Мари. Вспомнить всё
Каждый в меру своего разумения и информированности пытался переварить сказанное Старейшим, который на деле оказался бездомным ребёнком, волею судеб заброшенным в чуждый ему мир на родной планете. Кстати, его слова о том, что я тоже из чужого мира, выбили у меня почву из-под ног.
Да, бедный Реази! Кажется, я начинаю понимать, каково ему приходится. Очень неприятное ощущение: оказаться чужачкой среди своих. Но не суть, то что он рассказал, было потрясающе.
По словам Ника, Земля в те времена называлась Ареей, по имени их главного бога Ареса (примечательное и, главное, очень знакомое имечко!), который пребывал в личине ягуара и мне сразу же вспомнились сны с кошками. Что ж, теперь понятно, откуда они взялись. Не зря говорят, что кровь не водица и так или иначе, но даст о себе знать.
Интересно, что планету Ник называл Ареей, а народ, её населяющий, эреями. На мой вопрос почему эреи, а не ареи он пожал плечами, мол, так уж сложилось в разговорном языке, хотя у обоих слов одинаковая начальная буква.
Кстати, у эреев не было нашей вавилонской разноголосицы, и они говорили на одном языке, пусть и с местечковыми диалектами. Возможно, свою роль сыграло то, что они долго жили на одном материке. Не было у эреев и религиозных разногласий. Богов там было много, но главным был Ягуар, а затем шли божества времён года: Весна, Лето, Осень и Зима, причём каждое из них имело мужскую и женскую ипостась, например, у божества Весны это были Лотитан и Лотиэль или Лоти, как называл её Ник.
Примечательно, что четыре самых крупных государства на Арее тоже назывались Весна, Лето, Осень и Зима. Ну и где-то между ними располагались их многочисленные доминионы или так называемые вольные государства, где у власти стояла буржуазия, а не короли времён года. Ник не очень об этом распространялся, но насколько я поняла, жители этих четырёх основных государств никогда не изменяли наследственной монархии и там до последнего правили короли. Причём по некоторым признакам такую монархию можно было отнести к ноократии. Это когда у руля власти стоят выдающиеся авантюристы, как правило, с учёной степенью. Кстати, Реази тому пример.
В общем, отец и Штейн много расспрашивали Старейшего о политическом устройстве четырёх королевств, но я слушала вполуха, ожидая, когда он перейдёт к главному и расскажет о себе и обо мне. И дождалась.
Отец Реази оказался королём Лета, а он сам, соответственно, его наследником, о чём он и поведал нам с самого начала, представившись, как райделин Восточного гана и полноправный наследник по мужской линии. Как и ожидалось, при королевском дворе не по-детски дрались за власть. Тем более что по некоторым признакам я поняла, что эреи были жестоким народом и убийство для них было в порядке вещей.
Интрига (чьи последствия нашли отражение и в наше время) возникла из-за того, что у знатных семей на Арее наследование шло по женской и мужской линии. Ник, когда подошёл к рассказу об этом, сразу же помрачнел. В общем, его сестра Риза, которая была старше его на пять лет, приходилась ему сводной сестрой, точней, единокровной. У них был один отец и разные матери. Матерью Ника была, если ничего не путаю, райтаэль Нида Роя Клиу, сентано Розового Лотоса, дома Вечной Осени. Кстати, его отца звали Рай-ин-Рай Восточного Гана рай Таятан Реази Вистанио таноэль Радужной короны из дома Вечного Лета. Единственно, что я запомнила из объяснений Ника, так это то, что рай и райта соответственно король и королева, а райделин и райдиэль это принц и принцесса.
Трагедия крылась в том, что матерью Ризы была куртизанка или, как Ник её назвал, официальная любовница. Очевидно, существовали ещё и не официальные. Главное отличие этих дам полусвета заключалось в том, что они были не менее породисты, чем их клиенты. Между прочим, название «официальная любовница» можно рассматривать как титул, ведь он передавался лишь по наследству, от матери к дочери. Когда я спросила Ника чем занимался сын такой матери, то он эдак удивлённо посмотрел на меня и заявил, что тот наследовал своему отцу. В общем, для женщин не было справедливости и в том мире. Мальчика, рождённого от официальной любовницы, сразу же забирали в семью отца и тот давал ему своё имя, а девочка оставалась у матери и её воспитывали как будущую куртизанку.
Но Ризе повезло, король Лета из-за каких-то своих политических игр не стал дожидаться наследницы от жены и решил дать титул принцессы своей незаконнорожденной дочери. Нужно было видеть с какой яростью Ник рассказывал о ней, хотя нужно отдать ему должное: он пытался быть объективным. Вот только ему это плохо давалось.
Реази ненавидел мою мать. Ненавидел так сильно, что я поневоле задумалась, а не перенёс ли он свою ненависть и на меня? А ещё он сказал, что я ублюдок, поскольку Риза была не замужем. Никто не знал, что она беременна мной. Ник сказал, что после рождения меня забрали бы у неё и продали бы рабство. Дичь какая-то! У эреев в качестве наказания в рабство продавали не самих виновников, а их близких. Конечно, если они у них были.
После рассказа Реази мне отчего-то вспомнилась привидение, которое недавно посетило меня, и я спросила его, какого цвета были глаза у моей матери. Оказалось, что синие, как и у той, что плакала, стоя у моей кровати.
Мамочка, как ты могла оставить меня тем подонкам, если я была тебе не безразлична? Как могла ты спокойно есть, спокойно спать, спокойно ходить по земле? Как могла ты жить, зная, что над твоей дочерью ежечасно издеваются и подвергают её немыслимым унижениям?
Mon dieu! Как же холодно и душно!.. Будь ты проклята, бездушная стерва! Похоже, ты повсюду сеяла лишь горе и разрушение. Надеюсь, тебе воздали по заслугам и теперь ты горишь в аду!
Впрочем… я уставилась на Ника. Почему-то в раннем детстве я помню его, а вот ту, что он зовёт Ризой, я отчего-то не помню. К чему бы это? Говоришь, продали бы в рабство? Так меня и продали, и это была не мать!
Слово не воробей — вылетит, не поймаешь
Как только речь зашла об Эльжбете, его бывшей жене, Палевский сразу же замкнулся в себе. Получив разрешение, он курил прямо за столом. Сидел он с таким видом, будто ему совсем не интересен рассказ Старейшего, но Рени слишком хорошо его знала, чтобы поверить его напускному равнодушию. Видимые лишь ей признаки говорили, что муж болезненно переживает воспоминания о прошлом. У неё было лишь одно объяснение этому, и оттого её сердце обливалось кровью.
Тем не менее он внимательно слушал, пока гость не перешёл к главному — к тайне рождения его самого.
Прежде чем рассказать об этом, Ник посмотрел на хозяина дома, а затем потянулся к бокалу с минеральной водой.
— Кое-что для меня до сих пор осталось загадкой. Михаэль, скажи, кроме той, последней нашей встречи на базе, ты что-нибудь помнишь?
— Ты это о чём? — не сразу отозвался Палевский.
— Понятно. Тогда скажи, что ты помнишь о своём детстве?
— Как и все остальные, я не помню о нём ровным счётом ничего… — Палевский наморщил лоб. — Матка боска! — воскликнул он. — А ведь я действительно его помню!
— Хорошо! А тебя ничего не удивляет в том, маленьком Михаэле?
На лице Палевского промелькнуло растерянное выражение.
— Что ты хочешь этим сказать? — проговорил он неуверенным тоном.
— То самое, что ты подумал. Разве твои родители были вампирами?
— Нет, но…
— Никаких «но»! Так называемые вампирские признаки у тебя были с самого раннего детства. И какой отсюда вывод?
— Дьявол! Ты же сказал, что капсул было только две… и мы с Мари не брат и сестра!
— Можешь не переживать, тебе не грозит Эдипов комплекс. На самом деле ты прибыл в новый мир у меня под когтями, — Ник ухмыльнулся, видя, что Палевский невольно скривился. — Несколько негигиенично, зато ты получил шанс на вторую жизнь.
— Хочешь сказать, что я…
— Да. Стража в срочном порядке приволокла меня в засекреченный исследовательский центр, где меня ждали отец с мамой. Риза уже лежала в хронокапсуле. Я знал, что происходит, поэтому категорически отказывался следовать её примеру. Когда раю Таятану надоело меня уговаривать, отец никогда не отличался особым терпением, он схватил меня за шкирку и насильно запихнул в хронокапсулу. Конечно, я отбивался как мог, хотя в нормальное время за это можно было лишиться головы, но тогда мне было плевать на все дворцовые правила и законы, я хотел умереть вместе со своей семьёй.
Во время первой остановки хронокапсулы я обнаружил, что под когтями у меня осталась кровь и кусочки кожи отца. И хотя в то время я был профаном в медицине, мне хватило ума сохранить их в биостимуляторе. Сохранил просто так, как память об отце, о большем я тогда не думал. И всё же, уверен, именно тогда у меня возник интерес к генетике. Клонирование на Арее было запрещено, причём запрещено под страхом смерти. Чтобы не было соблазна лезть туда, куда не нужно, нам ставили специальный психоблок. Вот только было больше некому наказывать меня за крамольные мысли. Понемногу я расшатал психоблок и когда он ослаб, уничтожил его окончательно. Потом уже, когда набил руку в генной инженерии, я испробовал себя в области клонирования.
— В нашем случае клонирование не даёт исходного образца, — возразил Палевский.
— Да, я знаю, — кивнул Ник. — Дело в симбионтах. Думаю, мне очень повезло. Симбионтов, сохранившихся в крови отца, хватило ровно на один экземпляр. Всех остальных клонов пришлось уничтожить.
— Боже мой! — с жалостью воскликнула Рени, но Ник покачал головой.
— Мадам Рената, не нужно думать о клонах, как о нормальных детях. По всем параметрам младенцы были здоровы, но отчего-то со временем они впадали в апатию и переставали есть. Лишь тот, которому достались отцовские симбионты, по-прежнему был бодр и подвижен. Он быстро рос и также быстро развивался. Когда мальчику исполнилось два года, я отдал его Павловичам. Пани Эльжбета души не чаяла в приёмыше, да и пан Юзеф[1] относился к Михаэлю, как к родному сыну. Это уж потом он забыл дорогу к приёмным родителям, о чём позаботилась моя сестрица, забравшая вместе с именем пани Эльжбеты и её жизнь.
— Хочешь сказать, что это она убила маму? — внешне спокойно спросил Палевский.
— А ты всё ещё сомневаешься, что она на это способна? — отозвался Ник. — Кстати, почему ты сам не выявил родство между тобой, Ризой и Мариэль? Ладно, с тобой всё ясно: исследуя всех и вся, обычно о себе мы вспоминаем в последнюю очередь. Но не понимаю, как ты мог пропустить Мариэль, особенно при её схожести с Ризой? Неужели у тебя никогда не возникало желания сравнить их генетические характеристики и выяснить, не родственницы ли они?
— Девочка долгое время была в критическом состоянии, тут уж было не до генетических исследований, — солгал Палевский и добавил то, что было правдой: — К тому же у меня нет, и никогда не было генетической карты Эльжбеты.
— Вот тебе ещё одно доказательство, что она всё время манипулировала твоим сознанием. Иначе ты задался бы этим вопросом, рано или поздно, — сказал Ник, довольный ещё одним аргументом в пользу того, что его сестра плела долговременную интригу по захвату власти.
Он внимательней присмотрелся к собеседнику и его глаза засверкали гневом.
— Не могу поверить! После всего сказанного ты ещё в чём-то сомневаешься? Неужели за столько лет ты не понял, с кем имеешь дело? Михаэль, ты же не идиот! Риза — лживая сука, одержимая жаждой власти, и так было всегда! Новое человечество зовёт таких, как она, «чёрными вдовами». Сам подумай, кто из вас правил перед тем, как я свернул ей голову? Уверен, что это был не ты!
Глаза Палевского заледенели. Выйдя из себя, он грохнул кулаком по столу.
— Ты! Ещё никто не смел обвинять меня в том, что я марионетка в чужих руках, — отчеканил он с тихой яростью в голосе.
Когда глава СС был в таком настроении, никто не смел ему перечить, но Старейший был не из тех, кого можно было запугать.
— И что? — Ник грохнул кулаком в ответ. — Нашёл чем гордиться! Это лишь говорит о том, что в твоём окружении нет истинно верных людей, — он бросил мрачный взгляд на Штейна. — Помощник должен оставаться помощником. Дружба, конечно, хорошее дело, но не тогда, когда она идёт во вред правителю. В некоторых случаях щадить его самолюбие, значит толкать его в яму.
Шеф СБ лишь вздохнул в ответ и опустил глаза.
— Мика, ты куда? — встревожилась Рени, когда муж поднялся с места.
— Не беспокойся, Кошка, я скоро вернусь, — сказал Палевский. — Сиди, Томас! — остановил он Штейна. — Я пойду прогуляюсь, а ты в моё отсутствие побудь за хозяина. Пожалуйста, не давай заскучать нашему гостю.
— Хорошо, — пообещал Штейн и успокаивающе коснулся руки Рени. — Не ходи за ним. Дай ему переварить услышанное.
«Э, Кошка! Что-то ты совсем расклеилась! Ну-ка, соберись с духом и перестань киснуть!» — мысленно добавил он и Рени грустно улыбнулась. «Томас, я одного не пойму, ведь столько лет уже прошло, а он всё никак её не забудет». — «Полно тебе! Здесь не столько Эльжбета, сколько наш юный Старейший виноват. Парень ему не по зубам, вот он и бесится. Ничего, сейчас Мика проветрит голову и вновь будет в порядке». — «Хорошо, если так… И всё же ты ошибаешься, Ледяной тигр! Чует моё сердце, что всему виной снова она». — «Не знаю, Кошка, тут я пас! Дела сердечные — не по моей части. Но я согласен с Ником, Эльжбета была редкостной сучкой, и это не голословное утверждение. Однажды я имел сомнительное удовольствие наблюдать её в действии».
После ухода Палевского за столом повисла неловкая тишина.
— Прошу прощения, мадам Рената. Я не хотел расстраивать его, — сказал Ник, явно выждав, когда они закончат мысленный разговор.
Пряча беспокойство, он глянул на девушку. С некоторых пор она притихла и с отсутствующим видом потягивала шампанское из бокала, который периодически протягивала к нему за пополнением.
— Милый, я тебя не виню, — устало проговорила Рени и тоже посмотрела на Мари. — Детка, что с тобой? — встревожилась она, заметив, что девушка побледнела, что было непростым делом при её белой коже.
— Всё в порядке, maman, — ответила она и вяло улыбнулась. — Видимо, перепила шампанское. Пожалуй, я пойду к себе, если вы не возражаете… Хотя нет, я ещё посижу с вами. Вдруг ещё что ценное услышу про эту… свою кровную мамашу.
— Осторожней! — придержав девушку за локоть, Ник помог ей сесть на место. — Вижу, ты расстроилась из-за Ризы. Право, не стоит. Дети не в ответе за своих родителей.
— Да? — усмехнулась Мари. — Тогда почему ты назвал меня ублюдком и вообще всё это время смотрел так, будто я грязь под ногами? Молчишь, да? — она погрозила ему пальцем. — Правильно, Черномор, лучше помолчи…
— Вот ведь дрянь! — взорвался Штейн. — Ведь столько лет уже прошло, как её нет, и всё равно она умудряется портить жизнь окружающим!
Мари вздрогнула и, сонно хлопая глазами, уставилась на шефа СБ.
— Месье Штейн, вы весь из себя такой экспрессивный! Вы тоже знали мою мать и, как я понимаю, не с лучшей стороны? — она протянула пустой бокал Нику. — Налей! — произнесла она капризным тоном и вновь воззрилась на Штейна. — Валяйте, месье! Чем именно достала вас моя родная матушка-интриганка? Неужели вас она тоже затащила в постель, а после пыталась прибить?
Девушка икнула и, прикрыв ладонью рот, состроила большие глаза:
— О простите! Но вы же теперь в курсе, что у меня с рождения нет приличных манер. Им просто неоткуда взяться.
— Золотце, ты не очень налегай на шампанское, а то случится авария, — предупредил Ник.
— А ты налей и отойди, как говорит рекламный слоган. Ну, месье, я жду ваших откровений!
— Может, лучше отправить её спать? — спросил Штейн у Рени.
— Вот ведь заладил как попугай: спать да спать, — фыркнула Мари. — Месье Штейн, вы как-нибудь поосторожней с намёками на кровать. Вы теперь единственный претендент на мою руку. Реази, как близкий родственник, теперь отпадает.
И она низким голосом запела:
Он злодей, негодяй и каналья[2] .
Как такой уродился в Италии?
Не глупец, но подлец и так далее,
И так далее, и так далее, и так далее…
Но! — склонив голову набок, девушка подняла указательный палец и пропищала на высоких тонах:
Я самая прелестная…
Я лучше всех пою…
Создам я королевскую
Здоровую семью…
— Да, Кошка, ты взрастила истинное чудовище, — ухмыльнулся Штейн и, заметив, что Рени знобит, накинул ей на плечи свой пиджак. — Может, ты сама пойдёшь приляжешь? — спросил он с озабоченным видом.
— Нет, со мной всё в порядке, — отказалась Рени и, глянув на девушку, добавила: — Действительно, что ты имел в виду, когда сказал, что Эльжбета была той ещё дрянью?
Мари напряглась после её слов, но затем привалилась к спинке стула и с отсутствующим видом поднесла к губам бокал.
— А ем яблоко и смотрю в окно. Надоело это, надоело это, надоело это… пойду сейчас и всю посуду переколочу! — заявила она, цитируя королеву Анжелу.
«Старейший закрывает её своим менталом. Мне кажется или с девчонкой действительно творится что-то неладное?» — мысленно спросил Штейн и Рени, соглашаясь, опустила ресницы. «Нет, тебе не кажется, но пусть она остаётся на глазах, так мне будет спокойней». — «Думаешь, она вынесет очередную порцию правды об Эльжбете?» — «Не сомневайся, она и моя дочь! Она обязана выдержать».
Рени твёрдо посмотрела на Штейна и тот согласно кивнул. Не выпуская её из объятий, он повернулся к Нику.
— В отношении намерений Эльжбеты ты совершенно прав. Она скрывалась от Мика, но нас, молодняка, не стеснялась. Я имею в виду, что она не скрывала своих честолюбивых амбиций, а уж её королевские замашки и жестокость были секретом только для него. Многие из нас боялись её как огня. Эльжбета была настоящей дьяволицей, к тому же умной и коварной. Поймать её на преступлениях было практически невозможно. Вот только шила в мешке не утаишь. Когда идёт массовый забой и неугодные ей начинают пачками умирать или бесследно исчезать, лишь дурак не догадается, что происходит. Тем не менее она ни разу не оставила улик, поэтому дело ни разу не дошло до судебного разбирательства.
«Teufel!» — ругнулся Штейн, уже жалея о том, что поддался жалости и начал рассказывать об Эльжбете. Стоило ему погрузиться в прошлое и полезли болезненные воспоминания детства, которые, как ему казалось, он надёжно похоронил.
— Особенно не повезло женскому окружению Мики. Конечно, в те времена на базе было ещё неспокойно и случалось всякое. Но как только они стали жить вместе, сразу же участились случаи гибели его близких приятельниц, включая некоторых сотрудниц, с которыми он работал. То одна из них неудачно прогуляется вдоль обрыва и, оступившись, свернёт себе шею, то другая попадёт под кабель высокого напряжения. В общем, она извела их штук десять, это как минимум.
Помолчав, Штейн глянул на Рени, пригревшуюся в его объятиях.
— Лично мне довелось быть свидетелем гибели одной из девушек, её звали Антонией. Эта пустоголовая дурочка имела глупость открыто флиртовать с Миком. Причём он не обращал на неё внимания, откровенные заигрывания девушки были ему безразличны. С самого начала он безраздельно принадлежал одной лишь Эльжбете. Тем не менее, будучи одной из сотрудниц его лаборатории, глупышка не упускала случая состроить ему глазки, невзирая на предостережения окружающих. Многие из близких к Мику уже догадывались, что с Эльжбетой дело нечисто, но помалкивали. Неугодных она быстро запугала, ведь никому не хотелось безвестно сгинуть в один прекрасный день. Правда, молодняк её обожал и был готов пойти за ней хоть в огонь, хоть в воду.
— Что дальше, Том? Не тяни, рассказывай, — потребовала Рени, видя, что Штейн медлит и тот вздохнул, прежде чем приступить к самой тягостной части своего рассказа.
— Как-то находясь в лаборатории Мика, я увидел её реакцию на заигрывания Антонии. Боже мой! Мне до сих пор не забыть, какой злобой исказилось её лицо! Не знаю, что это было: ревность или нетерпимость к тем, кто переходил ей дорожку. Как бы то ни было, но я до сих пор радуюсь, что она меня не заметила, иначе лежать бы моим косточкам где-нибудь в забытых переходах базы. И вот я, будучи совсем молодым дураком, решил проследить за Эльжбетой. К счастью, мне хватило ума, и я был предельно осторожен.
Штейн снова вздохнул и, налив себе водки, залпом её выпил.
— Так я стал свидетелем убийства Антонии, и оно до сих пор тяготит мою совесть. Ведь я мог рассказать Мике, что видел, но не рискнул. Он бы мне не поверил, поэтому свидетельствовать против Эльжбеты было равносильно самоубийству. Короче, я струсил, и, в принципе, не жалею об этом. Все мы люди и боимся за свою шкуру. К тому же мне не хотелось повторить судьбу Антонии, а так оно и было бы, заикнись я о её убийстве.
— Не нужно оправдываться, Томас, — Рени погладила Штейна по рукаву. — Я видела, какие чудеса храбрости ты творил, казалось бы, в безвыходных ситуациях, поэтому я первая пристрелю того, кто обвинит тебя в трусости. Если ты отступил, значит, это была полностью проигрышная ситуация.
— Спасибо на добром слове, Кошка, — Штейн с благодарностью чмокнул Рени в висок. — Вот какого чёрта ты вышла за Палевского? Ведь я только собрался делать тебе предложение, как тут являешься ты с приглашением на свадьбу.
— Меньше нужно было варежку разевать, — улыбнулась Рени. — Вот Мика не стал ходить вокруг и около и сразу же вручил мне ключи от дома.
— Ну так я тоже тебе их вручал…
— Ага! После очередной попойки, с предложением прибраться в твоём свинюшнике.
— Да? Это я дал маху, — состроил Штейн огорчённую мину. — И что? Неужели ни разу не сделал тебе предложение?.. — спросил он и разочарованно хмыкнул: — Что, ни разочка? И даже по пьяни? А не врёшь? Обычно девицы утверждают, что я обещаю жениться по пять раз за вечер, но как только они добавляют фразу: «как честный человек», я сразу же просекаю, что это беспардонная ложь.
— Нет, дорогой, чего не было того не было.
— Эх, Кошка! Если я не делал тебе предложение, значит, это была настоящая любовь…
— Томас, прекрати нести чушь и давай рассказывай, как Эльжбета убивала девчонку, — потребовала Рени, видя, что он не жаждет делиться воспоминаниями о том, что тогда произошло на базе.
— Ладно, расскажу, — с неохотой согласился Штейн. — Только сама потом не пожалей, — добавил он и выразительно посмотрел на осоловевшую от шампанского девушку.
— Рассказывай! — стояла на своём Рени.
— Хорошо, слушай. Естественно, я следил не за самой Эльжбетой, а за Антонией. Почти месяц я проходил за ней и ничего. Решив, что вспугнул дичь, я хотел уж бросить это дело, но в тот день я зашёл к Мику, но не застал его дома и немного поболтал с Эльжбетой. Кстати, как собеседнице, ей не было равных. Она была энциклопедически образована, вдобавок её суждения были великолепны, поэтому Мика не зря ценил её советы. Эльжбета умела представить проблему в таком свете, что оставалось лишь удивляться, что ты сам не додумался до такого простого решения.
Обалделый я вышел от неё и пошёл куда глаза глядят. Эльжбета ни в коем разе не кокетничала со мной, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Это была великолепная женщина и устоять перед её обаянием было неимоверно сложно. Короче, она тогда почти перетянула меня на свою сторону. Лишь потом, когда хмель немного выветрился, кое-что меня насторожило в её поведении. Слишком уж остро поблескивали её глаза и смеялась она несколько громче обычного. К концу нашей беседы у меня возникло ощущение, что, охваченная нетерпением, она ждёт, когда я уйду. В общем, я чуть было её не упустил. Когда повернул обратно, то она уже ушла далеко вперёд и мне пришлось догонять её чуть ли не бегом.
Видимо, она заранее всё спланировала и под благовидным предлогом заманила Антонию в заброшенный переход базы. Из-за осторожности я не особо рьяно расследовал это дело, но, думаю, она отправила ей записку от имени Мика. При виде его жены эта дурочка растерялась и, не придумав ничего лучшего, заявила, что она здесь гуляет и начала нести чушь про погоду. «Надо же, какая приятная неожиданность, встретить вас здесь! Я вот тоже решила немного прогуляться, раз уж погода в нашем подземелье так уж безумно хороша», — пропела Эльжбета и сняла с пояса трубку, похожую на раздобревшую флейту. Она взмахнула рукой, и та развернулась в нечто среднее между плёткой и бичом. Что было дальше, даже вспоминать не хочется. Хоть я с детства привычен к жестокости, но честно признаюсь, мне было жутко не по себе. Очень хотелось удрать, но я боялся даже дышать, не то что куда-то двинуться.
Брезгливо передёрнувшись, Штейн вновь потянулся к водке.
— Для начала Эльжбета вырвала девчонке глаза. Mein Gott! До сих пор при воспоминании в ушах звенит её нечеловеческий визг!.. Когда Антония превратилась в окровавленный кусок мяса, она со спокойным выражением лица прикончила её ментальным ударом. Именно тогда я понял, что она маньячка и ей доставляет удовольствие сам процесс убийства. Судя по виртуозным ударам, за ней их числилось немало, а они происходили на базе довольно часто. Некоторые из убийств имели хоть какую-то видимую причину, но чаще всего они были бессмысленными и жестокими. Правда, основную массу их приписывали известной всем личности.
— Я тут ни при чём, — заявил Ник и неслышно вздохнул, заметив скептический взгляд девушки, которая была далеко не так пьяна, как можно было подумать, глядя на неё со стороны. — Да, я уничтожал бракованный материал. Уничтожал массово, но я убивал чисто, не доставляя жертвам мучений.
— Ну, конечно! Это сильно меняет дело, — фыркнула Мари и снова протянула ему бокал. — Налей, Чистильщик! Я выпью за упокой душ, загубленных тобой. И дай бог, чтобы они даровали тебе своё прощение, хотя я сильно в этом сомневаюсь.
Девушка чокнулась со Штейном и залпом выпила шампанское. После чего она всем корпусом развернулась к Нику и, подавшись к нему, уставилась в его лицо немигающим взглядом.
— Реази, вот кто ты такой, чтобы отнимать жизнь? Ответь, кто дал тебе такое право?
— Это право творца, — последовал хладнокровный ответ.
Отодвинув девушку от себя, Ник достал из нагрудного кармана пиджака перьевой Parker. Когда официант протянул ему лист бумаги, он начертил на нём растительный узор.
— У них на спинах был этот рисунок или что-то другое?
— Да, — подтвердил Штейн, с интересом разглядывая замысловатые виньетки. — А что он означает?
— В традициях эреев это символ-посвящение богине Лотиэль.
— Понятно. Кстати, с гибелью Эльжбеты немотивированные убийства прекратились. Так что твоя непричастность к ним уже давно доказана, — Штейн заколебался, прежде чем спросить: — Если Мика является клоном твоего отца, то кем вы с Эльжбетой, то есть Ризой, ему приходитесь?
— У нас были прецеденты с клонами до того, как их запретили. Согласно закону, он имел все те же права, что и оригинал. Естественно, после смерти последнего. Пока оригинал был жив, он выступал в роли основного наследника, — Ник усмехнулся. — Так что Михаэль мне такой же отец, как рай Таятян, который послужил матрицей для его создания.
— Да, запутанная ситуация, — заметил Штейн.
— После нескольких крупных процессов с клонами-недорослями, которых не хотели признавать их великовозрастные дети, Коалиция Священных королевств запретила клонирование. Правда, вольные государства не захотели присоединиться к договору и отказались подписывать ратификационные грамоты.
— Эй! — выкрикнула Мари и шлёпнула ладонью по столу. — Моей матери, которое исчадие ада, вы перемыли косточки, а про меня ничего не хотите сказать? — она резко засмеялась, глядя на Ника. — Видел бы ты себя сейчас! Вид как у кота, которому по морде надавала мышь.
— Детка, нельзя так много пить, — забеспокоилась Рени.
— Тсс, мой хороший! — девушка прижала палец к губам. — Я знаю, что ты скажешь, но я не пойду спать и регенерацию тоже не буду подключать, чтобы выгнать алкоголь из крови. Родная, если я это сделаю, то просто сойду с ума, как это уже было раньше.
— Детка, что ты несёшь? — встревоженная Рени хотя встать, но Штейн ей не позволил.
Девушка смерила её долгим взглядом и грустно улыбнулась.
— Мамочка, я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю! И не потому, что ты моя единственная приличная родительница. Просто ты единственная, кто любил меня по-настоящему. Родная, это ты воспитала из меня нормального человека. Так что ты моя единственная настоящая мать, а других я не знаю и знать не хочу.
— Мари, о чём ты говоришь?
— О том, что я вполне могла бы превратиться в подобие Ризы, если не хуже, — тихо ответила девушка и кивнула на Ника. — Не веришь, спроси у него. Он тебе расскажет. Конечно, если у него хватит духу на признание. И заодно спроси у него, что такого ему сделал пятилетний ребёнок, что он прямиком отправил его в ад.
— Господи! Да о чём ты говоришь?!
— О своём детстве в гнезде Владислава, — сказала Мари странно звенящим ломким голосом и поднялась из-за стола. — Ладно, я пойду спать, а вы тут ещё посплетничайте.
Девушка отставила стул и, пошатнувшись, ухватилась за его спинку.
— Упс! Чуть было не упала! — пробормотала она.
Ник протянул к ней руку, чтобы поддержать, но она шарахнулась от него как от прокажённого и, обойдя стол, направилась к выходу.
Рени прислушалась к нетвёрдой походке Мари и, поняв, что девушка поднимается по лестнице, заметно успокоилась.
— Ник! — она требовательно посмотрела на гостя. — О чём она говорила? Только правду! Если с моим ребёнком что-нибудь случится я тебя никогда не прощу.
— Крейд! Откуда мне было знать, что так получится!
— Рассказывай! — приказала Рени и тут же подняла руку. — Подожди! Тихо!
Подспудно её не отпускала тревога и она снова прислушалась, ловя перестук каблуков наверху. Перед уходом ей показалось, что девушка была как натянутая до предела струна — тронь её, и она с жалобным звоном порвётся.
— Чёрт побери! — вывернувшись из-под руки Штейна, Рени сорвалась с места. — Мари! Где ты?.. В её комнате есть выход на крышу! Быстро туда! — выкрикнула она вслед промчавшимся мимо неё Нику и Штейну.
Когда они вылетели на крышу, Мари стояла на парапете. Она не обернулась на шум, а сразу же, не дожидаясь ментальной ловушки, шагнула вниз.
__________________________
[1] Отчество у Палевского по второму имени приёмного отца.
[2] Стихи из фильма «Король-олень».