Горы, дорога, река, снова горы… Было бы довольно скучно, если бы не болтовня моего попутчика. Я узнал много нового, например, откуда берутся монахи.
— Мы берем детей крестьян и ремесленников. Каждого второго сына в семье проверяют в пятилетнем возрасте. Самых здоровых и смышленых забирают в монастырь на обучение, — рассказывал мне Синх.
— А как к этому относятся родители? — спросил я.
Синх на несколько мгновений уставился на меня с ничего не понимающим видом. Потом его взгляд прояснился, и он опять рассмеялся.
— Я все время забываю, что ты издалека, — сказал он. — Отдать сына в монастырь — это очень большая честь. Кроме того, семья освобождается от налога на семь лет. В двенадцать лет, если ребенок хорошо учится, его посвящают в Идущего по Пути. Но если он не справляется, то его возвращают назад, — это большой позор. Семье потом трудно выдать дочерей замуж, да и ему самому будет тяжело найти жену. Считается, что это признак плохой крови.
Я задумался. Получается, любой крестьянский ребенок может попасть в касту воинов. Ну не любой, а из самых смышленых вторых сыновей… или как-то так…
— А монахам запрещено иметь семьи?
— Во всех Домах воинов запрещено заводить семью, — Синх уже не удивлялся моим глупым вопросам. — Исключения есть, но их немного. Воину нельзя иметь привязанностей, он должен всецело отдаваться своему Пути. Воин может иметь детей, это не возбраняется, но заботится о них уже его Дом.
Интересная получается система. Воинов готовят с раннего детства, в отрыве от родителей. И они ничего, кроме боевых искусств не видят. Семью им заводить запрещено, но если дети есть, то воспитывает их Дом. Наверняка из этих детей получаются отличные новые бойцы, сильные и преданные.
— Мой отец тоже Идущий, но он погиб на заставе, когда мне было три года, — сказал Синх, словно услышав мои мысли. — Я его совсем не помню, как и свою мать.
На несколько минут между нами повисло неловкое молчание. Обычно веселый Синх угрюмо шел впереди. Наверное, не стоило его расспрашивать про семью…
На краю взгляда мелькнула размытая тень. Я, совершенно не задумываясь, хлопнул по клапану метательного ножа, пальцы зацепили освобожденную рукоять. Рука распрямилась, хлыстообразным движением посылая нож в полет. Левая рука подала копье, тело само развернулось в боевую стойку — копье на изготовке, ноги полусогнуты, слегка напружинены, глаза ищут врага.
Рядом в похожей стойке замер Синх. Время тягуче тянется, все звуки, словно приглушены, даже ветер, кажется, остановился. Вокруг одни безжизненные камни, только журчание речки за спиной напоминает, что эта статичная картина — реальность.
Сложно сказать, сколько времени прошло, пока Синх не двинулся вперед, к камням, куда я метнул нож. Мои чувства опять дали сбой. Все вокруг словно застыло в смоле. Как и я сам.
— Все чисто, — сказал Синх развернувшись. — Отличный бросок, — в руке он держал, что-то похожее на мангуста. В шее этого зверя торчала рукоятка моего ножа. — Это горная ласка, чистый зверь. У него отличная шкура, правда, лучше всего ее снимать зимой.
Синх говорил что-то еще, но я его не слушал. У меня начался форменный отходняк. Руки, за секунду до того крепко сжимающие копье, мгновенно вспотели и начали трястись мелкой дрожью. Колени стали ватными, накатило непреодолимое желание присесть. Время сорвалось с места и ураганом понеслось вскачь. Стук крови в ушах заглушает журчание реки и голос Синха. Медленно двигаясь, на подрагивающих ногах, я присел на ближайший к дороге валун.
— На красный мох не садись, он ядовит.
Я вскочил с валуна как ужаленный и в прыжке развернулся к новой угрозе. Копье пошло назад, готовое проткнуть нового врага. Да только никакого моха на валуне не наблюдалось, ни красного, ни зеленого, ни желтого…
— Это шутка.
Я уставился на Синха — он стоял, небрежно оставив посох, и смотрел на меня спокойными ничего не выражающими глазами. Прошло мгновенье, другое — под моим взглядом его лицо пошло красными пятнами. Еще мгновение, и он согнулся пополам от смеха.
— Ха-ха-ха, — смех подобный громкому ржанию огласил окрестные горы. Я же стоял на месте, чувствуя, как мое лицо заливает краска.
— Да, давно я так не смеялся, — наконец Синх встал, со всхлипыванием вытирая выступившие слезы.
На секунду я представил, как втыкаю копье ему в живот. Тяжелое лезвие с легким скрипом разрезает плотную синюю ткань, пробивает мышцы, входит внутрь. Руки наваливаются на древко, раскачивая его, заставляя наконечник разрывать внутренности.
— Эй! Ты чего?! Я же пошутил, — Синх отшатнулся от меня, вскидывая руки в притворном испуге.
Наверное, что-то выдало мои мысли. Может взгляд, а может побелевшие пальцы, вцепившиеся в копье.
— Не шути так больше, — слова с трудом протиснулись через пересохшее горло.
— Хорошо-хорошо. Больше не буду, — ответил Синх вполне серьезным тоном. — Присядь, отдохни. Я сейчас сниму шкурку, и пойдем дальше.
С этим словами он протянул мой нож. Я послушался совета и отошел в сторону. Последний взгляд Синха мне совсем не понравился. Слишком внимательный и цепкий. Как будто меня внимательно оценивают, проверяют реакции в различных ситуациях. Может быть, это излишняя паранойя, но приставить соглядатая под личиной проводника, ход вполне в духе местных интриганов.
Еще мне не понравилась моя реакция на угрозу, точней этот отходняк, когда опасность миновала. Трясущиеся руки и подгибающиеся колени — я здорово перепугался. Полтора года адских тренировок, боли и унижений, ради того, чтобы испугаться первой мелькнувшей тени. Хороший из меня воин-мститель… саркастичная усмешка растянула пересохшие губы.
— А ты молодец, попасть ножом ласке в шею за шесть шагов, да еще с ходу. Я бы так не смог, — вещал Синх, склонившись над тушкой. — Да и в стойку сразу встал. А то, что потом руки дрожат — это бывает. Мы, помнится, новичкам в постель чучело прыгуна или паскудника подкладывали, так некоторые даже простыни пачкали.
Проснуться и увидеть морду прыгуна? Меня передернуло. Ну и шутки у этих ребят…
— Вот и все, сейчас промою шкурку, засыплю дубильником и пойдем, — Синх распрямился. — Только по сторонам все равно смотри, в следующий раз на самом деле может быть прыгун. И не бойся, что я смеяться буду — лучше испачкать штаны, чем сдохнуть от яда, поверь мне.
Итак, Дома воинов — закрытые организации, всех воинов обучают с раннего детства и с самого начала прививают преданность к Дому. Достаточно послушать, как разливается Синх: «Наш Дом самый лучший, мы благородно защищаем крестьян от тварей, а если нам кто-то не кланяется, скотина неблагодарная, то получит посохом по хребту!» Но я не о том думаю. Какое мне дело до Дома Идущих? Мне бы просто выжить в этом жестоком мире. А как это сделать, когда я от страха стоять на ногах не могу?
Дорога, едва намеченная колея на каменистой почве, споро ложится под ноги. Блики клонящегося к закату солнца играют между камней. Легкий ветерок приятно холодит разгоряченную грудь. Дышать немного трудно, — наверное, высота сказывается. Судя по солнцу, скоро будет очередная ночевка.
Со страхом можно бороться разными способами, самый надежный способ — это опыт, опыт многочисленных боев, схваток не на жизнь, а на смерть. Все, что мне надо, — выжить в этих схватках. Я усмехнулся. Но можно пойти по более простому пути — тренировочные бои, спарринги. Не знаю, почему сенсей не проводил их, на мой взгляд, они могли мне серьезно помочь.
— Синх, — позвал я бодро шагающего впереди монаха.
— Да?
— А мы можем сегодня устроить тренировочный поединок? — задал я мучавший меня вопрос.
Синх остановился и удивленно посмотрел на меня.
— Зачем тебе это?
— Мой учитель не устраивал учебные поединки, а мне кажется, что это может мне помочь лучше реагировать на опасность.
— Не устраивал? — Синх продолжал удивленно смотреть на меня. — Если он этого не делал, то тому должны быть серьезные причины.
«Например, ему было не интересно вести бой с таким мясом как я», — проскочила у меня мысль, но вслух я ничего не сказал.
— Если ты этого серьезно хочешь, то почему бы и нет. Пошли быстрей, тут осталось совсем немного, — Синх махнул рукой куда-то вперед.
Перед бараком оказалась удобная площадка. Пятнадцать минут, чтобы проверить барак, сложить вещи и подготовиться к бою. И вот мы стоим в пяти метрах друг от друга. Синх достал из мешка белые наконечники на посох, из материала чем-то напоминающего резину.
— У меня нет защитных чехлов, — сказал я.
— Сражайся без них, если ты меня ранишь, значит так мне и надо, только ножи не бросай, — улыбка Синха блеснула красным в свете заката.
Я поудобней перехватил копье. Меч и нож на поясе, но против посоха они практически бесполезны, просто не дотянусь. Можно что-то попробовать с перехватом, но…
Внезапно Синх как-то очень быстро делает несколько стелящихся шагов. Секунда, и его посох уже в десяти сантиметрах от моего лба. Машинально я вскидываю копье и шагаю назад. Сильный удар подрубает ноги, красное небо мелькает в глазах, жесткая земля больно бьет в затылок. Толстая белая насадка взбивает пыль перед моим носом.
Заходящее солнце окрасило небо во все оттенки красного. Прохладный ветерок приятно холодит разгоряченный лоб. Малиновые туши облаков величаво плывут в розовой дымке, закаты в этом мире очень красивы. Некий посторонний белый предмет заслонил обзор. Исчез… Кто-то уходит от меня… Да это Синх возвращается на исходную позицию… Меня сделали как ребенка, красиво и непринужденно.
Резким движением я поднялся на ноги. Левая нога, по которой пришелся основной удар, горит огнем. Доля секунды и волна хлада смывает боль. Копье свободно лежит в расслабленных руках, острие вниз, ноги слега напружинены, взгляд безразличен, смотрит на противника и одновременно сквозь него.
Синх стоит напротив, жесткий и холодный, — не узнать. Внезапно он снова делает несколько быстрых шагов — белый наконечник снова летит к моей голове. Но я уже готов, лезвие копья само движется на перехват, еще чуть-чуть, и оно располосует его кисть. Синх так же быстро, почти не уловимо, делает какое-то движение, чуть было не зацепив копье посохом. Я увожу копье влево, он подходит чуть ближе. Вдруг, его рука хватается за копье. Сильный рывок! Я успеваю отпустить древко, успеваю схватиться за меч и даже успеваю его потянуть из ножен, когда белый набалдашник заслоняет весь мир.
В этот вечер меня хватило еще на три раза. Потом Синх оставил меня, валяющегося после тычка в солнечное сплетение в позе эмбриона, и занялся ужином. На ужин оказалось мясо куницы, разбавленное лепешками и сушеными ягодами. Сейчас же я лежу на кушетке в бараке, пытаясь сдержать тошноту. Запихать в себя еду удалось с большим трудом, удержать ее — еще сложней.
Болит колено, которому досталось в первый раз. Болит правая половина лица, куда прилетело во второй раз. Глаз уже оплыл и еле открывается, только Хлад спасает. Болят ребра и спина — по ним пришлось в третий раз. Болит бедро, пострадавшее в четвертом бою. Ну а живот просто мутит, до красных кругов перед глазами.
Синий поток льется сквозь меня. Мельчайшие искорки остаются, оседают, прилипают к пылающим красным огнем поврежденным тканям. Они несут с собой прохладу и исцеление. Не знаю, чтобы я делал без своей Силы.
— Для начинающего неплохо, у тебя хорошая база и хорошие инстинкты, только никакого опыта, — сказал Синх, когда я дополз к костру, где жарилось мясо.
Я в ответ только смутно что-то промычал, дыхание еще не восстановилось.
— Мы можем устраивать поединки каждый вечер, но это может быть неправильно. Обычно к поединкам приступают только на определенном шаге обучения. И ведутся они не просто так, а с отработкой того, что ученик постиг ранее. Учебные бои — это тоже часть пути, и она должна гармонично сочетаться с тем, что было и с тем, что будет, — Синх высказался несколько витиевато, но смысл я понял.
— Понимаешь… у меня свой путь. Мой учитель… не показывает дорогу. Он… закаляет меня… но по дороге… я должен идти сам, и я сам должен найти свой Путь, — короткая речь получилась скомканной, с придыханиями, но произнеся эти слова, я сам поверил в них.
— Хорошо, я буду тебе помогать в поиске Пути, — ответил Синх после минутной паузы. — Может, скоро ты сможешь меня достать по-настоящему, — он с улыбкой показал на царапину, на своей бритой голове, в третьей схватке мне каким-то чудом удалось его задеть.
— Поешь, тебе надо восстановить силы, завтра вечером мы повторим бои. Пять схваток будет достаточно, — от широкой усмешки Синха можно зажечь костер.
«Господи, еще один садист», — промелькнула обреченная мысль.