— Вы дали нам ультиматум, — объяснил он. — Но я пытаюсь сказать, что Хартстрайкеры уже так не работают. Можете угрожать нам, сколько хотите, но мы — две главы клана, где управляет совет из трех, а наш третий член Совета сейчас вне страны по делам. Для официальных решений нашего клана нужны все трое из нас, боюсь, мы не можем подписывать или кланяться до его возвращения.
— Любого дракона можно заставить поклониться, — прорычала Императрица-Мать, ее красные глаза сузились. — Но если так хочешь умереть, я могу легко это устроить.
— Не сомневаюсь, — быстро сказал Джулиус. — Но вы не поняли смысл. Дело не в наших индивидуальных жизнях. Ваш император требует, чтобы Хартстрайкеров сдались и присоединились к нему, и Хартстрайкеры — это не только мы. Мы — две трети правящего совета, но магия, которая правит кланом, раньше принадлежала только Бетезде, а теперь разделена между нами, и ее может применять только Совет, чьи члены выбраны. Это означает, даже если вы отрубите нам головы, сила принимать решения, подкрепленные магией, влияющие на всех членов клана Хартстрайкеров — включая капитуляцию — не перейдет наследнику, который будет «разумнее». Сила перейдет к драконам, которые выбрали нас, где она останется, пока они не выберут новых лидеров. Если не хотите ждать, пока наш клан выберет новых глав на место тех, чьи вы отрубите сегодня, вам нужно отступить. Когда Иен вернется, мы проголосуем насчет капитуляции, но без голосования вы можете заставить клан сдаться, только если отыщите каждого Хартстрайкера и заставите каждого поклониться, а вряд ли даже у Золотого Императора есть столько терпения.
— Это ты испытываешь наше терпение, — прорычала Императрица-Мать. — Думаешь, я не вижу, что ты делаешь, щенок? Но если ты думаешь, что жалкие попытки оттянуть…
— Я не пытаюсь это скрыть, — Джулиус пожал плечами. — Я не хочу умирать, это ясно, но это не означает, что все, что я сказал, не правда. У нас уже не диктатура одного дракона с одной точкой поражения. Мы теперь настоящий клан, силу разделяют все, так что, если хотите, чтобы мы сдались, вам придётся одолеть всех нас, а это, уверен, будет долго, кроваво и дорого даже по вашим августейшим стандартам, или ждать, пока Иен не вернется, что займет около дня. Когда он вернется, Совет обсудит ваши условия. До этого можете пребывать на горе Хартстрайкер как наши гости.
Он закончил с уверенной улыбкой. Внутри тело Джулиуса содрогалось с ударами сердца. Его слова не были ложью, но если остальная его семья так боялась Золотого Императора, как Бетезда, императрица могла легко убить их и получить капитуляцию у тех, кто займет их место. Но даже если следующий Совет будет выбран, придется ждать, пока Хартстрайкеры выберут кого-то, и учитывая, сколько проблем было с прошлым голосованием, Джулиус был уверен, что он мог быть занозой для Золотого Императора до конца. Это мало утешало, но, учитывая, что вариантами было «сдаться или погибнуть», Джулиус был доволен тем, как сыграл. Императрица-Мать, впрочем, была в ярости.
— Не играй со мной, дитя, — сказала она, сжала золотую ручку трости, едва сдерживая ярость. — Твой клан уже пал, даже если не официально. Почему мы должны тратить время, притворяясь вашими гостями, когда мы уже…
Ее голос резал, как упавший нож. За ней Цилинь склонил голову. Крохотный жест, даже не полный кивок. Джулиус не знал, как Императрица-Мать это заметила, ведь она сверлила его взглядом все время, но как только ее сын пошевелился, старая драконша затихла, оставив воздух пустым, а потом зазвучал низкий голос.
И какой это был голос. Восхитительно сочетался с идеальным видом. Голос императора звучал как колокол в храме, смешанный с прекрасной мелодией, сыгранной на виолончели, и… всеми другими низкими красивыми звуками, какие мог вспомнить Джулиус. Звук пронзил его, и ему захотелось тут же согласиться со всем, что он скажет, только бы этот поразительный голос заговорил снова. Он так обрадовался тому, что познал этот звук, что от радости не осознал ни слова императора.
— Что?
— Я сказал: «мы принимаем», — повторил император, его низкий голос был чудесным, как раньше, но чуть более раздраженным. — Меня не интересует растянутое состязание. И я уже устал стоять в этой песчаной яме.
Он переступил с ноги на ногу, босые ступни стояли на единственном участке без камней во всей пустыне. Его мать стиснула зубы.
— Мой император, — сказала она. — Это уловка, чтобы потратить наше время.
— Так и есть, — согласился он, повернул голову в ткани и посмотрел на гору. — Но они не были бы Хартстрайкерами, если бы не хитрили. Это не важно. Падут они сейчас или завтра, конец будет все равно. Мы примем их гостеприимство и подождем.
Огромные драконы вокруг него зарычали недовольно, но Джулиус подавлял улыбку.
— Мы рады принять вас, — сказал он, протянув руку к императору. — Приветствую на горе Хартстрайкер.
— Не нужно играть хозяина, — Золотой Император проигнорировал его руку. — Мы тут ненадолго. Ты сказал, что последний член совета покинул страну по делам?
— Да, — сказал Джулиус. — Он в Сибири.
Казалось, он это выдумал, чтобы его брат был как можно дальше, но это было правдой. Дом Свены был в Сибири. Он пытался придумать, как убедить императора в этом, не выдав многого об Иене, когда Цилинь пожал плечами.
— Не так и далеко, — сказал он спокойно. — Суток должно хватить, чтобы вернуться з любой точки в мире, — он оглянулся на утреннее солнце, которое теперь двигалось по небу. — Я даю срок до этого времени завтра.
— О, — неловко сказал Джулиус и посмотрел на мать. — Не уверен, сможет ли он…
— Он прибудет вовремя, — пообещал ему император. — Я так желаю.
Он сказал это так, как другие сказали бы: «Это неизбежно», и для Цилиня так и было. Но хоть суток было мало, это все еще было больше времени, чем у них было, когда они прибыли сюда. Может, этого хватит, чтобы найти выход из этого бардака. Они могли получить только это, и Джулиус решил, что и это было хорошо.
— Одного дня хватит, — он кивнул. — Спасибо. Я покажу вам гору. Боюсь, вы застали нас в небольшом количестве, но мы сможем найти…
— Не нужно, — спокойно сказал император. — Я принес свои припасы.
Он был босиком, носил мантию, которую другой дракон накинул на его нагое тело, когда они приземлились, и Джулиус не видел, была ли в этом правда. Он не успел спросить о припасах, Золотой Император повернулся и пошел прочь по дороге к горе, шагая спокойно и величаво.
Другие драконы тут же окружили его, закрыли своего императора стеной яркой чешуи. Что удивительно, тревога за его безопасность казалась искренней. Джулиус не знал, была их защита из-за неизвестной уязвимости в магии удачи Цилиня или из-за уважения к нему как лидеру. Он все еще пытался понять, когда Цилинь вдруг замер.
Каждый дракон вокруг него застыл, но, пока они искали взглядом угрозы в пустыне, император поднял голову. Джулиус с интересом поднял взгляд, проследил за углом наклона лица Цилиня в вуали, направленного на гору и полумесяц балкона тронного зала на вершине. Худая фигура стояла на краю и смотрела на драму внизу.
Технически было слишком далеко, чтобы знать точно, но Джулиус знал, что это был Челси. Больше никто не ходил по горе в черном. Но, хоть он не был удивлен тому, что его сестра шпионила, Джулиус был удивлён тому, что она дала им увидеть себя.
Она тут же исправила проблему, пропала в тенях секунды спустя, но Золотой Император не отвел взгляда. Он еще минуту после исчезновения Челси стоял неподвижно, смотрел на пустую точку, где она была. Это длилось так долго, что драконы вокруг него стали нервничать. Императрица-Мать особенно встревожилась, ее костлявые пальцы сжимали золотую ручку трости, как когти. Даже Джулиус — который не знал, что происходило — ощущал напряжение в воздухе, словно невидимая нить обвивала их глотки. А потом, когда давление стало невыносимым, Золотой Император опустил голову. Ужасное ощущение исчезло через секунду, и все драконы выдохнули с облегчением.
Все, кроме Цилиня, который просто пошел в цитадель почти завоеванного врага, словно ничего не произошло.
Глава 4
Марси застыла во тьме.
Это было как в первые мгновения после смерти. Она снова была заперта в ничем, в бесконечной тьме, у которой не было конца или начала, только сейчас вместо голоса в ее голове или ладони в ее разуме, Призрак был перед ней, склонился в теле теневого солдата Пустого Ветра. Но, хоть он выглядел так, как она помнила, вплоть до доспехов римского центуриона. Его лицо уже не было двумя сияющими бело-голубыми глазами, парящими во тьме шлема. Глаза еще были там, смотрели на нее боязливо, но тьма за ними была не просто тенью.
Она была ничем.
Иначе не опишешь. Марси уже много раз смотрела на лицо Пустого Ветра, и хоть два парящих глаза, сияющих во тьме, пугали, сейчас она словно смотрела на саму смерть. Не кровавую смерть тела. Истинную смерть. Ничто, которое приходило после того, как все следы жизни пропадали, и даже пыль костей разлеталась на атомы. Его лицо было полностью забытым, и когда Марси увидела это, она поняла, что таким было и ее будущее.
Внезапная правда ударила как прыжок в холодную воду. Она думала, что понимала, как ощущалась смерть, но она ничего не знала. Ее смерть была теплой, в любви, местом, где ее помнили. Это была пауза, не конец, но тут было иначе. Все их сражения, борьба и отчаянные попытки удержать жизнь приводили к этому — пустоте. Даже драконы умирали. Озера высыхали, их духи медленно таяли. Все люди со временем станут останками на кусочке камня в бесконечной тьме космоса, и когда даже это поглотит взорвавшееся солнце, этот дух перед ней был тем, что от них останется.
Ничего.
Холодное тихое ничего, словно они никогда не существовали.
Марси все еще пыталась осознать это — если такое мог осознать смертный разум — когда Пустой Ветер отвернулся, разрывая чары.
— Прости, — тихо сказал он и отошел. — Я не хотел, чтобы ты видела.
Марси не сразу собралась с мыслями, чтобы заговорить. Когда она смогла, она заговорила потрясенно:
— Чудик, это было безумно. Ты — ходячий экзистенциальный кризис! В стиле Ницше про смотрящую пустоту.
Просвечивающее тело духа застыло.
— Ты не боишься?
— О, нет. Я в ужасе, — честно сказала Марси. — Вряд ли кто-то мог бы не бояться, столкнувшись с правдой смертности. Но мы уже какое-то время были вместе, так что это не было неожиданно. Нельзя быть заодно с Духом Забытых мертвых, не понимая, что тебя ждет неприятная правда.
— Но ты не боишься меня?
Он будто задал самый важный вопрос в мире. Марси не понимала, как это могло быть вопросом.
— Конечно, нет, — возмутилась она. — Все боятся быть забытыми. Потому ты существуешь. Но, хоть я не отрицаю, что у меня есть нормальный человеческий страх твоего концепта, я не боюсь тебя. Ты — мой дух, и не будем забывать, как мы сюда попали, — она улыбнулась ему. — Сложно бояться того, кто спас от смерти.