— Но должен быть способ, — сказала она. — Зачем умирать, чтобы стать Мерлином, если не способа вернуться?
Ее отец вздохнул.
— Я не так много знаю о метафизике измерений, как твоя подруга, но я летал с Пустым Ветром долго, и…
— Серьезно? — перебила Амелия. — Она забыла тебя неделю назад.
— Неделя — долго время в месте, где время не имеет значения, — ответил Алдо, упрямо глядя на Марси. — Я знаю, что ты пришла сюда, думая, что смерть — это порог. Другие заставили тебя верить в это, может, для них так и есть, но мы не духи, карина. Мы смертные, и для нас это не так просто.
— Но это возможно, — сказала Марси, сжимая кулаки. — Я перестала бороться за свою жизнь, потому что Призрак сказал, что смерть — путь к становлению Мерлином. Хочешь сказать, он врал?
— Нет-нет, — Алдо покачал головой. — Он был прав. Для тебя это единственный путь, но он непростой.
— Я такого и не ожидала!
— Знаю, — он сжал кулаки. — Ты никогда не уходила от трудных заданий, но я не думаю, что ты осознаешь разницу тут, — он поднял взгляд, вздохнув. — Думаю, лучше всего показать тебе. Идем со мной.
Он повернулся и прошел в дом. Взволнованная и любопытная, Марси пошла следом, поднялась на крыльцо, Амелия держалась за ее плечо.
Теперь она знала, чьи воспоминания построили место, и пересечение порога дома, который она делила с Джулиусом, ранило больше, чем Марси ожидала. Казалось невозможным, что она ощущала такие сильные чувства к месту, где она провела так мало времени, но за недели, пока она жила тут с Джулиусом, это здание стало домом. Их домом. Но, пока она думала, что не променяла бы время тут ни на что в мире, Марси поняла, что так и сделала. Джулиус был там, когда она умирала, кричал ей остаться, держаться. Но она этого не сделала. Она отпустила его, чтобы пойти за Призраком в смерть, думая, что это было временно, что она вернется. Теперь она следовала за отцом по скрипящей лестнице, и Марси стала гадать, не совершила ли она ужасную ошибку.
Когда они поднялись на третий этаж, она поняла, что они направлялись к ее мастерской на чердаке, но ее отец не повернулся на последней площадке. Он открыл окно, задрав панель и закрепив ее ржавым рычагом, чтобы выбраться на наклонную крышу. Ему пришлось выползти. Это была самая высокая часть старого дома, острая черепица тянулась под почерневшим бетонным дном въездов. Марси нервно выползла за ним, держась за крошащуюся бетонную черепицу, чтобы не соскользнуть. Когда она схватилась крепко и смогла поднять взгляд, она решила спросить папу, почему он привел ее сюда, но обнаружила, что это не требовалось. Правда была перед ней.
— Ого, — прошептала она.
В реальном мире спираль рамп над их домом встречалась и формировала Небесные пути. Но тут рампы просто исчезали, оставляя круг тьмы на вершине пещеры, которая мерцала, как вода.
— Что такое? — спросила Марси, осторожно двигаясь вдоль крыши на корточках по краю, как можно ближе к кругу.
— То, что лежит дальше, — сказал ее отец, садясь рядом с ней. — Помнишь, как Амелия сказала, что твоя смерть была ямой в магическом пейзаже? — он указал на тьму. — Это вход. Там твоя пустота встречается с остальной.
Глаза Марси расширились.
— Так эта черная штука — магическое измерение?
— Мы уже в магическом измерении, — Амелия вытянулась на плече Марси, чтобы лучше видеть в бурлящей тьме над их головами. — Помни, твоя смерть — лишь царапина на магическом пейзаже. Тебе нужно остальное. Вид из земли.
Глаза Марси стали еще шире.
— Погоди, — медленно сказала она. — Ты хочешь сказать, что эта темная вода — магия? Магия, настоящая манасфера, место, где Тектоническая Магия и вся живая магия поднимается из Моря Магии?
— Да, — Амелия забавно посмотрела на нее. — Я не объяснила это раньше?
Она говорила, но слышать, что ты была в магическом пейзаже, где у духов были сосуды, и откуда происходила вся магия, было далеко от того, чтобы видеть это своими глазами. И не только видеть. Так близко Марси ощущала силу, исходящую от перевернутого пруда. Черное вещество выглядело как вода, но гудело силой, как напряженный провод, это не было похоже на мягкую туманную магию, с которой она работала, когда была жива. Это было настоящим: чистая, нефильтрованная и сосредоточенная магия, которая наполняла духов и оживляла их.
— Это поразительно! — завопила она, вскакивая на ноги. — Все разговоры о магии, ведущей себя как вода, не были просто метафорой. Это настоящее. Это тут! — она подпрыгивала на носочках. — Я могу дотронуться?
— Только если хочешь потерять руку, — сказал ее отец, оттянув ее. — Это я хотел тебе показать, карина. Мы тут в безопасности, но снаружи не наш мир. Пустой Ветер выпустил меня, чтобы я привел тебя к нему, но для этого тебе придётся покинуть убежище своей смерти.
— И? — сказала Марси. — С чего мне хотеть сидеть тут?
— Потому что ты можешь сидеть, — отчаянно сказал он, опустив ладонь на крышу под ними. — Твой Джулиус дал тебе великий подарок. Благодаря его воспоминаниям, твоя смерть большая и уютная, и из-за того, что он дракон, так будет долгое время. Если бы ты хотела, ты могла бы веками оставаться в покое и безопасности. Это сокровище, Марсиваль. Другим так не везет.
Ей не нужен был упавший тон его голоса в конце, чтобы знать, о чем он.
— Ты говоришь о своей смерти, да?
Алдо опустил взгляд, вздохнул.
— Биксби был тщательным, — сказал он, проведя рукой по седеющим волосам. — Когда он убивал кого-то, он делал так, что по человеку не скучали, и я не был исключением. Когда я проснулся… после того, что случилось в пустыне, моя смерть была не глубже ямы, в которой они меня бросили, и пока время шло, она стала уменьшаться.
— Как это: уменьшаться?
— Как тебе и кажется, — печально сказал он, глядя на круг, где магия собиралась, как смола. — Наши смерти — лишь царапины, крохотные трещинки, которые наши жизни оставили на большом мире. Некоторые больше других, но все мы забыты в конце, и без памяти живущих, держащих наши смерти открытыми, они со временем смываются.
— Смываются? — повторила она с дрожью. — Исчезают?
Он кивнул.
— Я знаю, что ты не собиралась оставаться, но я не хочу, чтобы ты отбрасывала такое сокровище, как это, не зная его ценности. Когда я умер, у меня ничего не было. Ямка в земле, и даже она закрывалась, меня забыли все, кроме тебя. Я был на грани того, чтобы пропасть, когда появился Пустой Ветер. Он сказал мне, что ты послала его, что было хорошо, потому что, учитывая его лицо, я никогда бы…
— Погоди, лицо? — сказала Марси. — У Призрака есть лицо?
— Ужасное, — ее отец поежился. — Но как иначе? Он — воплощение худшего страха людей.
Она нахмурилась.
— Он не так плох. Есть вещи хуже смерти.
— Есть, — согласился он. — И Пустой Ветер — один из них. Умереть страшно, но ты сама видела, это не означает, что все потеряно. Если нас помнят, какая-то наша часть всегда будет оставаться. Если ты забыт, все доказательства твоей жизни пропадают с Земли, будто тебя там никогда не было… — он покачал головой. — Это конец, Марсиваль. Это забвение, смерть после смерти.
— У тебя он звучит как злодей, — упрямо сказала Марси. — Он не злой!
— Я его таким и не звал, — ответил Алдо. — Я просто говорю тебе, какой он. Это определение, не осуждение, хотя для многих это, уверен, спорный вопрос. Доказательство нашей незначительности всегда неприятно, так что и Пустой Ветер такой. Потому он прячет лицо. Он не хочет, чтобы ты боялась его.
— Я не боюсь, — упрямо сказала Марси. — Я никогда не боялась Призрака, — потому он доверял ей, но ее отец качал головой.
— Ты испугаешься, — упрямо сказал он. — Ты не хочешь, но если увидишь его так, как видят мертвые, будешь бояться. Не из-за того, что ты не храбрая — ты храбрее всех, кого я знаю — но бессмертный или смертный, никто не хочет быть забытым.
Марси все еще не была убеждена.
— Если он такой страшный, почему ты пошел с ним? Только из-за меня?
— Это помогло, — сказал Алдо. — Но, если честно, я принял его предложение, потому что у меня не было выбора. Когда он пришел ко мне, твои воспоминания были единственным, что удерживало мою смерть. Я был на спине в неглубокой могиле, лицом к лицу с этим, — он взглянул на переливающуюся тьму со страхом в глазах. Марси не понимала.
— Это просто магия, — сказала она. — Сильная, да, но мы маги. Это мы делаем.