15 декабря 1978 года, пятница
Тбилиси, славный город
Я отдыхал. Когда и отдохнуть, как не за игрой! Соперник задумывается над каждым ходом по пять, десять, пятнадцать минут, а я провожу в жизнь домашнюю заготовку. Испанская партия, Берлин, у меня белые, и я потихонечку закручиваю винт сапожка. Но отвечаю не мгновенно, а подумав две или три минуты. Для вида.
Сделано двадцать два хода, а до флажка у Георгадзе осталось двадцать минут, или около того. С виду позиция примерно равна, но равенство это мнимое. Через четыре хода станет очевидно, что позиция чёрных разваливается. Но то — через четыре хода. А пока…
А пока я вспоминал, как мы из Рамони добрались до Чернозёмска (без происшествий), как Ольга связалась с отцом, и тот сказал, что всё в порядке, и даже немножечко лучше. То же подтвердил в своем обзоре Анатолий Максимович Гольдберг: в Кремле и окрест него наступило временное затишье, кандидатура Суслова есть продукт согласия всех сторон, позиция северян (Романова) слегка ослабла, позиция южан (Стельбова) немножко улучшилась, но никто не решился пойти ва-банк, и вряд ли решится. Атрибуты власти осталась в руках Старой Гвардии.
Двадцать восьмого ноября центральные газеты опубликовали статью Суслова, которую жадные до сенсаций западные обозреватели поспешили назвать программной. Суть статьи заключалась в том, что жить нужно скромнее. Не гнаться за показной роскошью, а обращаться к советским традициям. Оттачивать навыки и мастерство, непрерывно самосовершенствоваться, идти дальше, развиваться и крепнуть, тем самым крепя могущество нашей великой державы.
Насчёт показной роскоши Михаил Андреевич сильно сказал. Нет, если роскошью считать ковёр машинной работы на стене, вазу хрустального стекла, или перстенёк с синтетическим рубином, то… Но какая же это роскошь? Нет, вы не знаете, что такое роскошь!
Однако с первого декабря цены на золотые изделия и в самом деле подскочили. На сто двенадцать процентов. Бедная, бедная Максимова!
И Спорткомитет объявил давно ожидаемое: призовые по просьбе шахматной общественности стали скромнее. Действительно, где это видано, чтобы за игру, то есть за развлечение (причём развлечение, не требующее усилий, сиди, да играйся деревянными куколками), платили вдесятеро больше, чем зарабатывает в год врач или учитель? И на нынешнем чемпионате призовые срезали. Чемпион — три тысячи, серебряный призёр — две, бронзовый — одна. И это много, но из уважения к традициям… Правда, возможность купить вне очереди автомобиль сохранили, «Волгу», «Жигули» и «Москвича» соответственно. Из каких сумм? А нет денег, то и не покупайте!
И случилось то, что случилось. Чемпионы снялись с соревнования. Обострились старые болячки, накатило утомление, и вообще — почему первенство страны проводят в декабре, в самое тёмное время года?
Я не снялся, за что в спину пускали штрейкбрехера. Но стоило оглянуться — и сладенькие улыбочки, и «если бы не подкачавшее здоровье, я бы тоже, непременно».
Ветеранов можно понять. Положим, и три тысячи, и даже тысяча за месяц работы — недурно. Но ещё войди в тройку! За девятое же, последнее призовое, платили семьдесят рубликов, а это уже никуда не годится. А занявшим места с десятого по восемнадцатое, не платили ничего. Вот и блистала элита своим отсутствием. И Геллер не приехал, и Нодирбек. Оба будут играть в Гастингсе, персонально пригласили. Как же, тренеры Чемпиона Мира!
Нет, не вся элита отсутствовала. Был Полугаевский, да и остальные отнюдь не слабачки. Из восемнадцати участников — пятнадцать гроссмейстеров, турнир двенадцатой категории, и то лишь потому, что у юного Каспарова официального рейтинга нет, не успели оформить документы. Но чемпионов мира тоже нет. Кроме меня.
Придётся отдуваться за всех.
И я отдуваюсь. Сегодня десятый тур, экватор позади. У меня рядовые победы. Убедительные. Разгромные. «Он расправляется с нами, как коршун с цыплятами», повторил классика Цешковский.
И вот хозяин турнира, Тамаз Георгадзе, решил, что не даст себя разгромить. Он сильный шахматист, не побоюсь слова — мыслитель. И выбрал интересную тактику: собрался проиграть по времени.
Наконец, за десять минут до истечения времени, он сделал ход ладьёй — и предложил ничью.
Я задумался. Не только для вида. Ничью с хозяином чемпионата сделать можно — дань уважения организаторам, и вообще… И с Тамазом я уже играл, в семьдесят пятом, в Дечине. И тогда согласился на ничью.
Но сейчас не семьдесят пятый, и не Чехословакия, где мы, он и я, представляли одну страну, спиной к спине против всего мира.
И, продумав десять минут, я сделал ответный ход.
Тамаз виду не показал, что недоволен. Гордости и благородства у Тамаза на десятерых хватит. Просто ушёл в позицию, и, похоже, не вернётся.
Чемпионат очередной раз проходил в Доме Железнодорожников. Теперь в Тбилиси. Красивое здание, башенки как ладьи, играть — одно удовольствие. Немного свежо, что мне по душе. И ощущение, будто находишься в замке какого-нибудь гостеприимного маркиза. Карабаса, да. Зрителей много, в основном молодёжь, рьяно болеют за своего, за Тамаза. Он идёт хорошо, пока на четвёртом месте.
Ну, проиграет мне, так ведь все проиграют, я уж постараюсь. Последний чемпионат для меня, нужно отметиться. Нет, не зарекаюсь, что никогда-никогда, но не думаю, что буду играть на чемпионатах страны впредь. Зачем? Пусть другие дерзают, тот же Каспаров, который, попав на шестнадцатом ходу под мою матовую атаку, чуть не расплакался прямо за доской. А нечего было лезть на рожон, играть против меня Бенони. Но в пятнадцать лет осторожность скорее порок, чем доблесть. А лет через пять начнёт матереть, а через десять редкая птица сумеет играть с ним на равных.
Вроде меня редкая. Rara avis. Чижик. Михаил Чижик.
Я один, девочки улетели в Чернозёмск. Полтора часа лёта, рейсы каждый день. Дела с «Поиском» и с «Молодой Гвардией» потребовали их присутствия. Исходя из сложившейся позиции, решено «Поиск» никому не отдавать, оставить себе, а «Молодую Гвардию» — даёшь! Нет, сразу не получится, да и не нужно, но занять вторые позиции необходимо, возглавить редакцию фантастики и вообще — острого сюжета. Такая комбинация.
Девочки вернутся к последним турам. Планируют. Предполагают.
В зале загудели. Не громко, нет, но для шахматной аудитории непривычно.
А, это Тамаз просрочил время. Он остановил часы, протянул руку:
— Поздравляю!
Что ж, проиграть по времени в равной позиции — а для шахматистов до кандидатов в мастера включительно позиция примерно равна — не позор. Это не в матовой сети запутаться к шестнадцатому ходу. Ну, не рассчитал Тамаз, не поладил с часами. А Чижик, вместо того, чтобы принять явную ничью, стал играть на время. Разве это по-чемпионски?
Конечно, по-чемпионски. Как там у Гоголя? «Эти люди не понимают игры. В игре нет лицеприятия. Игра не смотрит ни на что. Пусть отец сядет со мною играть — я обыграю отца. Не садись! здесь все равны!»
Мы не первые завершили игру — четыре партии перед нами закончились вничью. Ну, и ладно.
Я спустился в гардероб, надел английское демисезонное пальто (в Тбилиси зима — как у нас осень), на голову котелок, и вышел на улицу. Этакий доктор Ватсон.
Почему чемпионаты играют зимой? Официально — как бы подводят итог уходящего года. А ещё, я думаю, зимой чемпионат организовать проще. В начале декабря и в гостиницах, и на транспорте посвободнее будет. Не сезон. Мне тбилисский капитан невидимого фронта Котэ говорил, что Тбилиси прекрасен всегда, но летом прекрасен особенно. И в сентябре. И в октябре. А потом уже холодно, и если не пить вина, можно простудиться.
Приезжих — а мы все, за исключением Георгадзе, приезжие, — разместили в гостинице «Колхида». Хорошая, но скромная гостиница, ничего не скажешь. В духе Михаила Андреевича. Но я предпочёл другую. Сначала Котэ — он взял надо мною и девочками шефство, — отвез нас в «Иберию». Она, конечно, классом повыше «Колхиды», даже двумя классами. И панорама прекрасная, с пятнадцатого этажа, но когда девочки увидели проплывающий мимо жёлтый вагончик канатной дороги, то «Иберию» забраковали категорически.
И мы остановились в «Тбилиси». В городе Тбилиси гостиница «Тбилиси», что может быть естественнее?
Хорошая гостиница, от «Интуриста», прямо на проспекте Руставели. Здание дореволюционной постройки, тогда убожеством не гордились и убожества не строили. Пешком от гостиницы до Дома Железнодорожников минут тридцать обычной ходьбы. Сначала, понятно, по проспекту Руставели, потом по Верийскому мосту (ныне мост Элбакидзе, названный в честь отчаянного грузинского революционера, мастера бомбы и револьвера, это мне Котэ рассказал) пересекаем Куру, и по проспекту Плеханова как раз к месту соревнования, Дому Железнодорожников, и придем. Три тысячи двадцать шагов по шагомеру Лисы. То, что нужно перед игрой.
И после игры тоже. Адреналин требует немедленной утилизации, а для этого нет ничего лучше, чем прогулка. Хочешь — шагаешь быстро, хочешь — шагаешь медленно, хочешь — вообще не шагаешь, а стоишь и смотришь на воды Куры. Здесь, в Тбилиси её называют Мтквари, «хорошая вода».
И вот смотрю я на хорошую воду, стоя на мосту, тоже красивом, и слышу — приближаются ко мне двое. Ну, приближаются и приближаются, не один же я люблю прогулки, но смотреть на реку расхотелось. Захотелось смотреть на прохожих.
Время не сказать, чтобы слишком позднее, но ведь декабрь, близится зимнее солнцестояние, самый короткий день, и темно. Фонари разгоняют тьму, но лениво разгоняют, да и не все они исправны, фонари. Или экономят электроэнергию? Так что видимость не ахти какая. И облака, маленькие, с овечку, как назло прикрыли полную луну.
— Ты, Чижик, плавать умеешь? — спросил один. С акцентом спросил. Нет, не грузинским — к грузинскому акценту я привык. Но с кавказским. Я так думаю.
— Я летать умею, — ответил я.
— Вот сейчас и полетишь, — сказал другой, с тем же акцентом. — Сначала полетишь, а потом поплывёшь. Если умеешь плавать.
— Вы что?
— Мы ничего, — сказали они, приближаясь.
— Погодите, погодите, — зачастил я. — У меня деньги есть, много. Берите деньги, и ступайте себе!
Они остановились. Действительно, глупо бросать деньги в реку. Особенно если их много.
— Ну, давай деньги, — сказал первый. — Только не обмани, хуже будет.
— Сейчас, сейчас, — забормотал я, жалкий лепет труса, и полез во внутренний карман пальто. За деньгами, ага. Но достал пистолет. Я его ещё в гардеробе переложил из кобуры, что под пиджаком. Хотел было оставить в номере, номер с сейфом, а потом решил, что нет, что нельзя расслабляться.
— А вы, ребята, чьих будете?
— Ты что, ты что? Мы так, мимо шли, решили пошутить, — и оба развернулись и побежали. Очень быстро.
Но недостаточно быстро.
Я, конечно, мог положить обоих. Легко. А потом? Бросить в реку? Тут по мосту то и дело едут машины, и почти наверное процедуру бросания тел в воду заметили. Это двоим бросить одного — дело трех секунд. А одному бросать двоих — много дольше. И пальто испачкать можно. И вообще, я не при исполнении. Будь Ольга рядом — никто слова не скажет. Охраняющий вот как я, действует из внутренней оценки ситуации, допустимы любые действия, направленные на безопасность охраняемого. Это вам не милиция! Никаких «стой, стрелять буду!», никаких выстрелов в воздух. Если считаешь нужным стрелять на поражение — стреляй на поражение. Если нападающий убегает, не возбраняется выстрелить ему в спину, вдруг он обернется и сам выстрелит в охраняемого. Не страшно, если даже заденешь постороннего. Потому что охраняют не абы кого, а соль нации. Соли нации очень не понравится, если охранники будут раздумывать, сомневаться, предупреждать и стрелять в воздух, вместо того, чтобы спасать её, соль нации.
За инструктора физкультуры из «Дубравы» мне объявили поощрение, и обещали премию к Новому Году.
Но сейчас я был один. А это совсем другой коленкор. Пришлось бы отписываться, пришлось бы отвечать на неприятные вопросы. «Михаил Владленович, допустим, у них был умысел на убийство. Допустим. Но ведь они бежали от вас, то есть угрозы как таковой уже не было, почему же вы стреляли?» Это киношный комиссар Жеглов мог выстрелить в спину, ну, может, в те годы это и дозволялось. Но не сегодня. Вдруг убегающий безоружен? Вдруг он и вовсе посторонний человек, просто испугался? «Нет, преступником человека назначает суд, а не вы, Михаил Владленович».
Почему я для острастки не сбил выстрелом шапку, или просто не пальнул в воздух? Не захотел чистить пистолет, вот почему.
Да, такое я чудовище. Не хочу процессуальной волокиты, да ещё с негативными для меня выводами, не хочу лишний раз чистить оружие, но сама идея выстрелить человеку в голову ли, сердце или куда придётся, отторжения не вызывает. Потому что этот человек намеревался сбросить меня в Куру, то есть убить. И не будь у меня пистолета, я бы сейчас захлёбывался в холодных водах Куры. Или уже захлебнулся б. Я не толстовец, ни разу не толстовец. Я, скорее, ленинец. «Лишь тот человек чего-то стоит, который умеет защищаться». Любыми доступными способами и максимально эффективно, чтобы отбить охоту попытку повторить нападение, желательно отбить навсегда.
Новая порция адреналина требовала выхода. Я вернул пистолет в карман пальто. Руки не дрожали. Они у меня вообще не дрожат, ни до стрельбы, ни после. Врожденное свойство натуры?
Я пошёл быстрее, отчасти чтобы сжечь напряжение, отчасти просто хотел оказаться в отеле.
Кто это были? Явно не из КГБ, те должны знать, что я вооружён, и даже опасен. Может, чьи-то болельщики? Георгадзе? Решили попугать? Но акцент не грузинский. Ну, чьи-то ещё. Как они меня вычислили? А я ведь маршрута не меняю, хожу одним и тем же путём. Буду менять. Значит, хорошо, что не убил. А вообще-то пугать меня не нужно, я легко пугаюсь. А в страхе способен на многое.
А кем были пассажиры жёлтого вагончика? Тоже болельщиками? Документов при них не оказалось, а спросить не получилось. Скончались все, вдруг и внезапно. Шаровая молния, она такая… Загадочное явление с непредсказуемыми последствиями. Повезли пораженных в Пятигорск, начали лечить, состояние тяжелое, но стабильное. А утром смотрят — мёртвенькие. И лица почему-то оранжевыми стали. Это мне генерал Тритьяков рассказал. Не думаю, что рассказал всё, даже уверен, что не всё, но иных сведений у меня нет.
В номере я успел переодеться, и тут за мной приехали. Нет, не милиция, и не невидимый фронт. С телевидения приехали. Я обещал дать интервью «Вечернему Тбилиси».
Раз обещал, значит, выполню. Слово — серебро.
И вот я, причёсанный и напудренный, греюсь в лучах славы. Греюсь буквально, от осветительных прожекторов.
— Десять побед подряд — вы были готовы к такому течению чемпионата? — спросила милая ведущая.
— Точнее сказать, я много готовился, чтобы сыграть как можно более успешно.
— А почему отсутствуют другие чемпионы мира — Смыслов, Таль, Петросян, Спасский?
— Об этом нужно спрашивать у них. Я не знаю.
— Что вы можете сказать о сегодняшней игре с Тамазом Георгадзе?
— Это была содержательная партия. Я применил усиление в берлинском варианте испанской партии, над которым много и упорно работал. К сожалению, Тамаз, погрузившись в анализ позиции, увлекся расчетами и просрочил время. Но, думаю, мы продолжим теоретическую дуэль в будущем, на международных турнирах или даже, как знать, в матче за шахматную корону?
— Вы думаете, что у Георгадзе есть чемпионские перспективы?
— Я редко встречал игроков, столь глубоко понимающих шахматы, как Тамаз Георгадзе. Напомню, я с ним уже играл на турнире в Дечине, и тогда партия закончилась вничью. Всё может случиться, пока мы живы.
Подобревшая ведущая, тем не менее, задала едкий вопрос:
— Знаменитый Ботвинник считает, что современные шахматисты много внимания уделяют денежной стороне игры. Каково ваше мнение?
— Я уверен, что денежной стороне своей деятельности шахматисты уделяют внимания не больше, чем трактористы, мотористы или журналисты. Сколь-либо заметные суммы, сравнимые с доходами трактористов, появляются только на гроссмейстерском уровне, а легко ли стать гроссмейстером, много ли гроссмейстеров в нашей стране? Но вопрос денежного довольствия целиком в ведении государства. Если государство решит, что гроссмейстеры должны играть бесплатно, мы, конечно, станем играть бесплатно. Или займёмся чем-нибудь другим. Я, например, композитор, врач, редактор журнала. Не пропаду.
— И ещё о Ботвиннике. Михаил Моисеевич утверждает, что шахматные программы, появившиеся на Западе, не более, чем детская игрушка, в отличие от программы «Пионер», которая будет играть на уровне мастера или даже гроссмейстера. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Сам я в программировании ничего не понимаю. Но в шахматном компьютере «Чижик» я отвечаю за дебютную библиотеку и стратегические преференции. Как их воплощают в программный код — не имею понятия. Сейчас вышла новая модель, «Чижик — Чемпион Мира», её выход приурочен к Рождеству. Играет она в силу крепкого третьего разряда, но порой побеждает и перворазрядников. Главное отличие от программы «Пионер», разрабатываемой много лет уважаемым Михаилом Моисеевичем, заключается в том, что «Чижик Чемпион» существует. Всякий человек может купить её в Америке, Западной Европе и многих других странах, уплатив сумму порядка пятисот долларов, около трехсот пятидесяти рублей по официальному курсу. Недёшево, конечно, но всё же сумма не заоблачная. А программа «Пионер» только будет. Когда?
Я сейчас сделаю официальное объявление — по просьбе компании «Чесс Интеллект», производящей шахматные компьютеры. Не возражаете?
Ведущая не возражала.
— «Чесс интеллект» официально объявляет, что готова организовать матч между шахматным компьютером «Чижик Чемпион» и программой «Пионер» в течение тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Встреча может проходить на территории Советского Союза или любой другой страны по выбору Ботвинника. Матч будет состоять из шести партий с классическим контролем времени. Победителем будет считаться тот, кто наберет три с половиной очка или более. Призовой фонд — тут я сделал паузу, — призовой фонд целиком получает победитель. Сумма — один миллион долларов Соединенных Штатов Америки. От себя я добавлю, что знаю Михаила Ботвинника как безусловного бессребреника, но считаю, что миллион долларов хотя бы частично возместит расходы государства на шахматную программу «Пионер». Если, конечно, «Пионер» победит. Слово за вами, Михаил Моисеевич!
Ведущая с сожалением отметила, что время программы подошло к концу, и мы расстались.
Телевизионщики вернули меня в «Тбилиси».
Есть не хотелось совершенно: адреналин воспользовался резервами организма и полностью выключил аппетит. Ничего страшного, завтра день доигрывания, а у меня отложенных партий нет. Отдохну.
Я опять переоделся, теперь уже в спортивный костюм. Погуляю перед сном, успокоюсь.
На проспекте Руставели было весело. И многолюдно. Некоторые даже пели что-то грузинское.
— Ура, дорогой! Ты рад? — спросил встречный, теперь уже с явным грузинским акцентом.
— Ещё как рад, — ответил я искренне.
— В самой Бразилии! На Маракане! Два — два! Ура!
— Ура — отозвались окружающие. И я порадовался вместе с ними. Оказывается, тбилисское «Динамо» провело товарищеский матч с «Фламенго» в Рио-де-Жанейро, и тбилисцы сыграли превосходно. Народ высыпал на улицы радоваться, а тут я в динамовской форме! Меня обнимали, хлопали по спине, звали в гости.
Выждав удобный момент, я скрылся.
В гости, конечно, я не прочь, но во время чемпионата пить нельзя.