ГЛАВА 35. Тибет — место чудес
О старике, побывавшем на секретном Камчатском полигоне и укравшем там часть секретных документов, Ник узнал из звонка главы вампирской службы безопасности, который застал его во время приземления на аэроплане.
Монахи оказались непробиваемы по части ментального щита, а обычные методы допроса не дали результата — азиатские стоики молчали, несмотря ни на что. К тому же главу СБ тревожили паранормальные способности монахов, необычные уже тем, что они носили массовый характер — во всяком случае, так следовало из памяти монастырских послушников и местных жителей. Делать было нечего и Штейн, отбросив самолюбие, обратился за помощью к тому единственному, кто мог помочь ему в расследовании.
Это оказался тот самый монастырь на Тибете, в котором Ник останавливался в 1607 году и который он под настроение облагодетельствовал тоннелем, поэтому он, к удовлетворению Штейна, сказал, что слетает туда и посмотрит, так ли уж непробиваема монастырская братия. Не откладывая дело в долгий ящик, Ник сдал аэроплан хозяину и пересел на авиетку, которая под видом вертолёта приземлилась поблизости. По пути он вспомнил о Мари и позвал её домой, а затем через тиаран оставил ей сообщение, что уехал, но скоро вернётся.
По прилёту на место он сделал круг над монастырём. Тоннель, проложенный им в горе, сотворил настоящее чудо — разбогател не только сам монастырь, процветала вся округа. Преобразившаяся до неузнаваемости местность изобиловала богатыми усадьбами, окружёнными садами и причудливыми террасами, где, судя по информации тиарана, трудолюбивые тибетцы выращивали овощи и лечебные травы.
Ник вспомнил чудесное вино, которым угощал его Ли Вейдж, и ностальгически вздохнул, а затем призадумался. Кичливое богатство буддийского монастыря говорило ему, что духовные наследники бывшего настоятеля вряд ли унаследовали его гостеприимство.
«Что ж, тогда остаётся лишь надеяться, что они хотя бы унаследовали ум старого разбойника», — подумал он.
Не мудрствуя лукаво, Ник посадил авиетку прямо на центральную площадку храмового комплекса и направился туда, где, по указанию тиарана, находилось руководство операцией. Когда он вошёл в небольшую комнатку, Ладожский смерил его насторожённым взглядом, а затем, спохватившись, поднялся из-за стола и, как положено, отдал честь.
— Сэр!
— Садись, чего вскочил? Мы же одни и вроде как друзья, — взяв стул, Ник сел напротив Ивана. — Что, всё не можешь привыкнуть к мысли, что я Старейший? — усмехнулся он.
— Тебя бы на моё место, — проворчал Ладожский, несколько расслабившись.
— Мне на своём хватает дел. А где Штейн?
— Умчался по другим делам, как только договорился с тобой.
— Понятно, — Ник протянул руку. — Давай, что там у тебя.
Ладожский вручил ему планшет.
— Вообще-то, там нет ничего полезного, — признался он и пожаловался: — Это не монахи, а сплошные Зои Космодемьянские. Думаю, тебе уже сказали, что у них непробиваемые ментальные щиты, а сыворотка правды и меры жёсткого убеждения ничего не дают.
— Да? — Ник запустил видео допросов. — Просто ты не умеешь пытать, — констатировал он и поднялся. — Идём, я покажу тебе, как это делается.
«Чёрт!» — поскучнел Иван, но, памятуя с кем имеет дело, счёл за благо промолчать.
Когда они вышли во двор и пошли рядом, Ник не выдержал:
— Ладожский, врезать бы тебе за такие мысли, да не хочется расстраивать твою жену: всё же они с Мари подруги.
— А я что? Я ничего!
— Я тебе не маньяк-убийца. И да, можешь не переживать, Мари жива и здорова.
«Слава богу!» — обрадовался Иван и прибавил шагу, чтобы догнать Ника, ушедшего вперёд.
— Да ладно тебе злиться! — примирительно проговорил он и, поколебавшись, рискнул спросить: — Я слышал, что вы поженились. Это правда?
— Правда, — буркнул Ник и, внезапно остановившись, развернулся к нему. — Мика сказал, что ты беспокоился из-за Мари. Почему? — спросил он.
«Ревнует он, что ли?» — поначалу не понял Ладожский, но затем догадался, о чём речь, и состроил покаянную мину.
— Извини, я не хотел вмешиваться в ваши отношения. В общем, с неделю назад мне и Соне приснились практически одинаковые сны, верней, кошмары. В них ты убивал Мари… — он бросил взгляд на криту на поясе Ника и на его лице промелькнуло сильнейшее замешательство. — Ладно, не бери в голову. Думаю, мы с Беккер пересмотрели ужастиков. Слишком уж фантастической была обстановка, в которой всё это происходило.
— Говори, как есть, не увиливай! — потребовал Ник.
Сдавшись под его давлением, Ладожский подробно описал способ и место убийства и он, слушая его, терялся в догадках. Слишком уж это походило на правду. К тому же Иван в деталях описал зал Лотилий в Риоголизе, который в вампирском сообществе называли Старой базой и в котором, кроме Мари, ещё никто не был. Нику сразу же вспомнилась реакция девушки после его разговора с её рулат — как она ни с того ни с сего вдруг испугалась его, а затем рассказала о своём видении, которое подтверждало сон Ладожского. «Крейд! Что за ерунда?» — подумал он с недоумением.
***
«Вот именно! Что за ерунда? — озадачился принц Хаоса. — Обычно временная петля убирает все следы своего вмешательства, но не в этом случае. Да… определённо что-то пошло не так. Проклятье! Если Ваатор доложил о творящихся здесь странностях, то дело плохо. Со дня на день может заявиться отец и тогда мне уж точно мало не покажется», — расстроился он.
***
Вопреки опасениям Ладожского, встреча Старейшего с монахами обошлась без кровопролития. Стоило им войти в помещение, где держали монахов и старика, подозреваемого в краже документов, и тот, вскрикнув, распростёрся ниц.
Ник пригляделся к старику.
— Ли Вейдж, неужели это ты?
— Да, мой господин, это я, — последовал благоговейный ответ.
«Ну и дела! Триста лет многовато даже для эреев, не говоря уж о людях», — Ник вошёл в клетку с пленниками и взял старика за локоть, помогая ему встать. — Вот уж не ожидал, что ты настолько задержишься на этом свете, — сказал он, с удивлением глядя на буддийского монаха, которого он никак не ожидал застать в живых.
— Разве ваш недостойный слуга посмел бы уйти без вашего разрешения? — по лицу Ли Вейджа покатились слёзы, и он вновь попытался упасть ниц, но Ник ему не позволил.
— Нет уж, ремино Ли, давай обойдёмся без церемоний и просто побеседуем.
— Как прикажете, мой господин. Я всего лишь пыль под вашими ногами.
Ник вывел старика из тюремной клетки и усадил его на стул.
— Скажи, кража документов на Камчатке это твоих рук дело? — перешёл он к делу.
— Да, мой господин, — ответил Ли Вейдж, преданно взирая на него.
— Зачем они тебе?
— Это моё подношение вам, мой господин, — последовал совершенно искренний ответ.
— Ментальный щит — это тоже ты? — на всякий случай спросил Ник.
— Да, — утвердительно кивнул старик и на его лице появилось нерешительное выражение. — Теперь, когда вы здесь, могу я, ничтожный, просить вас о последней милости?
— Иди. Я выполню твою просьбу.
Когда настоятель вышел, Иван, стоявший позади Ника, глянул на монахов, сидящих в сооружённой для них тюремной клетке, и склонился к нему.
— Старик просил тебя о смерти? — спросил он на русском и по быстрому взгляду одного из монахов догадался, что тот его понял.
— Да, — ответил Ник.
— Может, повременишь? Наверняка он много знает и будет нам полезен. К тому же мы ещё не выяснили, где украденные документы, — сказал Ладожский, перейдя на португальский.
— Не могу. Ли Вейдж — верный слуга. Он заслужил, чтобы я выполнил его последнюю волю. А документы он сейчас принесёт.
Положив руку на криту, Ник встал и подошёл к монахам, которые сразу же перестали перешёптываться и с тревожным видом воззрились на него.
— Ну что, господа муравьи, что же мне делать с вами? Без своего пастыря вы мало что стоите. Может, прикончить вас всем скопом? Во избежание будущих проблем.
В ответ на его заявление, сказанное на тибетском, монахи прикрыли глаза и начали молиться.
К удивлению Ладожского, от их имени выступил не старик с благообразным лицом, а молодой мужчина лет тридцати на вид. Поклонившись Нику, он выпрямился и в его глазах блеснуло острое любопытство.
— Господин, смерть нам не страшна, но мы будем признательны, если вы повремените с казнью и дадите нам попрощаться с родными, — сказал он на хорошем английском.
Ладожскому показалось знакомым лицо монаха.
— Господин Ма Вей? — спросил он, вспомнив имя молодого астрофизика, и кивнул, не дожидаясь ответа. — Точно! Это тот самый талантливый дурак, что за раскрытие очередного тёмного секрета Вселенной получил Нобелевскую премию по физике, а затем пустился во все тяжкие, за что поплатился жизнями жены и сына, — сказал он, адресуясь к Нику.
Возмущённый его циничным высказыванием китайский учёный шагнул было к ним, но усилием воли взял себя в руки.
— Да, вы правы. Я заплатил за свою ошибку жизнями тех, кто был мне дороже всех, — сказал он смиренным тоном. На последних словах его голос дрогнул, и он опустил глаза, перебирая бусины тренгвы[1], связанные воедино чёрной кистью[2].
— И поделом тебе! Сел пьяным за руль, будь готов отвечать за последствия.
Ник поднял руку, призывая Ладожского к молчанию, а затем взял планшет и протянул его Ма Вею.
— Хуже другое, ты ошибся в элементарных расчётах, что не делает тебе чести как учёному. Вот правильное решение.
Китайский учёный помедлил, а затем взял планшет и впился глазами в строчки математических формул. Спустя время на его лице проступило отчаяние и он, не отрываясь от экрана, заметался по тесной камере.
— Не может быть! — вскричал он и по привычке попытался вцепиться в сбритые волосы. — Господи, какой же я идиот! Где только были мои глаза? Это же элементарно!
— Вот именно, — холодно уронил Ник.
Повинуясь его взгляду, Ладожский забрал планшет у китайца, и тот упал на колени.
— Господин, не гневайтесь! Дайте мне ещё одну возможность, и я сделаю всё, что в моих силах!
— Зачем? Собираешься продолжить свои исследования? Так они не имеют смысла, поскольку построены на ложных предпосылках.
— Я это понял, — поник Ма Вей. — Судя по тому материалу, что я только что видел, и тому, что добыл Ли Вейдж, вы далеко ушли. Намного дальше, чем земная наука.
— Этот самовлюблённый идиот думает, что мы пришельцы, — усмехнулся Ладожский и китаец смерил его острым взглядом.
— А разве это не так?.. Вы не похожи на обычных людей, — сказал он, не дождавшись ответа.
Ник тем временем закончил мысленный разговор с Палевским и снова обратил свой взор к Ладожскому.
— Подожди, я должен поговорить с Ли Вейджем, — сказал он и исчез за дверью.
— Скажите, нас убьют? — нерешительно проговорил Ма Вей.
— Думаю, да, — лаконично ответил Ладожский, стараясь не поддаваться жалости.
Ма Вей ему импонировал. Несмотря на высокомерие и махровый эгоизм (китаец был выходцем из очень богатой семьи), он был честен и искренне раскаивался в совершённом убийстве. К тому же они были ровесниками, и Иван невольно ставил себя на его место. «Как говорится, от тюрьмы и сумы не зарекайся», — вздохнул он, припомнив, что из-за недружественной интервенции на фондовых биржах корпорация семьи Ма находится на пороге разорения.
— Что ж, значит так тому и быть, — потеряно улыбнулся Ма Вей, по-прежнему стоящий на коленях. Он закрыл глаза и его губы зашевелились в беззвучной молитве.
Выйдя под открытое небо, Ник прошёлся по территории храма, а затем сел на скамью, испещрённую надписями паломников, и настоятель, который издали увидел его, прибавил шаг, а затем побежал — он не хотел заставлять ждать того, кого почитал как бога.
Не в силах что-либо вымолвить Ли Вейдж остановился у скамьи и протянул Нику туго набитый чёрный пакет и тот, прежде чем его принять, брезгливо поморщился — пакет был из разряда тех, что используют для сбора мусора, вдобавок выглядел так, будто его уже использовали по назначению. Сообразив, что дал маху, испуганный старик упал на колени.
— Мой господин, мне нет прощения! — воскликнул он с отчаянием и ударил себя по щекам. — Какой же я дурак! Будь у меня хоть крупица разума, я бы не посмел оскорбить вас столь неподобающим подношением!
— Сядь! — властно сказал Ник, и Ли Вейдж не посмел ослушаться.
Примостившись на краешке скамьи, он глянул на своего непростого собеседника.
— Мой господин…
— Не начинай! — упредил Ник череду его извинений. — Я знаю, ты не хотел оскорбить меня.
Вот только старик, чуткий как преданный пёс, безошибочно угадывал оттенки его настроения.
— Вы правы, мой господин, в спешке я взял первое, что попалось под руку, — сказал он упавшим голосом, и Ник постарался подавить вспыхнувшее раздражение.
— Ремино Ли, я не настолько мелочен, чтобы наказывать слугу за случайно совершённую ошибку, — сказал он ровным тоном и вопросительно глянул на монаха. — Здесь всё?
— Да, — ответил Ли Вейдж. — Разве я посмею вас обманывать? — вырвалось у него, и он виновато улыбнулся. — Простите, мой господин. Язык мой — враг мой.[3]
Он встал и, опустившись перед Ником на колени, выполнил коутоу[4], а затем протянул ему подаренное кольцо.
— Мой господин, не гневайтесь! Ваш ничтожный слуга слишком слаб для такой великой ноши.
— Не переживай, ремино Ли, я на тебя не сержусь.
Ник принял кольцо и на лице монаха отразилось нескрываемое облегчение.
— Спасибо, мой господин, ваша милость безгранична, — радостно проговорил он и добавил: — Теперь, когда оно у вас, могу я уйти?
— Почему ты так рвёшься умереть? — спросил Ник.
— Я слишком долго жил, а для такого простого человека, как я, это, скорей, наказание, чем награда, — не стал увиливать от ответа Ли Вейдж и с покаянным видом склонил голову. — Простите, что плачу́ вам чёрной неблагодарностью за ваше великое благодеяние. Ведь вы подарили мне бессмертие, о котором остальные могут лишь мечтать.
«Скорее всего, это влияние хронокапсулы», — мелькнула у Ника мысль. Он заколебался, не зная, как поступить. Происшедшее с настоятелем буддийского монастыря было настоящим чудом, к тому же он был уверен, что Палевский серьёзно разозлится, что он не дал ему исследовать необычный феномен, вызванный кольцом.
— Поступай, как знаешь. Уйти или остаться — решать лишь тебе, — сказал он наконец.
— Мой господин, ваша доброта безгранична! — обрадовался Ли Вейдж, начавший уже опасаться, что смерть откладывается, и с грустной улыбкой добавил: — Я бы никому не пожелал пережить своих близких. Жизнь пуста, когда умирает сердце.
Понимающий его как никто другой, Ник с участием посмотрел на старого монаха, который получил вожделенное людьми бессмертие, но не стал от этого счастливей.
— У тебя есть какие-нибудь пожелания? — спросил он, и старик отрицательно покачал головой.
— Нет, мой господин.
— А как же твои муравьи? — поинтересовался Ник ради проформы.
— Вашей милостью они получили много больше, чем заслуживают. Если им хватит ума, они будут служить вам верой и правдой. Если нет, то кара будет ими вполне заслужена, — ответил буддийский монах с философским спокойствием.
Ник кивнул.
— Хорошо, значит пришла пора прощаться. Ремино Ли, сядь на скамью и ничего не бойся. Клянусь Священным Ягуаром, ты больше не будешь один.
Нисколько не сомневающийся в его словах, Ли Вейдж выполнил его распоряжение и Ник, встав напротив, положил руку ему на голову. Судя по радостному изумлению и слезам счастья, он сдержал слово, и старик встретился с теми, с кем хотел.
Когда на лицо буддийского монаха легла тень смертного умиротворения, Ник закрыл ему глаза и осенил охраняющим знаком. «Пусть твой спуск в долины предков будет лёгким, а боги снисходительны к твоим грехам», — напутствовал он душу умершего и, не оглянувшись, отправился туда, где его ждали Ладожский и монахи, томящиеся в ожидании своего приговора. Несмотря на смирение, умирать никому не хотелось, даже старикам.[5]
Суд был коротким. Ник смерил взглядом пленников, насторожившихся при его появлении, и велел Ладожскому выпустить их из тюремной клетки. Старые и молодые, облачённые в одинаковые кашая[6] оранжевого цвета монахи гуськом потянулись на волю. Ник прошёл вдоль их ровной шеренги и внутренне усмехнулся. В отличие от своих предтеч, что жили здесь в семнадцатом веке, эти монахи явно практиковали воинское искусство.
— Чтобы жить, вы должны мне служить, — сказал он и несколько монахов, которые собирались подискутировать с ним на тему служения, упали замертво. — Уясните сразу, болтуны не входят в число слуг, которых я считаю полезными.
Но показательный урок усвоили не все.
— Шицзунь[7] утверждал, что вы бог, но вы ведёте себя как демон, — раздался дерзкий голос и Ник посмотрел на его обладателя.
Это был рослый подросток европейской наружности, который, судя по выступлению, отличался от своих азиатских товарищей не только цветом глаз и кожи, но и воспитанием.
На своё счастье, юный скептик оказался менталистом и появившийся охранник, несмотря на отчаянное сопротивление мальчишки, увёл его за собой.
— Бог или демон? — усмехнулся Ник, постукивая критой по ладони. — Это будет зависеть от вас. Для верных слуг я буду богом, для предателей — хуже демона. Ну а тот, кто сумеет отличиться, получит вот это.
Он поднял руку, демонстрируя кольцо, с которым почивший настоятель не расставался ни днём ни ночью, хотя пережил из-за него несколько покушений на свою жизнь. Кое-кто из умников всё же сумел связать долголетие Ли Вейджа с подарком бога.
— Как видите, награда более чем щедрая, — сказал он с лёгким сарказмом, заметив, что китайский учёный вскочил на ноги и не сводит глаз с кольца.
«Значит, Ли Вейдж не обманывал, кольцо действительно дарует бессмертие», — подумал Ма Вей и, подавая пример остальным, упал на колени.
Почести, оказанные ему как Сыну Неба[8] Ник принял как должное и, памятуя о силе слова, произнёс небольшую приветственную речь, где выразил надежду, что неофиты не обманут его ожиданий. Затем он повернулся к Ладожскому и, перейдя на португальский, велел держать монахов под неусыпным наблюдением, особенно тех, что имеют паранормальные способности. Это привело к тому, что обитатели буддийского монастыря обзавелись чипами, вшитыми под кожу. Временным главой монастыря стал Ма Вей, хотя тот не слишком охотно принял оказанную ему честь. Молодой китаец снова рвался в науку, но Ник и Ладожский, посоветовавшись, решили, что наследник корпорации Ма, получивший хорошее бизнес-образование, как нельзя лучше подходит на эту должность. При чудовищном богатстве монастыря, накопленном за триста лет, ему был жизненно необходим толковый управленец и финансист.
_______________________
[1] Тренгва (гирлянда на тибетском) — буддийские чётки, состоящие из (108 + 1) бусин.
[2] Черный цвет кисти означает, что монах отрёкся от всего мирского.
[3] В оригинале 让人害怕的不是刀，而是尖利的语言, язык что топор — разит насмерть.
[4] Обряд тройного коленопреклонения и девятикратного челобитья.
[5] Видимо, их души были ещё слишком молоды и не познали дзен.))
[6] Кашая — традиционная одежда буддийских монахов.
[7] 师尊 (шицзунь), в переводе с китайского языка — учитель, наставник.
[8] То есть коутоу — тройной поклон и девятикратное челобитье.