Мы так боялись войны, с таким страхом смотрели в сторону заката, что когда всё случилось, мы были просто не готовы.
Вспышка «ярче тысячи солнц», вынимающий душу вой сирен, ударная волна, разносящая в пыль всё на своём пути. Выжженный воздух, почти не препятствующий свету, и оттого резкие, рубленые «лунные» тени, залёгшие от устоявших зданий.
Если бы мы только думали, что творим, что несём… Что ж, теперь думаем. Думаем же. Правда?
Более миллиона живых, дышащих, уникальных людей мгновенно испарило. Ещё три миллиона умерли меньше, чем за год.
— Вы забыли, в какой стране живёте?! Мы не Союз, мы не можем завалить очаг телами! Алло!
— …
— Я сказал: нет у меня двух тысяч! У меня лишней сотни человек нет! Что вы не расслышали? Ударом уничтожены три четверти личного состава, и чёрт знает сколько ещё пропали без вести! Я ни одного человека в столицу не отправлю!
— …
Дядя Сергей — о, нет, на людях только Сергей Витальич, генерал гражданской службы и прочая, и прочая — со злостью грохнул бакелитовой трубкой о рычажки архаичного аппарата без кнопок или наборного диска, добыл зубами сигарету из пачки, вопросительно качнул головой.
Он тут же зажёг спичку, поднёс начальству.
— Такая вот херня, Андрюха, — грустно вздохнул Витальич. — Кремль требует, чтобы мы все бросились грудью в первопрестольную как на второй Чернобыль. А что нам самим жить в долг приходится — им параллельно.
Он неопределённо повёл плечом — столица же. Ничего нового.
— Как дрянь приживается?
«Пуговка» прививки, будто почуяв, тут же зачесалась. Андрей неосознанно пошкрябал ногтями плечо.
— Работает, — неопределённо ответил он, — но я как будто в другом мире, и…
— Не ты один, Андрюх, не ты один…
Спецкниги, особая формула сигарет, тлеющих вдвое быстрее… Да что там — синдромом эпохи стало крохотное изменение привычного уже всем видеоплеера на Ютубе. Мир принял их, подстроился.
А справились ли они?
Нет, надо вернуться чуть раньше.
— Мы не выстоим сами, понимаешь? Мне самому поперёк горла, что из меня жандарма делают — я другому учился! Но, блин! Нам нужен либо кровавый тиран, либо новые орды гуннов. Империя прогнила и катится в ад, а история учит, что гнилую империю всегда сжигают дикари. Ты думаешь, я от большого удовольствия не выхожу на пенсию и штаны тут просиживаю?
Андрей покачал головой. Дядька любил говорить глупые и злые вещи. И нисколько не легче оттого, что правдивые. Оттого, что волонтёрские организации, центры помощи — снесены и проданы. Места имени человечности и взаимопомощи не приносят прибыли, вот и живут недолго. Последним оплотом помощи ближнему своему осталось место, куда его давным-давно зазывал батин брат. Министерство Чрезвычайных Ситуаций, спасатели.
Что ж, дозвался. Человек в смертельной опасности ищет лишь убежища и пропитания, а поисками виноватых можно заняться и потом. Лишь звучали порой из радиоточки разрозненные имена: «Свободный День», интернет-апокалипсис, «Экзюпери», Снайдер…
Он знал, что если хватит дури открыть окно и поднять освинцованный щит, то прямо под окнами так и будет висеть перекошенная рожа очередного партийного святого. Этот-то явно жив, на чистых воде и воздухе, на сухпае госрезерва, размахивает корочками и требует «прислать и разобраться».
Тьфу.
«А как же мы? — пусть и не так ярко, как раньше, но ворочалось внутри. — Разве мы не заслуживаем жизни и помощи? Полезное дело делаем, работаем…»
Им всё равно. Главное — бабки, бабки, не в обесценившихся деревянных и дохлых президентах, а в евро. Желательно, в новых. И кто-то очень неплохо наварил капитала на уничтоженных районах города, заработал славу, репутацию, пока присланные военкомом перепуганные солдатики тысячами дохли от радиации и «прививки».
Он сам был таким, выбравшим гражданскую службу в спасателях — средний, невыразительный, кинь взгляд на улице — забудешь через мгновение. Повезло лишь с родичем под погонами. Ну и, конечно, с тем самым необъяснимым в крови, что позволило пережить инъекцию.
Простая арифметика: Чернобыль тушили и чистили более полумиллиона человек. Справились еле-еле, потеряли ЧЗО. И это была победа.
Сейчас же на весь город осталось две штаб-квартиры МЧС, в строю не более двух сотен сотрудников. Сколько из них пережили «укол», Андрею не сообщали. Но вряд ли больше десяти процентов. Районы безвозвратно потеряны, обнесены бетонными стенами, накрыты надувными куполами, чтобы не разносили заразу. Люди живы. И всё равно это — поражение.
До того, как начали выпадать волосы и ногти, всё было просто: офицер сказал — вот лопата — копать, вот завал — разбирать. В компанию ему поставили коротко стриженную девушку, при знакомстве отрекомендовавшуюся как агент Дэ. Она не лезла в душу, не задавала лишних вопросов, работала не меньше Андрея, а, может, даже и больше — и за то он был благодарен напарнице. Может быть, у них и получилось бы подружиться, познакомиться поближе, вот только, несмотря на горстями жрущийся «Б-190», на защитные комплекты, на всё то, что только смогло придумать человечество с 1986 года против открытой радиации…
Дядя устроил форменный скандал — сначала узнав об анализах племянника и его развивающейся лучевой, потом — в ответ на приказ об обязательной вакцинации. Наорал на кого-то из чинуш, столичному хрену в рыло дал. И первым же подставил плечо под пневмошприц. Родственники же, если он выживет, то Андрей точно справится. Выжил.
— Имперские порядки, мать их, — уже не так истово делился он в курилке, выйдя из затяжного обморока. — Лишь в нашем великом государстве могли испытывать необкатанную вакцину с кучей побочек на тех, что держат последнюю линию обороны. Андрюха, если хочешь — у меня есть знакомые в Европе, самая лучшая клиника…
Андрей был вторым в отделении, кто пережил инъекцию. Хотя даже не в числе первого десятка. Коллеги с севера зашевелились чуть раньше.
На самом деле, идея такая же шикарная, как и всё в империи. Давайте относиться к радиации и заражению как к болезни! Один хрен мы не умеем ничего лечить, только указывать таблетками, кого фагоцитами травить. Пускай теперь организм сам проверяет уровень заражения и борется с ним. А мы ему покажем пальцем.
Вышло, правда, как всегда. Бред, запредельные температуры и почти стопроцентный шанс отправиться в морг в обмен на что? На ускорение обмена веществ? Оказалось, облажались и здесь. Операция, ещё одна, восстанавливающая терапия — и однажды он открыл глаза в крайне медленном мире.
Медленном и равнодушном. Будто ледяной барьер встал вокруг, отсекая от боли, горечи. Дом, испарившийся вместе с семьёй, любимая девушка, друзья, знакомые, перспективы — всё это больше не трогало, не заботило.
— Вы будете новым человеком. Человеком думающим. Когнитивным.
Остался только пустой, выхолощенный разум. Обезличенный до почти полной утраты собственного «я». Даже не порадовало известие о том, что алтарь золотого тельца всё же снесло ударом, и он больше не уродует образ города. Во-первых, ни в чём «Газпром» не виноват, а во-вторых… После случившегося хуже уже просто не будет.
В мире беспросветного равнодушия чем-то значимым осталась лишь учёба. Учёные изучали его, проверяли реакции, способности к обучению, здоровье, самочувствие, потихоньку повышали нагрузки. И давали лишь полезные, прикладные знания: по переделке и консервации домов, по дезактивации почвы и воздуха, по оказанию первой медицинской помощи. Утратившего личность безымянного нарекли однобуквенно. Эс. Одного из двадцати выживших — с «А» до «У». Отправили помогать городу, разбирать завалы, хоронить уцелевшие тела, эвакуировать неактуальные более автомобили, собирать заражённые почву и асфальт, упаковывать в пластиковые чехлы и вывозить на один из радиоактивных пустырей — так называемых «безрайонов».
И городить, городить всё новые и новые стены, перекраивать карту города, разбивать бывшие районы и улицы, сносить дома, которые уже никак было не спасти. Что-то пытались, что-то не могли, где-то улица фонила так, что счётчик захлёбывался, а где-то просто удачно проходила граница новых районов — агломераций. Живучесть агентов позволяла им спасать истерзанный город, отводить людей в относительно безопасные места, расселять по подготовленным под новые реалии домам.
И спасли! Спасли-таки! Может, год, может, больше — но однажды оказалось, что выжившие гражданские живут и жить будут, налажены поставки рационов, лекарств и дезактивирующей смеси, восстановлены насколько можно коммуникации. Война закончилась, оставив лишь пострадавших.
Одним из таких пострадавших оказался и Эс. Инвалид по сути, живущий будто на другой планете, неспособный ни на что, кроме выживания в условиях радиоактивного заражения, не умеющий ничего, кроме разбора завалов. Правительство отдарилось цидулькой и наградными часами, списало инвалида в запас и умыло руки. Зачем? Почему?
Первое время агент чувствовал себя странно. Не сделав ни единого выстрела, он, тем не менее, превратился в ветерана войны со всеми присущими — бессонницей, посттравматическим расстройством и полной неприспособленностью к жизни в гражданском обществе. Раньше он встречал таких людей, видел их взгляды. Чаще всего на инвалидной коляске, с гитарой в руках, с песнями о том, как краснели снега от рубиновой крови. И он сам такой.
Только вот в переходе не встанешь — завалили все переходы. И в метро не походишь по вагонам — затоплено радиоактивной жижей без шанса на восстановление. Человек-никто, человек-низачем каждый день вспоминал войну. Пытался спиваться — разогнанный организм нейтрализовал алкоголь чуть ли не быстрее, чем тот попадал в желудок. Пробовал другие способы забыться — с тем же результатом.
Помог, как ни странно, всё тот же Сергей Витальич. Точнее, агент А. Однажды условной ночью-2, что у инвалидов начиналась с шести часов утра, он набрал агента.
— Бездельничаешь, служба? Списали?
— Списали, — равнодушно подтвердил Эс.
— Мы тут с ребятами посидели, подумали, и появилась у нас идея. Интересует работа по специальности?
— Да.
— Тогда подходи через час по старому адресу. С собой айди, комм и зарядку.
— Понял.
«Ребят» осталось восемь, включая Эс и его дядю. Зато специалистов, желающих с ними поработать…
Он с таким остервенением вцепился в новые знания, что, не разбираясь, поглощал всё, что ему подсовывали. Криминалистика, рукопашный бой, разведка и контрразведка — набор странный, но агента это интересовало мало. Раз дают — значит, так нужно. Зарплата капает, невостребованная на полном коште, преференции в силе. Учись и ни о чём не парься.
Выходя из комнаты лишь восемь раз в сутки на приём пищи, он почти не общался с другими агентами, включая дядю. Лишь обмен парой слов за столом, новости — города начали откалываться в собственные автономии, особенно активно — после рассекречивания переписки между министрами, где те предлагали просто бросить людей; Штаты предлагают договор о взаимном сотрудничестве — очень уж им глянулась эффективность работы агентов и «прививки»; у самой «прививки» появилась продвинутая версия, и смертность теперь всего шестьдесят процентов — правда, нафига она теперь, если ветеранов девать некуда…
— Это всё ерунда, — говорил дядя, равнодушно крутя в руках сигарету. — Попомни моё слово — если мы разыграем карту, пополнение не за горами.
— Огоньку? — предложил агент.
— Не нужно. Я вроде как бросил.
— Вроде как?
— Привычка, Андрюх, штука такая — она либо есть, либо нет.
— О чём это вы?
— А ты проследи за собой, — дядя понизил голос, — обрати внимание на собственное поведение.
Агент так и не понял тогда, на какую мысль его хотел натолкнуть родственник, а вскоре стало совсем не до того. Сначала учебная нагрузка возросла так, что в сутках стало семьдесят два, а чуть позже и девяносто шесть часов. Появились новые тренировки на разрыв и износ, чтобы мышцы и сухожилия не рвались от работы на сверхскоростях, спецдиеты, спецлекарства, спецжизнь…
А через месяц дяди не стало. Полная выработка ресурсов организма, объективный возраст — 72 года, субъективный — 102. Эс проводил его в последний путь, не чувствуя ровным счётом ничего, а утром-3 его вызвали к начальству.
— Агент Эс, — поздоровался вечный зам Ка. — Ваша гражданская служба на этом завершается. Любое слово, что вы услышите после этого предупреждения, представляет собой государственную тайну. Вы готовы продолжить службу?
— Как завершается? А как же… — он осёкся. Всё верно, мог бы и догадаться! Слишком уж специфическими навыками его накачивали последнее время, а это пахнет то ли шпионскими организациями, то ли ещё какой эсбэ. — Готов.
— Подпишите о неразглашении, агент. — Дождавшись, когда Эс прикоснётся к дактилосканеру, проставляя подпись, Ка откашлялся. — С этого момента вы состоите на действительной военной службе Путиловской агломерации в статусе агента специального назначения МЧС. Ваш новый позывной — Хантер. Экипировку получите у интенданта. Вопросы?
— Я не прошёл стрелковую подготовку…
— Поверьте, Хантер, в вашем случае это только на пользу. С вашим ускорением пуля из огнестрельного оружия — объект достаточно неторопливый.
— Жить я буду здесь же?
— Вам будет предоставлена служебная квартира в спецзоне.
— Больше вопросов не имею.
С войны не возвращаются. Даже если ни в кого не приходилось стрелять, это всё равно война — защита своих близких, своего дома. И человек, справляющийся с этим несколько лет кряду, почти не имеет шанса прижиться там, где не приходится ежесекундно бороться за выживание. Ему непонятно, тревожно, а тщательно забиваемые в память навыки висят мёртвым, отвлекающим грузом.
Потому ветераны после возвращения на гражданку чаще всего идут либо в силовики, либо…
Хантер почти не удивился, обнаружив в секторе с его уровнем допуска личные дела агентов, дезертировавших с территории агломераций — тех, кого не успел вовремя выдернуть Сергей Витальич, тех, кто почувствовал себя заживо ненужным. Сейчас они где-то там, снаружи. Может, в безрайоне, может, вообще в других городах. Тем не менее, каждое дело агента украшал угрожающе-алый штамп: «подлежит немедленному устранению при контакте».
Не удивило его и назначение в полицейские силы — сытые люди, подстёгиваемые разными активистами и хакерами, начали задавать неприятные вопросы, создавать оппозицию — а Хантер помнил слова дяди: в условиях почти конца света лишь диктатура власти спасёт от нашествия варваров.
В первом же патруле вдоль границ Путиловской Хантер встретил агента Дэ…
Он резко вскочил в постели. Сердце, и без того разогнанное, колотилось как сумасшедшее. Простыни промокли насквозь и воняли специфически — запахом агента, силовика с «прививкой» первого поколения.
«Спокойно, — приказал себе Хантер, — это просто сон. Всё прошло, всё в прошлом».
Он бросил взгляд на специальные часы — двадцать четыре сектора, поделённые на четверо субъективных суток для тех, кто живёт на другой планете. Московское время половина второго ночи. Субъективное время — шесть утра-1. Спать ещё и спать.
Служба закончилась, его комиссовали по выслуге и субъективному возрасту, предлагали пенсию и синекуру в архиве, но даже одряхлевшее тело всё ещё требовало движения, разум оставался ясен и чист, а скорость усвоения знаний не упала даже чуть-чуть. Так что после краткого интенсива по компьютерной безопасности агент Хантер получил назначение в отдел «К», где по сию пору и трудился.
И не просто так! «Привитых» копов как только не называли — и «ужаленными», и «чёрными флешами», и даже «дементорами». Последнее ему даже где-то льстило — нравилось чувствовать себя существом, внушающим ужас одним своим присутствием.
Только народная молва метка и безжалостна. Одним днём портал министерства кто-то взломал, поменяв всего лишь один элемент — название.
С тех пор Хантер ловил киберпреступников с неким эхом удовольствия — это всё, что он мог себе позволить, что в рядах «дементоров», что на пенсии.
«Чистовики», блин. Ну кто бы мог подумать.