— Пойдём вечером ко мне, — сказала Маша, осенённая идеей. — Пусть она добилась одного, но не добьётся другого.
— Мне к маме надо…
— Она того и ждёт! Специально нас разделяет! По одиночке мы слабее! — выпалила девушка, не осознавая, как сильно изменилась всего-то за несколько дней. А, может, не изменилась — просто выползла из оболочки горя.
— Посмотрите на меня, посмотрите! — завизжала Исаева и выпятила несуществующую грудь, как только учительница исчезла в интернате. — А это мой новый хахаль! — и она изобразила Николая. Тупо, грубо и совершенно не похоже. Но кого это волновало, когда все и без того понимали, о ком идёт речь?
— Не слушай их! — уговаривала Маша. — Вечером — ко мне!
Но Лиду раздавили. Бездумно, беспощадно, жёстко. Столько лет она смывала пятно, которое вольно или невольно поставила мать. Она училась изо всех сил, хотя не особенно любила сидеть за книжками, участвовала во всём, до чего могла дотянуться, стала пионером, вступила в комсомол, висела на доске почёта. И даже смоляные волосы да чёрные глаза со временем перестали казаться чем-то особенным, но сегодняшний день всё перечеркнул. Ладно Верка Исаева, ладно Варька Кисёлева, на этих плевать, эти пусть думают, что захотят, но здесь стояла Женя, Саша, Ириша, Сонечка Нефёдова, а главное — Маша Иванова. Почему-то сейчас, когда городская фифа наконец-то стала её подругой, Лиде было больнее всего.
Не по-летнему холодный ветер врезался в кроны и стряхнул на землю холодные капли ночного дождя. Ребята двинулись к столовой, взбудораженные и взволнованные от остренького случая, который подкинула Лидина мама. И пусть в открытую никто не говорил, не обсуждал, пусть Валентина Михайловна строго следила за всеми, но убийственные взгляды, среди которых было мало сочувствия, не уставали обращаться на девочку. Та волочилась в конце толпы, пытаясь укрыться от стыда, и не понимала, что делала хуже — останься она среди всех, то растворилась бы, затерялась, а так невольно оказалась на виду.
Маша теребила пальцами крестик подруги, который сразу же подобрала с травы. Она ждала момента, чтобы его вернуть, но тот никак не наступал. Лида категорически отказывалась разговаривать, а под конец, разозлившись, сказала:
— Просто найди стратилата сама! Я не могу…
Ошеломлённая Маша не ответила, а просто отстала. От горьких слов подруги в ней проснулась небывалая решимость — она обязательно найдёт главное зло, и тогда её рука не дрогнет… Надо только раздобыть осиновый кол! А уж об этом она позаботится. Сегодня пятница, сегодня она вернётся в бабушкин дом и обязательно заглянет в сарай. Там наверняка припрятан топор, который ей-то и поможет.
Дождик накрапывал, тучки сгонялись, и школьники нехотя покидали тёплую столовую. Маша вышла одной из первых и рассеянно окинула унылые деревенские дома. Сколько в Аничкино тушек? А сколько пиявцев? Все люди кажутся обычными, ничем не выделяются, но у кого-то из них есть страшная тайна… Неожиданно в конце дороги появился Игорь. Он шёл в куртке, джинсах, а за спиной висел увесистый рюкзак. Когда парень оказался ближе, то скользнул по девушке холодным взглядом, и он точно нож прорезал ей грудь.
— Подожди! — выкрикнула Маша и пробежалась.
— Чего тебе?
— Ты уезжаешь?
— Уезжаю.
— Так быстро?
— Домой пора. А то загостился.
Школьница виновато потупилась.
— Зачем ты подошла? — с надеждой спросил парень, и его тон смягчился.
— Попрощаться… — с трудом выдавила Маша. — Хоть бы сказал, что уезжаешь. Не пришёл ведь ни разу.
— А зачем? Ты же настучала тёте, что я тебя достаю. Вот она и запретила к тебе не подходить.
— Достаёшь? — только сейчас девочка начала понимать, что произошло. Она невольно обернулась к столовой и заметила обеспокоенную Валентину Михайловну. Та не выглядела тушкой, жестокой и безропотной, сейчас в ней читалась мольба маленького человечка, который не в силах ничего изменить. — Не то чтобы достаёшь…
— Тогда что?
Маша посмотрела на Игоря. Симпатичный молодой человек колебался. Скажи она ему сейчас остаться, он бы точно никуда не уехал. Возможно, даже помог бы найти стратилата… Но учительница так просила за него, так боялась, что с ним что-то случится! Неосознанно, но она переносила нерастраченное, не до конца вылупившееся чувство материнства на племянника.
— Езжай, Игорь, — тяжело вздохнула Маша. — Нам всё равно не по пути.
— Так я и думал!
— Не обижайся, пожалуйста. Я ничего такого не имела в виду…
— Ясно! — оскорбленно ухмыльнулся он. — Ну, бывай!
Девушку затопила обида. Разве она виновата в том, как всё вышло? Разве она придумала вампиров, которые заполонили Аничкино и могли изуродовать его жизнь? Да он и не знает, в каком кошмаре ей приходится жить! Пусть радуется, что его мир остался целым и понятным, а не раздробленным на куски отчаянием и шоком… Маша смотрела на парня, который становился всё дальше и дальше. Наверное, так даже лучше. Разбитое сердце ничто по сравнению с преждевременной смертью и отнятой волей.
***
За окном тихо капало. Серые тени опустились с неба и добили и без того унылое настроение Маши. Она сидела в большой комнате в красном кресле и смотрела, как опускаются во тьму цветочное панно на стенке, коричневый ковёр, сервиз в широком шкафу. На кухне суетилась бабушка. Она гремела кастрюлями, бурчала под нос, словно что-то шло не так, и топала по деревянному, покрытому лаком полу. Маша не слышала, когда всё затихло, и вздрогнула от осторожного голоса Аграфены Степановны:
— Машенька, идём ужинать.
— Не хочу.
Женщина терпеливо прошла в комнату и села в соседнее кресло.
— Что у тебя случилось? Всё молчишь и молчишь.
— Ничего.
— Расскажи, кровиночка, полегчает.
Но Маша безмолвно смотрела на чернеющие за окном ветви и не собиралась говорить. Теперь она снова одна в этом бушующем грозами мире… Как такое объяснить?
— Как в лагере? Никто не обижает?
— Нет.
— А Галина Александровна? — изменённым голосом спросила бабушка. — Она больше ничего не делала?
— Нет.
Аграфена Степановна вздохнула и бросила случайный взгляд на шею Маши.
— Вижу, крестик-то не сняла…
Впервые лицо девочки оживилось, смущённо, испуганно, но она быстро взяла себя в руки и бесцветно ответила:
— Мне всё равно. Что он есть, что его нет.
— Ты носи, носи его, кровиночка. Он плохого не сделает.
Бабушка осторожно коснулась плеча внучки и вздохнула.
— Пойдём, Маш, всё же стынет! — нарочито весёлым тоном воскликнула женщина.