Триста лет спустя
Деревню Резцы с момента основания называли проклятой, что, впрочем, не мешало ей быть самой густонаселённой в Эфере. Не обращая внимания на жуткую славу, селяне работали, строили дома, сеяли поля, растили детей и не собирались никуда переезжать.
Шестьдесят лет назад на месте деревни догнивали развалины некогда прекрасного города. Но всё изменилось, когда ночью в заброшенную местность пришёл колдун. Он привёл за собой множество людей из разорённых войной деревень, приказал снести развалины и построить на их месте жилые дома.
Суеверные люди настолько сильно боялись могущественного колдуна, что позабыли о страхе перед духами. Народ верил, что он пришёл из потустороннего мира. Только у него во всей округе были голубые глаза, считавшиеся меткой нечисти. Подкреплялась вера еще и тем, что он ни капли не постарел за шестьдесят лет. Сменялись старосты и поколения, а колдун оставался прежним, словно время над ним не властно.
Сразу после строительства деревни колдун заключил договор с лесом, из-за которого Резцы и прозвали проклятой деревней.
С появлением договора селян от любой беды и невзгоды защищали невидимые и страшные силы леса — хранители. Но у всего имелась своя цена…
***
Ночную тишину разорвал испуганный женский крик:
— Разбойники!
Живший на окраине деревни возле дороги колдун Пётр Иванович со вздохом сожаления закрыл большую книгу. Громкие крики раздражали и мешали ему сосредоточиться, но он не покинул тёплое убежище навстречу глупцам, решившим, что у них со смертью уговор.
Хотя это было первое за девять спокойных лет нападение, Пётр Иванович считал, что лучше дождаться действий хранителя. Он подошёл к печи погреть страдающую от долгого сидения и ноющей боли спину, а заодно посмотрел в окно на мерцающие огни факелов и отблески оружия стремительно приближавшихся к деревне бандитов.
— Уходите, пока целы! — закричал третий по счету староста деревни Екимир, бесстрашно преградивший дорогу разбойникам. — Здесь вас ждёт только смерть!
Но ответом ему были глумливый смех и оскорбления.
Пётр Иванович покачал головой. Кого Екимир пытался образумить? Глупцов и лентяев, обделённых умом и живущих за счёт разбоя. Когда они поймут, что угроза старосты не просто слова, будет слишком поздно. Но наивный селянин ещё несколько раз попытался предотвратить беду. Однако его убеждения не имели никакого результата — разбойники считали посмевшего выступить против них деревенщину безумцем.
На улице раздался первый истошный крик, оборвавшийся булькающим хрипом. Пётр Иванович закрыл глаза и зажал уши. За долгие годы жизни к смерти он так и не привык.
Пётр Иванович мысленно перебирал имена самых кровавых хранителей, которые могли сменить прошлым вечером доброго синего Жахо. Вывод напрашивался неутешительный.
«Только бы не он. Только не он» — повторял про себя Пётр Иванович, боясь даже в мыслях назвать жестокого духа по имени.
Когда последний крик оборвался, в дом колдуна без приглашения и стука вошёл поникший Екимир, принося с собой запах дыма и крови. Пятидесятилетний староста, казалось, за одно мгновение постарел на несколько десятилетий.
— У тебя ещё остался сбитень, Пётр? — прошептал Екимир, присаживаясь напротив колдуна и проводя рукой по светлой бороде.
Без единого слова Пётр Иванович отыскал припрятанную в покосившемся от времени буфете бутыль и поставил на стол, затем разлил по глиняным кружкам тёмный травяной напиток. Староста пил долго и много, но колдун его не торопил — он видел, как тряслись у односельчанина руки и какой чудовищный ужас застыл в карих глазах.
— Тридцать душ! — наконец воскликнул Екимир и вытер с дряблой щеки слёзы. — Тридцать! И среди них… совсем юнцы… дети!
— Либо мы, либо они, — с едва заметным русским акцентом отозвался Пётр Иванович, прихлебывая сбитня.
— Как ты можешь быть настолько равнодушным?!
Пётр Иванович тяжко вздохнул. Напившись сбитня Екимир, словно забывал о том, что говорили они на эту тему не впервые. С грустью вспоминался предшественник Екимира — его дед Дамир — хороший был мужик, толковый и умный. Говорил он мало, проблемы решал быстро и не ныл подобно внуку. И к огорчению Петра Ивановича Дамир слишком рано помер.
— Чего я должен жалеть мерзавцев?! — снова заговорил колдун, заметив, что Екимир ждал от него ответа. — Не я к ним в дом ворвался, а они пришли на мою землю! Мне неважна судьба какого-то отребья! Они получили по заслугам!
— Как я матерям в глаза буду смотреть, когда приду за их детьми?! — отчаянно произнёс селянин.
— Как всегда смотрел, так и сейчас посмотришь, да и кто будет жалеть дурных, да больных? — буркнул Пётр Иванович, считавший, что кровавый обмен шёл жителям на пользу. Не надо было содержать неприспособленных к жизни нахлебников.
Староста приуныл и повесил голову.
— Я устал от смерти… надо разорвать договор…
— Молчи, старый дурень! — стукнул по столу колдун, едва не опрокинув кружку со сбитнем. — Нас всех не поубивали только благодаря договору! Нас охраняют, а наши поля дают урожай даже в лютый мороз, пока мы платим! Думаешь, лесные хранители по доброте душевной нам помогают? Как только мы разорвём договор, весь урожай погибнет! И что ты скажешь односельчанам, когда им нечем будет кормить семью?! А если снова нападут, кто нам поможет?! Кто защитит?!
— Нам могут помочь из города…
— Ты что, дурная твоя башка, мелешь?! Люди из города пальцем не пошевелят ради нас! Они сами мечтают всех нас сгноить!
— Я не могу-у-у так! — залился пьяными слезами староста. — Не могу-у-у детей на убой отдавать! Что ж ты мне душу-у-у рвёшь, нелюдь?!
— Ах ж ты, старый трусливый пень! Тьфу!
Колдун оставил Екимира добивать сбитень, а сам отправился на разведку. На пороге колдуна ждали пятеро светловолосых крепких мужчин — помощники старосты. Без лишних слов они последовали за Петром Ивановичем на место событий, отдав ему один из горящих факелов.
Колдун прикрыл лицо краем воротника и поднял повыше факел, чтобы рассмотреть поляну и то, что осталось от разбойников. Казалось, что людей пропустили через огромную мясорубку. Нескольких помощников вытошнило от жуткого зрелища и удушливого запаха крови. Будь Пётр Иванович моложе лет на сорок, то его бы постигла та же участь, что и односельчан, но он равнодушно осматривал побоище.
— Чёрный Эфо, — мрачно прошептал колдун, узнавая кровавый почерк. Самые худшие предчувствия сбылись. — Плохо, очень плохо.
Каждый год у деревни менялся хранитель. Пётр Иванович бы предпочёл кого угодно, даже стерпел бы вредного Дахота, но только не злобного Эфо. С ним ещё ни разу не удалось договориться. Миролюбивые хранители обычно не убивали, а пугали разбойников, пока те не разбегались в разные стороны, но Эфо всегда жестоко и кроваво расправлялся с людьми.
— Сожгите их останки, — приказал Пётр Иванович помощникам. — Уцелевшее добро очистите от крови и продайте. И предупредите всех в деревне, что в этот год нашим хранителем стал чёрный Эфо.
— Чёрный Эфо? — с ужасом переглянулись односельчане.
— Готовить подношение? — шёпотом спросил ближайший селянин.
— Готовьте, откупиться от Эфо не получиться.
Когда деревенские ушли исполнять указания, землю под ногами Петра Ивановича покрыл чёрный туман, расползаясь по округе, словно щупальца гигантского спрута.
— У нас есть три дня, чтобы подготовиться, — напомнил колдун хранителю, когда без видимой причины потух факел.
Из центра тумана раздался тихий смех.
***
Едва в небе появились первые солнечные лучи, в деревне не осталось человека, не знавшего о ночном нападении. Постепенно к дому Екимира стеклись люди со всех уголков деревни.
Селяне стояли непривычно мрачные и молчаливые. Бабы выли и плакали. Мужчины угрюмо хмурились. Все взгляды обращены на колдуна, стоявшего рядом с мучившимся похмельем старостой.
— Что с подношением? — подозвал к себе помощника Пётр Иванович.
— Девок дурных да больных столько, сколько пальцев на руке, — вышел вперёд селянин.
— Значит, еще двух не хватает, — нахохлился Пётр Иванович. Всё складывалось хуже, чем он думал. И почему разбойники не напали, хотя бы неделю назад, когда деревню охранял Жахо?
— Тогда надо договориться с соседними деревнями, пускай своих дурных отдадут, — вмешался вмиг отрезвевший староста.
— Еще ночью сходили, спросили… — промямлил помощник.
— Да кто ж детей-то на съедение духам отдаст?… — жалобно простонал женский голос в толпе.
Селяне напряжённо смотрели на Петра Ивановича, как на единственный шанс к спасению. Они прекрасно понимали, что означало нехватка двух девушек. Тянуть жребий никому не хотелось, а поэтому все ждали решения самого мудрого и страшного человека в деревне — колдуна.
— У нас есть три дня, — громко сказал Екимир, не дождавшись ответа от задумавшегося Петра Ивановича. — Отведите избранных в храм и подготовьте их к жертвоприношению.
Деревенские жители разошлись, с опаской перешёптываясь, а староста отвёл колдуна в свою хату и только там осмелился спросить:
— Что нам делать? Ладно, дурных и больных в лес отводили, народ сильно не роптал, но если и здоровых отдавать, то…
— Я найду выход, — перебил его Пётр Ивановича.
— Может, откупимся? — дёрнул себя за бороду Екимир. — Белокрылая Лафо была к нам милосердна — она забрала только одного хлопца… Да и Жахо вместо крови с радостью принимал в дар цветные ткани…
— Разве тебе не сказали, что в этот год наш хранитель — чёрный Эфо?
— Богиня милосердия, защити! — схватился за голову староста, побледнев от ужаса. — Это нам наказание богов за сделку с духами…
— Поздно богов поминаешь, старый пень! — шикнул на него Пётр. — Где твои боги были, когда у прадеда твоего половину семьи перебили?
— И что нам делать?!
— С Эфо я сам разберусь. Если потребуется, соберемся всей деревней, чтобы рабыню на рынке купить.
— Да где ж нам столько богатства взять? — выпучил глаза Екимир. — Мы не сможем и на одну кривую девку собрать…
— Замолчи, старое чучело! — махнул рукой на ноющего старосту Пётр. — Займись лучше делом!
К вечеру нашли девушку, ослепшую от неизвестной болезни. Незавидную участь она приняла стойко и не сопротивлялась, когда её отвели в храм. Мать девушки так громко кричала и плакала, что её слышали в соседней деревне…
Оставалась ещё одна.
Колдуну и самому не хотелось брать грех на душу, обрывать полную силы и здоровья жизнь. Но надо было как-то избежать жеребьёвки и недовольства селян. Необходимо искать чужачку, на гибель которой люди закроют глаза и отвернутся, пойдя на сговор с совестью.
Утром второго дня Пётр Иванович отправился в небольшой город под названием Захне, взяв у старосты тяглового ящера и телегу. Стражники, дежурившие возле ворот крепостной стены, сразу шарахнулись от колдуна, словно с чудищем повстречались.
— Мне нужен работорговец Вотор, — громко произнёс Пётр Иванович, обращаясь к трясущемуся стражнику, которого вытолкнули вперёд его же товарищи.
Запинаясь и глотая окончания, стражник рассказал, где найти работорговца. Не обращая внимания на злые разговоры за спиной, Пётр Иванович кивнул и приказал ящеру двигаться.
Проезжая мимо грушевидных домов, колдун поморщился от запаха. Пётр Иванович не любил пахнущий человеческой жизнедеятельностью и нечистотами Захне, называя его «каменным страшилищем» и «каменным уродцем».
Словно нечто почувствовавший, толстый и большой работорговец вышел встречать деревенского колдуна на пороге своего магазина.
— Я старею, а ты смотрю, всё молодеешь и молодеешь! — добродушно воскликнул Вотор, поправив широкополую шляпу на лысой голове.
— Я за долгом, Вотор, — спрыгнул на землю Пётр, чтобы привязать ящера.
— О, проходи-проходи, мой старый друг. Тебе как? Деньгами возвращать? Или может, желаешь по хозяйству чего подобрать? Есть поварихи, прачки…
Они вошли в большой магазин, где вдоль стены стояли клетки с невольниками. Вотор расплывался в любезностях, расспрашивал, как поживают деревенские жители, какой предвидится урожай. Пётр Иванович сдержанно отвечал, дожидаясь, когда Вотор прекратит играть вежливого хозяина и перейдёт к делу.
— Скажи мне, Вотор, — перебил работорговца Пётр Иванович, когда через полчаса болтологии у него кончилось терпение, — разве Захне в военном положении? Откуда на нашей земле взялись саласцы?
— Да это залетные оборванцы! — довольно улыбнулся работорговец. — Я рад, что их духи порвали. Поделом.
Пётр Иванович не разделял веселость Вотор и проклинал односельчан за чрезмерную болтливость. Раз Вотор знал о том, что случилось с разбойниками, значит, знал весь Захне.
— И кто же такой умный к нам их послал?
— Мой господин, — охотно поделился торговец, ненавидящий всеми фибрами души своего начальника, — он нарочно пустил слух, что вы сидите на несметных богатствах и прикрываетесь проклятием, которого на самом деле не существует.
Пётр Иванович грубо выругался на родном языке, обещая господину Вотора устроить «тёплую» встречу с хранителем Эфо.
— Вы говорите по-русски?! Помогите мне, пожалуйста! — внезапно взмолилась одна из подготовленных на продажу девушек. — Позвоните моей маме! Пожалуйста! Моя семья богата! Вам заплатят!
У колдуна едва глаза из орбит не выскочили. Ему показалось, что он ослышался, но девушка повторила мольбу на его родном языке. Она назвалась Катей. Да и выглядела она для здешних мест непривычно: рыжая, зеленоглазая и бледная…
— Не хочешь взять её? — оживился работорговец, услышав мольбу пленницы.
— Иностранка? — стараясь скрыть интерес, спросил Пётр Иванович.
— Дикарка, — ответил Вотор и едва заметно поморщился, когда вздорная девчонка попыталась лягнуть его через прутья.
Пётр Иванович усмехнулся, заметив на лице работорговца свежие царапины, которые последний непроизвольно почесал. В Захне непокорные женщины не в почете — их мало кто хотел покупать. Будь девушка местной, то её купили бы по низкой цене в бардель. Но рыжую не взял бы даже самый смелый сутенер, если он не хотел потерять клиентов. Любые внешние отличия от кареглазых, загорелых и светловолосых жителей в Захне считали проклятием или болезнью.
— Берёшь её? — напомнил о себе Вотор.
— Что-то много синяков, вы над ней не надругались?
— Обижаешь, Пётр, парой синяков товар не испортишь, а вот насилием мы не грешим. Да бери её, не думай. Других отдам только с доплатой.
«Жадная скотина, знает, что мне платить нечем», — подумал Пётр Иванович, с болью осознавая, что землячка умрет из-за глупого невезения. Эфо не будет ждать, пока Пётр Иванович найдет ей замену.
— Уговорил, беру, — после небольшой паузы ответил колдун.
— Чтоб ваш лес ею подавился! — пожелал Вотор с ухмылкой.
Деревянную клетку вместе с Катей погрузили на телегу Петра Ивановича, крепко привязывая, чтобы при тряске не свалилась. Во время путешествия в деревню рабыня удивлённо смотрела по сторонам, словно не могла понять, где оказалась.
— Что это за страна? Где мы находимся? — громко спросила пленница. — Ответьте мне, пожалуйста! Я же слышала, как вы говорили на русском! Куда вы меня везёте?!
Пётр молчал. Он не хотел общаться с пленницей, особенно зная, что её принесут в жертву. Нельзя привязываться. Нельзя тешиться надеждой…
Примерно в получасе от деревни, Пётр заметил, как за телегой весело клубился синий туман.
— Жахо? — спросил колдун, обращаясь к туману.
На козлах рядом с человеком материализовался улыбающийся хранитель. От людского племени его отличало наличие огромных крыльев, похожих на торчащие острые ветви, полностью сапфировые глаза с белым зрачком, синие губы и волосы.
— Тепло сегодня, хорошо, цветами пахнет, — произнёс Жахо и, подставляя солнечным лучам бледное красивое лицо, задорно насплетничал: — Эфо в ярости. Он тебя проклинает, друг леса.
— За что? — едва не выронил прут колдун. Меньше всего, ему хотелось разгневать мстительного Эфо.
— Не знаю, — продолжал веселиться Жахо.
— Что за маскарад вы устроили?! — воскликнула Катя. — Объясните мне, наконец, что здесь происходит?! Куда вы меня везёте?! — она стукнула кулаком по прутьям клетки, отломав пару щепок.
Жахо повернулся на голос и улыбнулся ещё шире:
— Красивая. Необычная. Эфо зря лютует.
— Чем она ему не нравится?! — возмутился колдун.
— Её волосы похожи на пламя, — тихо ответил Жахо и снова превратился в туман, скрываясь в высокой траве.
Пётр Иванович изумленно обернулся на пленницу. Он как-то и подумать не мог, что Эфо разозлится из-за цвета её волос. По каким-то причинам дух ненавидел огонь и всё, что его напоминало.
Обычно чёрный Эфо — нелюдимый хранитель — он следил за полями, отгонял вредителей и хищников от деревни, оберегал от нападений. Подобно другим хранителям по окончанию года принимал в дар часть урожая или домашних животных. Но безвредным он был в мирное время.
Впервые обнажил жестокую суть Эфо сорок шесть лет назад, когда группа горожан из Захне решила поджечь лес. Люди хотели с помощью огня и катапульты избавиться от тёмных сил, не позволяющих безнаказанно браконьерствовать. Поджигателям не повезло — они разъярили Эфо. Он подвесил их над катапультой и поджарил живьём, а затем оставил людей мучительно умирать от страшных ожогов. Несчастных из милосердия добил другой хранитель. После ужасной демонстрации силы, больше никто не пытался воевать с лесом, а об Эфо заговорили со страхом.
— Колдун вернулся! Колдун вернулся с дурной! — отвлёк от раздумий Петра Ивановича крик подростка.
Вскоре телегу окружили деревенские жители во главе со старостой. Люди рассматривали Катю как чудо невиданное.
— Девку в храм к остальным! — распорядился довольный Екимир.
Глядя на пленницу, никто не усомнился, что она подходит. Селяне искренне верили, что рыжих волос у здорового человека не бывало.
Пётр Иванович грустно провожал взглядом уводимую под конвоем Катю. Но ничего не предпринял, чтобы помочь ей, даже когда обнаружил на дне клетки накарябанный номер телефона и мольбу о помощи. В другой мир не позвонишь… одна надежда на то, что смерть девушки будет быстрой и безболезненной…
По дороге домой Пётр Иванович наткнулся на белокрылую Лафо — она возилась с целебными травами в его саду. Длинные белые волосы и платье без помощи ветра вились в воздухе, словно не имели веса.
— Я поражаюсь твоей жестокости, колдун, — произнесла хранительница, кончиками пальцев оживляя засохшие бутоны и листья. — Неужели ты готов принести в жертву Эфо своё дитя?
— Что вы сказали? — напрягся Пётр Иванович, ощущая, как немеют ноги.
— Так ты не знал? — повернула к нему красивое мраморное лицо Лафо. — Девушка с огненными волосами — твой потомок.
— Вы лжёте…
— Пришел твой черед лить кровавые слезы, колдун, — жестко произнесла хранительница, исчезая белой дымкой.
Пётр Иванович без сил опустился на скамейку возле своего дома. С момента как он оказался в ловушке чужого мира, прошло семьдесят лет. За это время колдун ожесточился. Он похоронил душу и человечность в то мгновение, когда понял, что никогда не вернется домой и не сможет умереть. Его сердце осталось на родине вместе с семьей: женой, двоими сыновьями и… рыженькой дочерью.
Пётру Ивановичу вспомнилось давно испытанное счастье и радость. Много лет он тешил себя надеждой, что у жены и детей жизнь сложилась хорошо, но прошлое нагнало его беспощадной ядовитой стрелой.
Будучи проклятым бессмертием, Пётр Иванович не завел новой семьи и ни к кому не привязывался, не хотел хоронить друзей и любимых… И появление потомка показалось ему наказанием за принесенных в жертву лесу детей. И своё дитя Пётр Иванович отдать на съедение лесу оказался не готов. Уж лучше самому лечь на жертвенный алтарь…
Недолго думая, Пётр Иванович направился в деревенский храм, чтобы поговорить с рабыней и проверить слова Лафо.
Храм селяне построили одним из первых неподалёку от широкой тропинки, ведущей в лес. Это было самое большое здание в деревне и служило одновременно и тюрьмой, и храмом.
Пётр Иванович слабо интересовался местной религией и никогда не присутствовал на службах, подтверждая славу безбожника. С приходящим из города старым служителем веры колдун обменивался презрительными плевками вместо приветствия.
В храме было тяжело дышать из-за резкого запаха священного цветка. Лично у Петра Ивановича от едкого аромата чесался нос и слезились глаза. Узнай об этом служитель веры, он бы незамедлительно заявил, что священная сила цветка изгоняла из храма нечестивца. А слово «аллергия» однозначно относилось к тёмной магии.
Одна из пленниц залепетала нечто бессмысленное и непонятное. Колдун не прислушивался к речи безумной и запалил один из светильников, освещая желтизной просторное помещение с кривыми идолами в стенных нишах.
Катя поморщилась и прикрылась рукой от света. Неумело она постаралась скрыть попытку побега: шпильки в замке.
Пётр Иванович сел неподалеку от притаившейся пленницы и со вздохом заговорил:
— В тысяча девятьсот сорок первом году меня призвали на войну с фашистами.
Слова давались Пётру Ивановичу с большим трудом, приходилось заново вспоминать родную речь. Он говорил медленно и с большими паузами.
— Я хорошо помню, как попал сюда. Как меня, словно котенка, за шкирку вытянули из одного ада в другой. Я был напуган. Я верил, что нахожусь в концлагере, что не доживу до конца войны и что никогда не увижу лица родных. Я помню, как уничтожили мою темницу. Я помню, когда впервые увидел лесного духа. Я думал, что фашисты свели меня с ума и что я вижу демона. Он сказал мне ужасную вещь, что я никогда не умру… и вот уже прошло семьдесят лет, а я все еще живой.
Пётр Иванович повернулся к рыжей пленнице, смотревшей на него так, словно он сошел с ума.
— Меня звали Пётр Иванович Жук. До войны я жил в небольшой деревне под Минском и работал школьным учителем. Был женат на Лизавете Степановне Жук, с которой у меня было трое детей.
Было заметно, как Катя побледнела после его последних слов. У неё бегал взгляд от одного предмета к другому, словно она продумывала план к побегу.
— Хорошо… эм… — осторожно заговорила Катя, видя, что собеседник не собирается продолжать исповедь и ждёт какой-то реакции от неё, — конечно, неожиданно, что вы… воскресли из мертвых…
— Так ты знаешь, кто я? — поднял бровь Пётр Иванович.
— Эм… д-да-а… вы это… мой прадед… которого мы считали мертвым…
— Детей моих как зовут?
На лбу Кати появилась испарина, слегка посинели губы. Она явно боялась ошибиться и отчаянно не хотела отвечать на поставленный вопрос.
— Ну? Как их зовут? Назови всех троих, — потребовал Пётр Иванович.
— Ва…Варвара, — сказала Катя, внимательно следя за поведением колдуна, — Па… Павел и… Станислав…
Пётр Иванович закрыл глаза. Все сомнения сразу отсеялись. Лафо не могла подсказать пленнице имена его детей.
— Вы же выпустите меня, правда? — напомнила о себе Катя.
Пётр Иванович отрицательно покачал головой.
— Бесполезно. На тебе клеймо, которое мне не снять. От духов лесных не сбежать. Попытки побега были и раньше. Даже если я тебя выпущу, то духи настигнут тебя и убьют. Так или иначе, сегодня ты умрешь.
К Кате не сразу вернулась способность говорить после того, как она услышала, что её собираются убить.
— Знаете, моя тетя… эм… могущественная ведьма, — залепетала Катя, почесав затылок. — Вы позвоните ей… и она всех ваших духов разгонит. Знаете, какая она сильная? Вы только сделайте ей звонок, и всё. Она вызовет омоновцев и вертолеты. Я вам гарантирую, что вы таких страшных демонов никогда в жизни не видели!
— Я понимаю тебя, ты не веришь и хочешь запутать меня…
Пётр Иванович поднялся, намереваясь выйти из храма.
— Стойте! — закричала пленница. — Я вам правду говорю! Клянусь! Моя тётя — очень влиятельная женщина! Просто позвоните ей! Господи, пожалуйста! Не оставляйте меня здесь!
Когда Пётр Иванович вышел из помещения, у него так закружилась голова, что пришлось прислониться к стене храма.
Ему не оставили иного выбора…
С наступлением темноты, колдун подготовил единственный на деревню магический фонарь. Топливо для подпитки света стоило дорого, поэтому фонарём пользовались в крайних случаях. Колдун не без оснований считал, что волшебный лес не место для увеселительных прогулок.
В деревне давно погасли огни, когда Пётр Иванович покинул дом и направился к деревьям-гигантам. Было так темно, что пропади свет, Петру Ивановичу пришлось бы продвигаться на ощупь.
Едва колдун переступил границу леса, как его окутала неестественная тишина.
Кто-то дышал в затылок, но Пётр Иванович шёл только вперёд и не оборачивался. Заставляли напряженно прислушиваться то шлепок по воде, то хруст ветки, то треск костей…
Пётр Иванович сжал в свободной руке защитный талисман. Болотные твари, затягивающие путников в трясину, обычно далеко не заходили, если не были голодны…
Зубастая пасть мелькнула всего на мгновение, но защитный талисман отразил атаку. Существо завыло от боли, откатившись назад. Колдун осветил чудовище фонарём. Болотная тварь, похожая на паука с пастью рыбы-удильщика, трещала сочленениями и готовилась напасть вновь.
Не задумываясь, Пётр Иванович выпустил вперёд руку и остановил сердце монстра в момент прыжка. Огромная туша упала неподалёку от фигуры колдуна и распалась фиолетовыми светляками.
— Я не к тебе пришёл, Дахот! — заорал Пётр Иванович, когда перед ним материализовался фиолетовый дух.
В ответ Пётр Иванович услышал шипение. Дахот приблизился к нему, обнажая в улыбке острые зубы. При свете магического фонаря фиолетовые глаза духа сверкали как огни. Дахот оскалился и щёлкнул челюстью в миллиметре от лица колдуна и снова превратился в тысячи светлячков.
Пётр Иванович выругался и упал на спину, отмахиваясь от насекомых.
— Ты знаешь, колдун, что Эфо ослеплен болью и жаждой мести? — ласково заговорил Дахот, и пара светляков не больно ударила Пётра Ивановича в лоб. — Он глух к мольбам и слезам людей. За триста лет к нему много раз приходили ревущие от горя родители и молили его о милосердии. Но он всегда без всякой жалости убивал их детей. Он не пощадит твою девчонку и с радостью вырвет её сердце.
— Я всё равно попытаюсь, — упрямо поднялся с земли колдун. — Пусть возьмет мою жизнь!
— Не ходи к Эфо, колдун, а лучше заключи сделку со мной. Я могу помочь тебе обмануть его, — дорогу осветили сотни фиолетовых светлячков, — но ты должен сделать то, что я тебе скажу.
— И какую цену ты назначишь за свою помощь? — нерешительно остановился возле освещенной дороги Пётр Иванович.
— Не спрашивай меня о цене, если ты не хочешь спасти девчонку. Решайся. Или иди домой и жди, когда тебе принесут её мертвой. Кроме меня ни один хранитель тебе не поможет. Только я могу потягаться с Эфо.
Пётр Иванович обернулся назад, услышав барабанную дробь… Терять было нечего.
— Говори, что я должен делать…
***
Прежде чем начать приготовления, девушек напоили дурманом. И даже Катя не сопротивлялась, когда деревенские её переодевали в платье и причёсывали, вплетая в волосы живые цветы.
«Мне всё снится» — думала Катя, когда пленниц как телят на верёвке повели в сторону мрачного леса.
Сами селяне вздрагивали от каждого шороха, всматривались в темноту и со страхом оглядывались на клубившийся следом туман. Чем глубже они входили в лес, тем явственнее становился шёпот, а деревья всё больше походили на кривых чудовищ из страшных сказок.
Перепуганные люди привязали пленниц к стволам и оставили их одних. Катя не знала, сколько времени прошло, прежде чем путы сами по себе ослабли. Другие пленницы за исключением слепой постепенно разбредались кто куда.
Слепая с выражением лица смирившегося с судьбой человека села на землю и прислонилась спиной к стволу. Она не дрогнула даже тогда, когда раздался душераздирающий крик первой жертвы.
Катя едва не завыла, у неё подогнулись колени и задрожали руки. Царапая ногтями кору, она полезла на дерево в надежде спрятаться от неизвестного хищника среди ветвей.
На щёку капнуло нечто тёплое и потекло вниз к подбородку. Катя невольно подняла взгляд и… сорвалась вниз. По бокам пришли в движение ветки и корни деревьев, приковывая девушку к стволу дерева и не давая ей пошевелиться.
Вниз спустилось крылатое существо, держащее в когтистой руке ещё бьющееся кровоточащее сердце. Постепенно сердце исчезло, словно его всосало в руку чудовища. У существа были определённо мужская фигура и человеческое лицо, разукрашенное в полоску чёрно-белыми красками. У Кати язык не поворачивался назвать его человеком. Люди не вызывали столь всепоглощающий ужас.
Поигрывая окровавленными когтями, словно перебирало невидимые чётки, существо приблизилось к пленнице.
— Нет, — прошептала Катя, не в силах унять дрожь.
Когти вонзились прямо в её сердце, и последнее, что успело заметить затухающее сознание это стоящую за спиной чудовища перепуганную…
— Мама…
***
Когда Пётр Иванович по дороге из фиолетовых светляков пришел к месту жертвоприношения, Катя была уже мертва. Обнимая её мертвое тело, надрывалась от крика перепачканная в крови блондинка. Вокруг метались две тени — они так быстро двигались, что их невозможно было рассмотреть. От вспышек магии слепило глаза.
— Видишь, на земле лежит сердце? — шепнул Дахот, указывая когтистым пальцем в нужном направлении. — Когда я скажу, быстро подними его и вложи в грудную клетку девчонки.
— Что будешь делать ты?
— Увидишь… Давай!
Пётр Иванович рванулся к сердцу, пока две тени обменивались вспышками магии и ломали деревья.
— Кто вы такой?! — успела выговорить заплаканная блондинка, когда колдун оттолкнул её подальше и с усилием вложил сердце в разорванную грудную клетку мертвой.
В тот же момент появился Дахот. В его руке судорожно трепыхалась чёрная ветка. Дух воткнул ветку острым концом прямо в сердце Кати. К ужасу Петра Ивановича и перепуганной блондинки, в грудную клетку девушки втягивало одну из теней. Она сопротивлялась, когтями и крыльям вспарывала землю, но в конечном итоге ее всю всосало в тело Кати.
Через мгновение девушка судорожно вздохнула и открыла… абсолютно чёрные глаза.
— Катенька… доченька… — заплакала еще сильнее блондинка, подползая к очнувшейся дочке.
Из спины Кати в сторону блондинки устремилось чёрное щупальце. И оно бы пронзило ее, если бы несчастную мать не заслонила собой вторая тень. Ею оказалась черноволосая женщина. Щупальце разворотило ей плечо и шею, но смертельное ранение не помешало ей послать мощный заряд электричества в сторону противника. Катя не своим голосом взревела от боли и потеряла сознание.
— Уля-я-я!
— Назад! — силой подняла блондинку с земли брюнетка, зажимая страшную рану.
Обе женщины исчезли, но в последний момент Пётр Иванович сумел заметить то, кем являлась брюнетка и по коже у него прошли мурашки…
***
На первом этаже деревянного дома Петра Ивановича состоялся разговор духа и колдуна, пока раненная Катя мирно спала на втором этаже в окружении аромата целебных трав и зелий.
— Теперь ты скажешь, чем я должен заплатить за сделку с тобой? — глухо спросил Пётр Иванович, после того как опустела вторая бутылка со сбитнем.
— Начну с того, что мы не убиваем всех людей, приносимых в жертву, — отвечал слегка захмелевший дух, поднося глиняную кружку к огню свечи. — Здоровых мы используем для иных целей, а потом отпускаем. Но твоя девчонка… У Эфо был приказ её убить.
— За что?!..
Дахот встряхнул фиолетовые волосы и опустошил кружку.
— За то, какую силу могла обрести после обряда.
— Разве это преступление?!
— Пойми, ненависть к людям среди хранителей достигла такого накала, что мало осталось тех, кто слышит волю леса.
Дахот налил себе еще одну кружку и потушил свечку. В темноте остались светиться его глаза и крылья.
— Помоги девчонке исцелить Эфо — такова цена за мою помощь.
— Это невозможно…
— Я не говорил, что будет просто. Пока у девчонки очень сильная тяга к жизни, она будет его постепенно исцелять, но… Эфо старше, опытнее и злее — он может легко её отравить своей ненавистью.
— Как же защититься от него?! — потер виски Пётр Иванович. — Как ты предлагаешь мне бороться с древним обозленным духом?! Разве он будет спокойно сидеть и ничего не делать?!
— Сейчас он спит, и пробудится только в том случае, если девчонке будет угрожать опасность. Поэтому мы с тобой должны оберегать её, пока она будет вытягивать из Эфо скверну. Ни в коем случае не разрывай сделку со мной, иначе она умрет, а Эфо окажется на свободе раньше времени.
— Можно готовить гроб…
— Не будь пессимистом. На нашей стороне Лафо — она сумеет сдержать агрессивно настроенных хранителей и не допустить их к нам.
Перед тем как дух исчез, Пётр Иванович остановил его вопросом:
— Дахот, а кем была та женщина, которая сражалась с Эфо? Она та, о ком я думаю?
— Да… это она…