Ты знаешь, мне
Такие снятся вещи
Что если они вещие
Нам гореть в огне
Ты знаешь, мне
Порою снится поле
Где я сдаюсь без боя
Я погибну на войне
Потому что
Есть такие вершины
До которых мне и вовсе не дотянуться
И если завтра мне не суждено проснуться
Похорони меня на цветочном поле,
Не прикрывая иссохших век
Чтоб проросло из них хоть что-то, коли
Из меня не вырос счастливый человек[1]
[1] Дарья Виардо — Ангел-похоронитель
Мужчина и девочка идут по дороге, держась за руки и стараясь не думать ни о чем кроме своей цели.
Город за их спинами доживает последние часы. Бегут жители, в панике или смиренном принятии судьбы, молча или со словами проклятий на устах. Лишь малая часть строений уцелела. Зияют провалы, перемешались улочки — не угадать прежнего расположения.
Пришла беда поздним вечером. Накинулась страшным бураном, снося стены, срывая крыши, а после раздробила землю, что принялась сотрясаться крупными толчками и жадно проглатывать дома, опрокидывая фонари, брызжа поленьями очагов.
Искры роятся светлячками. Заревом подымаются пожары, вьются гривами коней. От дыма свербит в груди и щиплет глаза. Шум моря перекликается с лязганьем повозок, гомоном ошалевшей толпы и надрывными криками городских стражей, что пытаются обуздать людской поток, но то непосильная задача.
Поднятые паруса на фоне зловеще-багрового и угольно-черного — то спешно покидают пристань суда. Пронзителен плач чаек, оседает пепел на их узких крыльях. Обречена столица княжества сгинуть.
Однако здесь, в полях, нет суеты. Вена пустынной дороги протянулась по бескровному полотну сугробов. Тьма густым туманом оглаживает раздробленный склон.
Мужчина и девочка ускоряют шаг. Поднимаются выше, минуя выжженные участки и поваленные деревья. Скрип снега под подошвами. Порыв ветра пробирает до костей. Девочка, зажмурившись от холода, запахивает сбившийся платок.
Время остановилось, слилось с мертвой тишиной в единое целое. Город тает видением. Где-то на соседнем холме храм обернулся руинами. Где-то в горах котловина помнит вкус ликориса. Нити пахнут угасшими жизнями, а Пустота подобна вскрывшейся ране.
— Я с вами, — шепчет девочка, когда мужчина замирает у моста.
Впереди проступают блеклые очертания громады поместья — того, что устояло. Высокие стены ограды скалятся вздыбившейся черепицей. Зев сорванных ворот приглашает гостей на просторный двор.
— Я не знаю, что с нами может стать, — выдыхает мужчина, глядя в требовательно нахмурившееся в ответ лицо.
Пряди черных волос следуют за ветром, открывая безобразный шрам, обжегший девичью щеку.
— Если вы отправитесь без меня, то точно погибнете, — она крепче сжимает мужскую руку.
Ощетинившийся ров под мостом колюч и пугающе гол. Совсем недавно бурная река текла по его дну, теперь же сменила русло. Радужные всполохи плывут облаками, храня призраки голосов. Кружатся снежинки.
Мужчина отводит взгляд:
— Хорошо.
Первый шаг он делает с застывшим сердцем, второй же столь быстро перетекает в последующие, что не хватает времени одуматься. Сорванные створки ворот на каменных плитах припорошены снегом. Девочка давит вздох.
Поместье пред ними молчит парадным крыльцом. Недвижное, бездыханное. Но внутри, в лабиринте разбитых комнат, сломанных костей, смятых дверей ещё теплится жизнь.