Щека горела от удара, а волосы еще немного и оторвут вместе со скальпом. Разум отказывался верить. Кошмар не мог ожить. Не мог. Катя смотрела на последствия своего поступка, на маленькое желание защитить юных хранителей. Пришедшие звери в человеческом обличье не щадили никого. Они жгли дома и убивали людей вместе со спящими хранителями.
— Вот так улов! — кричали со всех сторон довольные голоса. — Поймали саму белокрылую!
Безуспешно дергала цепи хранительница под хохот охотников. Она силилась разорвать путы, но лишь сломала одно из крыльев, вскрикнув от боли.
— Как тебе такирская цепь, милашка? — кричал кто-то из толпы. — Даже тебе её сломать не под силу! За твою голову нам каждому хорошо заплатят!
— За меня отомстят! — прорычала Лафо.
— Эти сказки рассказывай деревенским, нам твои угрозы не страшны, — хохотнул вожак. — Обыщите деревню и найдите огненного ублюдка. Без него я отсюда не уйду.
Он же взмахнул мечом и срубил хранительнице голову под крик пойманной Кати.
Дома пылали, люди убегали и кричали, пока их догоняли и убивали. Снег давно окрасился в красные и чёрные цвета, смешиваясь с грязью.
Реальность оказалась… другой. Не такой, как себе представляла Катя, не такой как показывали в фильмах. Грязная, некрасивая реальность ворвалась, сметая всё живое на своём пути. И только тогда Катя осознала, что абсолютно беспомощна перед опасностью и что подставила не только себя, но и всю деревню и оберегавшего жителей хранителя.
Её за волосы удерживали мужланы, далекие от брутального идеала тёти Оли. От них несло потом и нечистым телом. Изо рта пахло дерьмом и брагой. От одного их прикосновения к горлу подкатывала тошнота.
Нескольких деревенских девушек повалили на землю ради одной понятной цели. Их крики резали слух и поселяли в душе леденящий ужас неотвратимости.
Надо проснуться. Проснуться. Сон. Нет никаких криков, нет жара огня. Проснуться до того, как ближайший ржущий подонок снимет штаны…
Ей задрали юбку и разорвали одежду на груди. Одной такирской цепи хватало, чтобы сдерживать её любую попытку к сопротивлению…
Проснуться. Проснуться. Кошмар должен закончиться.
— Она испорчена лесной мерзостью, — схаркнули рядом с Катей. — Оседлаешь её, так она тебе х…р оторвет.
— Так зачем она нам вся?
Длинный кривой нож вытаскивали из ножен, как немой смертный приговор. С ней собирались разделаться, как разделались с Лафо… Эфо не проснется… его сдерживала цепь…
Реальность смердела. Реальность въедалась в кожу. Реальность оставляла рубцы на памяти. Реальность оглушала и приносила боль. И четкое осознание, что смерть близка и что Катя оказалась не тем героем, который выживал в конце. Один раз её уже убивали. И вот смерть снова стучалась в двери. Беспощадно и свирепо вгрызалась, напоминая о близости. Катя сама её пригласила. Играла и не принимала всерьёз. Ей казалось, что с ней ничего страшного никогда не произойдет, что она особенная и беда пройдет её стороной… не прошла…
— Я хочу жить, — заплакала Катя, не в силах оторвать взгляд от блестящего лезвия.
Раздался смех, а затем нож вонзился в грудь. Вспышка боли ослепила. Каждая частичка тела отчаянно цеплялась за жизнь, но она утекала вместе с теплой кровью и судорожным дыханием. Охотники хохотали, пока она умирала на грязном снегу.
Сон не кончался, даже когда нож вонзился в её тело повторно.
— Вот же живучая сука!
— Хранителя бей. Она не сдохнет, пока он живой.
— Так даже веселее!
— Хватить забавляться! Поторопись и убей её!
Удар, еще удар. Крик Петра Ивановича. Обезумевшее от боли сознание лишь мельком уловило, как прадедушку повалили на снег и проткнули как коллекционную бабочку мечом.
На улицу выволокли спящего рыжего хранителя.
— Олес! — позвала Катя мальчика голосом Эфо.
— Бей суку! Добивай! Руби её!
Перестали чувствоваться руки и ноги, но умирающий хранитель продолжал тянуться к еще живому мальчику.
— Дедушка? — пробудился юный хранитель и сонно потер веко, еще не видя всего ужаса, что творилось вокруг.
— Держи его!
— Нет! — осознав опасность, мальчик попытался сбежать.
Сонное тело подвело молодого хранителя — он повалился лицом в снег под хохот охотников. Подростка растянули цепями за руки и ноги. Первым делом ему оторвали крылья…
«Я не хочу этого видеть…»
***
Катя проснулась в холодном поту и коснулась груди, куда вонзился нож. Невидимые порезы жгли и болели, неприятно шевелился Эфо. Ему тоже сон не пришелся по вкусу, но одного сна оказалось недостаточно, чтобы пробудить его от спячки. Кошмар или же очередная альтернативная реальность, где ей показали, чем могла закончиться её безумная затея?
Ноги и руки казались ватными. Катя никак не могла избавиться от увиденной реальности. От запаха. Даже когда она находила мертвых хранителей, запах смерти не был настолько силён.
— Что же мне делать?! — непроизвольно заплакала Катя. — Дай ответ…
Но ответа она не услышала, лишь завывание ветра за окном.
Собравшись с духом, Катя зажгла свечу и спустилась вниз, где на печи спал и грел кости прадедушка. Она с виноватой миной потормошила его. Пётр Иванович резко проснулся и закрылся рукой от света свечи. Увидев с спросонья заплаканное лицо правнучки, он не шутку перепугался.
— Что случилось, Варенька? — с необычайной резвостью спрыгнул прадедушка с печи. — Что произошло? Обидел кто? Болит что?
— Я видела сон, — призналась Катя, утирая слёзы. — Я виновата, прости. Я не знаю, что мне делать и как их остановить. Я думала, что помогаю, но сделала только хуже. Они идут сюда… они убьют Лафо…
Она ожидала, что он будет её переубеждать и уговаривать забыть, что не стоит верить снам, но Пётр Иванович повел себя не как здравомыслящий человек:
— Ты видела, откуда они придут и когда? — он крепко обхватил правнучку за плечо.
— Нет, — всхлипнула Катя. — Я видела только то, что они сделают… было больно, как на самом деле, — она снова коснулась грудной клетки, ощутив боль от удара ножа.
— Погоду помнишь?
Катя посмотрела в окно.
— Была такая, как сейчас…
— Идём!
Едва накинув на плечи тёплое пальто, а на правнучку шубу, он запалил фонарь и, невзирая на пургу, приблизился к дереву, где спала хранительница.
— Ты уверена в своих словах? — повернулся к ней прадедушка.
— Д-д-да.
— Хорошо, — он коснулся руками ствола и зашептал: — Я к лесу взываю, совета прошу.
Весь ствол засветился, а затем пришёл в движение, обнажая спящую внутри хранительницу. Чтобы полностью пробудиться ей потребовалось больше десяти минут, которые Кате казались часами. За это время их десятки раз могли всех поубивать. И даже после пробуждения необычайно вялая Лафо шевелилась с заторможенностью.
Пётр Иванович терпеливо ждал, когда она разомнет крылья и проснется.
— Я не чувствую угрозы, зачем ты меня пробудил? — с укоризной спросила Лафо.
— Внученьке приснился сон…
— Ты пробудил меня из-за сна девчонки?! — в голосе хранительницы прозвучал гнев. — Пётр, я до сих пор была к тебе милосердна, но могу стребовать ту цену, что вы мне никогда не платили!
— Но я видела… — попыталась вмешаться Катя.
— Мне плевать, что ты видела! — закричала Лафо, перебивая её. — Ты видела то, что показал тебе мой отец! Я не собираюсь выслушивать бредни! Будить меня среди зимы…
Катя не дослушала, так как провалилась в очередное видение.
***
Эфо шел впереди, спускаясь по старинной каменной лестнице. Шедшая следом Катя поежилась, обнимая себя руками и крыльями, как плащом. Каменные идолы и статуи навевали жуткое впечатление, нос щекотало запахом одного из священных цветков.
— Похоже на склеп, — проговорила она, спустившись вслед за Эфо в подвал с горящими красными кристаллами.
Муж как раз зажигал веточку сушеных листьев и ставил их в поминальную чашу.
— Это и есть семейный склеп, — отозвался он, складывая руки в местном молитвенном жесте: кулак, прислоненный к раскрытой ладони.
— И кто здесь покоиться? — вздрогнула Катя, встав по правую руку от Эфо.
— Лафо — моя младшая дочь, — ответил он, продолжая смотреть на тлеющие веточки. — Она выбрала людей, состарилась и умерла в кругу людской семьи. Иногда сюда спускаются её потомки.
— И они знают, что она была твоей дочерью?
— Да, они специально подчеркивают родство со мной. У них на гербе моя колючая лоза. Их род считается одним из самых сильных среди людского племени именно за счёт моей крови.
— Как так получилось, что Лафо осталась человеком?
— Мы не отбираем детей у человеческой семьи, пока они не достигнут возраста изменений. Лафо росла с бабушкой и дедушкой, так как родная мать, что ртула гулящая по свету моталась, пока её не зарезал бывший любовник. Иногда такое случается, что душа наших детей слишком привязана к роду людскому и тогда превращения не происходит. Лафо здесь любили, поэтому в лес уходить она не пожелала.
— И каково это… пережить собственную дочь?
— Грустно, — вздохнул Эфо, убирая руки за спину. — Я не вмешивался в её людскую жизнь и наблюдал издали за тем, как она росла, вышла замуж, обзавелась детьми. Я пришёл к ней… попрощаться, когда она уходила. Я пришёл в людском облике и хотел затеряться среди множество родственников и друзей, но она меня узнала и попросила подойти, принять истинную форму.
— Зачем? Она что-то сказала тебе?
— Она сказала мне, что всегда чувствовала мое незримое присутствие и благодарна мне за то, что все эти годы я хранил её семью от беды, а ей позволил прожить обычную человеческую жизнь и не забрал её в лес. Сказала, что такого отца желала бы любая дочь, а затем умерла с улыбкой на устах. Такой её и сожгли, с улыбкой. Она на всех картинах улыбается. Она так любила людей и жизнь среди них, что я даже не представлял её хранителем.
Катя погладила его по спине, ощущая ту боль, что он испытывал. Безусловно Эфо хотел, чтобы Лафо превратилась в хранителя и прожила долго, но он предоставил ей выбор. И она его сделала.
***
Ни Лафо, ни Пётр Иванович ничего не заметили и продолжали спорить. Перед Катей стояла задача убедить хранительницу поверить. Неважно как, иначе произойдет то, что она видела во сне. У них слишком мало времени для споров.
— Ты ненавидишь отца за то, что он не дал тебе выбора, — услышал Катя свой голос, словно чужой. — Ты хотела быть человеком, а не хранителем.
— Замолчи, — сразу отреагировала Лафо.
— Он не уберег твоего ребёнка! Олеса убили, когда Эфо уснул!
Лафо замахнулась для пощёчины, но Катя лишь подняла выше подбородок:
— Они придут в деревню за Олесом, остальных убьют за компанию, — отважно продолжала Катя. — Вместе с ними убьют и тебя. Отрубят голову, связав такирскими цепями. Они тебя не боятся. Они думают, что в деревне Эфо, поэтому придут на сражение с ним.
— Ты лжешь!
— Они и твоего отца убьют, — наступала Катя на изумленную Лафо, — отрубят руки и ноги, пока он из последних сил будет тянуться к умирающему Олесу, потому что ты слишком упряма, чтобы поверить мне!
— Поверь ей! У неё есть дар! — вторил Пётр Иванович. — Она действительно видит!
Лафо замерла, словно её током ударило. Она безошибочно взглянула в сторону подвала, куда перепрятали спящих хранителей.
— Папа…это он тебе показал, куда прыгать… он хочет прыгнуть за Радой, вот она цена вашего возвращения домой.
Катя промолчала, а Пётр Иванови обнял правнучку за плечи.
— Теперь я чувствую, они… очень близко. Их много, — глухо сказала Лафо, закрыв глаза.
Она недолго думала, погрузила обе призрачные руки себе в грудную клетку, извлекла жизненную энергию хранителя и вложила её в обледеневшие руки Кати.
— Мой зов заставит прийти отца леса.
Люди слишком поздно поняли намерения хранительницы и не смогли ей помешать. Лафо с криком проткнула себя своими же крыльями. На снег брызнула кровь. Однако от действия хранительницы отозвался не только отец леса…
Спину обожгло болью. Обычно Катя не помнила пробуждения хранителя, но не в этот раз. Эфо подхватил дочь до того, как она упала на землю.
— Лафо! — вырвался из глотки его звериный крик.
— Девочка слишком много знает… папа, — горько произнесла Лафо, безвольно повиснув на его руках. — Даже в мою душу заглянула…
— Зачем? Ты могла сбежать! Мы спасём их позже, когда вернем Бахо!
— Теперь я понимаю тебя… — она коснулась его лица дрожащей рукой, — твою злость… твою ненависть… мне не нужно позже… папа, я не хочу потерять его снова…
Жизнь в её глазах померкла, а рука упала на белые одежды. Она приобрела человечески облик, который всегда любила. Светлые волосы рассыпались по белоснежному снегу и погасли, а крылья рассыпались белым пеплом.
Со стороны лесной чащи раздался чудовищный рёв, а в небо взмыли тысячи разноцветных светлячков.
— Увидимся следующей зимой, дочка… — закрыл её глаза Эфо.
Рядом с мёртвой хранительницей возник Жахо. Он обнял её обмякшее тело и с болью поцеловал в макушку.
— Почему я не погиб вместе с ней? — задался вопросом Жахо.
— Она не умерла, потому что свою жизненную силу отдала девчонке, — ответил Эфо. — Защищай деревню… она бы этого хотела.
Синие глаза хранителя ярко засветились. Жахо исчез вместе с Лафо в синем тумане.
— Я могу чем-то помочь? — тихо спросил сзади Пётр Иванович.
— Не путайся под ногами, колдун, — жестко посоветовал Эфо. — Сюда идет отец леса.