Девушка-кофе и тибетское вино, сдобренное богами, искином и занозой в сердце
По возвращении домой Ник сразу же направился в лабораторию, где проводил всё своё время, за исключением сна, занятий с Мари и походов в столовую. «Сейчас подай мне обед, а в восемь вечера выведи данные по центральному процессору», — распорядился он, войдя внутрь большого помещения, заставленного оборудованием.
«Слушаю и повинуюсь, мой райделин», — отозвался тиаран. И хотя Ким очень старался, чуткое хозяйское ухо уловило в его голосе нотки смирения, смешанные с отчаянием, ранее не свойственные его верному помощнику. «Крейд! — нахмурился Ник. — Как же не ко времени появился искусственный интеллект. Конечно, это чудо из чудес, но неизвестно, сколько ещё он оттянет на себя ресурсов тиарана. Даже не знаю, стоит ли его сохранять. Думаю, второстепенные устройства забарахлили неспроста. Похоже, искин подворовывает ячейки памяти», — заключил он, крайне недовольный тем, что у него возникла ещё одна проблема, требующая немедленного разрешения.
Тем не менее обед был приготовлен в его вкусе и Ник, покончив с остальными блюдами, взял в руки крошечную чашечку с кофе. К нему он пристрастился с той поры, когда ему взбрело в голову взять себе в любовницы эфиопку. Случилось это в шестнадцатом веке, где он сделал кратковременную остановку и вышел из хронокапсулы.
Конечно, не хватало сопутствующего ритуала приготовления кофе, тем не менее по вкусу он был точно таким же, каким его варила молчаливая темнокожая девушка с необычными для своего племени зелёными глазами. Впоследствии кофе такой варки назовут кофе по-арабски. Перед тем как отбыть в другой век, Ник хотел вернуть эфиопку в родное племя, живущее в соседнем оазисе, но она, когда он с этим намерением вошёл в шатёр, успела перерезать себе горло, хотя он ничего не говорил ей о расставании.
Девушки уже давно не было на свете, а он до сих пор помнил её кофейный запах, смешанный с запахом раскалённого на солнце песка, стройное длинноногое тело, а ещё нежность и страсть, сквозящие в каждом движении, и любовь, что светилась в прекрасных глазах, похожих на чудесные изумруды. Ник не спросил её имени и в его памяти она так и осталась безымянной. «Если бы Мари любила меня с той же страстью, что чернокожая девчонка, наверное, я был бы счастлив, но она не любит меня, а лишь играет в любовь. Такая же притворщица, как её мать», — мрачно подумал он и, поставив опустевшую чашечку, вдруг понял, что впервые не получил удовольствия от любимого напитка.
Сердясь на всех и вся, и прежде всего на Мари, Ник решил, что пора её навестить и наказать за то, что она испортила ему настроение.
Он застал девушку за тем, что она стояла перед зеркалом и разучивала фигуры фотайес, бального эрейского танца, схожего с французским котильоном.
— У тебя неплохо получается, — сказал он, видя, что, увлекшись, Мари не замечает его присутствия.
Заслышав его голос, она резко обернулась, и он едва не отшатнулся от неё. Вместо утончённой красавицы на него смотрела клоунесса с грубо размалёванным лицом. Особенно безобразно смотрелись выпученные глаза, скошенные к переносице.
— Вижу, танец наших предков для тебя всего лишь клоунская забава, — сказал Ник, едва сдерживая гнев.
Не ожидая его приказа, Мари сама опустилась на колени.
— Простите, мой райделин, больше это не повторится, — смиренно пропела она.
— Почему же? — постукивая критой по ладони, Ник обошёл её кругом. — Я нахожу, что эта маска как нельзя лучше подходит тебе. Изволь носить её всегда и про глаза не забывай. В такой позиции они необычайно выразительны.
— Иди к чёрту! Это уже чистой воды издевательство, — сказала Мари, опасающаяся, что послушание приведёт её к косоглазию, и скрылась за дверью ванной комнаты.
Когда она вернулась, на её лице не было ни капли косметики, но она была при полном параде — синий костюм закрывал её от шеи до щиколоток, на голове красовался затейливо завязанный шарф, на ногах изящные туфли.
Лежащий на кровати Ник похлопал рядом с собой, но девушка проигнорировала его призыв и, уйдя в соседнюю комнату, села за стол и перед ней высветился экран тиарана.
— Алин, не испытывай моё терпение. Иди сюда, — позвал он.
Мари не послушалась и, просматривая файлы, вскоре замурлыкала себе под нос:
Der Sommer war lang
Und wir gingen noch mal den Weg,
Den Weg zu den Klippen am Meer,
Am Meer
Bei dem alten Kastell
Nahm er leise mich in den Arm
Und wir schauten hinaus auf das Meer,
Das Meer
Meine erste Liebe
War die schönste Liebe
Warum muß sie vergehen,
Alles war so wunderbar
Au revoir
Au revoir mon amour
Du hast mir so viel gegeben
Mit dir, da begann mein Leben
Au revoir,
Au revoir![1]
— Замолчи!
От Ника, возникшего на пороге, веяло такой яростью, что удивлённая девушка умолкла на полуслове.
— Какого чёрта? — осведомилась она, больше не желая продолжать игру в примерную райдиэль.
Ответом ей послужила крита. Развернувшись, как змея, она оставила кровавый след на её плече.
Глаза Мари наполнились слезами и вместе с тем на её лице появилось жёсткое выражение.
— Сейчас же объяснись! — потребовала она.
— Ты посмела рыться в моём прошлом! — рявкнул Ник, правда, уже засомневавшись, что девушка ни с того ни с сего сочинила стихи про его первую любовь. Да и мелодия показалась ему знакомой.
И тут Ким, боясь, что хозяин обвинит его в распространении конфиденциальной информации, включил песню Мирей Матье, послужившую причиной их размолвки.
Раздосадованный Ник, понявший что ошибся, щёлкнул критой по полу, а затем поднял глаза на Мари. Он хотел извиниться, но промолчал, поняв, что сейчас бесполезно что-либо говорить. «Крейд с ней! Пусть думает, что хочет. Мне всё равно», — попытался он убедить себя, правда, без особого успеха. Откровенная ненависть, написанная на лице девушки, задела его за живое. «Вот чего бесится? В конце концов сама виновата. В мире полно песен, но ей нужно было выбрать именно ту, которая будто написана про нас с Лотиланой», — сказал он себе в оправдание.
Мари прервала его споры с нечистой совестью.
— Ну, чего ты медлишь? Неужели не изукрасишь меня с головы до ног? — в деланном удивлении она приподняла брови. — Нет? Ты не заболел? А то давай! Чего уж там? Мне же не привыкать. Правда, я уже выгляжу как закоренелый каторжник, и на моей шкуре скоро не останется живого места, но ты не стесняйся, продолжай бить, — проговорила она дрожащим от ярости голосом.
«Коллоидные рубцы?» — забеспокоился Ник. Когда регенерация действовала с промедлением на коже действительно могли остаться следы.
— Не неси чушь. Вне ритена я не использую криту. Почти.
Он шагнул к девушке.
— Дай посмотрю, но учти, если ты солгала, то пощады не жди.
— Пощады? — усмехнулась Мари и, задрав кофточку, крутанулась на месте.
Действительно, несмотря на белизну её кожи на ней отчётливо прослеживались следы рубцов, особенно много их было на спине.
— Ну как? Красота, да? — она повернулась к нему лицом. — Ритен, говоришь, и ничего более? Тогда ответь мне, что это такое?!
Ник посмотрел на обнажённое плечо девушки, на котором багровел след недавнего удара и порывисто её обнял.
— Прости! Клянусь, больше это не повторится.
— Не прощу! — прошипела Мари. — Есть только один способ возместить мои потери, — она оттолкнула его от себя. — Долг платежом красен. Криту!
Поколебавшись, Ник протянул ей то, что она требовала. Разъярённая девушка хлестнула его изо всей силы, но он вынес удар, не изменившись в лице.
— Ну, теперь мы квиты? — сказал он примирительным тоном.
— Нет! По моим расчётам ты задолжал мне гораздо больше, так что крита побудет у меня. Но и это ещё не всё, — губы Мари скривились в недоброй улыбке. — На колени! — приказала она.
Для Ника это было уже чересчур.
— Алин! Не забывайся! — рыкнул он, но девушка бесстрашно встретила его взгляд.
— Если хочешь, чтобы я простила тебя, тогда проси прощения как положено, — стояла она на своём.
Жёсткий взгляд Мари заставил его внутренне поёжиться. С точно таким же выражением лица на него смотрела Риза, когда по приказу отца решала его судьбу. Во время Лотилий Ник напал на неё и попытался убить. Поскольку танец Меча Возмездия женщины танцевали без оружия, то спас её Литеран. Разъярённый рай Таятан не пожалел сына и, поставив его на колени, сказал дочери, что она вольна его убить. Ник приготовился к смерти, но Риза лишь взмахнула мечом поверх его головы, а затем взяла в руки криту и отхлестала его так, что на нём не осталось живого места. Он был уверен, если бы не отец, присутствующий при экзекуции, она забила бы его насмерть. Из сообщений внутренней службы безопасности Ник знал, что Риза — садистка и ради удовольствия убивает рабов. Виртуозно владея критой, она сдирала с них кожу и мясо до тех пор, пока они не умирали. Так что сама она не смогла бы остановиться.
Помрачневший Ник отобрал криту у Мари.
— Возвращайся в свои комнаты и не смей выходить без моего разрешения, — холодно сказал он, чувствуя, что не в силах выносить её присутствие. Мать и дочь вновь перемешались в его сознании.
— С превеликим удовольствием, мой райделин, — вежливо пропела девушка и преисполненная чувства собственного достоинства направилась к выходу из спальни.
— Au revoir, mon amour, au revoir![2] — с тонкой издёвкой пропела она прежде, чем выйти, и Ник прикрыл глаза, чтобы пережить накативший приступ бешенства.
Взбудораженный прошлыми обидами, нанесёнными ему сестрой, он едва удерживался от того, чтобы не броситься следом за Мари и, схватив её за волосы, притащить обратно. Сейчас ему было всё равно, что в происшествии с песней нет её вины; ему хотелось поставить её на колени и отхлестать так, чтобы она больше не смела перечить ему — ни словом, ни взглядом, и впредь беспрекословно выполняла его волю. Лишь строгий голос сентано Боледа, поучавший его, что жену должно беречь и любить как самого себя, заставил его опомниться.
Ник разжал пальцы и крита с глухим стуком упала на пол. «Священный Ягуар! Ещё немного и я убил бы Мари!», — не на шутку испугался он и с тревогой подумал, что нужно что-то делать с приступами бешенства, которые всё чаще накатывали на него в её присутствии.
Как и велено, Мари была у себя. Она стояла у окна и Ник, подойдя, молча её обнял.
Стремительно развернувшись, девушка прижалась к нему. Когда она подняла голову и вопросительно заглянула ему в глаза, он покачал головой.
— Не жди, я не буду извиняться. Ты уже достаточно отыгралась на мне… — Ник помедлил, не зная стоит ли это говорить его своенравной алин, но затем решил, что стоит. — Знаешь, по всем моим ощущениям мы подходим друг другу, но есть нечто, что пытается встать между нами.
И в самом деле, с некоторых пор его не оставляло ощущение, что какая-то неведомая сила настраивает его против девушки, причём не просто так, а исподволь толкает его к её убийству.
Мари смерила его взглядом, проверяя не шутит ли он.
— Может, неведомая сила, что пытается встать между нами, это твоя повышенная вредность? — предположила она с улыбкой, но Ник был серьёзней серьёзного.
— Алин, не относись к моим словам легкомысленно, будь осторожна и старайся меня не провоцировать. И вообще, держись от меня подальше, пока я не выясню, что происходит.
Чтобы упредить поток вопросов, он приник к губам девушки и вдруг ощутил, что его заполняет пьянящая радость, которую раньше он испытывал лишь в присутствии Лотиланы.
В постели Ник, к своему удовольствию, обнаружил, что Мари основательно проштудировала теорию искусства плотской любви и, хотя ей ещё не хватало практики, она, вооружившись чуткостью и нежностью, была на высоте.
Примирение с девушкой и сексуальная разрядка вернули ему хорошее расположение духа.
По дороге к лаборатории перед глазами Ника то и дело возникло лицо Мари, взирающей на него сияющими глазами. Толкнув дверь, он задумчиво улыбнулся. «Говоришь, что у тебя ко мне всего лишь физическое влечение и ничего больше? Я так не думаю».
Прежде чем приступить к работе, Ник распахнул окно и полной грудью вдохнул свежий воздух, насыщенный дождевой влагой и запахом зелени, а затем свесился наружу и поднял лицо к небу, ловя языком последние капли утихающего дождя. «А не послать ли всё нафиг, как выражается моя невоспитанная алин, когда думает, что я её не слышу, и ни о чём особо не думать? Жить, как живут все остальные: дом, семья, друзья. В конце концов, разве этого недостаточно для счастья? Ну а что? Время ещё есть. Жаль, что немного. Вот какого крейда я трачу его на других, вместо того чтобы наслаждаться жизнью? И вообще, будь моя воля, я хотел бы, чтобы мы с Мари остались на Земле, дожили бы до всемирной катастрофы и вместе сгинули в пламени сверхновой. И тогда было бы как в сказке: жили они долго и счастливо и умерли в один день. Ну чем не идиллия? Интересно, предложи я ей такой сценарий, что она выберет? Захочет остаться со мной на гибнущей планете или улетит вместе с остальными?.. Вот Лотиана, уверен, осталась бы со мной».
На ветку села сойка и с листьев клёна на Ника обрушился целый дождь. Он усмехнулся: «Вот дурак! Размечтался как мальчишка. Счастье и моя ущербная алин? Ты в своём уме? Как бы ни старалась Мари, ей никогда не сравниться с Лотиланой». Перед его глазами возникла юная красавица в ореоле серебряных волос, но, к его досаде, её тут же заслонил образ Мари — вот она смеётся, вот негодует, вот её взгляд умоляет его, а здесь обдаёт ледяным холодом. Но среди всего эмоционального разнообразия той, что он выбрал себе в жёны, в его памяти главенствовал тот её образ, где она пытливо смотрит на него, ища ответ на свой безмолвный вопрос. Вот только Нику нечего ей ответить: его сердце молчало, не говоря ему ни «да», ни «нет».
Из упрямства он попытался представить Лотилану и снова потерпел фиаско. На этот раз перед его внутренним взором возникло ледяное поле и торжественное построение в честь первого выпуска студентов Академии. Это была их первая встреча с Мари после долгого перерыва. Не прибегая к ментальному поиску, он сразу же её нашёл. Фигурка в чёрном была неотличима от массы других таких же фигурок, тем не менее она будто магнитом притянула его взгляд.
Когда тиаран приблизил изображение Мари и показал её крупным планом, Ник почему-то удивился, поняв, что она действительно здорова и больше нет того психологически сломленного существа, чей разум, охваченный сумасшествием, отказывался воспринимать реальность.
Девушка была весела, довольна жизнью и бредила любовью к какому-то рыжему парню, который ни на мгновение не покидал её мысли.
Когда в ответ на его угрозы она сорвалась с места и с песней понеслась к подиуму, в первый момент Ник подумал, что она снова сошла с ума, но затем понял, что её ведёт страх перед насилием. Каждодневным издевательствам она предпочла быструю смерть.
В этом их намерения совпадали.
В своё время Ник поклялся матери, что уничтожит Ризу и весь её род — причём поклялся не просто так, а дал обет в родовом храме Священного Ягуара. Такая клятва обязывала. Жрецы утверждали, что её нарушитель поплатится тем, что проклятие падёт на весь его род. Правда, Ника это не волновало, он хотел сдержать слово, данное матери. Вот только с Мари всё было сложно с самого начала. Поначалу она была слишком мала для его мести. В культуре эрейцев убийство ребёнка было величайшим грехом. Вдобавок девочка чуть ли не с рождения оказалась под его опекой и он, чтобы не привязываться к будущей жертве, отдал её на воспитание. Впоследствии выяснилось, что он крайне неудачно выбрал для неё приёмную семью и того, что пережила Мари, он не пожелал бы даже злейшему врагу — не пожелал бы даже Ризе, которую он ненавидел всей душой.
«Тем не менее всё благополучно завершилось, она выросла и больше ничто не мешало тебе довести свою месть до конца», — подумал Ник и покачал головой, припомнив как часто, особенно на первых порах, был близок к убийству Мари.
Во время совместных дежурств он начислял ей штрафные очки, а затем, пользуясь её поздними возвращениями из штаба, неслышным призраком скользил в ночной темноте за ничего не подозревающей девушкой. Он догонял её, сжимал оружие и… тут перед ним вставало залитое слезами личико маленькой Мари. Кончилось это тем, что несколько подозрительных личностей, решивших поживиться за счёт красоты девушки, лишились головы, и фотографии их усечённых трупов осели в папках нераскрытых дел питерской полиции.
Подспудно чувствуя, к чему идёт дело, Ник с маниакальной настойчивостью выискивал в Мари черты того исчадия ада, каким была её мать, но она, будто назло ему, не унаследовала от Ризы ни её злопамятства, ни её мстительности, ни склонности к интриганству. Весёлая и взбалмошная девушка не была ангелом, скорей она походила на игривую кошку, которая шипит и злится, когда её обижают, но стоит её погладить и она готова забыть нанесённые ей обиды, а уж Ник постарался, чтобы жизнь не казалась ей мёдом. Получая от него постоянные выговоры и наказания Мари стенала, ворчала, но не теряла присутствия духа и, к его возмущению, продолжала относиться к нему по-дружески.
Такая незлобивость никак не способствовала его ненависти, но последний удар она нанесла ему во время достопамятного ужина, на котором он поведал Палевским и Штейну, кто он такой. Именно тогда Мари неожиданно вспомнила своё детство и попыталась покончить с собой. Ник до сих пор не понимал каким образом ему удалось её поймать — падая с такой небольшой высоты, она должна была неминуемо разбиться. Потом была тяжёлая ночь, когда надежда на её выздоровление то покидала его, то вновь возвращалась. А после наступило утро и пришло осознание неприятной истины — он понял, что никакой обет не заставит его убить Мари.
«Почему?» — спросил он себя.
«Видимо, её хранит пророчество богини Лотиэль», — уклончиво ответил альтер эго.
«Тогда почему ты распорядился запереть Тьена Моррисона под куполом Гефеста, а затем наглухо перекрыл каналы их возможной переписки? Руководствовался тем, что любовь в разлуке рано или поздно заглохнет?» — не отступал Ник.
«Ревность?.. Во всяком случае, не сразу. Вспомни, ты разлучил их ещё до того, как обнаружил, что распроклятая девчонка сумела расположить тебя к себе и ты решил её помиловать. Ты изначально воспринимал Мари как свою собственность, на которую никто не имеет права, кроме тебя самого. А вот медальон ты отобрал у неё уже из чистой ревности», — снисходительно ответил альтер эго.
«Это правда», — согласился Ник и подумал, что как бы он ни уворачивался от ответа на свой вопрос, в настоящее время его чувство к Мари было куда ярче, чем его любовь к Лотианне. Тем не менее его сердце по-прежнему бережно хранило образ подруги детства, и он знал, что так будет всегда. Ведь счастье, что дарит первая любовь, порой столь полно, ёмко, многогранно, столь неповторимо, что забыть её невозможно.
«Мари ты тоже не забудешь, причём до самой смерти. Просто не успеешь», — саркастически напомнил ему альтер эго.
___________________________
[1] Песня Мирей Матье «Au revoir mon amour»: Лето длилось долго, И мы ещё раз пошли одной тропой, Что вела к скалам у моря, У моря… Возле старого замка Он нежно меня обнимал, И так мы вместе смотрели на море, На море… Моя первая любовь Была прекраснейшей любовью! Так почему же должна она уйти? Всё было так чудесно! До свидания, До свидания, мой любимый! Ты так много дал мне, С тобою началась жизнь моя! До свидания, До свидания!
[2] Au revoir, mon amour, au revoir! (фр. яз.) — Прощай, моя любовь, прощай!