Глава 4. Почётный дояр Ада с прохудившейся крышей
(Пространство Закона. Закрытая территория. Солнечная система. У Колыбели божков. Междумирье. Внешний круг Ада. Долина сладострастия)
Картина открывающаяся наблюдателю, окажись он тут, не радовала глаз, а скорее давила. Кажущийся бесконечным, уходящий за горизонт каменный «ковёр». Равнина с небольшими холмами и торчащими то тут, то там растрескавшимися и ломкими скальными «зубами». Относительно небольшая площадка, что была расчищена от клочков пожухлого мха, который периодически попадался за её пределами. Вместо забора широкий, но не сильно глубокий ров, с пологим внешним и резким внутренним краем.
Тот кто вступал в ров извне, невольно съезжал по плавному спуску, в конце его насаживая свою невезучую тушку на ряд острых обломков из костей неведомых животных. На площадке внутри располагались всего три сооружения, явно возведённых с немалым трудом. Но не из дерева, так как его кругом было не видно от слова совсем, будто в этом месте оно в принципе не росло.
В центре стояло одно не особо крупное и довольно сюрреалистичное строение — одноэтажный сарай с односкатной крышей из костей, накрытый пучками тонких и длинных иголок. Стены из плоских крупных камней, кропотливо возложенных друг на друга без какой-либо скрепы меж ними, кроме гравитации. Похоже, тот кто это возвёл, либо не имел других материалов, либо обладал массой времени, которое некуда девать. А скорее всего и то, и то.
Чуть в стороне ютилось крохотное сооружение, прикидывающееся домом. В отличии от более крупного сарая, оно было полностью построено из разнообразных костей. Щели между которыми хозяин заткнул мхом. Рядом сидел человек, в небольшом тенёчке от нависающей крыши в кресле качалке такой же костяной, как и многое тут. Единственное, что временный «хозяин» сделал, так это мягкую подушечку из того же мха, видевшегося единственным проявлением флоры тут.
Третьим и последним чужеродным элементом являлся широкий постамент-чаша в центре, около полуметра в высоту. Немного похожий на алтарь.
Причудливое «светило», будто прибитое гвоздями к «небу» без звёзд, уже начало постепенно разгораться, порождая тени на земле. Но то, что тут полагалось утром, пока ещё не вступило в свои права.
Сидящий в кресле человек лет тридцати, может даже моложе, казалось дремал с открытыми глазами. Мутный взгляд и ровное поверхностное дыхание, больше ожидаемое от спящего. Фантасмагории добавляло то, что он что-то бормотал себе под нос, будто разговаривая с незримым собеседником по соседству. Но ни рядом, ни во всей округе насколько хватало глаз, больше никого не наблюдалось. Как и всегда, много десятков лет, сколько жил тут единственный живой разумный.
Незримый наблюдатель, приблизившись вплотную к человеку, похоже, находящемуся немного не в себе, мог услышать в шёпоте немало подробностей. Человек, видимо, представлял, что его интервьюируют. Судя по его бормотанию, он разговаривал с невидимой женщиной, которой изливал душу. Перескакивая с одного на другое, как горный козёл объевшийся забродивших ягод, он пытался донести подробности своей жизни. Той, что закончилась давным-давно, когда он ещё был жив и радовался проживанию на Земле — планетке рядом, которую, впрочем, увидеть отсюда было нельзя.
Вот человек запнулся, взгляд его приобрёл осязаемую вменяемость и он осмотрелся вокруг. Несколько секунд казалось, он разрывается между тем, чтобы начать ругаться или пустить от бессилия и отчаяния слезу. Но воля, в который уже раз взяла верх, и он устало откинулся на костяную спинку качалки. Закрыв глаза, человек несколько минут приводил мысли в порядок, стараясь вернуть себе душевное равновесие.
Лишь, когда он практически взял себя в руки, его глаза распахнулись, блеснув волей с капелькой ярости, уже почти затухшей.
Наблюдатель, хоть и такой же незримый, как и женщина придуманная воображением, постепенно сходящего с ума человека, но в отличии от неё вполне себе реальный, чуть отлетел. Вернее, сместило проекцию то, через что он смотрел.
Я открыл глаза, осмотрелся и закономерно не увидел никакой журналистки. Как мне вообще могло придти в мозги, пропечённые под этим маразматичным прожектором — прикидывающимся подобием Солнца, такое? Ко мне припёрлась брать интервью теледива, что много раз видел по «ящику», когда ещё был жив? С какого хрена? Какой это уже был раз? Девятый, вроде бы. Каждый раз нечто своё, но характеризующее главное — мой шифер начинал постепенно съезжать. А приступы начали происходить более учащённо.
Сквозь подавляемый страх за своё ментальное здоровье, было стыдно за нытьё, в которое по сути и вылился нынешний заскок. Я распинался перед ней о том, как малолеткой бежал из дома, в страхе прячась от врагов семьи, убивших её. Как мотался неприкаянным по помойкам и теплоцентралям. Попал в детдом. А там, прикинувшись потерявшим память, получил новое имя.
Последнее мне дала директриса, любящая поэтов и особенно светоча русской словесности Александра Сергеевича Пушкина. От последнего мне досталось имя и отчество. Фамилию же породила черта, замеченная окружающими уже тогда — ко мне всегда имели слабость девочки, девушки и женщины. Кроме поэзии она любила исторические книги и костюмированные фильмы. В результате новую фамилию мне дали со смыслом — Потёмкин.
Тогда я не понимал почему, но позже осознал. Она уже в то время чувствовала, что когда вырасту, то буду разбивать сердца женщинам. Ладно хоть Казановой не назвала. Вот бы я намаялся. А так многие сверстники банально не понимали намёк, заложенный директрисой этим. В общем, стал я Александром Сергеевичем Потёмкиным — сплавом великого поэта, не имея к стихосложению ни капли таланта, и фаворита великой русской императрицы — и тут уже неоднозначно.
Имя не хуже прочих. Даже вполне себе звучное. Старое же стараясь забыть, я постепенно засунул в глубины подсознания, в итоге окончательно перестав ассоциировать себя с ним. Бандитские девяностые закончились, необходимость скрываться от захвативших бизнес и землю отца рейдеров и крышующего их чиновника ушла, но я уже привык к новому. Да и оставшись без семьи, я просто вынужден был начинать с нуля.
Повлияло ли на меня всё это? Наверняка. Как пертурбации жизненные, так и мой главный талант, глубину которого окружающие не осознавали, а я не спешил им его показывать в полной мере. Сейчас, давно умерев, я понимал, насколько это выстроило дорожки по которым я пошёл тогда — выйдя из детского дома в большой мир.
Не на кого положиться и выстроить нормальную модель поведения и стратегию. Учёба с параллельной работой то тут, то там. Кем я только не перебывал. Грузчик, охранник автостоянки, курьер, чернорабочий на стройке. Из-за глупой потери жилья, вынужден был прервать учебу. Впрочем, немало на то повлияло и то, что я правильно уловив некоторые тенденции, сильно переоценил их скорость.
Не понимая поначалу куда пойти и чем заняться, видя как вокруг хоть и угасает бандитское раздолье, но пока ещё не совсем, я решил отсидеться там, где шансов перейти дорожку «хозяевам жизни» будет минимально. Притом это позволяло не только получить пусть и так себя на тот момент, но образование. Лучше чем мне дали в детдоме. Ну и в плюс легло то, что для учёбы не нужно было никуда уезжать, притом ещё и имея время на подработки. Так себе план, как я понял спустя годы, но на тот момент лучше я не придумал.
В итоге неоконченное педагогическое и работа… воспитателем в детском саду. Временная. С моим талантом я мог бы стать крайне высокооплачиваемым альфонсом, но посчитал этот путь не просто убогим, но и глупым. Не хотелось думать, что кроме скрываемого таланта у меня за душой нет ничего более значимого. Однако у меня с детства запала тяга к семье и тому, что лишь с крепким тылом можно строить, что-то значимое в жизни. А тыл — это семья. База в которой — жена.
Найти достойную половинку непросто даже с моим талантом. К тому же я прикинул, что без относительно высокого старта, половину жизни убью на начальный капитал и широту возможностей. А потому нужна была не просто подходящая физиологически и ментально женщина, но и та, которая эту базу уже имела.
Прагматично? Да, даже с толикой цинизма, но в этой жизни надо уметь вертеться. А я понимал, что не такой и большой мастак в этом, а потому вынужден использовать то, что дано мне с рождения Богом. К тому же, хоть и не являясь большим верующим, я тем не менее старался не переступать многие моральные границы.
Кому дано — с того спросится, полагал я, и не готов был рисковать на этот счёт. В результате выработав определённый кодекс поведения. Как видно не слишком правильный, раз умерев, я попал в Ад. Ну, ничем другим это поганое место быть не могло.
Получилось глупо. Я всегда старался, во-первых не иметь отношений одновременно с двумя и более женщинами, а во-вторых — не лезть к замужним или просто занятым. Отсюда, кстати, и место, куда я устроился последним. Детский сад в приличном районе позволял иметь доступ к очень широкой базе одиноких женщин нужного мне толка.
Состоятельные одиночки с детьми тут были довольно часты и легко можно было увидеть, какие они матери и просто женщины. Так как пока я не нашёл ту, что сделаю свой — заводить детей я не собирался. Это был ещё один элемент моего кодекса. Плодить безотцовщину я полагал аморальным.
Казалось, я уже почти нащупал ту, что мне подходит, когда случился тот «казус». Даже сейчас я не мог точно сказать, что именно произошло тогда. Мы были в спальне, когда со спины ко мне подкрался кто-то. Бывший муж, любовник, просто маньяк — кто знает?
Хотя подозреваю, что он был подкаблучником и трусоватым мямлей, который долго не решался, копил злобу, наблюдая за нами со стороны и однажды решил «блеснуть альфой». Судя по удару, который я успел ощутить до смерти, это был шокер. Возможно — кустарная поделка. А его натуру я посчитал таковой из-за того, что, видимо в страхе перед атлетичным и уверенным в себе соперником, он выбрал явно излишне мощный аппарат.
Идиот не только этим предрешил итог, но будто стараясь не оставить даже шансов на избегание поганого финала, приложил меня по затылку. Мои глаза чуть не вылезли тогда из орбит, а мозг чудом не выплеснулся из ушей. По крайней мере ощущения были именно таковы. А потом всё погасло…
Пришёл я в себя в месте, напоминающем отстойник, куда я когда-то попал после призыва в девяносто шестом. Военная стезя тогда так и не стала полноценно моей. В военных действиях я не поучаствовал, а из-за дикого безденежья армия в те времена вместо солдат выпускала хрен знает кого. За всё время службы мы выпустили по несколько рожков, зато грязь месили по самое не балуйся.
В общем, дальше начался схожий процесс. К потерянным и проблевавшимся людям обоего пола, в страхе и дискомфорте жмущимся по краям грязного помещения, пытаясь в процессе закрыть свою полную наготу, заходили «покупатели».
Отличие состояло в том, что на призывников мы не походили, а «покупатели»… Несколько чертей, пяток демонов, одна из которых меня дико напугала и тот, кому я в итоге и достался. Бес… бензопилой ему по горлу.
Они игнорировали нас, ничего не объясняя. Тогда я ещё не знал, что за многие десятки лет которые буду тут находиться, мне почти ничего не будут объяснять в принципе. Речь их была немногословна, непонятна и вызывала ощущение сродни скрежету стекла по металлу.
Они приходили, немного изучив нас, выбирали одного-двух бедолаг и проваливали наружу. Очнувшись и придя в себя, осматривая куцую очередь этих потусторонних ублюдков, обнаружил странность. Я будто внутренне понимал, что вот этот, моего роста с прямыми короткими рожками антрацитовый урод — чёрт.
А тот, под три метра с плоской рожей и клыками наружу, высокомерно смотрящий на всех — демон. Или вот зашедший в конце козлоподобный тип полутора метров росту, подобострастно уступивший проход даже скромно держащемуся чёрту до него, и сильно похожий на сатира из древней Эллады — бес… иглу дикобраза ему в мошонку.
Но до него была демонесса. Единственная из местных «женщина» встреченная пока мной тут. Привычно и по дурости потянувшись к ней мысленно, пытаясь использовать свою главную фишку и тем хотя бы немного понять, а может и облегчить участь, я будто уткнулся в стену, но зато привлёк её внимание.
Местные демоны смотрели на меня с каким-то особенным презрением, а чёрти с равнодушием, явно не выделяя как-то особо из прочих. Исключение составила лишь она. Демонесса, которая, как я стал подозревать уже сильно позже, вспоминая тот период в очередной раз, была кем-то вроде суккубы.
И невзирая на совсем не могучий вид, она шествовала будто аристократ среди быдла. Удивительно, но даже раза в полтора крупнее демоны опасливо уступали ей дорогу, старательно отводя взгляд от её иронично-властных очей, с капелькой порочности смотрящих, что будто затягивали в гипнотический транс.
Тогда я впервые почувствовал, что это такое — испытать на себе то, чем я иногда баловался в отношении женщин. Только это было, как небо и земля по мощи и размахе и даже во многом принципе воздействия. Я считал себя человеком с сильной волей, но вдруг обнаружил, что подобострастно смотрю снизу верх, стоя на колене перед суккубой, которая поставила свою ступню мне на второе колено, будто предлагая облобызать его. А я тону в её взгляде и медленно тянусь губами к «желаемому».
Так мы и замерли. С любопытством смотря за потугами моей воли сохранить огрызки достоинства, снисходительно, она гипнотизировала меня своим взглядом, как из бездны. С натугой, будто с хроническим артритом, я встал, стараясь прекратить дрожь в коленях.
Она чуть наклонилась ко мне, её хищные ноздри слегка затрепетали. Суккуба, как охотничья сука внюхивалась в странного человечка. Издав тихий и добродушный смешок, будто нечто поняв или увидев во мне, покровительственно потрепав по щеке, спустя несколько секунд размышлений она отвернулась и пошла выбирать других.
Лишь потом я начал подозревать, насколько мне тогда повезло. Видно, уловив мой талант — жалкое, убогое подобие своей натуры, она испытала… а что? Жалость? Вот уж сомневаюсь. Скорее умиление, как от карапуза, пытающего подражать тому, чем не является. Ладно хоть не ярость от моей наглости.
В общем, не знаю, что она увидела, но зато смотря, кого она выбирает и как, я осознал, что в её случае могу с большой вероятностью понять для чего. Не знаю, для борделя ли ей требовались новички, но явно для чего-то подобного. Уверен, возьми она тогда меня с собой, я бы быстро сломался. Невзирая на привычную крепость нервов и волю. Сомневаюсь, что с моими предпочтениями считались бы при работе на неё. А какие могут быть вкусы у жителей этих мест… оставалось лишь с содроганием представлять в кошмарах.
Однако, тогда она меня оставила в покое. Хотя мой пусть и крохотный талант хоть и не сработал на ней, но в её сфере наверняка был востребован.
Женщин будто тянуло ко мне. Это усиливалось тем, что я всегда мог чувствовать, если конечно правильно настраивался, их поверхностные желания, а в идеале даже обрывочные и самый яркие мысли. Запредельная эмпатия, правда, в отношении лишь женщин. Так мне однажды заявил психолог. Мужчина, кстати.
Его единственного среди мужчин и пацанов в детском доме, эта моя особенность забавляла. Остальных ребят и даже некоторых мужчин это бесило. От чего мне часто приходилось применять кулаки. Увы, учитывая возраст и количество относящихся негативно — обычно счёт был не в мою пользу, а синяков на теле чаще оказывалось больше, чем ссадин на кулаках.
Вынырнув из воспоминаний, взглянув наверх, я оценил яркость вечно висящего там «светила». «Ночью» угасающего, с утра начинающего разгораться всё ярче, пока к полудню не наступало форменное пекло. Даже я, могущий похвастаться при жизни большим терпением к жаркому климату, испытывал тут определённый дискомфорт. Представляю, если бы я ещё и жару плохо переносил.
Много раз я пытался сбежать, но во-первых не понимал куда, а во-вторых… Я помнил лет сорок из того времени, что существовал тут. Жизнью это не назвать. Редчайшие визиты беса, освящённую воду ему в мохнатые уши, раз вначале рассказавшем о правилах работы на ферме, в дальнейшем игнорирующим меня. За сорок лет я видел его полтора десятка раз.
Точность времени я давно перестал считать. К тому же случались моменты, которые смущали мой ум. Несколько побегов были прерваны пробелами в памяти, после чего я приходил в себя на алтаре у фермы. А первые годы работы и вовсе были переполнены такими пробелами. Я подозревал, что либо меня на алтарь переносило, либо… я возрождался после гибели. А поводов для неё, невзирая на окружающую почти пустоту в фауне, было немало.
Жизнь будто замерла для меня. Умерев в 27 лет, я, казалось, ментально замёрз в них. Десятки лет в Аду, а я всё так же ощущаю себя тем же, но только сильно морально уставшим человеком. К тому же испытывая, кроме прочего, дичайший информационный голод и отсутствие хоть чего-нибудь отличного, от постепенно вгоняющей в безумие куцей и однообразной рутины.
Понимай я хоть немного лучше, где реально нахожусь и детали текущего. Хоть что-то за что можно зацепиться и оттолкнуться. Тогда я бы продолжил бороться. Не скажу, что меня сломали, но поставили в положение, когда я… ограничено подчинился. Начав тянуть лямку.
Я всегда полагал себя довольно толерантным человеком. Не относился с предубеждением или высокомерием ни к какому труду. Труд, вообще штука обычно заслуживающая уважение. Этому немало способствовало и то, сколько и каких работ я успел перепробовать. У меня сформировалась, а может и была изначально, приличная гибкость к смене деятельности и обстановки.
Я легко перестраивался и всегда готов был к новому. Притом не теряя стержень и чёткую личность. В этом был и небольшой минус, который наверняка мог со временем вылиться в хроническую слабость — неумение идти по одному пути до конца, при высоких тяготах предпочитая перестроиться и пойти другим путём. Но я не успел этим «заболеть» — так как умер.
И будто в насмешку надо мной, мне выпала новая участь. Будучи гуманитарием, да ещё и недоучившимся, к тому же прошлые знания уже несколько поблекли, я не был уверен, есть ли такое слово — дояр. Но мне было плевать, потому что полагать себя дояркой, я точно не собирался.
Хватало и того, что я вынужден был уже лет сорок доить несколько самок дикобразов размером с пони. Да ещё и тех, у которых перманентный «ПМС головного мозга», в самом гротескном смысле этого определения. Получая наркотический нектар, для возомнившего себя моим хозяином беса, сколопендру ему в мочеточник.
Невольный прислужник наркоторговца и почётный дояр Ада с начавшей ехать крышей. Чего ещё можно желать в жизни? Хотелось сплюнуть, но лучше поберечь слюну. Вода и жратва тут была лимитирована и зависела от удоев. Я встал, всё ещё в лёгком раздражении взял непрозрачную, чтобы не портился «нектар», стеклянную тару и неохотно пошаркал к сараю. Перед самым входом постарался собраться.
Чуйка на опасность, выработанная десятками лет однообразного существования тут и этой поганой работой, не сразу включившись после настроя, лёгким зудом по всему телу предупредила об опасности. Увы, при всей трусливости крупных самок, в отличии от бродящих за периметром мелких отморозков-самцов, стоило их даже немного испугать — выведя из хрупкого равновесия резким звуком или движением, они резко становились трусливо-агрессивны и очень опасны.
Открыв дверь из крупных костей каких-то тварей, что давным-давно устроили кладбище в десятке километров от фермы, я наконец вошёл внутрь. Стоило конечно посидеть ещё, окончательно придти в себя после срыва, но если задержаться, молоко тварей начнёт терять пиковые значения, а это сильно скажется на плате.
Внутри сарая было душно и даже более жарко чем снаружи. Ветров тут не бывало, а потому щели не помогали. Камень же местный добавлял жару. От того, кстати, предыдущий бедолага, что тут батрачил на беса, цианида тому в глаз, построил халупу из костей, где ночевал или укрывался от жары. Мне осталось лишь немного подремонтировать оную. Только там было попрохладней чем снаружи.
Ладно хоть дождей тут не было. Правда после ночи на открытых поверхностях выступала роса, которая напоминала едкий уксус. Ну, для такого «курорта» — самое то.
Загородки в сарае шли не до верха. Твари внутри имели огромный список фобий и определённая клаустрофобия была одной из них. Поверх, почти скрытые внутренними стенками, на меня уставились три пары подозрительно-напряжённых глаз. Уродливые существа напоминали огромных дикобразов, на коротких ножках если бы их смогли раскормить до размера милых пони. Вот только эти твари ни хрена милыми не являлись.
Стараясь двигаться максимально плавно и медленно, не смотря «ежихам» в глаза, чтобы не порождать у них защитные инстинкты, я начал свой неторопливый путь по проходу.
— Сука! — от неожиданности я вскрикнул, частично подпрыгнув. Меня оправдывало лишь то, что я плохо выспался, да и не до конца отошёл от недавней шизы. Всё это породило некоторую нервность.
Хоть вокруг фермы жизни почти не было, это вовсе не означает, что она отсутствовала совсем. И кроме забредающих периодически к ферме самцов этих игольчатых тварей, которые, дурея, тянулись за запах самок, в этих землях жило немало ползающих насекомых. Ладно хоть летающие отсутствовали. Обычно они не лезли внутрь территории. Хватало рва и убирание мха на камнях внутри, который почти вся местная живность любила.
Ров по периметру с костяными шипами был щедро измазан засохшей кровью этих тварей. Огромных любителей полакомиться именно местными насекомыми. От чего те, лишь учуяв этот терпкий запах, старались об ползать его дальней дорогой. Но изредка внутрь всё же пролезали существа вроде нынешней. Правда, хрен знает, как она попала внутрь сарая. Вспомненная мной недавно сколопендра, попала мне под ногу, не ожидавшему подвоха снизу. И будто шилом ткнула меня своим хвостом.
Обидно, что ущерба она полноценного нанести не могла. Да — больно, да — будет сильно зудеть весь день. Но значимой угрозой не являлось. И за многие десятки лет общения с самками взращенная чуйка на не просто опасность, но её точечное направление, в данном случае дала сбой. Как обычно и бывало, когда угроза была опосредованной, а не прямой.
Я только начал возвращать ногу на землю, как за перегородками истерично завизжав, подбросили свои зады три ежихи. Чуйка наконец взвыла, на миг опережая угрозу и я еле успел чуть провернуться, убирая грудь с траектории полета сразу нескольких длинных и тонких игл. Выстреленные, будто по мне разрядился очередью фантастический автоматический игольник. Они ткнулись напротив в стену и звонко щёлкнув, разлетелись на мелкие кусочки. Не дай боже такая разломится в ране.
Обманный шаг вперёд и тут же рывок — чуйка только начала предупреждать, назад. Новая порция игл мимо. Получив мизерную паузу, развернувшись на пятке, ускоряясь от начавшего наконец бурлить адреналина, я рванул к выходу…
— Да, твою…! — выругаться я не успел, долбанная крупная сколопендра почти раздавленная ранее, всё же сыграла свой финальный аккорд. Я банально поскользнулся на ней. Пришло ощущение тени боли и опасности в районе лодыжек, но моя чуйка вовсе не делает меня суперменом. Я банально не успевал отработать предсказательный сигнал телом.
Сразу несколько игл пробив насквозь мои ноги практически там, где я и ожидал, вспышкой дикой боли долбанули по мозгам. Пока боль и рана не лишила меня подвижности, я рванул на выход. Не хватало ещё, как в первый десяток лет, когда такое случалось очень часто, стать подушечкой для иголок.
Я вывалился наружу, под шум впадающих за спиной во всё большую истерику ежих и надеясь, что они не разнесут в пугливом раже сарай. Несколько раз такое случалось и каждый раз я всё больше укреплял стены. А потом загонял тупых и трусливых животных обратно, что само по себе являлось квестом не для слабонервных.
С трудом доползая до алтаря в центре, тяжело дыша и почти плача от дикой боли, стараясь максимально осторожно действовать, я занялся извлечением игл.
Наконец, достав всё, я передохнул минут пять, поминая беса — колючки моток ему в глотку. С грустью посмотрев на запас энергии в алтаре, которой было сильно меньше, чем мне хотелось, я начал затаскивать себя в чашу наверху. Придется поголодать. Да ещё и учесть, что за отсутствие сегодняшнего надоя, получу штраф.
Но излечение было важнее. А ждать, когда заживёт естественным путём, пусть после смерти это и проходило заметно быстрее, я не мог. Но произвести желаемое не успел. В центре алтаря, куда я сгружал надои, получая куцую, но плату в виде воды и еды, возник мой рабовлад… то есть — работодатель. Падла такая — бес, «болгаркой» ему под копчик. Он возник мгновенно в переходе портала, вызвав гудение алтаря. Оскалившись в улыбке, уродец уставился на меня.
И чем шире расползалась ухмылка на его мохнатой морде… лица, и внимательней смотрел мне в глаза, впервые за всё то время, что я его знаю — тем больше рождалось понимание, что жизнь моя сейчас сделает тот ещё фортель. А потом он и вовсе заговорил, впервые за всё время явно спрашивая, пусть и с издевкой, а не ставя перед фактом.
— Ну, человечек, не надоело? — оскалившись спросил меня на чистейшем русском этот волосатый козлоподобный карлик с коленями наоборот.