Я ловлю первого попавшегося санитара.
— «Где лежит Двухсотый, не подскажете?» — спрашиваю я.
— «Какой ещё Двухсотый?» — недоумевает санитар.
— «Тот, который последний бой проводил» — уточняю я.
— А тот самый, который от Разрушителя….ахах…проводил, не проводил, а отлетел, пролетел можно сказать, а я так не хило взлетел, наоборот на ставках, благодаря его отлёту аха-ха.
Я резко прижимаю «азартного шутника» к стене и зажимаю ладонью его болтливый ротза его «болтливые шуточки», разумеется.
— «Послушай, я сейчас уберу руку от твоего рта и ты мне просто скажешь- где лежит Двухсотый. А теперь кивни головой, если понял» — говорю я.
Напуганный санитар кивает головой.
— «Вот и славно. Я убираю руку. Итак, начнём сначала. Где лежит Двухсотый?» — спрашиваю я.
— В Двухсотой палате. Аха, прикольное совпадение, да?
— А ведь знаешь, я могу избавить тебя от постоянной нужды говорить.
— Н-не надо.
— Тогда говори в меру.
— Х-хорошо.
Пройдя чутка по коридору, я вижу металлическую дверь с надписью «Двести». Я захожу в палату. Двухсотый лежит в открытой крио-камере. В принципе, выглядит ничего так. Всего лишь нос сломан.
— «Эй, братишка» — обращаюсь я к Двухсотому.
— «Дружище…я проиграл» — почти со слезами на глазах отвечает он мне.
— Эй, ты чего? Ты проиграл, но с тобой всё в порядке, ты ж бился с самим этим, как его, Разрыхрытелем.
— Разрушителем!
— Да, да! Разрушителем, вечно забываю кликуху этого козла.
— Неужели ты ничего не боишься, Сто пятый? Ты не помнишь имя самого жёсткого, самого сильного ублюдка на этом турнире. Все прямо под него готовились, считай. И не только в нашей колонии, а везде.
— Хммм, знаешь, браток, а ведь тебе тоже не стоило его бояться.
— В смысле? Почему?
— Как я и сказал, с тобой всё в порядке. Ты жив. А если верить всем россказням про этого Разрыхро-Разрушителя, так там вообще можно умереть от одного удара. Но ведь с тобой всё в порядке.
В этот момент Двухсотый начал смотреть на меня очень внимательно и задумчиво, будто мои слова уже дают «пищу для размышлений».
— «Ты пойми: ты выходил заранее напряжённым, скованным, ты его боялся с самого начала, а он тебя- нет. Поэтому он и выиграл. Не потому что он сильнее, нет, а потому что он смелее и наглее», — говорю дальше я.
— «Ага, ты меня прям сейчас успокоил. Проиграть Разрушителю непобедимому не обидно, знаешь ли, а проиграть Разрушителю, в котором нет ничего особенного, просто он типа наглый, самоуверенный хрен, это уже обидно» — говорит Двухсотый.
— «Тебе не угодишь. Я хочу сказать, что я покажу тебе пример», — говорю я.
— «Какой пример?» — спрашивает Двухсотый.
— «Как не бояться того, кто убедил всех, что его стоит бояться», — овечаю я.
— «Погоди. Нет, нет, нет, не надо с ним драться», — начинает уговаривать меня Двухсотый.
— Почему это не надо?
— Потому что на меня посмотри! Я живое доказательство того, что не стоит с ним биться!
— Живое! Ключевое слово — живое! Ты жив, брат! Насколько я знаю, у тебя сломан всего лишь нос. Для нас, для бойцов, для таких, как мы, это царапина.
— Я не о своём физическом состоянии тебе говорю, дурень, а о том, что я только вот запорол свою свободу! Понимаешь? Свободу! И я не хочу, чтоб ты её запорол. Притворись, что сломал ногу или типа того. Ты уже становишься любимцем публики. Тебе простят, а там глядишь….ну, кто-нибудь да вырубит этого Разрыхрытеля.
— Разрушителя.
— А я как сказал?
Эта шутливая перемена резко заставляет нас с Двухсотым улыбнуться.
— В общем, притворяться я не буду. Я выйду и надеру ему зад, а затем ты выйдешь из этой помойки, ты и другие наши парни.
— Ага, и как же интересно? По истечению срока заключения? Ну да.
— Нет. Намного раньше. Увидишь.