Некоторое время спустя…
Катя потянулась в постели и открыла глаза. На пуховой подушке среди локонов рыжих волос сидело пушистое желтое насекомое с четырьмя тонкими крылышками и голубыми глазками-пуговками.
— Какая очаровашка! — с умилением отреагировала на маленького гостя девушка.
Насекомое с тихим жужжанием взлетело. И пока Катя с восторгом следила за его медленным полетом, в комнату вошел Пётр Иванович. Следом раздался беспощадный хлопок.
— Паразиты кусачие, — брезгливо стряхнул с ладони «очаровашку» Пётр Иванович и повернулся к Кате: — Чего ты? Заболела?
Катя недовольно смотрела на тридцатилетнего жилистого мужчину в чёрном балахоне и никак не могла принять тот факт, что этот невеселый человек её родственник. Катя считала Петра Ивановича циничным сектантом с расстройством личности. Да и сомнительна адекватность человека, утверждающего, что ему почти сто лет и что он колдун. И это не самое странное. Пётр Иванович искреннее верил, что Катя его правнучка…
— Встала не с той ноги, — поднялась Катя с кровати, беря с кривой тумбочки самодельный костяной гребень.
— Я собираюсь ехать в город и хочу, чтобы ты поехала со мной, иначе мне придется спрятать тебя в подвале.
— Чего сразу в подвале? — опешила Катя, едва не сломав застрявший в волосах гребень.
— Чтобы мои односельчане тебе ничего плохого не сделали, — пояснил Пётр Иванович. — Они люди тёмные, глупые. Подвала моего опасаются.
— Что, снова в жертву лесу хотят меня принести? Или задобрить кровью чокнутое божество?
— Нет, побьют как ведьму.
— Вы можете сказать им, что я не ведьма! — возмутилась Катя.
Взгляд мужчины красноречиво говорил, что он солидарен с односельчанами.
— Это потому что я рыжая?!
— Сова не родит сокола, а такого ж чорта, как сама, — буркнул Пётр Иванович, выходя из комнаты и хлопая дверью так сильно, что у кривой тумбочки надломилась ножка и она медленно, словно раздумывая, упала на пол.
— Су-у-упер! — скрестила на груди руки Катя.
Всё вокруг было таким старым, что любое прикосновение могло послужить причиной поломки. Двери падали, тумбочки падали, столы падали, стулья падали, буфеты падали и даже окна падали. Пол проваливался и периодически пищал. Крыша да стены держались из последних сил. На почерневшем от времени потолке скопилось столько паутины, что Кате потребовалось полдня, чтобы смести её дедовским веником из хвороста. Потом оказалось, что Пётр Иванович разводил какую-то волшебную разновидность пауков и продавал шелковую нить. Пришлось соскребать паутину с веника.
Катя выглянула в мутное окно, где по двору вместо курочек бегали жирные двулапые коричневые ящерицы. На некотором отдалении виднелись добротные грушевидные домики, слепленные из мелкого щебня и клейкого вещества, добываемого из слюны жирных ящериц.
Во всей деревне Петр Иванович был единственным человеком, который жил в деревянном доме и пользовался деревянными вещами. Односельчане использовали любой другой материал, кроме дерева. На Катин вопрос: «Почему?» Пётр Иванович глубокомысленно посмотрел в сторону леса, соседствовавшего с деревней, и ответил:
— Лесных духов боятся.
Шутил он или серьезно говорил, Катя до конца не разобрала, но окончательно уверилась, что в деревне жили сектанты, считавшие лес божеством.
Катя спустилась вниз и села за стол на кухне, где с потолка свисали пучки трав, а у стены на столе томилась грязная посуда. Некогда белая печка местами почернела, пожелтела и заплесневела.
«Убраться бы», — посмотрела на столбики грязной посуды Катя, подперев кулачком подбородок. Пётр Иванович на любое предложение о помощи в уборке говорил: «Не лезь, я сам». В итоге по «я сам» дом продолжал обрастать грязью.
Катя взяла несвежую тряпочку, поплевала на неё и потерла древнее пятно чая на поверхности стола.
Тем временем Петр Иванович проверял всё ли взял в дорогу — он бегал с первого этажа на второй и обратно, длинным балахоном собирал годовую пыль со столов, подоконников и полок.
— Может, помочь? — лениво спросила Катя, откладывая безуспешные попытки оттереть пятно и убирая рыжие волосы назад.
Пётр Иванович резко остановился и посмотрел на правнучку, словно впервые её увидел. Колкий взгляд его голубых глаз едва заметно потеплел.
— Не надо, я сам.
Катя вздохнула. Пётр Иванович настолько сильно привык жить один, что даже обычная перестановка книг могла его дезориентировать.
— Варенька, — после многочисленных проверок содержимого сумок заговорил Пётр Иванович.
— Катя я…
— Катенька, — не смутился Пётр Иванович тем, что правнучку именем дочери назвал. В моменты волнения он часто путался, — пожалуйста, запомни, ни в коем случае от меня не отходи.
— Я же не маленькая… мне двадцать…
— Не перебивай меня. Платок не снимай. В глаза никому не смотри. Не смейся. Не показывай ни жестом, ни словом, что ты понимаешь их язык. Поняла?
— Да, — сконфужено ответила Катя, почесав макушку.
Знание местного языка пришло к ней сразу после дня жертвоприношения, словно пережитый ужас пробудил резервные силы её мозга. Но говорить пока не получалось, нелепо и непонятно звучали чужие слова.
— Ты не дома. Тут ты — говорящий веник, — продолжал Пётр Иванович.
— Такое трудно забыть, — проворчала правнучка.
— Ты точно уверена, что хочешь со мной в город? — ходил из стороны в сторону Пётр Иванович.
— Вы сами сказали, что для ваших односельчан я — ведьма и что они могут меня побить.
— Проклятое наследие… — он остановился возле окна и оперся на подоконник с трупиками «очаровашек». — Может, ты все-таки пересидишь в подвале?
Катя обиженно скривилась. Никаких колдовских сил в себе она не ощущала и не до конца верила, что ими владел Пётр Иванович — он никогда не колдовал при ней.
— Нет! Я иду с вами! — топнула ногой Катя, пряча рыжие волосы под платок. — И вообще, почему, когда меня принесли в жертву лесу, мне не помогла моя, типа, сила? Я даже из деревянной клетки не смогла выбраться!
— Учиться владеть силой надо, — сказал Пётр Иванович, — раз не хочешь в подвале сидеть, тогда поторопись, нам надо управиться до заката солнца.
— Что будет, если не успеем?
— Придется отбиваться от хищников.
Катя поежилась, вспоминая тех страхолюдин, что водились в округе. Пока она видела их силуэты через окно, но и этого хватило, чтобы отбить желание с ними встречаться ночью.
— Идем, — поторопил Пётр Иванович, беря ветхую сумку и закидывая ее за спину.
Он вышел из дома, забил дверь самодельным молотком, запер хлипкую калитку и пошел по песчаной дороге, слегка наклонившись вперед и заложив руки за спину. Подражая ему, Катя скрестила руки за спиной и засеменила следом.
При виде Петра Ивановича и его правнучки деревенские жители пугливо ускоряли шаг.
— Вы будете меня учить владеть силой? — спросила Катя, наблюдая, как сельчане выглядывали в щелочки окон.
— Что сам знаю, тому научу, — ответил Пётр Иванович, глядя только вперед.
— Круто! Может, вы знаете, как заряжать электрические приборы? Например, телефоны?
Пётр Иванович едва не споткнулся. Только через пару минут он смог вспомнить, что именно Катя называла «телефоном»:
— Ты про тот красный кирпич с ушами?
— Это мобильный телефон, а не кирпич с ушами!
— Толк тебе от него какой?
— В нём игры есть.
Петр Иванович снова споткнулся, недоумевая какие игры могут быть с телефоном. Как мячик его подбрасывать?
— У вас тут скука смертная! — пожаловалась Катя, не дождавшись ответа. — Никто со мной, кроме вас не разговаривает! Даже телевизора нет!
— Читай книги.
— Я только и делаю, что читаю и в грядках ваших колупаюсь. Меня скоро все фиолетовые помидоры будут знать в лицо.
— Мне в твои годы не было скучно…
— Так вы ж старый как мамонт! Вы революцию помните!.. Ой, простите. Но выглядите прикольно для своего возраста.
— Ты на русском разговариваешь или на китайском? — беззлобно проворчал Пётр Иванович.
— Это потому что вы много лет не были на родине! У нас там всё поменялось! А здесь… деревня! И город ваш… большая деревня! — Катя пнула камушек и сразу ойкнула от боли: лапоть порвался.
— Надо тебе новые платье и лапти купить, — перевел разговор на животрепещущую тему Пётр Иванович, со вздохом глянув на безразмерный мешок, в который была облачена правнучка.
— Вы так печально это сказали, словно у вас денег нет, — подозрительно произнесла Катя.
— Вот лесные травы продам, будут деньги, — неуверенно ответил Пётр Иванович.
— И много? — допытывалась правнучка.
— На платье, лапти и книги должно хватить.
Некоторое время они шли молча. Катя вертела головой. Дальше сотни метров от деревни она еще ни разу не отходила. Засеянные поля сменились цветущими лугами. Вместо маков, васильков и ромашек на поле росли цветы похожие на бархатно-чёрные орхидеи, одиноко тянулся к свету красный подсолнух. Впечатленная Катя хотела потрогать пышную «орхидею», но Пётр остановил её криком:
— Ничего не трогай без моего разрешения! Откуда ты знаешь, что это за цветок?! Он ядовитый! Без рук захотела остаться?!
— Теперь знаю, — нахмурилась Катя. — Не надо кричать.
— Ты же не маленький ребёнок! Должна соображать!
— Этого не делай, этого не трогай, — передразнила его ворчливый тон Катя, — хоть что-то можно делать? Или только нельзя?
— Научись спрашивать и тогда делай!
— Вот найду перчатки и сплету венок из ядовитых цветов. И на порог подложу тем дуракам, что меня в лес отвели и под деревом оставили!
Пётр Иванович остановился и погладил девушку по плечу узловатой рукой.
— Нельзя обижаться на невежество людей — они тёмные и дикие — они боятся.
— Из-за этих людей, мне хищник едва сердце не выдрал! Они даже не здороваются… козлы…
Пётр Иванович укоризненно покачал головой и снова зашагал вперед, слегка наклонившись вперед.
Ближе к городу с высокими каменными стенами, Катя едва плелась и обмахивалась похожим на лопух растением, сорванным для неё Петром Ивановичем.
— У вас тут еще не изобрели велосипед или ролики? Хотя бы мороженное или зонтик?
— Варенька, мы близко, — настороженно прошептал Пётр Иванович и, игнорируя её нытье, повторил наставление: — Никому не показывай, что ты понимаешь их язык…
При виде Петра Ивановича, стражника спрятались в будке и больше оттуда не показывались. Горожане тоже не отличались смелостью: делали непонятные жесты, шептали защитные молитвы и старались не смотреть на Петра Ивановича.
— С их фанатичностью, — тихо заговорила Катя, — странно, что они не сожгли вас на костре.
— Не беспокойся, не сожгут, — отвечал Пётр Иванович, настороженно следя за людьми.
— Из-за страха перед вами?
— Они боятся жестокой мести леса, а не меня.
— То есть человеческими жертвоприношениями вы купили себя крутого телохранителя?
— Я тебя не понимаю, хотя вроде бы на одном языке разговариваем, — вздохнул Пётр Иванович, подталкивая правнучку к городским воротам.
— Я хотела сказать, что лес защищает деревню за то, что вы приносите в жертву людей?
— Людей приносят в жертву только тогда, когда на деревню нападают.
— А кто может напасть, кроме хищников?
— Да любой увалень с оружием.
— Тяжко вам тут… все сожрать хотят…
Пётр Иванович едва ступил на каменную дорожку города, как угодил во что-то зеленое с мухами.
— Каменный уродец! — брезгливо поморщился Пётр Иванович, стирая с ботинка кремовую субстанцию.
— Это вы про город или про какое-то животное? — уточнила Катя, рассматривая кривые трех и четырехэтажные домики с узкими улочками, где висели белье, флажки и вывески.
— И про то, и про другое, — спрятал лицо за воротником Пётр Иванович. — Платок не снимай и почаще наверх смотри, особенно следи за открытыми окнами.
— Фу-у-у! О канализации они не слышали?
Пётр Иванович подтолкнул правнучку в спину. Ему явно хотелось поскорее вернуться в родной деревянный домик к фиолетовым помидорам и паукам.
С точки зрения Кати горожане при их виде вели себя потешно: прятались, убегали, кто-то даже на стену залез и через крышу сбежал. Один ящерицей прикрылся и сохнущим бельем.
— Что ж за чудище этот ваш лес?
— Тебе лучше не знать, — ответил Пётр Иванович, останавливаясь возле двери с вывеской, где красовался криво нарисованный пучок трав.
— Я рисую лучше.
— Помнишь, что я говорил?
Катя с трудом подчинилась и старательно изобразила кроткую овечку. Войдя в помещение, она тайком рассматривала внутреннее убранство магазина. Бесконечные полки, травы, кости, крылышки, лапки, баночки и замаринованные помидоры с «очаровашками». Вместо люстры виселкрасный кристалл с перьями. Пол был выстлан мозаикой из защитных знаков и посыпан чем-то белым хрустящим.
За каменным прилавком стоял высокий пожилой мужчина с аккуратно подстриженной светлой бородой и выбритой головой. Облачен он был в балахон, как у Петра Ивановича, только красных оттенков и без пыли.
«Целитель» — догадалась Катя по нашивкам на балахоне.
Обмен происходил под кряхтение, злобное сопение и скрежет зубов. Пётр Иванович выложил товар, целитель пересмотрел травы, спрятал их под прилавком и отсчитал положенную сумму. Выходя из магазина вслед за прадедушкой, Катя мельком глянула на цены и едва сдержалась, чтобы не закричать от возмущения.
— Это грабительство! Вы должны потребовать больше денег за травы!
— Больше их никто не купит…
Катя заметила, настолько худым, уставшим и старым выглядел Пётр Иванович, продав с трудом добытые травы. Он выживал в чужом для него мире на грани бедноты и голода. Его все презирали и боялись. Называли жестоким колдуном, безбожником и приспешником злых духов.
— Дедушка, — положила подбородок ему на плечо Катя. — Давайте устроим целителю тёмную. Попросим лесных духов, чтобы они этого скрягу хорошенько припугнули, и он вам денег отсыпал!
В уголках глаз Петра Ивановича появились морщинки. Он с теплотой посмотрел на правнучку и погладил её по голове:
— Не надо духов. Злые они.
— О, кого я вижу! — раздался приторно сладкий голос на местном хекающим наречии. — Мой старый добрый друг!
Катя сразу его узнала и спряталась за спиной Петра Ивановича.
— Приветствую, Вотор, — посуровел Пётр Иванович, дополнительно прикрывая правнучку рукой.
К ним подошел здоровый лысый толстяк в широкополой шляпе в безразмерных грубых одеждах коричневого цвета.
— Ого, ты приручил эту ржавую ящерицу? Настоящий колдун! — с восторгом произнес толстяк, попытавшись хлопнуть Катю по щеке, но та щелкнула зубами в миллиметре от его толстых пальцев. — А вот кусаться не отучил…
— Чего ты хочешь, Вотор?
— Какой же ты подозрительный, может, я хочу поболтать…
— Не с чёрным колдуном перед домом целителя, — жестко отрезал Пётр Иванович.
Вотор почесал заросшую щеку и алчно посмотрел на Катю.
— Город полон слухами, что лес ржавую ящерицу назад живой вернул, так как колдунью в ней признал.
— И что с того?
— Ты не подумай дурного, я честную сделку тебе предлагаю: продать девчонку заграницу, а деньги поделить. Заграницей баб с даром дорого берут. Нам обоим хватит на много лет вперёд.
— Мести леса не боишься?
— Лесу до нас не добраться, когда мы будем в пустыне и при деньгах. Неужели тебя самого не тошнит от этого места?
— Плохо ты знаешь лес: он тебя пустынной травой задушит.
— Не надо делать из леса бога. В его всемогущество верят только язычники. Ты когда-нибудь видел духов в городе? Я — нет. Мы под защитой богов и целителей.
— Девку не продам.
— Если думаешь, замену себе вырастить, так духов лесных ей не подчинить. И себя погубит и деревеньку вашу, как языческий городок, на костях которого она построена. Помнишь, что с ним случилось? Как духи лесные его сожгли?
Пётр Иванович плотно сжал губы и не ответил.
— Бывай, колдун, мы еще встретимся, — перед уходом поправил широкополую шляпу Вотор
— Катя, от меня не отходи, — повторил Пётр Иванович, после того как Вотор скрылся из виду.
— Вы думаете, он что-то замышляет?
— Жадность делает людей наглыми и глупыми…
Каким бы осторожным ни был Пётр Иванович, засады он не избежал. Их подкараулили на выходе из города. Пётру Ивановичу не хватило ловкости уклониться от метившей в живот палки. Катя взвизгнула, когда её обхватили за шею и потащили в сторону запряженной тягловым ящером закрытой телеги.
— Я хотел по-хорошему, но ты меня не послушал, — появился Вотор в компании бандитского вида помощников.
— Не трогай её! — сквозь боль прошипел Пётр Иванович.
Катя впервые увидела, как прадедушка использовал магию: он на расстоянии переломал одному из помощников Вотора руки как кукле. И продолжил бы ломать конечности остальным, если бы толстяк не врезал ему в скулу и не повалил на землю.
— Против меня твое колдунство не поможет, недоучка! — за воротник поднял Петра Ивановича Вотор и ударил его на этот раз в челюсть. — Не думал же, что я не подготовился для встречи с тобой?!
— Ты пожалеешь!
— Огородное пугало! — еще один удар. — Ты просто глупый старик в молодом теле!
— Ты не понимаешь! — прохрипел Пётр Иванович, сплевывая кровь. — Она не принадлежит себе! Лес отомстит!
— Ну, и где твой лес? Где то чудовище, которым ты людей запугиваешь?! Где духи лесные?!
Вотор поздно заметил ужас в голубых глазах Петра Ивановича.
— Чудовище? — раздался спокойный мужской голос.
Горло толстяка обхватил чёрный корень и потянул по земле прямо к ногам Кати. Её зеленые глаза почернели, а зрачок выделала огненная окружность радужки. Потемнели губы, заострились зубы, из спины торчали большие ветвистые острые крылья, на которые был насажан подобно цыпленку человек.
— Пощади! — взмолился Вотор. — Всё отдам! Любого раба приведу! Какую захочешь девку! Только пощади!
Чёрные губы изогнулись, а в следующее мгновение шея толстяка хрустнула. Помощники Вотора бросились врассыпную, но далеко им не дали убежать вытянувшиеся как резина острые крылья.
Опираясь на стену ближайшего дома, Пётр Иванович поднялся на ноги и старался не слушать доносившиеся до него крики, всхлипы и бульканья. И почему он не уговорил Катю пересидеть в подвале… ничего бы не произошло…
— Давно не виделись, колдун, — стряхнул мёртвые тела с крыльев хранитель.
Он взлетел и приземлился возле Петра Ивановича.
— Ну, и как тебе последствия твоих молитв? Нравятся?
Колдун молчал, не в силах смотреть на искаженное чудовищной магией лицо Кати.
— Я помню, ты не любишь смерть. Теперь возле тебя будет мно-о-ого смерти.
В ответ снова молчание.
— Ты можешь передумать. Одно твое слово, и я покину её тело.
Пётру Ивановичу не надо было напоминать о страшной цене, заплаченной им за жизнь правнучки.
— Отпусти меня! — нетерпеливо напомнил хранитель. — И ты больше никогда не увидишь смерть! Тебе никогда больше не потребуется приносить человеческие жертвы лесу!
Пётр Иванович представил, что не услышит ни одного наивного детского вопроса. Некому будет портить грядки, срывать фиолетовые помидоры, переставлять книги и сметать волшебную паутину. Никто не заговорит с ним на родной речи, не назовет его «старым мамонтом», не скажет странные слова: «прикольно», «су-у-упер» и «круто»…
— Она. Будет. Жить.
Чёрные губы искривились, обнажая острые зубы:
— Однажды я утоплю тебя в людской крови, колдун!
Хранитель закрыл глаза, а все вызванные им изменения пропали, возвращая Кате прежний облик. Девушка без сознания упала прямо на Петра Ивановича. Он подхватил её и перенес на телегу, где осторожно уложил на солому.
Тихо зашелестел дождь. Где-то вдали грянул гром, предвещая грозу.
Одежда моментально вымокла, прилипнув к худому жилистому телу Петра Ивановича. Он дрожал и не мог сдвинуться с места.
— Господи… прости меня…
***
Катя проснулась вечером на скамейке возле растопленной печки. Она осмотрелась и, нахмурившись, протерла веки.
Каждый уголок дома был вымыт до блеска. Пётр Иванович сидел на кухне и надраивал песком посуду под оглушительный гром снаружи. Заметив, что правнучка проснулась, мужчина так встрепенулся, что едва не разбил тарелку.
— Как ты себе чувствуешь? Ничего не болит?
— Вроде нет… — ответила девушка, проведя рукой по лицу. — Что случилось после того, как я потеряла сознание?
— Пришли стражники и спасли нас, — отвечал Пётр Иванович, а сам не знал, куда руки деть и взгляд отводил.
— У вас… лицо распухло.
— Заживет. Первый ли раз морду-то бьют? — засмеялся прадедушка. — Я тут платьице, лаптики, кисточки и красочки тебе прикупил. Ты же любишь рисовать? Будешь ядовитые цветочки рисовать…
— А книги?
— Э… в это раз без книг… в следующий раз куплю…
— Дедушка…
— Да, Катенька?
— Как вы думаете, мы вернемся когда-нибудь домой?
Пётр Иванович едва заметно вздохнул, присел рядом с правнучкой на стул и погладил её по плечу:
— Да, внученька, вернемся.
Катя отвернулась к стене печки и тихо всхлипнула:
— Спасибо. Вы очень добрый.
Пётр Иванович растерялся. Добрым его назвали впервые за много лет, когда он и сам забыл, что такое доброта.
— Знаешь, Катенька, мы найдем способ припугнуть того целителя, чтобы он больше платил за травы, — слишком весело произнес Пётр Иванович. — Устроим ему…
— Тёмную?
— Да, тёмную. Только… давай без участия духов.
— А как?
— Венок ему ядовитый сплетем и на порог положим.
— И вы не скажите, что этого делать нельзя?
— Не скажу.
Повернувшись, Катя обняла Петра Ивановича, а он неловко ответил:
— Вот увидишь, все будет хорошо…