Катится без устали клубок времени, отмеряя 103 год от Исхода. Двенадцатая зима княжича близится к концу. Жмется к земле пушистое небо, а вереница людей затекает во двор поместья.
Они падают на колени, звякнув железом кандалов. Грязь печатями на коже, уродливо клеймо предателей. Вершится нынче казнь, вершится в назидание. Князь на крыльце, свора пред ним. Театр, в котором не играют.
Притихли слуги. Светятся пики Стражей болотными огнями. Князь уже спустился. Гремит гулким голосом, двор вторит ему эхом. Княжич вздрагивает, когда отец вдруг манит его подойти. Мать среди остальных, чуть хмурит брови в тревоге.
Мальчик же подле отца. Опускает взгляд на стоящих на коленях, ловит их ответные взгляды, полные презрения, благоговейного трепета и ненависти. Мужчины, женщины, подростки, старики.
— Пора учиться карать, — отцовская рука неподъемна. — Эти псы смели разжигать волнения на моих землях.
Ком. Никак не проглотить.
— Убей, — требование.
Нити проступают кровавыми дорожками над головами приговоренных.
— У меня нет при себе меча, отец.
— Тебе не нужен меч.
Колотится сердце, закладывает уши. Юноша ближе остальных. Огонь спутанных косм. В нем нет страха, но оплетает алая пуповина и его шею. Чувствует княжич запах, вкус, прикосновение. Жизни, теплой, тонкой, пульсирующей и поистине невозможной в своем хрупком бесценном чуде.
— Это всё те же соломенные куклы, — сжимаются отцовские пальцы.
Пропасть. Зверь где-то на крыше. Науськивает поймать нить, потянуть, чиркнуть мыслью, освобождая кровь, что брызнет из вспоротого горла. Проще простого.
Обезглавленный Китка. Упругие толчки крови, вытекающие в собственные ладони.
— Ты ведь знаешь, что будет с твоей матерью, — низкий шепот отзывается давлением в пояснице мальчика.
Нужно, так нужно. Нить всё туже. Не может княжич. Не может коснуться чужого горла. Отчаянно рвется в клетке собственного сознания, заходясь беззвучным воплем. Пролегает царапина, морщится рыжеволосый юноша, княгиня на крыльце прижимает к груди руки, кусает губы. Пожалуйста, пожалуйста.
И кровь взрывается, фонтаном сталкиваясь с возникшей пред ней невидимой преградой. Оторванная голова юноши валится на плиты. Лоскуты кожи, обрывки жил, белизна кости. Хризантема распускается стремительно, выворачивая, корежа. Подрагивают скользкие внутренности. Осколки костей точно колонии опарышей. Обратились бесформенными грудами приговоренные — завораживающее пиршество.
— Врагов надобно показательно казнить. Запомни мой урок.
Искаженное мальчишечье лицо, а раскромсанные нити у ног собираются озерами багровой черноты. Потонувший кораблик. Разбитое вдребезги зеркальце. Немые слезы катятся по щекам княжича. Пропадает отцовская рука, удаляется поступь.
— Пойдем, жена, — столь отчетливо в общем гуле голосов и шорохе движений.
Сползают ножны ниже по клинку, помня свой наказ.
Раздирает супругу князь неспешно, равнодушно. Молчаливую и безвольную. Отпечатался визг на опухших губах, смазался уголь ресниц. А лед прижимается к ключицам, скручивает живот, сводит судорогой ноги. Не вырваться. Дыхание на шее оставляет укус:
— Благодари сына.
Льется горячая кровь, льется вино. Приносятся крестьянами жертвы в день проводов льда, что лопается с гулким треском, освобождая реку.
— Я думаю, ваше имя красиво, юный господин, — ребёнок подле княжича. Перебирает плектр струны, смахивает ненадолго тревоги с мальчишечьего лика. — Оно подобно горе. Могучей, но обладающей спокойным нравом. Как и вы. Гора позволяет лесам укрывать свои склоны, разливаться лугам, течь рекам. Быть жизни. Как и вы. Но стоит горе разгневаться, и она способна уничтожить эту жизнь в мгновенье ока. Как и вы. Потому ваше имя подходит вам как нельзя лучше. А ещё… ещё горы прекрасны, юный господин. Они правители земли.
Раскачиваются в петлях мертвецы на потеху воронам. Эшафот пестрит пятнами. Зверь притаился в паутине коридоров. За каждым углом, за каждыми сёдзи. Следит невесомым взглядом белесых зрачков, усмехается с садисткой нежностью и ищет тропы, чтобы подкрасться ближе.
К княжичу, что, подавившись сиплым вдохом, просыпается. Шарахается в сторону, сталкивается плечом со стеной, открывает рот. Но ни звука не идет из пересохшего горла. Зверь зовет. Зверь ведет когтями по половицам. Огонь в чаше ревет надрывно, желая спалить, поглотить, уничтожить. Раскрывается бутон, прежде чем вылезти из кожи, сломав хребет. Влажен хруст.
Отчаянный стон. Дрожит, как и пальцы, наткнувшиеся на створку окна. Вцепиться, отодвинуть. Непослушное тело, кружится голова. Вспыхивает лунный свет. Вспыхивает так ярко, что слепнет княжич, падает, закрыв лицо руками точно в ожидании удара.
Но удара нет. Нет темноты. Отступившая к стенам, она вновь не таит в себе ничего. Ледяной ветер же стекает по плечам, щиплет обнаженную кожу. Прижимается к волосам, как и к снегу, что переливается искрами. Мальчик дышит тревожно и неглубоко, сжавшись в ком под открытым окном, а зверь всё путается в сёдзи, не находя нужные.