***
Злачные места, где крутились большие деньги, всегда были местом обитания криминальных структур. Вот и сепаратисты не стали ломать традицию и выбрали казино в Сингапуре в качестве своего прибежища. Здесь было всё, что им нужно — финансы, информация и маскировка, которую обеспечивал поток людей, влекомых жаждой лёгкой наживы. Как косяк сельди, они стирали индивидуальные черты отдельных особей.
Правда, молодой человек, что этим вечером почтил казино своим присутствием, выглядел слишком уж необычно, чтобы сливаться с толпой. Баскетбольный рост и грация хищного зверя, бьющая под дых красота, дикая и своенравная, и одеяние, чем-то похожее на наряды средневековой знати — всё это вызвало ажиотаж среди публики вроде бы привычной уже ко всему.
Первыми распознали опасность жрицы любви. Они устремились было к вновь прибывшему, но, поскольку знание мужской психологии было их профессиональным навыком, при приближении к Нику их улыбки гасли, и они поворачивали обратно. К тому же мрачное выражение лица и набор оружия на его поясе недвусмысленно говорил, что он явился в казино за другими развлечениями. Девушки взялись за мобильники, предупреждая товарок и самых ценных своих клиентов о возможных неприятностях и тогда, вслед за проститутками, некоторые из мужчин оставили игру и засобирались домой.
Охрана, состоящая из людей, устремилась было к нежелательному посетителю, намереваясь выставить его из казино, но вампиры в зале сразу поняли, с кем имеют дело, и открыли стрельбу.
Не смущаясь шквалом пуль, которые успешно отражала его защита, Ник встал в центре зала и взял в руки туаши. Настраиваясь, он на мгновение прикрыл глаза, а затем началась кровавая вакханалия. Не разбирая, кто есть кто, новоявленный синигами[1] убивал вся и всех на своём пути. Вне себя от ужаса люди метались по казино, но все двери и окна в огромном здании оказались намертво заблокированными.
Уничтожив вампирскую криминальную диаспору вместе с людьми, которым не повезло оказаться в эпицентре их разборки, Ник особым способом нажал на сенсорную кнопку в нише за скульптурой. Часть стены отошла, и он вошёл в полутёмную комнату с восточным убранством. «Выходи! — потребовал он. — Бежать бесполезно. Всё равно тебе не уйти. Сейчас это единственный выход из твоей хитроумной норы».
Это действительно было так, многочисленные тайные ходы оказались перекрыты и спасительное убежище превратилось в ловушку, но Георгий Беридзе, легендарный глава сепаратистов, не отчаялся. Ему было не впервой попадать в сложные ситуации, но благодаря храбрости и смелости, граничащей с безумием, он всегда выходил победителем. «Если этот сопливый мальчишка с мечом решил, что сумеет остановить меня, то он глубоко ошибается», — с весёлой яростью подумал он и, схватив автомат, сунул в карман запасные рожки с патронами. Чтобы призвать удачу, он поцеловал образок со святым, который был его покровителем, и ринулся на врага.
Стеллаж с книгами отъехал, и Беридзе без промедления открыл ураганный огонь. Израсходовав имеющийся боезапас, он отбросил бесполезный автомат и уже с ножом набросился на врага, который, игнорируя его нападение, имел наглость сидеть на диване — причём на его любимом диване!
«Георгий», — раздался негромкий голос, и глава сепаратистов будто налетел на стену. Ничего не соображая, он судорожно вздохнул и тут на него обрушились забытые воспоминания детства.
«Отец!» — Беридзе уронил нож и его лицо исказила мучительная гримаса. «Господи… Как же так? Почему?» — упав на колени, он надрывно всхлипнул и его плечи затряслись от плача.
Глядя на это безобразие, Нику подумалось, что здесь ничего не изменилось, и его воспитанник, которого с детства отличала повышенная эмоциональная возбудимость, по-прежнему легко впадает как в буйную ярость, так и в слезливый восторг.
Георгий Беридзе был его первым успешным опытом по обращению людей в вампиров и Ник, соскучившийся по сородичам, многое спускал ему с рук, видя в нём не то младшего брата, не то сына. Мальчишка мог запросто схватить его за руку и потащить за собой, — мол, идём погуляем, а то дома скучно. Однажды он показал ему свою находку — гнездо малиновки и был так счастлив, что целый день ходил за ним и болтал о повадках птиц, а знал он о них немало, поскольку его настоящий отец был птицеловом. Затем птенцов слопала кошка и это была такая трагедия, что Ник, поддавшись жалости, взял мальчика на руки и тот, обняв его за шею, горько разрыдался. Чтобы отвлечь мальчика от горя, он хотел прокатить его на авиетке, но он отказался, хотя это было его заветной мечтой, и продолжал страдать по убиенным птенцам ещё дня три.
«Совсем как Мари, стоит только пожалеть и не оберёшься слёз. И такой же до дурости упрямый», — с иронией подумал Ник. «Вот только Георгий больше не тот искренний и сердобольный мальчишка, которого я знал, а умный, хитрый и безжалостный террорист, за которым уже много лет безуспешно гоняется вампирская безопасность», — напомнил он себе и пригляделся к бывшему воспитаннику.
По сравнению с тем, каким он его помнил, Беридзе не очень изменился. Во всяком случае, внешне. Он по-прежнему был тощ, смугл и носат. Разве что теперь он выглядел как типичный сорокалетний грузин. Впрочем, Ник знал, почему безопасность не могла с ним справиться. Георгия с детства отличал острый ум, умение логически мыслить и быстрота реакции, к тому же развитые ритеном, которому он сам его научил.
— Хватит изображать из себя кающуюся Марию Магдалину, — не выдержал Ник, видя, что он всё ещё хлюпает носом.
— Прости! Не смог сдержаться, — пробормотал Беридзе. Он отнял руки от залитого слезами лица и потянулся за носовым платком. — Ведь я так скучал по тебе и уже не надеялся увидеть, но Господь был милостив ко мне, — заявил он и трубно высморкался.
«Наглая ложь», — беззлобно подумал Ник. Пока он не разблокировал его воспоминания, Беридзе не помнил о нём, правда, дальнейшие события заставили его усомниться в этом.
— Почему ты ушёл в подполье? — спросил Ник.
— Потому что ненавидел Палевского! — не задумываясь, ответил Беридзе.
— Он чем-то тебя обидел?
— Если честно, то нет, — признался сепаратист. — Поначалу я его боготворил и всеми способами старался заслужить его одобрение, но он, несмотря на все мои подвиги, воспринимал это как должное. В общем, Палевский относился ко мне как ко всем остальным своим сторонникам, что страшно злило меня. Теперь я понимаю, чем это вызвано, ведь вы с ним очень похожи. Может, не отними ты у меня память… — около рта Беридзе залегли горькие складки. — Впрочем, это ничего бы не изменило. Рано или поздно наши пути обязательно бы разошлись, и ты всё равно сидел бы здесь и ждал конца моей исповеди, чтобы потом отрубить мне голову.
— Почему ты так думаешь?
— Я не приемлю тот путь развития, на который нас толкает Палевский.
Беридзе с надеждой глянул на Ника, но понял, что тот ему не союзник.
— Отец, хоть ты пойми, изоляция — не выход. Мы сами себя загнали в ловушку, прячась от человечества. Ведь мы тоже люди и всё, что нам нужно, это быть с ними на одной волне. Вот поэтому я хотел, чтобы мы восприняли общечеловеческие ценности и влились в их ряды. Палевский же навязывает нашему обществу иные моральные устои, чем ещё больше отдаляет нас от них, — возбуждённо проговорил он и, вскочив, забегал по комнате, излагая свою доктрину социального устройства вампирского общества.
— Мы покидаем Землю, — напомнил ему Ник, — и для нас больше не имеет значения ни устройство человеческого общества, ни вопросы сотрудничества с ним.
— Всё равно Палевский не прав. Монархия, которую он пытается возродить, это даже не вчерашний день, а дела давно минувших дней, — упрямо стоял на своём оживившийся Беридзе.
Прекращая бесполезную дискуссию, Ник рубанул туаши по диванной подушке и брезгливо глянул на вывалившийся оттуда чёрный конский волос.
— Хватит! — сказал он жёстким тоном. — Георгий, ты разочаровал меня. Я бы понял, если бы ты действительно руководствовался благом нашего народа, но ведь это не так. Ты сам не веришь в то, что говоришь.
— Я верю! — страстно воскликнул Беридзе.
— Даже если ты действительно веришь, ты слишком умён, чтобы не осознавать правоту Палевского. Просто ты романтик и бунтарь по натуре. Идеалы потому и идеалы, что они недостижимы.
Беридзе печально улыбнулся.
— Кто-то должен верить в лучшее будущее, иначе незачем жить.
— Вот только не все дороги ведут в будущее. Георгий, ты хоть раз подумал о том, что будет, если ты дорвёшься до власти? — вопросил он и на лице воспитанника отразилось знакомое ему упрямство.
— Я справлюсь.
— Значит, не думал. Так что каждому своё: тебе — мечты, Михаэлю — реальный путь.
Борясь с нежеланием его убивать — воспитанник по-своему был ему очень дорог, Ник сердито посмотрел на него. «Вот дурак! Неужели так трудно покаяться в содеянном? Ведь знает, что я его прощу, даже если он солжёт», — с раздражением подумал он.
Будто услышав его, Беридзе со смиренным видом опустился на колени и, поцеловав его руку, поднял голову.
Это не было уловкой. Как в детстве, карие глаза сияли такой чистой всепрощающей любовью, что у Ника сжалось сердце.
— Нет! — выкрикнул он, но было уже поздно.
Рука Беридзе метнулась к ножу и из его горла ударил фонтан крови. «Прости, отец! Не хочу, чтобы на твоих руках была моя кровь», — мысленно сказал он и его глаза потускнели.
Ник не помнил, сколько просидел в тёмной как склеп комнате. В чувство его привёл сдавленный всхлип.
— Выходите! — приказал он.
Книжный шкаф снова ушёл в сторону и в проёме сначала показался юноша, а затем девушка. Судя по внешности, они были кровниками Беридзе. Девушка упала на колени рядом с телом мёртвого сепаратиста и залилась слезами. Парень замер рядом с ней, пряча горящие ненавистью глаза.
— Как вас зовут? — резко спросил Ник и оба, вздрогнув, уставились на него.
— Он Автандил, а я Манана, — ответила девушка.
В кровниках его воспитанника было нечто такое, что Нику активно не нравилось, и он потянулся к их разумам. «Крейд! Натуральные торпаны,[2] такие же недалёкие, лживые и подлые. Нет, Георгий, даже ради тебя я их не помилую».
Учуявшие опасность брат и сестра сорвались с места, беря его в клещи, и Ник скользнул между ними, а затем развернулся и взмахнул туаши.
Когда в комнату ворвались оперативники спецназа, он сидел на диване и методично отчищал меч от крови.
— Это мой подарок тебе, — сказал он и ткнул лезвием в направлении обезглавленного трупа.
Штейн кивнул, пряча досаду. Наконец-то ему удалось вычислить, где находится глава сепаратистов и тут на тебе!
— Это Георгий Беридзе?
— Да.
— А где его голова? — спросил он, покосившись на круглый предмет, упакованный в наволочку от диванной подушки.
— Там, где должно, — последовал ледяной ответ.
Ник бросил окровавленную тряпку и встал с дивана. Отточенным движением он отправил меч в ножны и, взяв приготовленный свёрток, направился к выходу. Штейн посмотрел на кровавый вслед, отмечающий его путь, и ему стало не по себе. «Брр! Просто мороз по коже, — поёжился он. — Я, конечно, тоже не подарок, но Ник это просто нечто. Мало того что порубил кучу народа, так ещё и голову Беридзе прихватил с собой. Вот нафиг она ему? Может, он каннибал и собирается съесть его мозги? Teufel! Неужели я был бы таким же отморозком, если бы помнил своё детство?» — мелькнула у него обескураживающая мысль.
***
Вопреки предположению Штейна, Ник, вернувшись домой, отправил голову Беридзе не в кастрюлю, а в холодильник. Поутру он водрузил её на церемониальное золотое блюдо и поставил на постамент в зале Лотилий — помимо всего прочего, он предназначался для почитания почивших родственников, близких друзей и верных слуг.
Мари тоже присутствовала на церемонии в храме и вторила молитве Ника за упокой души почившего, а затем на прощании в зале Лотилий. Когда он отдал распоряжение тиарану похоронить голову неизвестного ей типа в семейной усыпальнице, она рискнула спросить, кто он такой. Ответ её шокировал, но она не подала виду. «Сын, который лет на двадцать, а то и все тридцать старше отца?» — со скепсисом подумала она, но не стала выспрашивать подробности, видя, что Ник не в настроении разговаривать. Тем не менее наличие столь возрастного пасынка заставило её задуматься, сколько же лет её избраннику и почему он столь молодо выглядит.
«Надеюсь, Ник не станет жадничать и со временем поделится со мной своим элексиром молодости. Хотя кто знает, вдруг он не стареет сам по себе, тогда дело швах», — Мари представила себя морщинистой сгорбленной старушкой, а его всё таким же красивым и молодым, и приуныла. «Merde! Прямо-таки Хаул и Софи[3]. Представляю, как народ будет ржать, когда узнает, что мы муж и жена».
У старушки, которую вообразила себе девушка, был такой нелепый вид, что Ник поневоле улыбнулся. «Не расстраивайся, алин, над тобой никто не будет смеяться: я умру куда раньше, чем ты думаешь. К моему великому сожалению, ты состаришься с кем-то другим, а не со мной», — с грустью подумал он; почему-то сегодня ему не верилось, что удастся избежать карающей длани Пророчества.
— Чем займёшься? — спросил он, когда они покинули зал Лотилий.
Мари пожала плечами.
— Не знаю. Может, немного почитаю, потом позанимаюсь в виртуале. Или сначала потренируюсь с туаши, а затем почитаю историю Священных государств. А ты что собираешься делать?
— Алин, я же предупреждал, не выходи за рамки правил, — уклонился Ник от ответа.
— Тогда я оставлю тебя, — сказала девушка и, прощаясь, поцеловала его в щёку.
«Могла бы не бросать меня в такую минуту», — расстроенно подумал Ник. Из-за смерти Георгия он чувствовал себя не в своей тарелке и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, отправился к пленнику.
***
Дверь камеры бесшумно уехала в сторону, и Мирон вздрогнул. Приход Старейшего не сулил ничего хорошего, но он старался не поддаваться панике. Тем не менее при воспоминании о том, что творилось с ним после удаления чипов, его пробил пот. Страшные головные боли, от которых он лез на стену, показались ему сущей ерундой на фоне последовавших кошмарных галлюцинаций и перепадов настроения. «Господи, только не в пыточную! — тоскливо подумал он. — Если этот палач начнёт выдирать из меня остальную электронику, встроенную в нервную систему, я точно сойду с ума или останусь калекой на всю оставшуюся жизнь».
Вопреки его опасениям, на этот раз Старейший сел напротив и сложил руки на столе. Выдержать его взгляд было нелегко, к тому же он смотрел так долго, что Мирон начал уже подумывать, что лучше умереть, чем находиться в неизвестности.
— Так умри, — сказал Ник, по-прежнему не спуская с него глаз. — Это не сложно, достаточно прибегнуть к акупунктуре и даже вампирский организм не выдержит блокировки кровотоков.
Мирон скрипнул зубами. «Вот сволочь! Будто я не знаю, что он не даст мне умереть, пока не разберёт на части», — зло подумал он и с вызовом проговорил:
— Ну уж нет! Я не доставлю тебе такого удовольствия.
— Струсил? — усмехнулся Ник.
— Я не трус и ты это знаешь, — уже спокойней сказал Мирон.
— Если не боишься умереть, тогда какого крейда ты нервничаешь? — последовал довольно миролюбивый вопрос.
— Я переживаю не за себя, я переживаю за Мари…
Ментальный удар был такой силы, что он, ослепший и оглохший, сполз со стула и беспомощной медузой распластался на полу. Задыхаясь, он силился вдохнуть воздух, но лёгкие отказывались работать.
— Встать! — донеслось до него будто через слой ваты.
Понимая, что повторный удар его убьёт, Мирон завозился на полу, но тело, превратившееся в желе, не желало ему подчиняться. «Прости, Мари! Встретимся в лучшей жизни…» — напоследок подумал он и, уронив голову, погрузился во тьму забвения, как ему казалось, навсегда.
Вот только Ник был не из тех, кто отступается от своих планов. Он ударил импульсивно, под влиянием гнева, но пленник был нужен ему живым.
_______________________
[1] Синигами или бог смерти (яп. 死神 синигами, букв. «бог смерти») — персонифицированная смерть.
[2] Торпан — зверь (вымышленный), по повадкам похожий на шакала.
[3] Анимэ «Ходячий замок».