиеся, взмокшие, почти счастливые. Встретились взглядами, потянулись было друг к другу, но вспомнили и обиды, и смерть, что распахнула навстречу им свои объятия, и стушевались, отступили. Они простояли еще так некоторое время, обдуваемые сквозняками Илибурга, деля пополам болезненную радость, но с каждой секундой ее становилось все меньше, она вырывалась вместе с дыханием, превращающимся в пар.
— А теперь скажи мне, Татана, что ты ненавидишь танцевать, — сказал Тень, и голос его был нормальным, негромким и приятным.
— Когда было утро, я и тебя ненавидела, — ответила она.
— А сейчас?
Таня испуганно посмотрела на него. Мед и танцы ударили в голову, и она сболтнула лишнего, того, о чем сама не успела подумать толком. А Мангон уже подался вперед, и она могла представить, насколько довольное лицо скрывает его капюшон.
— А сейчас я хочу убивать тебя уже не так жестоко, — поморщилась она.
Вышел Влад, и в руке его была полная сумка еды для Росси.
— Ну что, готовы идти домой?
Они не были готовы, но выбора особо не было. Путь к лаборатории они прошли в молчании и с тревожным чувством, что что-то закончилось в их жизни, осталось на полу таверны среди липких следов пива и черенков разбитых кружек.
На утро Мангон ушел.