15 ноября 1978 года, среда
Прогулки при солнце
Скучно одному. Скучно и непривычно. В прошлый раз, пять лет назад, нас было четверо: я, Лиса, Пантера и Антон. Прошло всего ничего — и я один.
Ну, ну, не стоит преувеличивать.
Девочки заняты делом, их план замысловат, но если удастся задуманная комбинация — это будет штука, не уступающая моему чемпионству. И они скоро приедут.
Антон же и рад прилететь, но… Что выросло, то выросло. Да и хватит с него. Он может с полным правом заявлять, что воспитал чемпиона мира. Получит — или уже получил — заслуженного тренера СССР. Квартира в Москве, пусть не пятикомнатная, но приличная. И работа — ну, кем и с кем он будет работать, меня не касается. Думаю, он достаточно обучился методу эффективного мышления, и в грязь лицом не ударит. А ударит — так грязью здесь прекрасно лечат. Мне доктор назначил общую грязь, и к половине одиннадцатого я прибыл в Ессентуки, в знаменитую грязелечебницу. А то побаливают ребра, тревожат, особенно перед дождём. Ольге грязелечение помогло, поможет и мне. Чижики, пантеры, лисы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя видеть глазом — все приходят поправить здоровье в бальнеолечебницу имени Семашко.
Я сидел в холле, приходя в себя после процедуры. Пил травяной чай, читал «Комсомолку», купленную тут же, в холле. Никаких неожиданных новостей на первой странице не было. А на четвертой я нашел большую статью «Будущее шахмат», пространное интервью с Михаилом Моисеевичем Ботвинником.
Корреспондент интересовался, как дела у программы «Пионер», программы, которая играет в силу мастера спорта, или даже гроссмейстера. Шестой чемпион мира отвечал, что создать искусственный интеллект дело непростое, но возглавляемый им коллектив в скором времени явит миру программу, равной которой нет. Корреспондент осторожно спрашивал, почему на Западе электронного шахматиста можно купить в магазине, а у нас пока нет. К примеру, сейчас популярны шахматные компьютеры «Фишер» и «Чижик», которые широко рекламируют на страницах западной шахматной печати.
Ботвинник отвечал, что в магазинах продают поделки, играющие в силу третьего разряда, дорогие игрушки для начинающих шахматистов, он же занимается наукой, создавая то, чего прежде не было никогда.
А вот сам Михаил Чижик, как вы оцениваете его достижения?
Шахматные? Хорошие достижения. Он стал чемпионом мира, одним из сильнейших шахматистов планеты. Некоторая неубедительность его победы над предыдущим чемпионом не должна умалять успеха Чижика. Хотя, конечно, влияние тропической лихорадки на исход поединка отрицать невозможно. Но дело в другом: Чижик относится к шахматистам-прагматикам, побеждающим не за счет новых идей, а за счет техники реализации преимущества. Такие шахматисты, малопродуктивные в творческом отношении, могут оказаться на вершине шахматного Олимпа, но век их обычно недолог. Иное дело шахматисты-исследователи, открывающие новые возможности в дебюте, миттельшпиле и эндшпиле, постоянно ставящие перед соперниками неожиданные задачи, и за счёт этого доминирующие многие и многие годы. Советская шахматная школа всегда славилась творческим подходом к игре, и сейчас есть немало молодых шахматистов, которые в самом скором времени приступят к штурму шахматных вершин. Один из таких молодых талантов — Гаррик Каспаров, в блестящем стиле выигравший полуфинал первенства страны в Даугавпилсе, победив в шести партиях всего при одном поражении, и завоевав путёвку на финал чемпионата в Тбилиси — а ведь ему только пятнадцать лет!
Я отложил газету. То ли журналист сместил акценты, то ли я не нравлюсь Михаилу Моисеевичу. Вообще-то чемпионы друг к другу относятся ревниво, дело обычное. Но Ботвинник закончил активные выступления в семидесятом году, мы за доской ни разу не встречались, какие у него ко мне претензии? Хотя объективно он прав: и счёт моего матча с Карповым не сказать, чтобы разгромный, и лихорадка Денге подкосила Анатолия, всё так, всё так. Но, думаю, больше Ботвинника беспокоит то, что годы идут, идут, идут, вот уже и «Чижики» продаются в магазинах, пусть пока на Западе, а его «Пионер» до сих пор не сыграл ни одной партии. Ни на гроссмейстерском уровне, ни на уровне третьего разряда, ни в силу новичка. Ни на каком. Не работает программа. Люди работают, а программа нет. На проект Ботвинника израсходовано уже свыше миллиона бюджетных рублей, а результата никакого. Движение — всё, цель ничто. Но вдруг и прекратят финансирование, а лабораторию расформируют? Экономика должна быть экономной, и если на том же Западе шахматные программы пишут одиночки в свободное от основной работы время, то есть ли смысл тратить миллионы ради чего? Покажите, ради чего?
Ради того, что сразу в гроссмейстеры, вот!
Действительно, «Чижик» и «Фишер» играют в силу третьего разряда, не сильнее. Для девяноста процентов игроков в шахматы третий разряд — очень серьезный соперник. И компьютеры покупают. Нет, не как горячие пирожки в холодную погоду, но счёт идет на сотни ежемесячно. Оно, конечно, сотни по всему миру — мелочь, но есть надежда, даже уверенность, что в обозримом будущем удастся снизить цену, и снизить значительно. А силу игры, напротив, повысить. До второго разряда. Ужо тогда!
Но Михаил Моисеевич, вероятно, получает зарубежные шахматные издания. А в них реклама «Фишера», а в них реклама «Чижика» — каково терпеть подобное?
Писать ответ я не собираюсь. На что тут отвечать? Ни оправдываться, ни доказывать мне ничего не нужно. Победители не должны оправдываться, учил дедушка. Побеждённые — и подавно не должны.
Но царапнуло, да. То тут, то там мелкие укусы, вроде бы и пустяковые, но в сумме… В тайге медведи, волки, рыси и росомахи встречаются нечасто, досаждают больше комары да мошки, доводя порой до сумасшествия — ну, так в книгах пишут.
Но от комаров есть антимоскитные сетки, есть специальные костюмы, а также диметилфталат, «Тайга».
Переживу.
Я вышел из грязелечебницы. Здесь, в Ессентуках, теплее, чем в Кисловодске, и я решил пройтись. Спустился в Нижний Парк, дошел до источника «Ессентуки 17» — и выпил полстаканчика тяжелой воды. Вкусная. Но клонит в сон, то ли за счёт брома, то ли последействие грязи.
Ну, и ладно. Взял такси — и вернулся в Кисловодск. Проезжая мимо автобусной остановки рядом с вокзалом, увидел генерала.
Притормозили.
— Дмитрий Николаевич, вы наверх?
Генерал без колебаний сел в такси.
— Кучеряво живёте, Михаил. Автобуса вам мало, подавай такси.
— Что есть, то есть. Если бы автобусы ходили строго по расписанию, выдерживая интервалы… А это — ну, сами видите.
Видели мы подошедший автобус, не наш номер, другой. Переполненный, но ожидающие всё равно пытались залезть, хотя бы одну ногу на ступеньку поставить.
На такси мы быстренько поднялись к санаторию.
— Время до обеда ещё есть, пойду, посижу у Храма, — сказал я.
— У какого Храма? А, Храма Воздуха! Пожалуй, я тоже подышу, — ответил генерал. — Двадцать пять лет скоро, как бросил курить, а всё тянет…
Связи между отказом от курения и свежим воздухом я не уловил, но пусть.
Мы устроились на скамейке около павильона. Здесь, наверху, было куда холоднее, чем в Ессентуках — но и жарче тоже. Горное солнце. Оно светило вовсю, и можно было запросто обгореть, как на июльском пляже в Сочи. А не хотелось. Потому я подставил солнцу спину, пусть греет, через одежду. Куртка «Герцог», австрийская, замшевая, одна. И надел очки, дымчатые, швейцарские «Гэлэкс». Глаза поберечь.
— На вас заглядываются девицы, — заметил генерал. — Замуж хотят. Считают вас иностранцем. Модная одежда, очки необычные, и сами вы, Михаил, словно из кинофильма о заграничной жизни. У вас, наверное, и машина иностранная?
Почему-то чуть зайдет речь на полразговорца, интересуются моей машиной. И школьники, и хлеборобы, и вот — генерал тоже.
— Машины у меня никакой нет. Безлошадные мы. А вы что, иностранную советуете?
— В мои годы советовать глупо. Вот раньше, лет тридцать назад…
— А у вас есть автомобиль? — из вежливости спросил я.
— Есть, и вы наверняка его видели.
— Видел?
— На нём ездил Штирлиц в «Семнадцати мгновениях». Mercedes-Benz 230, тридцать восьмого года выпуска. До войны немцы делали машины на совесть, не отнимешь.
— И он до сих пор бегает?
— Как и я, Михаил, как и я. Скрипим, но двигаемся.
Минут пять мы сидели молча, мимо и в самом деле шло немало людей, и на нас заглядывались. На меня.
— Видите! — продолжил генерал. — Интересуются вами.
— Естественно, — согласился я. — Выйти замуж за иностранца — счастливый билет в представлении многих. Уехать в Англию или Бельгию, где в магазинах всегда есть мясо, косметика и стиральный порошок, уехать, и жить долго и счастливо.
— Ради косметики — бросить Родину? — сделал брови домиком генерал.
— Ради хорошей косметики? — в ответ удивился я.
— Это аргумент, — признал генерал.
— Конечно, косметика — дело десятое. Но женский инстинкт им подсказывает, что у детей лучшие шансы будут там, чем здесь. Однако шансов у девушек мало. Не такое это простое дело — найти иностранца, особенно в российской глубинке. А курортное знакомство, оно и есть курортное знакомство. Мимолетные романы были, есть и будут. Правда, иностранец иностранцу рознь. Бывают такие иностранцы, что хоть беги. А бывают и наоборот, и даже очень бывают.
— Да, забываем мы работать с молодежью, — вздохнул генерал. — Но если инстинкт подсказывает, что нужен муж заграничный, почему столько женщин живут с алкоголиками?
— За неимением гербовой. Оно, конечно, алые паруса, принц-иностранец, романтика, да где же это взять?
— Никогда не любил Грина. Не наш, не советский человек Грин. Лисс, Зурбаган, Гель-Гью. И герои у него не советские, не пролетарские. Чему он может научить молодежь? Мечтать о принцах, о бегущих по волнам? Куда бегущих-то? Ассоль, ступай чистить фасоль! — с неожиданным ожесточением сказал Дмитрий Николаевич.
— А мне нравится, — возразил я. — Особенно Санди Пруэль, «я всё знаю».
— Еще одна жертва красного томика.
— Ну почему жертва. Из красных мне больше по душе «Страна багровых туч», и «Глиняный бог», конечно. Но в библиотеке тома разного цвета. Зеленые тоже хорошие. «Это было под Ровно», автор ваш полный тезка, между прочим.
— Писатель Медведев умер в пятьдесят четвертом году, — отрезал генерал.
— А полковника Медведева вновь призвали на службу?
— Может быть, может быть. Вы сами догадались, или вам кто-то подсказал?
— Вы и подсказали-с, Дмитрий Николаевич. Вот прямо сейчас, словами о красном томике. Но я узнал вас вчера. Ваша фотография была в книге шестидесятого года издания. Вы мало изменились, Дмитрий Николаевич.
— А чего мне меняться? Не курю, не пью, веду исключительно здоровую жизнь. Регулярно приезжаю сюда, в Кисловодск, смотрю на Гору. Знаете, один старый доктор мне как-то рассказал, что лечит именно Гора. Давным-давно рассказал, ещё до войны. Кстати, здесь, может быть, даже на этой самой скамейке, отдыхал ваш коллега, чемпион мира Александр Алехин. В двадцать пятом году.
— Тогда он еще не был чемпионом, — машинально поправил я.
— Не был. Но играл по-чемпионски. Приехал сюда в двадцать пятом году после турнира в Бадене, где выиграл двенадцать партий при восьми ничьих, не проиграв ни одной. Потом, уехав, в том же году, сыграл в Гастингсе, где в девяти партиях сделал только одну ничью, не проиграв опять же ни одной. Затем в Скарборо, опять лишь одна ничья без поражений. Затем Бирмингем, только победы, без ничьих, и, разумеется, без поражений.
— Вы, я вижу, всерьез интересуетесь шахматами.
— Интересовался. И не шахматами, а шахматистом, Александром Алехиным.
— По службе интересовались, или как?
— Разумеется, по службе. Времена были такие, что времени на посторонние любопытства просто не было, — скаламбурил генерал. — Здесь случилось нечто странное: то ли мертвый воскрес, то ли двойник объявился, и Алехин этим делом занимался — по поручению Дзержинского. Да, Александр Александрович некоторым образом был динамовцем. Как и вы.
— И вы.
— И я. Нет, чемпионом я не был, а молодым был. Моим коньком были конные походы, — опять скаламбурил генерал, — потом, в войну, это очень пригодилось. Конные, пешие, лыжные.
— А что нарасследовал Алехин? — вернул я разговор к чемпиону.
— Ничего особенного. Но ходили упорные слухи, будто он вошел в контакт с Горой, и получил от неё дар долгожительства. А проблема долгожительства очень и очень интересовала власть, и продолжает интересовать. Много непонятного. Вот Кисловодск, Ессентуки и прочие лечебные места. Никто не отрицает благотворного влияния местности, но…
— Но?
— Но местные жители болеют теми же болезнями, как и жители Подмосковья, и живут в целом примерно столько же. Почему?
— Потому что мы приезжаем лечиться, — ответил я. — Соблюдаем лечебный режим, диету, воду пьём по часам маленькими стаканчиками, гуляем, воздухом дышим, природой любуемся, вот как сейчас. А местные работают. Некоторые врачи, особенно западные, считают, что вынужденный труд свыше четырех часов в день не физиологичен. Мол, приматы, наши близкие родственники, шимпанзе, на добывание еды тратят три-четыре часа максимум. Остальное время идет на общение, воспитание детей и прочие непроизводственные нужды.
— И долго живут эти шимпанзе?
— В комфортных условиях до семидесяти лет. В дикой природе, конечно, меньше.
— Не работают обезьяны, вот и дикая природа. А человек работает, и потому комфортные условия, — генерал опять увел разговор в сторону.
— Если Алехин получил дар долгожительства, как же вышло, что он прожил всего пятьдесят три года? Не очень тянет на долгожителя, — не отставал я.
— Когда я занимался этим делом, Алехин был жив и здоров, никто не знал, сколько он проживёт, это первое.
— А есть и второе?
— Шахматист, чемпион мира Александр Александрович Алехин умер в одна тысяча девятьсот сорок шестом году. Но, может быть, какой-нибудь мистер Алекс Рохор в том же году прибыл в Северо-Американские Соединенные Штаты, Аргентину или даже Гонконг? Как знать, как знать… Во всяком случае, сил и средств на поиски молодильных яблок тогда не жалели.
— Но товарищ Сталин умер.
— А товарищ Каганович жив-живёхонек. Товарищ Молотов жив-живёхонек. Товарищ Маленков жив-живёхонек. А ведь работа у них была невероятно нервной, не то что у шимпанзе.
— Значит ли это, что молодильные яблоки существуют?
— Может, и не яблоки это вовсе, — закончил генерал, и мне показалось, что он сожалеет о том, что разболтался. — Я вот тоже не мальчик. Езжу сюда дважды в год, ноябрь и май, по три недели. И, как видишь, бодр и здоров, безо всяких чудес. Разве что Гора издали смотрит на меня. Мне пора, Михаил.
И он пошёл в санаторий бодрым шагом.
Не факт, что это тот самый Медведев. Генералы склонны к мистификациям не меньше, чем все остальные. Просто служба у них серьезная, не до мистификаций. А в отставке можно и поинтриговать Чижика.
Алехин в Кисловодске? В двадцать пятом? Такого у Котова я не читал. Хотя — почему нет? В двадцать пятом у советской власти претензий к Алехину не было, угар нэпа, отрыжки вольнодумства, его даже приглашали на знаменитый Московский турнир. Но он отказался, сославшись на дела. Какие дела? Может, искал молодильные яблоки?
А победил в том турнире Боголюбов. Впереди Ласкера, впереди Капабланки. А на следующий год Ефим Дмитриевич уехал в Германию. Уехал навсегда.
Вспомнилась эпиграмма на Корчного одного нашего гроссмейстера-остроумца:
Велик процент невозвращенцев
Средь шахматистов-отщепенцев
Что променяли красный флаг
На буржуазных всяких благ
Шахматы так на людей влияют? Или дело не в них?
И я тоже пошёл в санаторий.
Время к обеду.
Голодный шахматист — опасный шахматист.