Гости замка Вайсов прибыли на собрание за две недели до Рождества. Отмечали его и здесь, а перед праздником постились: не так долго, как у нас, но все же. Здесь вообще посты были частыми, но не более двух недель, кроме аналога Великого: тот, как выяснила попаданка, также продолжался 7 недель и был довольно строг.
Главный зал максимально протопили, гостей встречали оба Вайса, а Анна с Вандой руководили столом. По этому случаю пришлось гостье одевать шерстяное платье, подогнанное экономкой и местной швеей из тех, что остались от прежней хозяйки замка. Просить новое Воронцова постеснялась. «Ладно, на один раз сойдет, перетерплю» — решила она. С приходом относительных холодов Аня начала отчаянно мерзнуть: все-таки отсутствие отопления сказывалось. Мужчины проводили большую часть времени у камина в кабинете генерала, а Анна — в кухне, где было ощутимо теплее, или с ними же, но закутанная в шубку покойной матери Хенрика. Челядь посмеивалась над гостьей, но мало что могла ей предложить. Наверное, при достаточном доходе хозяева и справили бы ей соответствующий гардероб, но Воронцова отказывалась. Ей было неудобно.
— Вот появятся свободные деньги, тогда и шиканем, а пока буду закаляться, — отвечала она на неловкие замечания мужчин.
Пришлось перешагнуть через некоторую брезгливость и пересмотреть наряды, хранимые Вандой в больших сундуках в кладовой. Возможно, прежняя их хозяйка была более полнокровной дамой, ибо обилия теплых платьев, а уж тем более, брюк, Анна Николаевна не нашла, как и вязаных вещей. Вернее, они были у слуг, но не у господ. Вопрос о несуразности этого обстоятельства задать не решилась, дабы не показать свою полную неосведомленность, но сама стала напрягать небогатую в плане рукоделия память про то, как вязать и что. Здесь узорами и фасонами не заморачивались: прямое полотно с дыркой для головы и завязками по бокам служило жилетом, а длинное узкое, сшитое и стянутое с одной стороны-носком или гольфом. Про круговое вязание Ванда не слышала.
«И где вы, носочки, подаренные Лариской?» — сокрушалась Аня, натягивая неудобное изделие и влезая в чужие, на пару размеров больше, сапоги. Возможно, местные и усовершенствовались бы в этом виде рукоделия, но отсутствие пряжи тормозило. Купить на ярмарке или в городе специально привозную шерсть крестьяне в большинстве своем не считали нужным, поэтому обходились шерстяными штанами, юбками, суконными балахонами-плащами или меховыми шубами/тулупами.
Вот такими она их увидела в главном зале: одетые в суконные-меховые куртки, в высоких грубых сапогах, мешковатых штанах и рубахах, но умытые и смущенные подданные генерала столпились у входа и не решались пойти дальше, хотя стол с едой видели хорошо.
Генерал, одетый в добротный то ли кафтан, то ли камзол (Аня не разбиралась), в наброшенном на плечи длинном меховом плаще, с прицепленным на поясе оружием вроде сабли в ножнах, с золотой цепью на груди радушно приветствовал толпу и сразу пригласил к столу.
— Уважаемые сельчане, прошу отобедать по случаю хорошего урожая. Не чинитесь, садитесь. После еды и поговорим, ради чего я вас пригласил.
Десяток мужиков разного возраста, комплекции и качества одежды нестройной толпой подошли к столу и расселись по одному им ведомому ранжиру. Особо выделялся один: дородный, лучше всех одетый и румяный, с выражением собственной значимости на круглом лице мужчина средних лет. Он решительно уселся по правую руку от генерала, возглавлявшего стол, и за ним расселись и остальные. Хенрик занял противоположный от отца конец стола.
Гости внимательно рассматривали блюда, расставленные на столе. Несмотря на некоторое недоверие к предстоящему застолью и явное недовольство Ванды по отношению к едокам, экономка выложилась по полной: стол выглядел богато и необычно. Скатерть стелить не стали, но перед каждым гостем поставили большие плоские тарелки и положили по ложке. Вилки не предлагали, поскольку пользоваться ими крестьяне вряд ли умели. На равных расстояниях друг от друга расположили корзинки с ломтями свежего ржаного и пшеничного хлеба, миски с обычной и русской квашеной капустой, тарелки с салом («копченым» и соленым), мисочки с хреном и горчицей, маринованными кабачками и солеными грибами с луком и чесноком. Пока гости изучали предложенные закуски, одни поварята начали разносить миски с грибной лапшой, начав с хозяев, другие — высокие кружки с самым крепким пивом, которое нашла Ванда.
Удивление от индивидуальных порций явно читалось на лицах сельчан, и только сидевший около старшего Вайса гость его не выказывал. Анна Николаевна наблюдала за необычным крестьянином, пытаясь понять, что же он за фрукт. Интуитивно она чувствовала, что этот мужчина имеет вес среди пришедших и от него зависит, как пойдет разговор и насколько он будет результативен.
Генерал поднял свою кружку, произнес тост за здоровье гостей, смутив их окончательно, и начал есть первым, подавая пример остальным. Сидящие за столом крестьяне перекрестились, вызвав у хозяев улыбки, выпили и приступили к еде. Ванда с любопытством наблюдала за реакцией едоков: понравиться или нет землякам новое блюдо?
Гости вначале переглядывались между собой, видимо, отслеживая эмоции соседей, но потом, войдя во вкус, застучали ложками интенсивно, причмокивая и вздыхая. Надо отдать должное Ванде: в грибной лапше она за это время поднаторела, и суп неизменно получался душистым и вкусным. Хозяева тоже наблюдали за аппетитом гостей и радовались ему. Сытый и довольный крестьянин будет более откровенен.
За лапшой последовала каша с тыквой и томленая со свининой фасоль. Когда первые тарелки были заменены новыми кушаниями, генерал подцепил ножом вареное в шелухе сало и, намазав его горчицей, отправил в рот. Гости повторили за ним, ничего не спрашивая. Следующим было соленое сало с хреном, капуста и грибы. Аня тихо посмеивалась, отмечая удивление, слезы и хмыкание едоков после пробы острых соусов. Некоторые крякали одобрительно, некоторые отрывали рты и пытались отдышаться после первого укуса, а другие, распробовав, тянулись за следующим куском. Капуста произвела впечатление, а в сочетании с фасолью вообще ушла быстро. К грибам отнеслись более настороженно, кабачки узнали, поджимали губы и брали еще. Постепенно обстановка в зале потеплела, сытые и подвыпившие гости стали переговариваться между собой, делясь впечатлениями от новинок, и генерал решил перейти к разговору.
— Уважаемые сельчане, надеюсь, угощение пришлось вам по вкусу? Мои слуги старались угодить гостям. Теперь вы сможете ответить на мои вопросы?
Слово взял тот представительный мужчина, которого Анна Николаевна уже выделила из массы прибывших. Вытерев рот рукой, он приосанился, осмотрел остальных и обратился к хозяину, не смущаясь и не проявляя слишком очевидного подобострастия.
— Герр Вайс, я благодарен вам за угощение. Думаю, и остальные согласятся— такого пира мы не посещали ни разу. Да и еды такой раньше не пробовали. Интересно готовят на вашей кухне!
Немного расслабившиеся от сытости и выпивки гости поддержали заявление одобрительными возгласами и киванием голов. Хозяин замка поблагодарил гостей и снова обратился к крестьянам:
— Мне интересно, какие есть трудности у вас? Говорите, не стесняйтесь. Тяжел ваш труд, многое мне не понятно, затем и собрал. Вместе нам жить и вместе решать проблемы. Я посчитал тут собранные подати и заметил, что год от года урожай падает. И мне хочется знать, почему такое происходит? Не всегда ведь погода виновата? Объясните, если можете.
Гости начали переглядываться и мяться. Сидевший рядом с Хенриком довольно молодой мужик, плечистый, но худощавый, с ясным глазами, открыл было рот, но быстрый взгляд дородного заставил его промолчать. Воронцова отметила это про себя. Остальные тоже опустили головы.
— Герр Вайс— заговорил предводитель, как определила Анна Николаевна — что тут сказать? Земля, она сама знает, как и когда отдать то, что в нее кинешь. Скудеет и народ, от податей нам не сладко приходиться. Но мы— он окинул сидящих строгим взглядом— стараемся выполнять свой долг по отношению к вам, хозяевам земли. Пусть и голодаем порой, но то, что положено, завсегда отдаем сполна. Нам бы послабление от вас, от оброка да барщины, да только вряд ли вы на такое пойдете.
«Дерзкий какой», — подумал генерал, но ничего не сказал, надеясь на продолжение.
— О податях я подумаю, да только и вы мне помогите. Что растет лучше и где, почему скотину мало кто держит, может, решим вместе.
Тот мужик около Хенрика снова хотел открыть рот, но его снова осек дородный. А гости вдруг заговорили и стали жаловаться на высокие поборы, на неурожай, на невозможность прокормить семьи, уж где скотину держать. И так они ныли, что хозяева поняли — ничего путного из затеи не вышло. Держались крестьяне заедино, а толком сказать ничего так и не сказали. Дородный сидел молча, но по его виду Воронцова могла точно определить: доволен мужик таким поворотом. Никто против него не выступил, а жалобы — что ж, это понятно. Глядишь, расстроиться владетель да и пожалеет сельчан. И все их секреты, если они есть, останутся при них. Вот только почему?
Анна следила за выражением лиц гостей. Разными были эти лица, не тупыми, но и не особо заинтересованными в откровениях с хозяином. И главное — ни один, кроме того крайнего мужика, не сопротивлялся явному лидерству дородного. «Вот тебе и пролетарии всех деревень, объединяйтесь. Против кого дружим, ребята? И чем же этот толстяк вас держит, интересно?» — думала Анна.
Хозяин замка свое недовольство скрыл, поблагодарил гостей за визит, пожелал счастливого Рождества и отпустил осоловевших подданных. Те откланялись и покинули замок, а хозяева поднялись в кабинет, где генерал дал волю эмоциям.
— Ты посмотри, сын, какое единство проявили наши сельчане! Прям военную тайну скрывают, не иначе! Ни слова дельного, одно нытье!
Хенрик молчал, а Анна Николаевна решила выразить свое впечатление от встречи.
— Герр Вайс, не все так плохо! — мужчины смотрели на неё с сомнением. — Во — первых, вы увидели подданных в необычной обстановке и скопом, а для простых людей, даже искренних и добрых, мнение общества играет большую роль. Они соотносили себя, вас и остальных, и естественно, к вам отношение настороженное и боязливое, а соседи — они ближе и привычнее. Тем более, у них явно имеется лидер— тот толстый мужик рядом с вами. Надо бы узнать, кто он такой, а главное, чем всех так держит, что они в рот ему смотрят. Мне показалось, его совсем не радует появившийся у вас интерес к делам в поместье, и он всячески уводил в сторону любую возможность для крестьян поделиться сведениями, помимо жалоб на жизнь. Во — вторых, мне очевидно, что пока рано проводить какие-либо реформы в масштабах всего владения. Лучше найти экспериментальную базу, что ли. Одну деревеньку. Можно самую бедную и малолюдную, где крестьяне уже ни на что хорошее не надеяться, а потому и терять им особо нечего из-за господских причуд. Вы обратили внимание на того мужика, кто единственный пытался сказать, но его взглядом затыкал толстяк? — Хенрик кивнул. — Он явно желал пообщаться, но ему не дали. Значит, надо говорить с ним без свидетелей. Он молод, остальные старше, да сидел он, можно сказать, на отшибе, скорее всего, чем-то отличился, раз его на обочину сдвинули. Вот к нему и стоит приглядеться. Как думаете, генерал?
Старший Вайс задумчиво вертел стакан с виски в руках молчал, а потом вызвал Ванду. Экономка пришла быстро.
— Что можешь рассказать о гостях, Ванда? Мы вот гадаем, что за толстяк у них главный и кто такой тот молодой крестьянин, что сидел рядом с Хенриком. Поможешь? Мне, честно, стыдно не знать своих подданных, но раньше я как-то и не задумывался об этом. Поэтому, надежда только на тебя.
Экономка понятливо кивнула и поведала, что дородный лидер — единственный мельник в округе, зажиточный и справный хозяин. А еще — ростовщик: к нему идут за деньгами со всего поместья, и большинство крестьян из бедноты — его давние и крепкие должники. При чем, они считают его благодетелем и слушаются почти беспрекословно. Он грамотный, сыновей тоже выучил, так и учет по деревням он со старостами ведет, и только после консультаций с мельником мужики передают собранное в замок. На мельнице у него порядок, но процент за помол дерет, не стесняясь, поскольку, нет у него на пять деревень конкурента, а иногда и с соседних земель к нему на поклон едут.
Вайсы сидели молча, но по лицам Аня видела, как поднимается в их сердцах гнев и досада. Первое — на творящееся у них под носом самоуправство мельника, явно не брезговавшего воспользоваться неведением хозяев замка о действительном положении дел на их землях. Второе — на себя за невнимательность и упущения в управлении поместьем, приведшим к такому факту.
— Почему ты никогда не говорила об этом? — задал генерал вопрос экономке, но сам же и ответил — Да, я же не спрашивал… Прости, Ванда. А почему мельница только одна?
Из дальнейшего монолога стало понятно, что мельнику Фредди Крюгеру (попаданка чуть не рассмеялась) либо ворожили боги, либо он сам помогал им в этом, потому что за последние тридцать лет ни одна мельница, которую строили в других деревнях, не простояла и года: горела, ломалась, трескались жернова, портилась мука и прочее. И только у Крюгеров все работало, как часы. Это еще больше повышало статус мельника в глазах местных, перед ним заискивали, старались не ссориться и всячески ублажать. Даже «шалости» сыновей прощались, а их было немало: чуть ли не все пригожие девки были «обласканы» их вниманием, особенно бедные.
— И все молчат? — возмутился Хенрик. — Почему никто не жалуется на эту семейку? Они вторыми господами себя ведут в нашем поместье, а мы ни о чем и не ведаем? Отец, так оставлять это дело нельзя! Да над нами смеяться должен этот Крюгер! Я завтра же поеду и разберусь! Каков наглец!
Генерал глянул на сына, и Хенрик вынужден был замолчать. Воронцова пока тоже не решалась говорить. Ванда продолжила:
— Герр Хенрик, они все боятся. Мельник — зло привычное, сжились как-то с ними. А к вам пойти жаловаться — это еще как обернется… Вы-то в замке, а они — рядом. То ли поверите, то ли нет. Пропавшие мельницы — пример в пользу Крюгеров. А девки…Берут их замуж и так, зато с приданым: откупается Фредди от порченных, а иные и сами лезут под его сынков в надежде на виру… — Ванда вздохнула. — Пару раз молодые парни били мельничат, да только потом жалели: Фредди отыгрывался на семьях, да так, что и сказать нечего было, все вроде как и по делу. Хитрый он, Фредди, подлый, его просто так не возьмешь. На всех, почитай, у него управа есть, кто не без греха-то? Вот и сидят тишком… А Эрих Вульф… Он — единственный, с кем Крюгеры не связываются, да и живет в лесной деревне, там плохо растет зерно, больше охотой да огородом на жизнь зарабатывают, поэтому с мельником он не встречается, а сынки Эриха и вовсе стороной обходят. Да только Эрих-то тоже не лезет, знает натуру мельника получше других. Его жену младший Крюгер себе в хозяйки приглядел, а та отказалась и за Эриха быстро вышла. Попытался младшенький помешать, но что-то произошло, с тех пор и не трогают они друг друга, но и дружбы нет. Эрих в Лесном, пожалуй, самый молодой да рукастый, остальные — так, ни о чем, и стариков больше. Помогает он всем в деревне, мало что сам овдовел недавно и детей трое. Темное там дело с его покойной женой. Но Эрих — мужик хороший, правильный. И видать, есть ему, что сказать, но мельник не дал, видела за столом. Детьми, скорее, держит, я думаю.
— И как ты считаешь, стоит с ним поговорить наедине? Будет ли толк? — спросил генерал.
— Без свидетелей — можно и нужно, Эрих толковый, работящий, ему детей поднимать одному тяжко, поэтому за любую возможность хватается. Он вообще от других с малолетства отличался, ко мне прибегал раньше, просил грамоте научить, про огород спрашивал. Да много ли я могла, за делами-то его обучить? Он любопытный был, и в конюшню, и в кузню, и в прачечную совался, но не с проказами, а смотрел внимательно, вроде как изучал. Его никто не гонял, серьезный он всегда был. Думаю, он вам поможет ради детей и деревни.
Вайсы переглянулись, Анна Николаевна покачала головой одобрительно.
— С него стоит начать, мне кажется. На праздник съездить. Отвезти в деревню подарки и гостинцы детям, старикам. Такое принято на Рождество, Ванда? — та кивнула. — Ну, вот и повод будет пообщаться без особого внимания. И тогда уже делать выводы на будущее. Ванда, какие подарки принято на праздник дарить?
Женщины ушли, а мужчины остались вечерять со своими мыслями, думами и планами.