“Сапожник, без сапог. Так иногда называла меня
Анимара. Что ж, мои сапоги почти готовы”
Что ж, через один день нас казнят. Я наконец-то смогу почувствовать всё то, что чувствовали мои жертвы, когда им оставалось жить считанные минуты. И что теперь до тех лет, что я так тщательно собирал всё это время?
Анимара сохраняла спокойствие, её лицо не сколько не выдавало никаких признаков тревоги.
— Тебе страшно? — спросил я, пытаясь сохранить спокойствие.
— Да, — прошептала она. — Но больше всего мне страшно за тебя.
— О, — вспомнил я, — ты решила подбодрить меня лучшим из миров, в который попадёшь ты, и худшим, где окажусь я?
— Как так получилось, Зельборн? — она горестно покачала головой. — Нам не хватило всего одного дня! Всего одного!
— До чего паршивое место, — констатировал я, — я даже не могу обратиться к духам!
— А вот это можно приписать к плюсам, — заметила колдунья. — Ещё не хватало смотреть на твоё отсутствующее состояние! Вот повесят тебя, так отсутствуй, сколько душе угодно, а теперь и думать забудь!
— Я хотел обратиться за помощью! — развёл руками я.
— Толку от твоих обращений, как покойнику отвар целебный! — фыркнула она.
Я не стал спорить. Если не считать недавнего случая, духи никогда мне не помогали.
— Если нам суждено умереть так скоро, — продолжила Анимара, — я хочу встретить смерть рядом с тобой. И успеть наглядеться на тебя напоследок.
Эти слова тронули меня, и вся безжалостность нашего положения навалились на меня разом.
— Мне будет не хватать твоих глаз, — я посмотрел на неё, сдерживая вдруг подступивший ком в горле, — и твоих рук.
— А что, всё остальное во мне уже окончательно надоело? — спросила она.
Я не ответил. Вместо этого я подошёл и обнял её покрепче. Стойкий аромат трав и свежести вдруг коснулся меня.
— И этого запаха… — пробормотал я.
— Насчёт запаха, — раздался хриплый голос из глубин, — это ты зря.
На ужин принесли кашу, при виде которой складывалось ощущение, что её ели уже не первый раз. Впрочем, на вкус она была не такой уж и дрянной. Мы с горечью вспоминали дары Винранта. Что бы он сказал, вкусив такую кулинарную мерзость?
Спасть не хотелось и мы долго не могли уснуть. То, на чём нам предлагалось спать — было ничем иным, как надругательством над плотницким ремеслом. Словно напоминание, как быть никогда не должно, это худощавое чудо стояло в углу нашего узилища. Грубо сколоченные много веков назад доски, едва ли удостоившиеся обработки, сверху были услужливо покрыты соломой, на которой лежала дырявая простыня. Спасибо и на этом.
Всю ночь Анимара жалась ко мне и сквозь сон просила закрыть окно. А я, словно безмозглая марионетка, вставал и замирал на месте, вспоминая, когда это мы выложили наши стены камнем.
Всё утро мы проспали, иногда просыпаясь от разговоров и резкого хохота других узников.
Когда же наступило время завтрака, нам пришлось проснуться. Под такой шум, как раздача еды просто невозможно было спать. На этот раз каша была другая, но её склизкая консистенция и преступная пресность была на том же низком уровне.
Мы всё же решили не пренебрегать едой, особенно если учесть, что кроме этого, у нас будет ещё всего пару приёмов пищи. Может быть, даже один. Брать сил больше не откуда. Я ел, закрывая глаза, Анимара зажимала себе нос.
— Кого вывернет, — предупредила она, — тот и слабак!
Минуты напряжённого поглощения пищи и поглядывания друг на друга начались.
— Ах, — вдруг раздался голос из недр тюрьмы, сопровождаемый отчётливыми звуками поражения.
— Проклятье! Я, кажется, проиграл! — заключил голос.
Вечер близился со всей своей неотвратимостью. Мы сидели на кровати в обнимку и молчали.
— Должно быть сейчас, — шептала Анимара, — Фолин уже подготавливает карету. Совсем скоро он будет ждать нас, но мы не придём. Ни сегодня, ни завтра. Уже никогда.
— Винрант огорчится, когда узнает, что произошло, — согласился я. — Но теперь даже он не мог бы нам помочь.
Обычно минуты за решёткой текут медленно, но сегодня время шло очень быстро. И всё потому, что оно было заодно с Гонкораллом. Оно хотело, чтобы нас как можно скорее не стало. Мы задержались на этом свете, и этот город хотел исправить это.
Вечер подступал, дождь за решётчатым окном скорбел о наших не сбывшихся планах.
Молодой надзиратель в очередной раз делал обход. Из тёмных дебрей мыслей меня вывел тихий шепот Анимары.
— Зельборн, смотри!
Она тайком показала пальцем на надзирателя. Это был молодой парень, лет двадцати пяти, крепкий, в кожаных доспехах и каске, при оружии. Он проходил мимо, и ничего странного в этом я не видел. Ничего, кроме его походки. Он шёл, словно бы немного пружиня, как будто камешек попал в его сапог, а то и в оба, и тот причинял ему боль.
Вдруг в невесёлой тишине раздался нетипичный для этих мест звук. Громкий и заливистый, словно песнь весенней дикой птицы. Этот звук ни с чем нельзя было спутать — именно так падает бронзовый ключ на каменный пол. И вместо того, чтобы кинуться за ключом, надзиратель пошёл дальше.
— Он что, оглох? — удивился.
— Хватай ключ! — зашипела на меня Анимара.
Я быстро оказался у самой двери, лёг на пол и вытянул руку. Без толку! Ключ был на добрую руку дальше от меня. Если бы я только мог воспользоваться своей магией, то может быть и смог бы найти поблизости хоть одну крысу…
— Не достать! — горестно прошептал я в ответ.
Словно косточка перед мордой голодной собаки, что сидит на цепи.
Но тут надзиратель остановился и резко развернулся. Я отпрянул, сделав вид, что вовсе не пытался достать ключ, а просто сижу рядом с дверью. Вероятно, п онеопытности, тот не сразу сообразил какого рода звук он только что услышал.
Он пошёл обратно, что-то бормоча себе под нос.
— Нужны ведь бумаги! — говорил он, задумчиво глядя перед собой.
Его нога задела ключ и тот откатился в нашу сторону.
— Ах, нет! — снова пробормотал надзиратель, — Бумаги ведь наверху!
И он развернулся и быстро зашагал прочь, а ключ так и остался тускло поблёскивать рядом.
Как только дверь закрылась, я схватил ключ и тут же вставил его в замочную скважину.
Ключ подошёл к замку. Я повернул его три раза. Раздались три громких щелчка. Я толкнул дверь и та отворилась.
Я обернулся на Анимару, та хмуро смотрела на меня, вероятно, не веря в происходящее.
— Что всё это значит? — тихо прошептал я.
— Не знаю, — ответила она, — но мне это не нравится.
— Хотел бы я знать, — парировал я, — что тебе вообще нравится! Давай, следуй за мной.
Она словно бы очнулась, и крадучись, мы вышли из ненавистной тюремной комнаты.