14 ноября 1978 года, вторник
Горный воздух
Встречали меня без помпы: двое крепких парней озаботились багажом, а собственно ответственный за прием, Анатолий Анатольевич, был любезен и предупредителен.
«Волга», старая, ещё с оленем на капоте, но вымытая и вычищенная до блеска, ждала у вокзала.
— Прошу, Михаил Владленович, прошу!
Я сел на заднее сидение, Анатолий Анатольевич рядом с водителем.
Крепкие парни погрузили багаж и исчезли.
— Носильщики, — правильно понял мой взгляд Анатолий Анатольевич. — С нашим санаторием у них договор, не беспокойтесь.
Я и не беспокоился. Кисловодск не Шереметьево, здесь багаж не пропадает.
Машина шла вверх, я поглядывал по сторонам.
— Вы, Михаил Владленович, уже бывали в Кисловодске?
— Да. В семьдесят третьем.
— Где изволили останавливаться? — и это «изволили» прозвучало совершенно естественно, словно мы были персонажами дореволюционной пьесы.
— Как и сейчас, в «Орджоникидзе».
— Понравилось, я надеюсь?
— Иначе бы не вернулся.
— Конечно, конечно. К нам многие возвращаются. Уж больно место хорошее. И город, и наш санаторий в особенности. У нас многие известные люди отдыхают, многие…
Но перечислять не стал. И на том спасибо.
Сначала мы миновали ворота, я их помнил ещё по семьдесят третьему году. Вахтер поднял шлагбаум, проезжайте! «Волга» от санатория, и на лобовом стекле пропуск, ясно же — свои, он в лицо знает и водителя, и Анатолия Анатольевича. Анатолий Анатольевич — зам по работе с территорией. Нет, уборка и благоустройство вне его забот, на то у него есть свой зам. Анатолий Анатольевич отвечает за безопасность гостей санатория, потому что в нём часто отдыхают те самые известные люди, да. Не только и не столько артисты и космонавты, а руководящие работники братских коммунистических партий, лидеры освободительных движений, друзья Советского Союза со всего мира — прогрессивные писатели, журналисты, мыслители, люди доброй воли. И Анатолий Анатольевич возглавлял службу, следящую, чтобы этим людям не докучали праздношатающиеся, среди которых могут оказаться несознательные элементы, и даже наймиты империализма, сионизма и расизма.
Я, конечно, не лидер освободительного движения, не мыслитель международного масштаба, но заботливые люди решили, что встретить и приглядеть за мной идея неплохая, и Анатолий Анатольевич встретил. И приглядывает.
В отделе регистрации мне улыбнулись, сказали, что рады меня видеть, и направили в третий корпус. Тот самый, в котором живут поправляющие здоровье люди доброй воли. Его несведущие люди называют «иностранным», а сведущие — помалкивают.
— Мы можем и подъехать, — сказал Анатолий Анатольевич, — но советую пройти пешком, а багаж доставят прямо в ваш номер.
Я согласился.
Идти было не слишком далеко, но не совсем уж и рядом. Рядом, но не совсем. Теннисная площадка, фонтанарий, беседки, скамеечки, клумбы, укрытые на зиму соломенными тючками. Замерзнуть не успели — а было прохладно, если не сказать холодно. Но вот не скажешь, не признаешься, то вроде и не холодно.
Третий корпус был за оградой — невысокой, красивой, кованой, но такой, что запросто не перемахнёшь, идти нужно через калитку, а у калитки — вахтер из отставников. Или даже не отставников, а всё ещё на действительной, сразу и не разобрать. Рядом с калиткой — автоматические ворота, из которых выезжала знакомая «Волга».
— Видите, уже доставили ваш багаж, — сказал Анатолий Анатольевич. Похоже, ему известна история с моим багажом. Или я дую на воду?
Холл в третьем корпусе — в пору и Баскервиль-холлу, никакой лорд старой доброй Англии не отказался бы владеть подобным холлом. Да что не отказался, душу бы отдал, если бы у этих лордов была душа. Вот бы здесь и снимать «Тайну плантатора Иглесиса»! Подскажу девочкам.
Девочки сейчас занимаются большим делом, вхождением «Поиска» в дружную молодогвардейскую семью, но через неделю должны прилететь. Именно прилететь, самолётом, из Москвы. Я же добирался поездом, проведя три мирных дня в Сосновке. Я бы не прочь остаться там и подольше, но в декабре — первенство страны в Тбилиси. Тбилиси — не среднегорье, но рядом, и потому готовиться к турниру оптимально на высоте, не слишком большой, но и не слишком маленькой. Санаторий Орджоникидзе — место самое подходящее, как решили Лиса, Пантера и их научный руководитель профессор Петрова. Весной предполагалась защита диссертаций, сейчас у девочек вышла статья в солидном журнале, где рассматривалась моя подготовка к Багио. Ну, а Тбилиси должен стать финальным аккордом. В диссертации, только в диссертации. Теоретически.
Но я решил, что чемпионат в Тбилиси будет для меня последним. Пусть другие покоряют эту вершину, с меня довольно. Нет, я не зарекаюсь, всякое может случиться, но — сколько можно? Суворов перешёл через Альпы — честь и слава полководцу и его армии, но если бы он совершал это каждый год, туда-сюда, туда-сюда? Такие походы нам не нужны!
Я и сейчас не без сомнений, нужно ли это мне? Но решил, что пять — красивое число, школьное. Это пятый мой чемпионат, почему бы не стать пятикратным чемпионом? Во всяком случае, стоит попытаться.
— Вы, Михаил Владленович, обращайтесь, если что понадобится. Чем сможем, поможем, а невозможного для нас мало, — на прощание сказал Анатолий Анатольевич, передавая меня в заботливые руки персонала корпуса.
Третий корпус сродни «Интуристу» — рассчитан на зарубежных гостей, и персонал здесь работает особый, трижды проверенный. Кто работает, а кто и служит, да. Запросто сюда не возьмут, нечего и надеяться. Иметь минимум трехлетний стаж работы в санаториях, но не абы какой, а — безупречный. В Интуристе всё должно быть прекрасно — внешность, манеры, речь и мысли. Вот всё это на меня и обрушилось, и то, что я не иностранец, а соотечественник, никого не смутило: простых соотечественников тут нет, а с непростым следует вести себя с удвоенным радушием, они, непростые, все ходы-выходы знают.
И потому я, отдохнув после заселения полчасика, то есть разобрав содержимое чемоданов и посидев на диване, пошел на приём к врачу. Ну, очень просили. Вы, говорят, Михаил Владленович, прибыли к нам всего на две недели, и потому дня терять не стоит: доктор вас осмотрит, назначит нужные процедуры, и прямо сегодня вы к ним и приступите, наполняя организм кавказским здоровьем.
А я что, я не против.
Доктор, типичный Айболит довоенного времени — очки в роговой оправе, бородка, одет в длинный, почти до пола, халат, на голове шапочка с красным крестом, — выслушал меня деревянной трубочкой, выстукал сухими тонкими, но сильными пальцами, а молоточком- по коленкам и локтям. Медсестричка лет тридцати, миловидная, но скромная, измерила вес, рост, артериальное давление и сделала ЭКГ.
— Ну, что вам, батенька, сказать… На вид вы почти здоровы. Определенные признаки переутомления, тем не менее, налицо. Отдыхать следует больше, отдыхать! Это будет главным вашим лекарством — отдых! Гуляйте, но без излишеств. Первые три дня — спускайтесь до нарзанной галереи, пройдитесь по первому маршруту, а обратно — поднимайтесь автобусом, шестым. Через три дня привыкнете, и будете уже и обратно пешком, а через неделю покажитесь, посмотрим.
И вот я шагаю вниз, вниз и вниз, в новом шерстяном спортивном костюме цвета вечернего неба, с небольшой буквой «Д» на груди, и большой — на спине. Динамовский, да, «Динамо» заботится обо мне. На голове — спортивная динамовская же шапочка с помпоном, на ногах теннисные туфли, французские, на руках — спортивные перчатки мягкой кожи, итальянские. Сразу видно — наш, советский, но не чужд веяниям мировой спортивной моды.
Иду быстро, греюсь изнутри, морозец в минус восемь стоять не велит. Обычно в это время температура плюсовая, но северный ветер нагнал стужи, приходится приспосабливаться.
Народ же больше идет вверх, навстречу — и поодиночке, и парами, и большими организованными группами. «Здесь тренируются мастера спорта, олимпийцы» — слышу речь экскурсовода.
А я до сих пор не заслуженный мастер спорта. Обычно шахматистам ЗМС дают за чемпиона мира, порой и раньше. А мне нет. Годят. Верно, ждут, когда я попрошу. А я не прошу. Главный динамовец говорил, что документы все поданы, но спорткомитет странно тормозит. К Новому Году утвердят непременно, заверил он меня. А я нисколько не волнуюсь. Значком больше, значком меньше — какая мне разница? О причине я догадываюсь, тут и догадываться нечего, причина в моих миллионах, которые я не тороплюсь передать стране, но, право, если на одну чашу весов положить три миллиона долларов США, а на другую — знак ЗМС, что перевесит, можно и не гадать. Конечно, звание ЗМС гораздо ценнее любых миллионов. Миллион у советского человека вообще вызывает неприятие до отвращения: «Ходишь в турпоход? Да! Хочешь миллион? Нет!» Какие же умные, правдивые, искренние люди сочинили эту замечательную песню!
Но что касается звания ЗМС, его же нужно заслужить, а не купить! И потому покупать его я не собираюсь. Буду служить.
Кстати, о турпоходах. Получил недавно письмо: энтузиасты загорелись идеей пойти в поход на Перевал Дятлова. В феврале будущего года. К двадцатилетию того самого турпохода, где таинственно погибли студенты. Прислали целую папку материалов, отпечатанных на пишущих машинках, преимущественно четвертые и пятые копии.
Ну вот зачем ты им сдался, сказала Ольга. И сама же ответила: снарядить экспедицию. Она и прежде знала о «загадке перевала», легенды о таинственном месте передавались по старинке, слухами. Ну, а потом Андрей Николаевич раздобыл для неё «Справку» — экстракт из уголовного дела. Не одна Ольга этим интересовалась, интересовались многие, даже из самого-самого руководства. Брежнев интересовался тоже. Для него и подготовили «Справку». Согласно мнению специалистов, причина гибели банальна: плохая организация. Неважное снаряжение, слабая подготовка, отсутствие подробных карт, отсутствие проводника, неудачное время, неудачный маршрут. Попытка с заведомо негодными средствами. Каждый год из-за этого гибнут десятки туристов, вот и группа Дятлова погибла. А ты, Чижик, закупишь для группы то, что нужно: шведские палатки, норвежские лыжи, финскую одежду, американские карты, швейцарский шоколад, ну, и так далее. Так они надеются. И тогда, может быть, турпоход окончится удачно. Если с погодой повезет. Только учти: американские карты территории нашей страны к ввозу запрещены.
Как так?
А вот так. Секрет это — топографические карты. Пользуйтесь теми, что выдают в туристских организациях. Только они не на всякий маршрут найдутся.
И я ответил ребятам, что сам ни разу не турист, балластом в походе быть не хочу, и вообще, у меня совсем другие планы.
И даже не предложил денег.
Потому что насмотрелся страшных фильмов о героях, которые идут и идут в заброшенный дом, стоящий в таинственном и запретном лесу. Идут — и пропадают. Так и хочется им сказать: дуралеи, оставайтесь дома! Нет, не слышат.
А Лиса и Пантера решили написать повесть о продотряде, поехавшем в девятнадцатом году в далекое село собирать с несознательных крестьян зерно для голодающей армии, поехавшем, и бесследно исчезнувшем. Вместе с далеким селом исчезнувшем. И только двадцать лет спустя обнаружилось, что…
Пишите, девушки, пишите.
Так я и дошёл до нарзанной галереи. Выпил предписанные полстакана доломитного нарзана, прошёлся вдоль замерзшей речки Ольховки, подумал — не подняться ли назад своим ходом, но решил последовать совету доктора. Вышел на привокзальную площадь, и на такси поднялся к санаторию.
Правильно сделал.
Успел отдохнуть, успел переодеться к ужину, и был вознагражден одобрительными взглядами официанток. Подозреваю, одна из причин, по которой я нахожусь здесь — необходимость производить впечатление. Пусть иностранцы видят, что советский человек спортивные костюмы носит во время занятий физкультурой, а вечером носит костюмы вечерние.
Зал был наполнен едва наполовину: и не сезон, и часть отдыхающих сейчас в городе. В концертном зале выступает Эдита Пьеха, а кто-то предпочитает еду ресторанную — острую, кавказскую, с вином или даже коньяком. А здесь нет. Здесь еда диетическая.
А мне и нужна диетическая. Стол 15 по системе Мануила Певзнера. Мой вес сейчас шестьдесят восемь. Достигнуть семидесяти за две недели — возможно ли? Главное, чем прирастать буду, Сибирью? То есть жировой тканью, или мышечной?
И того, и другого! В равной пропорции. Ну, это в идеале, а как получится, так и получится.
В третьем корпусе свой обеденный зал. Чтобы иностранцы не видели, чем питаются люди остальных корпусов, или, наоборот, чтобы поправляющие здоровье советские люди не видели, чем кормят иностранцев?
А кормят их, иностранцев, а заодно и меня — хорошо. Как положено. Потому что в меню указывалось не только название блюда, но и размер порции с точностью до грамма. Нет, весов у меня с собой не было, но они стояли на отдельном столике. Да и глаз-алмаз говорил — всё здесь правильно. И директор санатория самолично проходящий между столиками, и желающий всем приятного аппетита — на английском, немецком французском и испанском языках. Может, и даже наверное, кроме трех-пяти фраз на каждом из языков он и не знает, — но к делу подходит ответственно. Вверенный ему коллектив контролирует, направляет и ведёт. По намеченному XXV съездом курсу, разумеется.
Откуда я знаю? Дедукция и индукция здесь ни при чём. Меня ознакомили с личным делом директора. И ещё нескольких человек. Так, в порядке уяснения позиции. Полковник Батырбаев, мой непосредственный начальник, отказать не мог: в санатории будет отдыхать дочь члена Политбюро, лицо охраняемое, и я не только могу, но и обязан знать, кто есть кто. Полковник Батырбаев, не без оснований, конечно, считает меня мёртвой душой в «девятке» — как бы служу, но как бы и не служу, получил должность «по блату». С другой стороны, в Ливии проявил себя достойно, имею ранения, имею правительственные награды, и вот в Дубраве не оплошал — ладно, служи, служи, а там посмотрим — так я расшифровал осторожные взгляды полковника Батырбаева в мою сторону. Ну да, полковника, не могу же я все вопросы решать с Тритьяковым, у товарища генерала и без меня забот хватает. И с полковником мы обсудили легенду — мол, я человек блатной, делаю карьеру, и буду в санатории с негласной проверкой. Инкогнито из Москвы. То есть, конечно, не инкогнито, не может чемпион мира по шахматам остаться незамеченным. Инкогнито в смысле что никто не должен знать, что я служу в «девятке». Никто, кроме Анатолия Анатольевича, который создаст мне условия и обеспечит поддержку. Для окружающих внимание Анатолия Анатольевича ко мне — это внимание к чемпиону мира, герою Советского Союза, и человеку, не чужому члену политбюро товарищу Стельбову. Вполне достаточно для того, чтобы отнестись к отдыхающему Чижику с особым вниманием и особой чуткостью.
Видно, из чуткости меня посадили за столик с генералом. Натуральным генералом, правда, в отставке. Нет, он был в штатском, но о своем генеральстве сообщил сразу, при знакомстве.
— Как интересно, — ответил я, и представился в ответ:
— Чижик. Михаил Чижик.
— Тот самый? — спросил генерал, показывая, что не чужд современности.
— Других таких на свете нет, товарищ генерал.
— Без чинов, без чинов. Зовите меня просто Дмитрием Николаевичем.
— Почту за честь, товарищ генерал!
Генерал хмыкнул. На вид ему было лет шестьдесят, максимум — шестьдесят пять, но я знал, что генерал-лейтенанту Медведеву недавно исполнилось восемьдесят.
Ужинали мы не торопясь, как и предписано профессором Певзнером.
— Как же вы, Михаил, оказались здесь, в третьем корпусе? — спросил генерал.
— По путёвке, как ещё. А путевку дало мне «Динамо», спортобщество. Подготовка к чемпионату страны.
— Так вы динамовец?
— Динамовец. А вы?
— Тоже.
Генерал впал в задумчивость, и более вопросов не задавал.
Я тоже, хотя так и подмывало спросить, почему везде написано, что Дмитрий Николаевич Медведев скончался в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, в звании полковника?
Ну, значит, так нужно было — тогда. В пятьдесят четвертом.
Я поднялся в свой номер, на пятом этаже. Хороший номер, но однокомнатный. Впрочем, сойдёт. Зато с видом на Эльбрус.
Я подошёл к окну. Солнце давно село, зато полная луна светила ярко, и снежные вершины Эльбруса во тьме выглядели особенно таинственно.
Я отвернулся: не стоит смотреть на гору слишком долго.
Чревато.