Выйдя из дома, мы направились к центру города. Я выбрал из своего гардероба коричневый плащ и чёрные штаны, а Анимара облачилась в её любимое платье, щедро усеянное цветами. Город уже проснулся, от осенней утренней прохлады не осталось и следа.
Мы медленно шли вдоль улицы Звонкой монеты, держась за руки, словно парочка влюблённых.
Поначалу Анимара, словно маятник, то и дело кивала головой в ответ на приветствия проходящих мимо людей. Оказалось, её знают слишком многие. Но вскоре, к моему ужасу, со мной тоже начали здороваться, а некоторые, особо смелые, лезли жать мне руку.
— Зачем они это делают? — спрашивал я Анимару. — Они ведь нас и знать не хотят, а всё лезут.
— Боятся, — коротко ответила она.
— Было бы куда лучше, — продолжил я, — если бы они и мы сделали вид, что не знаем друг друга. Неужели это так сложно?
Она согласилась.
Не сложно было заметить, что большинство людей всё же стремилось обходить нас стороной. К примеру, знал ли тот лысый толстяк, что провожал нас недоверчивым взглядом, или же просто имел множество слухов о нашем житье, было не важно. Его глаза красноречиво говорили о его мнении о таких, как мы. И так думал не он один. Увы, так думало большинство. Мы с Анимарой много раз пытались поверить в то, что люди могут принять нас теми, кто мы есть. Но каждый раз горечь разочарования рано или поздно настигала нас вновь и вновь.
— А помнишь, Зельборн, — мечтательно заговорила Анимара, перестав отвечать на приветствия, — как мы открывали свою лавку сувениров?
Она сжала мою руку, я ответил тем же.
— Помню, — ответил я, — до сих пор жалею, что пришлось всё бросить и сорваться.
Запахло пирожками. Оглядевшись, мы заметили небольшую лавку выпечки. Набрав побольше разных вкусностей, мы двинулись дальше.
Нельзя сказать, что обдумывание преодоления стены в стоках не висело над нами даже тогда, когда мы решили отложить всё это. Анимара уверила меня, что найдёт способ пробраться внутрь, но для этого ей потребуется время. Время, которого у нас почти не осталось. А потому наша прогулка была посвящена не только нам, но и городу.
— Я буду скучать по этому месту, — словно бы читая мои мысли, проговорила Анимара.
— Ты что, — возмутился я, — жуёшь и говоришь?!
Она замотала головой, но рот её был определённо полон. Я погрозил ей пальцем.
— Возможно, — согласился я, — что это лучший город из всех, что нам доводилось видеть.
— Он очень древний, — снова послышался сдавленный голос моей колдуньи.
Она закашляла. Я пару раз хлопнул её по спине, слёзы выступили на её глазах.
— Помрёшь, — пояснил я, — я тут же тебя подниму. Угадай, кому тогда ты будешь подчиняться до конца своих дней?
Она фыркнула.
— Даже в таком виде тебе со мной не совладать! — со знанием дела ответила Анимара.
Запахи Гонкоралла столь же замысловаты и сложно поддающиеся логике, как и сам Гонкоралл. Иной раз, пройдя всего один дом можно ощутить целую палитру оттенков лошадей, рыбы, тухлого мяса, картошки, пота, и Боги знают, чего ещё. Свежий воздух в здешних улицах бывает лишь в виде намёка. Самое скверное же, когда тяжёлые и приятные запахи смешиваются с лёгкими и не приятными. Или наоборот. Кстати, в Гонкоралле есть целая улица для настоящих гурманов в этой области. Её так и назвали: улица Дурных запахов. Сам я там не бывал, но ни раз слышал, как её в красках описывали из третьих уст. Истоит ли упоминать об эпитетах, что обычно произносятся в адрес этой улицы?
Тем временем, мы брели по центру Гонкоралла, вокруг кипела жизнь. Слишком много жизни. Ни мне, ни Анимаре не нравилась суета, а то, что творилось тут, было сущим кошмаром для нас обоих.
Голоса сливались в один общий гвалт, повсюду сновали разношёрстные жители города. Большинство лиц, что я видел, были озабочены повседневными проблемами и лишь у нетрезвых оборванцев можно было поучиться безмятежности и спокойствию.
Вероятно, у этих людей было много дел. Все они куда-то спешили, очень не многие могли позволить себе неспешную прогулку в середине дня. Тем не менее, среди нескончаемых голосов можно всегда выделить особо звонкие. Правильно говорят: молчаливых торговцев не бывает.
Если остановиться и просто послушать — можно услышать много чего интересного.
— Безделушки, игрушки, ватрушки! — задорно кричал один лавочник.
— Хоть с ватрушкой, хоть без — заходи, присядь и отдохни! — раздавалось тут же, — Стулья и табуретки для любого кармана!
— Табуретками сам пользуйся! — кричит озорной женский голос с другой стороны, — Сидеть — так в удобном кресле! Заходите и убедитесь!
— Замки, замки! — раздаётся ещё один грубый мужской голос. — Стул купил — на замок закрыл!
— Отмычки, отмычки! — хриплый голос, который не должен был никто услышать. — Для особых нужд…
Мы брели вдоль шумного города, восхищаясь чудной погодой. Забредя в одну лавку деревянных сувениров, нам приглянулся один крошечный домик, так похожий на наше нынешнее жилище.
— Он будет нам напоминанием! — обрадовалась Анимара.
Сегодня был не тот день, чтобы беспокоиться о лишних тратах. Но главное даже не в этом. Когда глаза Анимры так блестят, могу ли я протестовать?
А домик и правда был славный. Чёрная двускатная крыша, красные стены. Были даже окна и двери. Более того, они отрывались!
Мастер, весь седой, с большими мозолистыми руками и фартуком уступил нам его за две трети цены.
— Этот дом долго ждал вас, — говорил он, радушно улыбаясь, — влюблённых голубков. Дом — это символ гармонии и процветания семьи.
Анимара забрала домик и всю дорогу несла его, иногда вынимая из кармана и восхищаясь его изяществом.
Потом мы забрели ещё в несколько лавок. Правда, нигде больше ничего покупать не стали — ничего нам не приглянулось сильнее, чем домик мастера.
В одной лавке торговали фруктовым молоком с печеньем и мы не смогли устоять от искушения подкрепиться.
Наконец, когда усталость начал брать верх, мы двинулись к дому.
— Хороший сегодня день, — говорил я Анимаре.
— Превосходный! — отозвалась она. — А между тем, за нами кто-то следит.